В начале весны

По мотивам военной повести Вадима Кожевникова «Март-апрель»

и на основе некоторых эпизодов жизни одной из флотских разведчиц,

затем – инженера в космической отрасли, в последние годы жизни

принявшей постриг в одном из монастырей.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Часть первая.  ДВОЕ СРЕДИ ЧУЖИХ («Март-апрель»)

Весенний лес в ближнем прифронтовом тылу противника.

КАПИТАН, матерый разведчик, хотя относительно молод

РАДИСТКА, совсем юная разведчица — год, как после школы

Часть вторая.  ВЕСНА В ГОРОДСКОМ САДУ

Спустя четыре года: парк небольшого города;  весна; первая годовщина Победы.

ОН

ОНА

А также, возможно: горожане, инвалиды, музыканты, демобилизованные.

Примечания от Автора:

Неплохо бы создать для сценической или аудио-версии музыкально-звуковую сюиту, в которой угадывались бы свист ветра, шелест ветвей в весеннем лесу, журчание ручьев и треск валежника, звон льда и сосулек, мелодия дальнего боя, наплывающий рокот самолетных моторов, трель морзянки, звуковая мистика забытья в бреду и миражи «говорящего» дневного леса, тишина сна и ночной чащи, и обвальный грохот бомбардировки.

В общую полифонию  могут быть вплетены парафразы довоенных и военных песен, какие-то голоса, дикторские сообщения, разнообразная музыка… Словом все, что, как звуковой фон радиоэфира, может слышать радист, настраивая рацию: своеобразная «звуковая материализация» или «звуковая галлюцинация» — то есть, одновременно и звуковой образ мира, и «оживающие» слуховые воспоминания.  

Быть может, пение морзянки и неясные, но различимые переговоры «центра» и «радистов» могут стать лейтмотивом, стержневой мелодией этой сюиты.

И хорошо бы, чтоб эта полифония переходила в аранжировку мелодии М. Блантера к песне «В городском саду играет духовой оркестр…»

Возможно, в общий строй следует ввести мужской и женский вокализы – как образ внутреннего, скрытого диалога-дуэта мужчины и женщины.

Весь этот звуковой мир может создавать «вживую» мини-оркестрик, коллективное действующее лицо – «музыкальный комментатор» первой, «лесной», части. Его музыканты во второй части предстанут «парковыми оркестрантами».

Часть первая.

ДВОЕ СРЕДИ ЧУЖИХ

(Март-апрель)

Весна в лесу. Исхудалый человек, в изодранном военном маскировочном комбинезоне. Насторожен, но не испуган. Уверен в себе. Оглядывается. От слабости его пошатывает. Разговаривает сам с собой.

