Резко затормозила машина.

— Йа-а-а-а-а…

— Тише, тише…

— Ты чё тваришь-то, совсем ничё не видишь, что ли?!

— Да он даже из машины не выглянет, пьяный поди.

— Э, ты хоть бы окно открыл, шары-то разуй!

Ш-ш-ш-ш-ш — лениво опустилось автомобильное стекло:

— Сама куда лезешь, осекла что ли? Красный горит для вас.

— Ребёнка чуть не задавил!

— Йа-а-а-а-а…

— Ты сама-то не видишь куда лезешь, ты чё, на красный всегда прёшься что ли? Нарожают, а потом летят, шары под лоб закатив.

Ш-ш-ш-ш-ш — стеклянное затемнение опустилось, не дождавшись ответа, и иномарка мягко загудела мотором.

— Козёл…

***

У-у-ить — закрылась скулящая металлическая дверь придорожного овощного киоска. Уличный гвалт притупился, и внутри помещения повисла глухота, пропитанная запахом гнилья, застоявшегося погреба и мелких денег.

— Задолбали, орут, даже поговорить никак… У этого хача, смотри, сколько народу трётся, — продолжая разговор, Мельник толкнул ногой ящик с гнилой хурмой. — Короче, мне надо, чтобы этот весь народ здесь тёрся, а не у этого неруся, понял?

— Конечно, Дмитрий Анатольевич, всё будет в лучшем виде, мы сейчас разработаем для вас специальное предложение и всё решим, — юркие пальчики консультанта по продажам взлетали над планшетом и мелко тарабанили по клавиатуре.

— Главное, чтобы эффект был поскорее, мне продажи нужны, а не куча бабусек и тёток, которые ходят поглазеть, а берут две редиски и полпомидора, ты это главно учитывай. Ну, и патриотизм там всякий надо чтоб был, типа того, что хачи весь рынок захватили, и нашему производителю продыха нет никакого от этих нерусских, — Диману Мельнику понравилось, что этот тип консультант зовёт его по имени отчеству.

«Да и вообще пора отвыкать от погоняла «Мельник», а то времена-то нынче другие, теперь все в легале работают, валюту за пазухой уже возить не нужно», — это Мельник подумал про себя. Он вспомнил как в лихие годы приходилось скупать доллары и везти в местную столицу на перепродажу. «Пока едешь, так весь перепотеешь сто раз», — и ведь ездил, боялся, а ездил. Возил, трясся от страха, что вот сейчас вот какая-нибудь братва на трассе остановит и всё, повезёт, если, когда у кого-то просто всё отбирали, а то ведь заберут, грохнут и в кювет. «Пленных не брали», — Мельник хоть и мысленно, но всё равно немного нервно усмехнулся.

— Ты это, надо быстрее всё сообразить, а то время-то денег стоит, а денег всегда мало, — Дима, довольный своей шуткой, усмехнулся уже вслух и вполне уверенно, а консультант только скользко мелькнул полуулыбкой- полуусмешкой на его слова.

— Можно пока какую-нибудь небольшую акцию провести, ну что-нибудь типа доброго дела без затрат. Это чтобы повысить коэффициент полезных продаж.

— Добрые дела мне дома надо делать, ты давай как-то без вот этой всей благотворительности беспонтовой, а то ещё подумают, что у меня крыша поехала или что в секту какую вступил, — Дима закурил и сел на дермантиновое креслице за прилавком.

— Вон, у меня товарищ есть, так он года два как с иеговистами или баптистами, короче с сектантами какими-то начал мутить. Это, говорил, не секта, а новое религиозное движение, о как придумали хитро. А потом вообще повернулся на своей этой вере, и жену втянул. Теперь непонятно где оба. Говорят, что на вокзале в нашей орденоносной столице видели его, пляшет под барабанчики и песенки поёт чуть ли не босиком. Не, давай без вот этих всех добростей, давай по делу, чтоб покупатели были и никаких усложнений.

— Конечно, конечно, это в первую очередь учитываем, это наш приоритет. Я имел в виду что-то вроде такого, когда товар уже пропадает, но можно же его не просто списывать, а ещё использовать вполне эффективно.

— В смысле? — Мельник немного удивился и подумал, что эти консультанты ещё те аферисты, но вообще должны что-то в своём деле смыслить, надо послушать, о чём это он, вдруг и действительно по существу что-то.

— Всё просто, — консультант запихнул планшет в карман и показал на ящики в самом дальнем углу. — Вот у вас есть гнилой товар, который всё равно выбрасывать будете, верно?

