Роботизация человеческого общества идёт гигантскими шагами, она проникла во все области науки, техники, быта, все настойчивей и решительней внедряется она и в сферу творчества. Роботы-переводчики, роботы-телеведущие, роботы-экскурсоводы уже никого не удивляют. На повестке дня – создание театра биробов, где живые актеры будут заменены их точными биодвойниками. Театр биробов признают естественным и логичным продолжением и развитием классического театра. Сохранив достоинства прежнего, новый театр становится вечным, легкодоступным и массовым: ведь биробы могут изготовляться в любом количестве и масштабе – театр передвижной, настольный, карманный, театр-игрушка… И тогда этот «Вишнёвый сад» будет жить вечно, а актеры, создавшие его, отдавшие ему свой талант, сердце, душу, обретают бессмертие!.. Человек по природе своей грешен, кто не мечтает о славе, тем более – творческий?.. А какой бешеный экономический успех!.. Но, как известно, «благими намерениями выложена дорога в ад»…

Посвящается Народному артисту, режиссёру,

великому и незабвенному мастеру сцены Игорю Ильинскому

ВИШНЁВЫЙ  САД

Серое утро сочилось в окно. Пора вставать. С каждым разом это давалось труднее и труднее. Скрипело что-то в груди, вяло двигались руки, плохо слушались ноги…

«Скверно, парень, — Фил Гарден тяжело вздохнул. — Сколько сезонов осталось тебе? Сколько спектаклей?..»
В висках настойчиво стучали позывные телепатической связи — ТЕПАС, передавалась информация о наиболее интересных событиях, происшедших на планете за истекшие сутки.
«Вчера, — билось в мозгу, — скончалась звезда прошлого столетия, национальная гордость — Сьюзен Ли. Королева сцены…» — тяжесть, бесконечная тяжесть в сердце и голове, — …но маленькая Сьюзи, всеобщая любимица, по-прежнему с нами! И миллионы землян, как и прежде, могут наслаждаться её великолепной игрой. Благодаря достижениям науки, Ли стала бессмертной. Наши далёкие потомки увидят живую, юную, прекрасную Сьюзи, услышат её чарующий серебряный голосок, станут свидетелями чуда перевоплощения…».

Невыносимо! Фил усилием воли отключил ТЕПАС. Невыносимо впитывать этот сироп! Что понимают они в искусстве?! «Наслаждаться»… «Быть свидетелем»… Разве можно быть свидетелем в искусстве? Не принадлежать ему? Не творить? А лишь — созерцать и наслаждаться?!..

— Фил, ты просил разбудить, — на телеэкране вслед за мягким жужжанием зуммера появилась знакомая физиономия.

— Благодарю, Сэм. Я не сплю.

— Как ты себя чувствуешь?

— Скверно, старина.

— Я должен осмотреть тебя и назначить лечение.

— Оставь!

— Правильно диагностировать болезнь…

— Тебе – моя — не по зубам. И ты это знаешь!

— Я настаиваю!

Гарден поморщился.

— Хорошо, закажи кофе. Двойной. Без сахара.

Экран погас. Мысли вернулись к сегодняшнему дню. Зачем вызывал его Брокмен? Неужели что-то пронюхал? Неясная тень, неосознанная до конца опасность почудилась Филу. Где он был неосторожен? Чем выдал себя? Интуитивное предчувствие беды не отпускало, больно отдавалось в сердце.

— Твой нектарен, — пропела Аго, вкатываясь на восьмиосном шасси.

— Я просил кофе! Двойной, без сахара! — взорвался Гарден.

— Пока я не осмотрю тебя… — раздался за спиной голос.

Фил бросился к экрану и с бешенством вдавил красную кнопку, — Сэм исчез.

— Напрасно сердишься, — вступилась за доктора автомат-горничная. — Он твой охранитель и отвечает за тебя.

— К чёрту! Надоело! — резкая, как вспышка боль на мгновение перехватила дыхание. Неужели пришёл его черед? Вслед за Блейком, Бьюти, теперь вот — Ли?..

Гарден взял стакан. Золотистая жидкость приятно холодила зубы, разливалась бодростью по старому телу.

— Тебе пора, — напомнила Аго. — Брокмен не любит ждать.

Фил подошёл к подвижной раме платяного шкафа и в нерешительности остановился. Давненько он сюда не заглядывал! С тех самых пор, как начались эти мистерии.

— Что я должен надеть?