Капитан: На моей земле хозяйничают враги. В их фронтовом тылу крадусь, будто чужак и вор. Выгоним! Родной лес поможет выйти к своим. Начало весны! Сугробы просели. На ветке нашлепка снега. Отполировать… Э! Размыто отражение. А себе в душу глянешь и без зеркала. Ну, Петр Федорович Жаворонков, морской волк, недолеченный в госпитале капитан морской пехоты, ведущий инструктор разведкурсов и матерый разведчик, что скажете? Смело докладывайте: разведзадание в ближнем тылу врага выполнено. Осталось найти радиста. Сброшен сюда с парашютом, как и вы, в начале марта. Таится где-то тут, слушает тишину. Шумы леса. По рации слышно: радиоэфир забит всякой всячиной. Но зачем тратить заряд батарей? И в эфир нельзя выйти: засекут вражьи пеленгаторы. Если нервы крепкие у парня, рацию не включит. Хорошо выучен. Капитан-педагог, ваша школа! Радист точно наводил наши самолеты на цель. Если ж в схроне засекли его… Нервы в кулак, и последняя пуля себе. Но если радист выскочит на вас без подготовки, то получит тяжкое потрясение. Видок у вас! Комбинезон изодран, прогорел у костра. Болтается, как на пугале. Рыжая борода. И патлы! Черная грязь в морщинах. Леший! Жалуетесь, капитан? Улыбнуться слабо? Но признаёте, дела неважнецкие: сперва шел ночами,  днем лежки в ямах. Теперь и днем идете. Пока не ослаб от голода. Во-первых, в штабе ждут отчет. Во-вторых, доставить штабным аналитикам негаданную добычу. Да, налеты на одиночные немецкие транспорты говорят о том, что вопль брюха глушит голос разума. И нарушает законы разведки. А добыча? В подорванных, расстреляных из засади и обысканных одиночных грузовиках и мотоциклах вражеских курьеров не было еды. Одни документы. Но очень важные! Тащи теперь к своим. А за последние ел всего ничего. И вот, мокрый насквозь, в тяжеленных мокрых валенках, в мокрому лесу голодными глазами коситесь на березы. Кору истолочь, сварить в банке. Горькая каша. Пахнет деревом. И на вкус деревянная. (Прислушался.) Ха, мой мужественный спутник, опытный разведчик, никак заговорили вслух? Нет? По заповедям разведки, задушевная беседа не должна заглушать шорох крадущейся опасности. Прервёмся. Лыжня. Обтаяла. Твердая. Старая. Шорох… Снег скользнул с дерева. Ветка еще качается. Эх-ма! Привыкнешь к долгому одиночеству, да и заморочишь сам себя своей болтовней. Но надо обмозговать обстоятельства. Они чрезвычайные. Выбирайтесь-ка на шоссе. Хороший ориентир направления. Догадаться б еще, где отсиживается чертов радист. Смех, если им окажется та, как ее? Михайлова. Среди курсантов на базе она сразу вызвала во мне… Даже начальник курсов заметил: «Что вы сморите на нее с неприязнью?» А я ему: «Хуже! Это негодование! Зачем она тут?» Начальник мне: «Красива. Высокая, Голова гордо поднята. Яркий рот, глаз не отвести». Я ему: «Вот именно! И неприятная манера смотреть прямо в  глаза». Не буду врать, что видеть такие глаза противно. Наоборот! Большие, внимательные, спокойные. Золотые искры вокруг зрачков. А вы, бравый капитан, не выдерживали их пристальный взгляд. Она это замечала. И выпускать на ворот шинели волосы, пышные. Тоже золотистые! Тысячу раз твердил ей: «Подберите волосы. Военная форма не наряд для бала». Занималась старательно. После занятий задавала вопросы. Очень толковые! Начальник мне выговорил: «Почему мало времени уделяете Михайловой? Отвечаете ей резко, глядя на часы. Она хорошая девушка». Я ответил, как отрезал: «Знания ей не пригодятся. Хороша для семейной жизни. Нашему брату нельзя иметь лишних крючков. Обстановка прикажет самолично ликвидироваться. А она? Пожалеет себя, такую». Или из тылов врага с важнейшими разведданными выходит группа, с боем. Тяжелораненого бойца не вынести. Он не в силах застрелиться. Не врагу же оставить! И, по законам разведки… Прости браток! Поднимется рука на такую красу, как Михайлова? Перевел в группу радисток. Надеюсь, капитан, вы тверды: девичьи очи больше не поразят ваше сердце. Это как предательство памяти той, другой. И измена военному долгу, когда враг топчет Родину. Ну, к шоссе. Там обувь проще переменить. И где-то за ним метки. Укажут путь к лежбищу радиста. Карта местности наизусть выучена. Напряжем-ка профессиональную память.

Исчезает. Другая часть леса. Запыхавшееся существо, в рваном масккомбинезоне, на четвереньках, оберегая плохо слушающуюся ногу, неуклюже садится.