— Ну, а куда его, всё равно никто уж не купит, только место занимает.

— Совершенно верно, но разрешите вопрос, а давно он такой, давно он так сгнил, что уже и вид совсем стал… — консультант пожевал губами, — непрезентабельным, в общем, вид у товара давно стал?

— Да уж неделю стоит, всё некогда вывезти, завтра к вечеру повезу точно.

— А есть такой товар, который вчера-сегодня вы на выброс убрали, ну который уже точно не пойдёт в продажу?

— Да вот верхний ящик, его только сегодня утром Ленок, моя продавщица, перебрала, это там это, ну, что которое отложила уже, — Мельник повернулся на креслице, и оно заколыхалось под его массой.

Консультант как-то вскользь оказался у ящиков и двумя пальцами приподнял край обёрточной бумаги, накрывающей все ящики одним большим рваным и грязным куском:

— Замечательно, как раз то, что нужно, — и отпустил бумагу, потому что из-под неё вырвалась струйка мелких мушек.

— Дрозофилы, мать их, махом заводятся, — поморщился Мельник.

— А мы их водичкой побрызгаем и ни мошек, и вид презентабельный, а там, на морозе подмерзнут и ваще красота будет. Людям выставите вроде как в подарок от русского бизнесмена народу в честь праздника, Новый год же скоро. А под это дело и в магазин зайдут, да начнут покупать, народ-то, он же просто смотрит, кто накормит, тот и хороший, а у хорошего человека грех не покупать, верно? Как говорят умные люди, маленький грешок, зато денежек мешок.

Консультант хихикнул и стрельнул глазами на Мельника.

— Да какой тут грешок-то, это же так получается нормально в общем-то, мне нравится идея. Это так, — Мельник пожевал губами, — вроде как маленькая хитрость для бизнеса.

Шутка консультанта про мешок денег Мельнику понравилась вместе с вроде как бы акцией добра, но без затрат.

— Совершенно правильно говорите, Дмитрий Анатольевич, изумительно правильно.

Мельник надулся довольный и качнулся в кресле. В этот момент старое раздолбанное кресло жалобно скрипнуло, хрустнуло и объемное тело Мельника пошло вбок, а потом мягко, как мешок с прошлогодней картошкой, завалилось на грязный липкий линолеум.

— Ёп-та, — от неожиданности Мельник, не знал, что сделать и нелепо улыбаясь, встал на ноги.

— Нада, эта самое… — он потёр бок, — мебель подвезти надо, всё не соберусь, — немного оправдательно пробормотал Диман.

***

Рафид оглы Мустафа из самых глубоких корней был греком. Гречнево-грецкая смуглость крупных скул, гордый, целеустремлённый нос были, как говорится, налицо.

Мать Рафида, будучи женщиной суровой, походила скорее на далёкую пра-пра-правнучку полумифических крепкосложенных амазонок, чем на изящную гречанку с археологических изображений на разбитых вазах.

Состарившись, мама подобрела и однажды сказала: «Рафид, дело труду радуется, трудом тебя и делом вырастили, а радостью моей ты всегда был».

«Мама, мама…» — только и смог тогда ответить Рафид и нежно обнял мать.

***

Отец Рафида был добропорядочным человеком и оставил в наследство не только добрую о себе память, но и небольшой фруктово-овощной киоск.

Рафид почему-то запомнил тот день, когда отец сказал ему: «Завтра поедем за фруктами вместе, познакомлю тебя с хорошим человеком».

На следующее утро, их небольшой фургон двинулся в сторону железнодорожного вокзала, но подъехали к нему не где обычно, а со стороны кучкующихся в железнодорожном тупике товарных вагонов.

Отец познакомил Рафида с крепким и весёлым русским мужиком Петровичем, который оказался их фруктово-овощным поставщиком.

Вернулись в киоск, разгрузили ящики и присели отдохнуть. Отец посмотрел на свои руки, потом на Рафида и сказал:

— Теперь и ты здесь хозяин.

***

Торгуя с отцом, Рафид заметил, что иногда он даёт некоторым покупателям к их покупке небольшие пакеты с фруктами или овощами, но денег за них ему не платят.

— Отец, зачем ты отдаёшь наш товар, ведь они за него не платили?

— Ты видел ящики, которые стоят из прошлой партии?

— Да, вон они, — Рафид показал в угол киоска.

— Этот товар мы не продали, но уже привезли новый. Новый – свежий, старый – уже не очень, верно?

— Да, это так, но мы можем не выкладывать новый товар, пока не продадим всю прошлую партию.