— Деловое свидание требует строгой гаммы и свободного покроя кэма, — горничная проворно подкатилась к светлой раме и сдвинула её в сторону.

На Фила смотрели многочисленные манекеы-гардены, демонстрирующие различные модели. Аго чётко и быстро давала исчерпывающие характеристики.

— Довольно, этот! — Фил ткнул в первый попавшийся кэм. «Какая разница, — подумал он, — в чём я появлюсь перед ним? Это — второе наше свидание и, надеюсь, последнее».

Сити встретил его тишиной, чистотой и каким-то неуловимым уютом, присущим только небольшим городкам. Здесь он не был, Бог знает, сколько лет. Гардена приятно удивили происшедшие перемены. Исчезли небоскребы, посвежели парки, небо приобрело свой первоначальный, естественный цвет. Фил знал, что в последнее десятилетие происходила грандиозная перестройка городов. Спрятались под землю и воду промышленные комплексы, переведённый на гравитягу транспорт превратился в бесшумный и молниеносный мост между любыми точками Земли. Всё это Гарден знал, но видел впервые. И ему понравилось.

Контора Брокмена помещалась в голубом двухэтажном особняке. Десять этажей, занятые различными службами, находились под землей. Там работали машины, био- и полиавтоматы, обеспечивая комфорт людям, которым принадлежали два верхних этажа.

Мягкая пружинящая дорожка доставила Гардена в небольшой холл, отделанный приятно светящимся изнутри пластиком. Такие помещения не требовали уборки. Пылеулавливающие потолок и стены обеспечивали почти стерильную чистоту. Это была новинка, и у Брокмена она, разумеется, уже появилась. Фил огляделся. Тогда здесь было проще. Тогда. Десять лет назад…
Брокмен, «человек техники», вернее — финансист разработок по созданию биоавтоматов на основе синтеза живой и неживой материи, и Фил Гарден, руководитель небольшой труппы, актёр и режиссёр, встретились в смутные времена.

Это был период пышного цветения новомодного «интим-театра». Не слезая с кровати, можно было остаться наедине с «искусством», превратив комнату в сценическую площадку любого спектакля, когда актеры, их стереодвойники двигались, говорили — «жили» среди привычных хозяину предметов. Нажатием кнопки он мог заставлять актеров играть какой угодно отрывок из выбранной пьесы, переставлять мизансцены по своему хотению, воспроизводить эпизоды, наиболее отвечающие настроению. Соблазнительный суррогат, заменяющий искусство, культивирующий порочные вкусы и наклонности обывателя.

Пустели залы, актеры уходили, стараясь попасть во множестве расплодившиеся студии «интим-театра». Лишь немногие устояли против этой чумы. Фил и его ребята решили не сдаваться: играли лучше прежнего, играли, как никогда прежде…

Но силы были неравные. Газеты, реклама, ТЕПАС — всё служило модному изобретению. Не хватало средств на аренду помещения, оформление спектаклей, свет. Нечем было платить актёрам. Театр Гардена продержался чуть дольше своих собратьев. Продержался благодаря исключительному мужеству и преданности его товарищей. Но пришёл день, когда на спектакль был продан один билет. И они играли «Вишневый сад». Для единственного зрителя — Брокмена. Именно тогда он пригласил Гардена в этот кабинет.

— Фил, — сказал тогда Брокмен, — театр умирает. Я говорю не о материальной стороне. Деньги — ерунда! Я дам их столько, сколько нужно. Дело — в другом… Когда уйдёшь ты, Бьюти, Ли… — это конец. Смены нет. Некому завещать ваш «Вишнёвый сад». Некому будет выхаживать его, лелеять, любить…

Гарден молчал. Он много раз думал об этом, и, наверное, не один он: всё чаще виделась затаённая горечь в глазах друзей.

— Так вот. Я придумал, как его спасти, Фил! Я знаю, кому передать эстафету.
— Кто же эти… смельчаки? — тихо проговорил Гарден.

— Вы!.. Вы сами, великие мастера, кудесники! Я хочу, чтобы сад жил и плодоносил вечно!

Сохранить его для потомков — моя цель!.. — Брокмен бегал по кабинету, оживляясь всё больше и больше. — Надо скопировать вас. Нет! Сохранить молодыми! Сейчас это возможно. Мои биороботы — биробы — способны воспринимать телепатическую информацию, воспроизводить эмоции, тончайшие движения души, мимику, интонацию речи. Программа переводится в один из многочисленных блоков памяти и хранится вечно. Стоит лишь набрать соответствующий код — и бироб превратится в молодого Блейка, очаровательную Сьюзи, великого Гардена… «Вишнёвый сад» будет вечно цвести и давать плоды!