Радистка: Этот лес как тот, где наш школьный летний лагерь отдыха.  Меж двух сосен был гамак. Димка покалечил березу, точь-в-точь как та. Вырезал мое имя. Я за это с ним молчала. Он ходил за мной и смотрел. Гру-устно! Красивыми глазами. Пришлось мириться. Он тут же: я тебя поцелую! Я, жалким голосишком: «Только не в губы». Зажмурилась. Дура! Ничего не увидела. Он промазал. Чмокнул меня в подбородок. (Поправляет амуницию и одежду.)  Я люблю красивые платья! Поручили делать доклад, надела самое нарядное. Ребята фыркали: «Чего расфрантилась?» Вот и этот капитан, главный инструктор на разведкурсах, Жаворонков, опытный разведчик! Самый симпатичный! Выговаривал мне за прическу. А почему не быть красивой докладчицей? Или разведчицей? Сейчас я похожа на чучело! (Вслушалась.) Родной лес! Похож на тот, что у нашей дачи. А я прячусь от врагов  Грязная, мокрая. Еле тащу обмороженную ногу, озираюсь, как затравленная. А хозяева тут мы! Но я не зря старалась на курсах! Была счастлива: в приказе отметили скорость передачи и грамотность. Все меня поздравили! А капитан Жаворонков только пожал руку. Жуткий сухарь!.. Я полгода обивала пороги военкомата. Знала бы, каково на задании! Не отступилась бы, нет. А сперва, дура, плакала, одна в диком лесу. В холоде. В черноте. Так страшно одной! Слопала весь шоколад. Суровый Жаворонков высмеял бы за это. Но связь и передачи не сорвала. Ни разу.  Так хотелось добавить что-то от себя. Чтоб не так сиротливо. Но я берегла заряд. И все просто. Задание выполнено. Но мысли всякие лезут в голову. Раньше, когда грипповала, папа читал мне вслух, чтобы не утомляла глаз. Мама грела в руках термометр. Звонил телефон, мама шепотом в трубку: «Она больна». (Озираясь.) Так одиноко… Будто слышу, как звучит эфир. Позывные, сообщения прямым текстом на разных языках, морзянки шифровок, музыка. Нельзя вклюсчать рацию! Даже на миг! Беречь заряд батарей. А не встречу напарника? Как пить дать, схватят враги. Убьют сразу. Шпионка! Наш капитан попадал к ним. Расстреляли. Чудом выбрался. А если меня? Красивую! На меня заглядываются мальчишки и мужчины. Может, талантливую. Добрую! Но в моем сердце ненависть. К врагам. И они меня убьют. Обыщут. Буду лежать в мокром снегу. Голая. Ужас! Враги смотрят. Мерзкими глазами. Смогу ли в себя из пистолета? Чтоб не враги.  Где же ориентиры? Не опоздать к месту встречи… Исчезает. Возникает Капитан.

Капитан: Лес насквозь просматривается. Лучше идти сквозь чащобу.  Почва топкая. Не держит. Но встреча с врагом тут менее вероятна. У голодного доходяги зрение швах. (Потер глаза.) Вернуть кровообращение. (Ударил себя по скуле кулаком.) Не прозевать бы нам, зоркий морской волк, ориентиры. Хлебну-ка из лужи. Талый снег на вкус тошнотен. Не сироп. Обмануть организм. Чтоб еще день перетерпел. И эту ночь. Холодает. Заденешь мерзлые ветки, звенят. Ага, луна. Мерси. Вовремя. Напряжем зрительную память. По карте радист тут. Если не перехватили. И не заплутал. Квадрат в четыре километра! Не орать же на весь лес: «Эй! Ты где?!» Смешно злиться на радиста, если трудно сыскать! Он выучен мною прятаться. Еще больше злости было бы, если б нашёлся сразу. (Споткнувшись, упал.) Чорт, валежина! Не заметил под снегом…

Радистка тенью привстала за его спиной, что-то негромко скомандовала. Капитан повел себя странно. Не оборачиваясь, растирает ушибленное колено. 

Радистка (шепотом): Хальт! Хальт! (Щелкнула курком пистолета.) Хэндэ хох!

Капитан (едко): При чем тут «хальт»? Человек лежит, Надо сразу из пистолета, завернув в шапку. Выстрел глухой. (Встал, в руке пистолет.) Учат вас, а толку. Не сойдете за немца. Он крикнул бы громко, чтоб слышал сосед и шел на помощь. (Тихо.) У нас пока… март?

Радистка (так же): Но скоро… апрель.

Капитан: Пароль и отзыв лучше произносить одними губами.

Радистка: А пистолетик все-таки в руке держите!

Капитан: А ты думал, на твою мудрость буду рассчитывать? Вот, беру на предохранитель и прячу. (Нетерпеливо.) Показывай, где твое помещение!

Радистка (на четвереньках): Вы за мной. А я поползу.

Капитан: Зачем ползти? В лесу спокойно.

Радистка: Нога обморожена. Болит очень.

Капитан (насмешливо): Ты что ж, босиком бегал?

Радистка: Болтанка парашют сильно. Валенок и слетел… в воздухе.

Капитан: Хорош! Мог и штаны потерять. Выбирайся теперь с тобой отсюда.

Радистка (с обидой, сев): Я, товарищ капитан, сама доберусь. Оставьте провиант. И через фронт. Нога заживет, и…

Капитан: Дадут тебе тут санатории устраивать. Засекли, небось, рацию. Постой. Как ты? Сама? Фамилия? Лицо знакомое.