— А если мы будем продавать долго, то товар испортится, а новая партия уже тоже не будет совсем свежей. Мы потеряем репутацию, потому что люди будут видеть, что наш товар всё время немного не свежий, а значит, потеряем покупателей.

— Но можно же не ездить за новой партией, пока не продадим старую…

— Нет, нет, нет, — замахал отец руками. — Тогда мы потеряем Петровича, который привозит нам товар в конкретные дни и не поднимает цену.

— Но зачем отдавать всё просто так, ведь люди решат, что мы сумасшедшие?

— Ты бы хотел, чтобы тебе делали добро? – неожиданно спросил отец.

— Отец, этого все хотят, но люди могут твоё добро принять за слабость, — Рафид уже начал понимать, куда клонит отец.

— Слабость как раз так думать, потому мы и делаем некоторым покупателям маленький подарок, который для них, может, и есть самое простое доброе дело. Мы получаем прибыль от нашей репутации и не раздаём бесплатно помидоры и яблоки всем подряд.

— А кому раздаём?

— Это ты сам постепенно поймёшь, главное, трудись просто и по-справедливости, тогда доход всегда будет, а помидоры… — к торговому окошку кто-то подошёл и отец замолчал.

У киоска стояла старуха с застывшими чертами морщинистого лица. Она смотрела на витрину, и только губы немного двигались, словно повторяли беззвучные старухины мысли

— А яблоки свежие? – она смотрела на Рафида.

— Да, бабушка, все свежие, только что привезли, — Рафид посмотрел на отца, но тот одобрительно моргнул.

— Можно во-о-он те два, — морщинистый палец показал на пирамидку бордовых яблок.

Рафид только хотел взять из пирамиды самые большие, но отец мягко отодвинул его плечом и, выбрав из середины одно яблоко средних размеров и второе чуть побольше, показал их бабуле: «Вот эти, да?»

— Они, они, — старуха оживилась и даже словно повеселела глазами. — Это сын твой что ли?

— Да, уважаемая, мой сын. Взрослый уже, вот вместе со мной теперь.

— Ты смотри какой чёрноглазый-то, — старуха погрозила Рафиду пальцем и вдруг улыбнулась.

— Вот, пятьдесят семь рублей, — отец успел и взвесить и завернуть яблоки. Пока старческие руки копошились в маленьком кошельке, отец протянул руку под прилавок и достал оттуда небольшой пакет с тремя сливами. Взяв деньги, он отдал яблоки, а потом протянул старухе пакет со сливами:

— Это вам, уважаемая, за хорошие слова о сыне, — и широко улыбнулся.

— Да ладно, поди портиться скоро будут, вот и отдаёшь, — но пакет взяла и довольная пошла по своим делам.

Следом подошли какие-то подростки, потом мужик с помятым букетом цветов, но никому из них отец бесплатного пакета не дал.

— Так что, надо старикам что ли раздавать? – спросил Рафид, когда мужик с букетом купил несколько груш и одно яблоко и побежал к автобусной остановке.

— Не торопись, поработаем до весны, а там и станет тебе что-то понятно, а что не понятно, то и спросишь.

***

За несколько месяцев Рафид уже знал многих покупателей в лицо. В основном это были жители близлежащих домов. Постепенно, стало ясно, почему отец так поступал с товаром из старых партий, но если бы кто-то попросил Рафида объяснить суть понятого, то словами он вряд ли смог бы рассказать чёткий принцип. Просто иногда что-то внутри подсказывало подарить несколько слив или яблоко покупателю, но почему – на это вопрос не так просто было ответить. Со временем Рафид понял, что на этот вопрос вообще нет необходимости отвечать, ведь он был совсем никак не связан с чем-либо измеряемым, он, скорее, был из области невысказываемого и безмерного. Проще говоря, пытаться ответить на этот вопрос чётко и однозначно, это примерно также, как пытаться перечислить, за что ты любишь мать — сколько не перечисляй, а всё равно останется ещё больше невысказанного.

***

Мельник довольный собой подсматривал на улицу через дверную щель. Час назад он выставил перед киоском несколько ящиков с пропавшей хурмой, заставив перед этим Ленка сбрызнуть хурму водой из пшикалки для полива комнатных растений. На стене киоска над ящиками возвышалась табличка с надписью «Новогодняя акция, бесплатная хурма для россиян!»

Вначале прохожие проходили мимо, только с опаской косясь на табличку и ящики. Но постепенно у ящиков собралась большая толпа народа – здесь были в основном злые на жизнь пенсионеры и случайные подростки. Русский мороз сковал хурминую мякоть в гладкие, оранжево-коричневатые ледяные камни.

Крупная тётка с мясистым лицом первой начала набирать хурминые камни в целлофановый одноразовый пакет. Пакет был уже сильно потёрт от частого употребления, он ломко шуршал на декабрьском морозце и, когда тётка протягивала руку за очередной хурминой, то на пакете можно было разглядеть полустёртый логотип одного из бесчисленных продуктовых супермаркетов.

Народ оживился, и к ящикам потянулись руки. Пакеты и сумки наполнялись быстро. Скоро верхние ящики опустели и их отставили в сторону. Следующий ряд ящиков опустел и был просто отброшен. Народ стервенел и злился, так как все видели, что осталось всего три нижних ящика, которых на всех точно не хватит.

Вдруг к заветным плодам протиснулась та самая первая тётка – её дом стоял прямо за киоском, и тетка успела сбегать к себе в квартиру за двумя матерчатыми сумками. Эти сумки были довольно вместительные на вид и вполне могли проглотить в своём ненасытном чреве всю оставшуюся хурму.

Вначале Мельник думал, что на такую «акцию» в первую очередь подтянутся местные бомжи и алкоголики, но оказалось, что сей общественный класс присутствовал в количестве одного длинношеего костлявого мужика. По виду он походил и на первую, и на вторую категорию, но что-то в его наглом взгляде подсказывало, что это просто обманчивое первое впечатление. В проваленных глазницах костлявого мельтешили суетливые и настырные зрачки.

— Э, ты чё наглеешь-то, а? – костлявый попытался отодвинуть тётку локтём.

— А чё тебе надо-то, для всех стоит, я чё не все что ли?

— Набрала уже, хватит, тут вон ещё народу сколько, ещё не брали себе ничё, — костлявый настырно теснил тётку.

— Да ты чего тут вообще распоряжаешься-то, пьянь такая, иди вообще отсюда.

— Ты чё, тётка, совсем все рамсы попутала что ли, давай, вали отсюда, — костлявый толкнул злобную тётку слегка, но ей, тянущей руки за нижним ящиком этого оказалось достаточно. Она покачнулась и, нелепо взвизгнув, грохнулась на ледяную корку тротуара.

Вначале никто не понял, что произошло. В толпе кто-то даже весело заржал. Но вдруг осознание накрыло своей оглушающей непоправимостью, и все глаза замерли, а тела отодвинулись, образовав немой полукруг.

Тётка лежала на гололёде. В скрюченных пальцах была зажата хурма.

Хурма успела немного размякнуть от тепла человеческого тела, и между пальцев уже начали выдавливаться мягкие оранжевые пузыри, а вокруг головы растекалась горячая красно-смородиновая жидкость, которая, замерзая по краям, искрилась и переливалась под лучами декабрьского предновогоднего солнца. Голова лежала посередине растекающейся кровавой лужи и пялилась на всех застывшими и стекленеющими зрачками.

— Беда, ой беда… — прошептали чьи-то губы, но для мёртвых ушей эти слова были уже давно не слышны.

***

Молодая русская женщина купила несколько яблок. Но отец вдруг отдал этой женщине слив и персиков целый пакет, улыбаясь и делая приятным своё лицо.

Когда женщина ушла, Рафид удивлённо спросил:

— Отец, что она такого тебе сделала или думаешь, что сделает, что так её одарил?

— Она вдова и трое детей у неё, мне жалко её, потому и помог. А ты? Почему ты спрашиваешь?

— Я… — Рафид замялся, потому что осознал, что спрашивал не оттого, что хотел понять, а потому что понял всё совсем не так. — Прости, отец, я… я… глупый сын… прости…

— Ничего, — отец грустно улыбнулся и мягко похлопал Рафида по спине.- Ничего. Вот, я сказал тебе, и всё исправилось.

Рафид избегал смотреть отцу в глаза и чтобы скрыть своё смущение отошёл в угол, начав поправлять ящики с фруктами. Ящики и без того стояли ровно, и Рафиду стало ясно, что он ведёт себя глупо. Он выпрямился и посмотрел на отца. Рафид вдруг понял, что смотреть ему легко, и груз внезапного смущения стал таким нелепым, таким по-детски наивным и смешным.

— Прости, отец, — Рафид улыбнулся, и неожиданно они оба засмеялись. Засмеялись негромко, но это был смех свободный и тёплый, как пробуждение весеннего согревающего солнечного света.

***

Отец умер прошлой зимой, но теперь Рафид точно знал, что жизнь всегда имеет продолжение.

Иван Образцов