— А собирать их будешь ты.

— Фил, я — деловой человек, но отнюдь не делец. Надеюсь, ты понимаешь разницу?
—  Актеру нужен зритель, — после неловкой паузы проговорил Гарден, — а «интим-театр»…
— «Интим-театр» задохнётся! Моим биробам не нужно платить, а студия для записи будет одна. Уж об этом я позабочусь, — усмехнулся Брокмен. — Кроме того, — прибавил он негромко, — все захотят бессмертия…

Брокмен оказался прав: актёры возвращались. Возвращались в надежде сыграть ту единственную, неповторимую роль, которая обессмертит их и останется для потомков в памяти биробов.
Фил вспомнил, как радовались его ребята, с каким воодушевлением помогали Брокмену и как работали! Это был всплеск, протуберанец необыкновенной творческой энергии, выдумки, режиссёрских находок и гениальных догадок.

О театре биробов много говорили, спорили, писали. Его признали лучшим, естественным и самым логичным продолжением и развитием классического театра. Сохранив все достоинства прежнего, новый театр становился вечным, легкодоступным и массовым: ведь биробы могли изготовляться в любом количестве и масштабе — театр передвижной, театр настольный, карманный, театр-игрушка…

Безработица! Самая страшная, беспощадная, невиданная до сих пор безработица обрушилась на актёров. Они превращались в АРДов — актеров разового действия. Скопированные в одной-двух, максимум — трёх ролях, они выходили на пенсию без права появляться на публике. Нарушившие контракт навсегда лишались средств к существованию.

Фил Гарден пострадал меньше других. Его театр был превращён в полигон. Здесь готовились для записи новые постановки, отбирались актёры для воспроизведения в биробах. На сцене театра проходили проверку и опытные модели, которые потом шли в серию. Студию «Вишнёвый сад» знали всюду, и попасть «к Филу» на премьеру или показ считалось за счастье. Сам Гарден обязан был корректировать программу, вносить ускользнувшие от внимания техников нюансы игры, режиссуры. Но играть «на публике» запрещалось и ему.

— Здравствуй, Фил!

Гарден вздрогнул. За невесёлыми мыслями он не услышал, как вошёл Брокмен. Годы не пощадили и этого всемогущего магната. Высохшее маленькое тельце двигалось осторожно, неторопливо, экономно расходуя ограниченные запасы энергии. Жили одни глаза. Они по-прежнему сверлили, лезли в душу, высвечивая каждый уголок, стараясь обнаружить сокровенное.
Фил поклонился.

— Как чувствуешь себя? — участливо спросил Брокмен.

— Благодарю, хорошо.

— Может быть, тебе сменить Сэма?.. Только скажи. Сейчас у нас есть лучшие охранители с большим объёмом памяти и высшей квалификацией диагностов, терапевтов,  хирургов.

— Вы уже и сюда добрались?

— Стараемся! — задребезжал довольно Брокмен. — Фил, я позвал тебя, чтобы объявить о высшей милости Международного парламента: ваши имена — пионеров театра биробов — решено послать по Великому кольцу, — Брокмен сделал паузу, давая возможность Гардену выразить восторг и благодарность.

Старый актер молчал.

— Фил, — продолжал Брокмен разочарованно, — посмотрим правде в глаза. Мы с тобой старики. Тебе трудно управляться с таким хозяйством. Ты стал хуже работать… Мне докладывают, что биробы делают странные вещи: они стали менять по своему усмотрению мизансцены, расставлять акценты в неположенном месте, словом, фантазировать! Тревожный симптом, Фил!
— Но сборы у нас полные. Твоя опытная студия пользуется бешеным успехом. Почти как мой театр в прежние времена.

— Толпа любит сенсации. Ей подавай самое свеженькое и остренькое! Мы-то знаем с тобой эту кухню… Но дорогой мой, фирма гарантирует качество! Неукоснительное, точное воспроизведение лучшего, что создано гениями! Если пронюхают наблюдатели, я разорён…
Брокмен беспокойно заёрзал в кресле и наклонился к самому уху Гардена.

— Но меня тревожит другое, Фил, старина. Загубим дело, которое начали вместе!
— Ты хочешь убрать меня из театра? — тяжёлый взгляд упёрся в серебряный нимб волос Брокмена.
— Тебе пора отдохнуть, — сморщенная сухая лапка хозяина похлопала Гардена по колену. — Молодой Браун справится, думаю. А то ведь так и жениться не успеешь — снова задребезжал Брокмен.
— Без театра мне не жить, — глухо пробормотал Гарден, с трудом поднимаясь из угодливо распахнувшегося кресла. — Не жить.

— Полно, Фил. Не следует так мрачно смотреть на вещи! Я назначаю тебя Главным консультантом. Ты останешься в театре, лишь техническая работа не будет касаться тебя. Неплохо придумано, старина?

Ничего не ответив, Гарден, увязая по щиколотку в голубом ковре, направился к выходу.
Брокмен смотрел, как удаляется старая сутулая спина великого Гардена, всемогущего, блистательного Фила, для которого не было ничего невозможного. «Человек-театр!» — говорили про него. И вот уходит сейчас безработный техник его биробов… Как переменчива судьба! Смирилась гордыня, покорилась гордыня, покорилась бессмертию…

— Я приду на спектакль, Гарден! — крикнул Брокмен. — Что даёшь вечером?
Фил не обернулся, не замедлил шага.

— «Вишнёвый сад». Сегодня я даю «Вишнёвый сад».

К началу Брокмен не успел: готовилась к испытаниям новая серия биробов-художников. Если дело выгорит, на сколько «чистых» можно рассчитывать?.. Брокмен прикинул — получалось побольше, чем при замене биробами актёров. Больше, если даже придётся оплачивать пенсион всей ненужной более массы пачкунов.

Брокмен удобно устроился в приготовленном для него кресле и с наслаждением вытянул натруженные ноги.

Шёл последний акт. Брат и сестра прощались с домом, садом: «О мой милый, мой нежный, прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье моё, прощай!..»

Как великолепна сегодня Раневская! Это просто живая Бьюти!.. В голосе — нежность, еле сдерживаемые рыдания, надсадные горькие ноты — великолепно!

А это, видимо, сам Гарден. Конечно же! Старая, сгорбленная многими летами спина! Заплетающаяся, тяжёлая походка смертельно больного человека… Прекрасные куклы! Никакой статической ошибки, а ведь запись сделана по меньшей мере лет десять назад. Полная иллюзия живых людей. Недаром славится его студия! Пусть приезжают наблюдатели. Брокмен лишь выиграет: дополнительная реклама его театру!

…Фил Гарден подошёл к двери, коснулся ручки. Заперто, старик! Забыли про тебя — никому ты больше не нужен. Прошло твоё время, или ты прошёл сквозь него? Словно никогда тебя на свете и не было… Фил беспомощно оглянулся: кричать? звать на помощь? Не услышат: толстые двери, глухие стены, да и силушки более нет у тебя, бедолага. Ничего-то не осталось ничего, недотепа!..

Старик присел на диван, такой же скрипучий и древний, как он сам. Провёл по спинке: почистить надобно — и прилёг, на краешек, бочком, да и затих. И словно лопнула струна — печальный, замирающий в тревоге звук. А в саду стучат топоры — тук, тук, тук… — словно забивают гроб, размеренно и глухо: это вырубают вишнёвый сад…

Зал затаил дыхание. Сейчас это было — единое, огромное, чуткое существо, понимающее непоправимость случившегося там, на сцене, и страдающее поэтому искренне и глубоко.

В тот самый миг, когда тишина взорвалась бурей восторга и аплодисментов, Брокмена оглушило собственное имя, вспыхнувшее в мозгу: «Брокмен!.. Я обманул тебя! Все годы в студии играли актеры, мои товарищи. Все десять лет здесь смеялись и плакали люди, потому что жило, дышало здесь настоящее искусство! Театр биробов обречён. Как говорил великий Гёте, «котам нужна живая мышь, их мертвою не соблазнишь». Скопировать творчество невозможно…»

Брокмен вскочил, закричал, но его крик потонул в неистовом реве зала. Люди били в ладоши и скандировали: Фи-ла-Фи-ла-Фи-ла!..

Позывные ТЕПАС назойливо стучали в висках. Передавались важнейшие новости за истекшие сутки: «Вчера на сцене, во время представления скончался выдающийся трагик нашего столетия Фил Гарден. Смерть наступила в результате…»

Брокмен отключился — это он знал. Предстояло ехать на завод. Сегодня в полночь начнутся испытания новой серии биробов…

Римма Кошурникова

Рисунок Юлии Адовой (Томск)