Радистка: Михайлова.

Капитан: Лихо. Ну, разберемся. (Вежливо.) Может, помочь? Ползти по снегу неудобно.

Радистка, не ответив, ползет. Капитан, поглядывая на нее сверху, шел рядом. Пережидал, когда она отдыхала, обдумывая ситуацию, беседовал сам с собою.

(Про себя.) Чудно. Раздражения нет. Тревога. Неясная. Что сказать ей? Предпочитаю действовать один? Руки развязаны. И все моральные запреты долой. Имею право. Первый день войны. Налет врага на пограничный поселок у моря.  Жени и ребенок… Молчу и буду молчать. Чтоб не объясняли моим горем мое презрение к смерти. Товарищам сказано: семья цела. Мщу не за себя. Я, как все: дерусь с врагом моей страны и всех, кто в ней живет. Все! Надо обдумать поведение. Я иду, она ползет. Нехорошо. Рассчитывает на мою помощь? Не знает, что я ни на что не гожусь. Измучен, голоден. Сказать? Но чем меньше сил, тем гордости больше. Надо ее взбодрить. А, капитан, там и мы соберем силенки. (Радистке.) Далеко еще?

Радистка: Вы меня не подгоняйте, товарищ капитан.

Капитан: Я к тому… Может, отдохнете? Или что из амуниции отдайте.

Радистка: Как-нибудь сама. Еще сотни три… Ползков. К балке. В ее скате вода промыла нишу. Корни деревьев (ползет, поясняя на ходу), как навес.

Капитан (про себя): Наши разведкурсы вселили в санаторий под Москвой. Полированная мебель, ковры. Вечерами кто-то у рояля. Танцы. Не военная бы форма… Стучат зенитки, в небе лучи прожекторов. Мы ноль внимания. Абажуры. Зеркала. Обывательщина! Михайлова, поджав ноги, с книгой в кресле. Красива. Безмятежна. Волосы по спине.

Радистка (про себя): Что у этого сухаря в голове? Ни о чем, кроме дела, думать не может? Помню вечера после занятий. Я с книгой. Этот сухарь входил, я вскакивала, вытягивалась. Как положено. Он кивнет, и мимо. Но взгляд! Как у мальчишек в школе. А в глубине что-то тяжкое.  Говорят, и к себе жестко требователен.. (Села.) Дух переведу. Извините.

Капитан: Какие извинения! (Вгляделся.) Что вы так смотрите? Помочь все же?

Радистка:  Вспомнила… Как вы начальнику курсов объясняли про меня. «Её вид, и техника подрывного дела! Как она нанесет по тырсе удар ножом с рукояткой, обтянутой резиной! Потому переведена в радистки». Только поэтому? Пришли. Все, как учили. Снаружи скрыто ледяным навесом. Просторно. Чисто, сухо.

Капитан: Уютная пещерка. Молодец. Грамотно. Подстилка из елового лапника. Свежая?

Радистка: Меняю. Старую под снег. Днем свет сквозь лед. Вот ящик с рацией, спальный мешок, у стены лыжи.

Капитан (сел): Садитесь. (Хлопнул по подстилке.) Ближе. Разувайтесь.

Радистка: Что?!

Капитан: Ну-ка, без капризов. Я должен знать, на что вы годны с такой ногой.

Радистка: Вы не доктор. И… Ой, больно!

Капитан: Потерпите. (Разувая ее.) Опухла ступня. Синяя. Как глянцевая.

Радистка: Не видали вы обмороженных? Я не могу больше терпеть!

Капитан: Условимся сразу. (Стянул с себя шарф.) Меньше крику и  разговоров.

Радистка: Не надо мне вашего шарфа.

Капитан (заматывая ее ногу шарфом): Грязный носок лучше?

Радистка: Он чистый… (С вызовом.) Почти.

Капитан: Знаете, не дурите. Веревка есть? Нет? Оторвем корень. (Обвязал шарф.) Держится! Ну-ка, рация. Ого! А вас… На лыжи. Дайте нож. Тут. И так. И можно ехать.

Радистка: Отдохните часок.

Капитан: Некогда валандаться.

Радистка: Хотите тащить меня на лыжах?

Капитан: Положим, не хочу. Но приходится.

Радистка (гордо): У меня другого выхода нет.

Капитан: Это правильно. А пожевать найдется?

Радистка: Кусок сухаря. И шоколад… Что осталось. Я уже несколько дней…

Капитан (взвалил рацию): И-эх! Маловато шоколадки. Для поднятия сил. Другие съедают сначала сухари, а шоколад на черный день.

Радистка: Вы, конечно, сберегли? Вот и оставьте себе.

Капитан: Не собираюсь угощать. Ну, на лыжи. Как на диван. Вперед!

Сгибаясь под рацией, тащит «сани». Радистка, лежа, помогает, отталкиваясь руками и здоровой ногой. Тяжело дыша, напрягаясь, они упрямо движутся.

Радистка (про себя): Вежлив. А нелюдим. От рождения? На курсах был слух: его семью убили в первые дни войны. А он раз на обеде открыл письмо. Сказал: «От жены!» Мы думали: он такой от горя. Вовсе нет! Не любит скрипку. Рояль, гармонь туда-сюда. А как скрипка сразу уходил. А если в конверте была пустая бумага? Может, у него вправду никого не осталось. Он, видно, из тех, кто прячет горе в себе. Не спросишь о таком. В лоб.

Капитан (про себя): Дела наши плохи. Внутренний счет времени, говорит: идем всего час. А силы тают. Ноги дрожат. Сердце дубасит. Сказать? Испугается. Храбрюсь. А толк? (Радистке.) Вы молодец. Помогаете! Выпьем горячего. Палкой роем яму. В ней дымоход. Сверху лапник и снег. Они фильтруют дым.

Радистка (наблюдая): Нос дерет Но какой умелый.

Капитан: Ломаем сухие ветки. В яму. На войне всегда под рукой все нужное для поджога. Диверсантом работаю! Вот мешочек. С пушечным полузарядом. Порох крупной резки. За милую душу поджигается.У вас во взгляде… удивление? Нет?

Радистка: Прежде прочла бы о таких приключениях, встала б у зеркала и следила,, как в моих глазах восторг и мечта… А ночью…

Капитан: Под одеялом, во сне, спасали бы надменного героя. Он влюбился бы. А вы, в отместку, в упор не замечали бы. Изо всех сил.

Радистка: А мои глаза многим кажутся вполне себе красивыми!

Капитан: Дело вкуса. В банку из жести лед. И на огонь. Сухарь… не угрызть! В платок его, на пенек, и (бьет черенком ножа) двадцать вторым приемом морской пехоты.

Радистка: А какой двадцать первый?

Капитан (смущен): Вам ни к чему. Крошево в банку. Остудим. Почти кофе. Пробуйте.

Радистка: Вкусно? Странный цвет. Я потерплю.

Капитан: Еще натерпитесь. Пейте! Я сейчас.

Он исчез. Она напряглась, услышав шорох. Капитан вернулся с тушкой птицы.

Радистка: Ой… Вы… С другой стороны! Будете есть ворону?

Капитан: Это грач. На второе у нас птица. Постновата. Добавим огоньку.

Радистк: Как вы его? Выстрела не было.

Капитан: Ну, не из рогатки. Удача! Сбил с ветки палкой. Половина ваша.

Радистка: Ни за что.

Капитан: Тогда сам съем. Всю. (Задумчиво.) Это будет справедливо.

Он ест, она наблюдает. Поев, свернул цигарку, повеселел, стал почти добродушен.

Вот и посумерничали. Остатки в землю. Вот и сумерки. Пора в дорогу. Как нога?

Радистка: Я смогла бы пройти немного.

Капитан: Бросьте. Марш на санки. (Потащил.) Катайтесь, пока возят.

Радистка (в дреме): Сплю? Стук капель убаюкивает. А он всю ночь тащит! Вон где луна.

Капитан: Светает. Тут, в овраге, отдохнем. Под сосной. Бурей вывернута. Под корнями расчистим впадину.

Радистка (про себя): Чуткий. Беседует, чтоб я не чувствовала никчемность. Или это тоже профессиональное: поддерживать бодрость духа напарника? Мне бы разбираться в людях. Как мама. Как он. Но нет опыта! Жизненного и боевого.

Капитан: Ломаем ветки, сверху плащ-палатку. Часок сна. Пока помню, как это делается.

Радистка: Да, теперь ваш черед. ((Перебралась из спального мешка к нему.) Лягу с вами, Так теплее. А накроемся мешком.

Капитан: Ну, знаете…

Радистка: Подвиньтесь. Или мне лежать на снегу? Вам удобно?

Капитан: Подберите волосы, в нос лезут, чихать хочется.

Радистка: Хотите спать, и спите. Мои волосы вам не мешают.

Капитан (засыпая): Мешают…

Радистка: Спит, как мальчишка: кулак у рта.  Сильный. Сухое лицо спортсмена. Вид дикий. Сколько ему лет? не больше двадцати четырех… шести? Кажется пожилым. Измучен. Лежит вплотную. Жесткий! Устроил меня, и задрых. Подсуну-ка руку ему под голову. Думает, мне мягко на его плече? Сквозь комбинезон ощущаю, как усох. До твердости полена. Говорят, флотские офицеры бойкие кавалеры. В книгах. В кино. А этот рыжий… Вечно чуть грустный. Ох, капает! Ему на лицо. Ладонь подставлю… Правильный. А сам каким считает себя? Этот классный специалист у курсанток считается несимпатичным. И в отряде. К дружбе не располагает. Для новичков, идущих в первый рейд, не находит слов ободрения. Вернется с задания, уворачивается от объятий, бормочет: «Побриться бы, а то как еж», и сразу к себе. Бирюк! О работе в тылу врага не рассказывает. Сдал рапорт, и все. У курсантов не праздный интерес. Для дела! Верно говорят о нем: «Скучный!» А на задании оказался иным… Почему я все время пытаюсь его разгадать?  Надо воду выплеснуть из ладони. Ой, разбудила… А у вас седина. Здесь. После того случая?

Капитан (сел; трет лицо ладонями): Какого?

Радистка: Когда вас расстреливали. Подробно никогда не рассказываете.

Капитан: Во-первых, не помню. Во-вторых, не люблю. Вспоминать это.

Радистка: Вы же выбрались! Курсантам поучительно.

Капитан: Как пример неточной работы? Подрывал склад боеприпасов. И промахнул с дистанцией. Ну, в спешке. Недоучел, что склад очень крупный. Взрывная волна достала и контузила. И накрыло пламенем. Одежда почернела. Немецкие санитары приняли за своего. И в их госпиталь. Лечился!

Радистка: Среди… чужих? И как же?

Капитан: А так же: будто глухонемой. Контузия! Потом врачи разоблачили. и в гестапо. Сходу и расстреляли. Вместе с  тремя ихними солдатами-симулянтами. Ночью оклемался. Повезло: плохо зарыли. Вылез. И ползком двадцать километров до места явки. Хорошо, связник дождался… А седина раньше. От другого. (Помолчал.) Нога все болит?

Радистка: Я же сказала, могу идти сама.

Капитан: В санки!. (Потащил.) Надо будет, вы у меня побегаете.

Радистка (про себя): Дождь со снегом. Противно. Тускло и серо. Как он угадывает путь?

Капитан (про себя): Ноги разъезжаются. Выбоины! Не морской простор. Затоскуешь! А вереди река. Вода, верно, уже поверх льда. Переберемся ли?

Радистка: Там… впереди… что-то лежит.

Капитан: Ага. Убитая лошадь. (Вынул нож, разделывает.) Нам подарок.

Радистка: Вы так ловко делаете! Смотреть даже не противно.

Капитан: Это вы есть хотите. Палим костер, как давеча. На антенну от рации насаживаем мясо; жарим. Держите! Вкусно? Как в ресторане! Еще бы. Жареная конина вкуснее говядины. Пойду гляну.  Сведений новых нет. Мало ли что могли тут соорудить оккупанты.

Радистка: Может, вам смешно, но одной мне быть теперь трудно. Привыкла, что вместе.

Капитан: Без глупостей. Сюда сядьте. Не видны будете. Спите. (Про себя.) Что, капитан, «без глупостей» относится к вам? Смутила, а? (Вслух). Еще чуток потерпите. Через реку перебраться. Там партизаны шастают. К ним даже залетают наши самолеты. Выведу вас!

Радистка: Это входит в задание: обязательно вывести напарника к своим?

Капитан (жестко): В бою, на задании во вражьем тылу, бывает, жертвуешь собой. Друг другом. Если иначе не выполнить задание. И это спасет жизни тех, кто потом пойдет в бой. Чтобы прогнать врага. Но если есть возможность… Спасай всех, кого сможешь.

Радистка: Извините. Мне и в школе попадало… за бойкий язык…

Капитан: Ничего. Бывает. Салют! (Ушел.)

Радистка: Дура. Что он подумал о своем курсанте? Созналась в слабости! Но вроде и нет.  А он смутился, когда я сказала, что привыкла к нему. Я права: его сухость напускная. От горя. Наверное, на войне много таких, с обагренным сердцем, гордых, скорбящих, сильных. Ожесточенных болью. Как я книжно думаю… Но война кончится! Ожесточение должно уйти. (Массирует ногу.) Капель! Весной бы думать не о войне! Лезет в голову всякая дребедень. Хуже всего тоска, одиночество, пожаловаться некому. В военкомате никто мог объяснить, как это, в разведке. Пока на себе не испытаешь… Я сказала тогда: «Другие могут?» А мне: «А убьют?» А я : «Не всех же убивают». Они: «А если будут мучить?» Горло пересохло, но я ответила, надеюсь, не очень тихо: «Не знаю. Но ничего не выдам». (Прислушалась.) Хуже всего неизвестность. Капитан настоящий следопыт. Где он сейчас? (Достала пистолет.) Снять с предохранителя. Отвести назад ствол. Если что…(Нахохлилась.) Когда сказала дома о своем решении, отец опустил голову и ответил хрипло: «Нам с мамой будет тяжело». Я звонко, по-девчачьи: «Я не могу остаться в стороне!» Я испугалась, увидев его лицо. Оно стало измученным. Старым. Говорит: «Я понимаю». Кричу: «Ты такой хороший, я сейчас заплачу!» Как все по-книжному! Маме сказали: я иду на курсы военных телефонисток. Мама побледнела, Кто мог знать, какая на самом деле война… (Насторожилась.) Еще одна ночь. Где же?

Капитан (возник из сумрака): Не спите?

Радистка (привстала): На посту!

Капитан: Сидите. Тьфу, как на курсах. Ладно.

Радистка: То есть, вольно?.. Есть будете? Немного мяса осталось.

Капитан: Не до того. Закурю-ка. Прибавилась нам задача. Фашисты недалеко отсюда аэродром оборудовали. Ловко устроили. Сверху, пожалуй, и не видно. Рация работает?

Радистка (радостно): Хотите связаться?

Капитан: Даже очень.

Курит, глядя, как Радистка настраивает рацию. Сняла шапку, надела наушники

Радистка: Есть. Что передавать?

Капитан: Карта раскисла от воды. Квадрат, где аэродром,  определяем приблизительно. Даю координаты по  компасу. Облачности низкая. Линейные ориентиры скрыты. Пеленгом будет наша рация на волне… Какая у вас длина волны? Сообщите им.

Радистка (глядит на него, сияя глазами): Готово.

Капитан: Теперь спать. Утром еще раз на связь. И вперед.

Радистка свернула рацию. Они устраиваются рядом, как уже привыкли.

Радистка: Как вы так сразу засыпаете? Столько забот… Усталость помогает?

Капитан: Помогают профессиональные навыки. Приказал себе, и… (Уснул.)

Радистка: Раз, и спит. Даже обидно. А могут мужчина и женщина просто дружить? Наша учительница на собраниях и в краеведческих походах говорила нам об этом. И мама. Увидит меня с мальчишками… подтягиваю его по какому-то предмету. А он надо мной шефствует по другому предмету. А мама сразу о дружбе между мужчиной и женщиной. Будто остерегает! А сейчас, мы греемся вобнимку, так зябко!.. Я его обнимаю, как боевой товарищ? Подруга по знакомству? Нога-то болит. Не хочется остаться без ноги. В мои годы! Нехорошо об этом думать сейчас. Вот победим!.. Мы выберемся. И… Этот мой учитель разведдела, сопит без задних ног в моих объятьях, чурбан какой-то… Он мне сейчас кто? Только как начальник! Как отец? Старший брат? А большая разница в возрасте, помеха? Притомился, бедный лохматый рыжик. Он прав! Никаких задних мыслей. Все мысли, силы, чувства для борьбы с врагом!.. Вроде, я пригрелась? Или у меня жар? Какой он горячий, этот рыжий сухарь. Все не решусь спросить его про жену и детей. А он молчит. