Фильм режиссера Мэла Гибсона «Страсти Христовы» ещё до выхода на экран вызвал большую полемику из-за противоречивых чувств, возникающих после осмысления выбранной режиссером темы. Но мы размышляем здесь не столько об этом фильме, сколько о возможности получения сильных впечатлений от просмотра документального кино, заставляющего задуматься современного, мало религиозного человека о главном.

Вот размышления на эту тему.

В 1986 году вышел документальный фильм «Храм». Фильм, прямо скажем, слабый. Но там был один кадр, который потрясал многих, что называется, до основания. И длился этот кадр всего то секунд 30. У стола, на котором стоял самовар, сидит протоиерей отец Николай Гурьянов. Он смотрит на зрителя своим ясным, чистым, детским взглядом и вдруг ласково, тихо, неторопливо и убедительно произносит: «У нас всё есть: молитва, хлеб, работа». Больше он не знает, видимо, что сказать, сидя перед непонятной ему камерой и осветительными приборами, направленными на него. Несколько секунд он продолжает просто смотреть своим открытым взглядом, видимо, на стоящих перед ним людей: режиссёра, оператора, осветителей, а, может быть, и разных ассистентов, и администраторов, которые всегда присутствуют на съёмочной площадке, и вдруг берет стоящую перед ним чашку с чаем и, протягивая её, возможно, беседующему с ним, и произносит: «Выпейте чайку!»

Ещё несколько секунд его лицо с любящим взглядом остается на экране, и всё… Начинается новый эпизод фильма с куполами, крестами, восстанавливаемыми храмами и т.д. и т.п., впечатления после просмотра которого испарялись из головы, как сон, как утренний туман, а 30-ти секундное пребывание с невиданным доселе носителем любви осталось в сердце на всю жизнь.

Можно сказать уверенно, что документальное кино не имеет большого положительного воздействия на души людей:, трудно сказать нетъ, но, пожалуй, не сказать и да. Потому что кинематограф как художественный, так и документальный, − средство мгновенной обрисовки характера, то есть личности, и эту его главную выразительную составляющую надобно бы и использовать. Но!

− Ты Бога видела?

− Я видела Творца в его творениях.

Так беседовали персонажи Д.Г. Байрона, а И.А. Бунин перевёл для нас их беседу.

Документальное кино лучше любого другого искусства смогло бы показать Творца в его творениях. Но, «чтобы все видели, что вы Мои ученики», необходимо, чтобы они (Его ученики), представ на экране, явили бы собою творения, в которых можно было бы увидеть Творца. Ведь не каждое творение достойно подражания, и Творец − только в Его учениках, то есть в совершенных.

Представим себе, что апостол Павел пришёл, например, в Афины, а там в это время только что изобрели не просто кинематограф, а кинематограф звуковой. И оказался сей аппарат в руках Дiонvсiя Ареопагита. И он, естественно, снимал бы им только апостола Павла, причём снимал его везде: и говорящим в Ареопаге, и беседующим с простыми людьми, и даже когда он делал палатки… И эти кадры дошли бы до нас, и мы сегодня могли бы созерцать апостола Павла. Думаю, что этот документальный фильм многих бы и сегодня привлекал ко Христу. А вслед за этим фильмом, естественно, существовали бы и другие документальные кадры, запечатлевшие и говорящего Иоанна Златоуста, и молчащего Силуана Афонского, и проповедующего блаженнейшего митрополита Антония, и… да, каждый сам составит этот перечень святых. Каким же противодействием сегодняшнему растлению была бы сия фильмотека! Но, видимо, чтобы не пришли слова: «когда приду, наврядъ ли обрящу веру», Промыслитель, когда были на земле Его ученики, не дал людям кинематограф, а подарив, сильно уменьшил на земле Своих учеников, благоразумно скрыв их от людей. Так остался православный документальный кинематограф без главного своего выразительного материала.

Был в начале ХХ века исторический момент, когда и кинематограф шагал уверенно по планете, и Его ученики, Новомученики и Исповедники российские, в изобилии были явлены мiру, но… тогда их посчитали «некиногеничными» и не решались запечатлевать на плёнку. А когда в конце ХХ века церковное пространство удалось заполнить ряженым священством (выражение Ф.М. Достоевского), которое сделалось сразу «киногеничным», тогда и решились направить на них объективы кинокамер. Но на экране вдруг пред зрителем предстали совсем не Его ученики, хотя всем и внушали, что они то и есть Его ученики. Кто сегодня в России в состоянии подавать собою детям пример любви ко Христу? Где сегодня мужик Марей?

Из-за невозможности заполнить документальный экран Его учениками теперь вынуждены вместо зрелища переносить в своей работе упор на духовный текст, покрывая его видами храмовых зданий, пейзажем и прочим случайным изображением. А это значит, что выразительные возможности кино используются в этом случае в очень малой мере, и потому вызвать у зрителя потрясение, близкое к гибсеновскаму, такие фильмы не смогут, даже если режиссёр и очень одарён.

И всё же кротость и смирение, так любимые не только Господом нашим Iисусомъ Христомъ, но и каждым из нас, сегодня, да, редко, но возможно увидеть.

Вот, например, Пётр Дмитриевич Грушин − личность, благодаря деяниям которой была одержана над американцами победа во Вьетнаме. Конструктор ракет. Когда его ракеты привезли во Вьетнам, на землю сразу рухнуло 2500 американских самолётов, и американцы быстро ретировались из Вьетнама. Кстати, первая выпущенная во Вьетнаме ракета сбила сразу два американских самолёта. Его же ракета сбила и Пауэрса. Так вот, Пётр Дмитриевич, уже стариком, появился на экране в документальном фильме. Какое это было замечательное зрелище! Его привели для съёмки в институтский музей, где были собраны все созданные им ракеты. И по замыслу режиссёра он должен был бы, продвигаясь от одной ракеты к другой, рассказывать о достоинстве и достижении каждой. Войдя в музей, Пётр Дмитриевич безучастно остановился около первой ракеты, явно не желая заниматься самохвальством. Когда ему сказали: «Пётр Дмитриевич, это же все ваши ракеты! Расскажите, как Вы их создавали!» «Это всё старьё, надо новые делать», − как-то, углубившись в себя, произнёс Грушин. А когда его всё-таки выманили на разговор, стал вспоминать своё детство. Маму свою вспомнил. Как каждое утро в 5 часов, он, 8-ми летний мальчик, просыпался от голоса мамы, которая ласково повторяла: «Петя, пора…» И он с трудом поднимался и затемно отправлялся пешком за шесть километров, чтобы не опоздать в школу. Вспоминал он и дождь, и слякоть, и мороз этих своих ежедневных утренников. И несколько раз повторял мамины: «Петя, пора…» И это: «Петя, пора…», − на фоне могучей, пусть и материальной силы, которую тоже «без Меня не можете творить ничего», производили яркий образъ красивой русской души.

И подобного в нашем кинематографе накопилось очень много. Но сыны света ещё реже находят там свое отражение. А при нынешнем оскудении веры, когда Святая Русь уже вся у себя дома, а на земле оставила лишь малюсенький арьергард, и то в невидимой пустыне, и не для того, чтобы просвещать народ Светом Истины, потому что уже «пришла ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9. 4), а только для того, чтобы не дать вратам ада одолеть Церковь, то на «тезис» М. Гибсена православный ответ со стороны кино последовать не сможет. Когда в театре Гамлета нет − «Гамлета» не играют.

Есть такое изречение: «Канонические средства у нас в Церкви − это иконопись и богослужение. Например, служба Страстной седмицы и говорит нам о нашем Искуплении Христомъ». Но эти средства были рассчитаны на более духовного, чем ныне прихожанина. На большинство современных безрелигиозных людей эти средства уже не оказывают своего спасительного действия. Требуется духовная «шоковая терапия».

Думается всё-таки, что главными спасительными средствами и для более духовных прихожан прошлых времён были не так иконопись и богослужение, как ученики Христа, личности, примером своей подвижнической жизни привлекавшие на спасительный путь тысячи спасающихся. Преподобный Сергий уходит от всех в леса, а они все за ним. Вот это коллективный поход на «сеанс»! Идут на «сеанс», да там навсегда и остаются.

А вот сильное потрясение от фильма М. Гибсона «Страсти Христовы»: на долго ли оно останется в душах потрясённых?

Ещё один пример. Спустя три года, после виденных мною кадров о. Николая, впечатление от них не притуплялось. И, снимая «Русскую тайну», очень хотелось, чтобы и в этом фильме появился отец Николай. Для этого с директором картины Зинаидой и оператором Сашей отправились на остров Залита. Зинаида была у нас тогда на студии профоргом. Она не оставляла без внимания ни одного болящего или нуждающегося, всё время о ком-нибудь она заботилась. Если случайно переступала порог храма, слёзы начинали литься из её глаз до тех пор, пока она не покинет храм. Она мне говорила, что два её сына всё время просят её:

− Мама, крести нас.

− Ну, и что же ты, − спрашиваю её.

Отвечает:

− Некогда.

Вот такая Зинаида. Саша был не только абсолютно мiрской человек, совершенно далёкий от всего духовного, он был человеком светским, любившим всё заграничное и саму заграницу.

Отправились мы на остров поздней осенью, когда уже туда прекратили ходить рейсовые пароходики. Во Пскове созвонились с островом, они прислали за нами моторную лодчонку. И вот мы на острове. Спрашиваем, где дом о. Николая. Нам объяснили, как к нему идти. Я сказал своим, чтобы они с тяжеленной аппаратурой пока подождали здесь, а сам отправился на разведку. Дом отца Николая нашёл быстро, во дворе никого, постучал в дверь, отец Николай и отворяет. Проводит в дом, я ему говорю, что хотелось бы его снять, говорить ничего не надо, просто стоящим на молитве. Вижу, что съёмка ему, ну, никак не желательна.

− Я весь мокрый, − говорит он. И действительно он был тогда болен. Но и меня не хотел обидеть: − Может быть, щей желаете, мне только что принесли свеженьких? Можно я Вас маслицем помажу от Гроба Господня? Помазал маслицем, поговорили ещё немного, и я отправился к своим. Прихожу, Саша стоит один, Зинаиды нет, поскольку я задержался, она пошла меня искать, но другой дорогой, и мы разошлись. Ждём Зинаиду. Приходит, рассказывает, что нашла дом отца Николая, постучалась, он открыл. Она:

− Батюшка, у Вас нет нашего режиссёра?

− Нет, он ушёл, − смотрит на неё. − Как зовут тебя?

− Зинаида.

− Я за тебя сегодня молиться буду, Зинаида.

Зинаида уходит. Прозрел старец о чистом сердце Зинаиды, находящемся в потёмках.

Надо уезжать. Я говорю:

− Приехали к старцу за тридевять земель, а Саша его даже не увидел.

− Зина, проводи Сашу к старцу, пусть хоть посмотрит на него.

− А чего мы скажем?

− А скажи только: батюшка, вот наш оператор Александр, благословите его. И всё. А ладони сложи вот так и немного наклонись.

Ушли. В скорости возвращаются.

Саша идёт, какой-то сам не свой. Подходит:

− Вот это, да! – говорит так, как будто увидел чудо.

− А что произошло-то? – спрашиваю с нетерпением, сам потрясённый новым Сашей.

− А всё, как Вы сказали, батюшка отрыл дверь, я ему сказала:

− Батюшка, это наш оператор Александр, благословите его.

Он перекрестил Сашу, и мы ушли.

Отчего же у безбожного Саши такой потрясённый вид с вырывающимся: «Вот это, да?»

Сашино «Вот это, да!» и его состояние потрясённого человека напомнило то время, когда я увидел впервые о. Николая на экране. И причина здесь в том, что просто Саша увидел впервые в своей жизни человека, который его любит, и это его потрясло… но на короткое время. Не долго музыка играла. Саша так и остался человеком далёким от какой бы то ни было духовной жизни. Но… но ещё не известно, может быть, эта встреча со старцем Николаем станет ещё одним толчком к его обращению.

Так же и большинство зрителей, потрясённых фильмом «Страсти Христовы», быстро вернутся на свою многозаботливую дорожку и с удовольствием будут вспоминать фильм М. Гибсона так же, как они вспоминают и фильмы Ч. Чаплина, и другие понравившиеся им фильмы.

Есть мнение, что в игровых фильмах Христа изображать нельзя. По моему мнению, скорее, бесполезно. Ну как, даже талантливый М. Гибсен, вполне возможно, не испытавший ни разу состояние сострадательной любви, будет работать с актёром, пусть даже гениальным, вся любовь которого, вполне возможно, ограничивается формулой: «Секс отдельно, любовь отдельно»? Вся их работа над образом будет происходить только во внешней сфере, в выискивании сильнодействующих, натуралистичных сцен, которые-то, думаю, и создают эффект, производящий потрясение.

Конечно, никому, кто будет пытаться сыграть Христа на экране, не удастся даже приблизиться к оригиналу. Но, думается, что всегда эти работы надо только приветствовать, потому что это попытки к отображению того характера, Той Личности, которая только и нужна человечеству. Ведь что сегодня более всего растлевает народы? Постоянное пребывание на телевизионном экране личностей в той или иной мере обязательно враждебных Христу. Актёр, почти гениальный, блестяще сыграл сложнейшего персонажа одного из романов Ф.М. Достоевского, перед камерой начинает лепить такую отсебятину, что начинаешь сомневаться: «А играл ли он героя Достоевского?» Потому что несёт он антихристианскую чушь. Но зритель, созерцая личность этого актёра, продолжает ассоциировать его с Мышкиным, полюбившимся ему именно благодаря этому актёру. И поэтому, что бы он сейчас не брехал, вера ему абсолютная. А когда ещё большую жуть начинают выдавать на гора безголосые идолы шоу бизнеса, с пафосом рассказывая о своей пошлейшей жизни, то вот в это самое время и гибнут народы, и государства. И эти антихристианские личности в деле растления народа гораздо эффективнее и рекламы пива, и даже растления сексом. Ибо сила кинематографа велика показом характера. И не по глупости кино в свое время было названо важнейшим из искусств. Сегодня кино целиком на службе у демона, потому что уже «пришла ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9. 4).

Жалоба Господа Iисуса Христа: «Делателей мало!»

Откликнется ли кто-нибудь на эту жалобу Господа нашего Iисуса Христа? Сегодня это сделать не легко, ибо для этого необходимо перестать общаться с врагами Творца. То есть совершить для нынешних людей самый трудный подвигъ.

Отсюда PRO & CONTRA в отношении фильма «Страсти Христовы».

РRO

Фильм высочайшего профессионализма. Именно мастерство заставляет смотреть его два часа без усталости. Операторское мастерство − высший класс. Музыка − блистательна. Типажи подобраны так, как умеют это делать только в Голливуде. Понтий Пилат, например, приводит в восторг. И будет польза увидеть такого Пилата, потому что он помогает раскрытию Евангельского Понтия Пилата. Каиафа − просто гениален. Думаю, что именно этот персонаж вызвал у зрителей ненависть к евреям, почему еврейские организации и выступили против фильма. То, что персонажи в фильме говорят на арамейском языке, тоже прекрасная и глубокая находка. Говори они на английском − фильма, просто, не было бы: пропала бы атмосфера, которая и придаёт фильму, хотя бы некоторую реальность, потому что фильм −

СONTRA

Фильм жутко театрален. Режиссёр понимал, что внутренний мир не только главного героя, но и всех остальных персонажей, ему не отразить, потому целиком сосредоточился на внешнем. И этим внешним стало полуторачасовое непрекращающееся бичевание героя и неумеренный и нарочитый, тоже полуторачасовой и потому неестественный, непрекращающийся хохот римских воинов, бичующих героя. Отсюда и сугубая театральность фильма. И она не случайна, ибо только через неё и удаётся удерживать внимание. Скорбный путь время от времени перебивается воспоминаниями героя. И в бичующую ткань включаются сцены из земной жизни героя. Здесь уже во всей полноте господствует протестантизм. Да, и весь фильм пропитан сугубо протестантским духом. А как вразумил нас Ф.М. Достоевский: «Протестанты потеряли Христа», и в фильме эта потеря налицо. Есть просто персонаж, изображающий Христа.

РRO

И тем не менее фильм следует причислить к явлению позитивному. Как, например, иллюстрации Доре помогают восприятию Библии и Евангелия, так и фильм Мела Гибсона «Страсти Христовы» является ещё одним вкладом в иллюстрадиаду Евангелия, выполненную современными средствами кино.

Вадим Виноградов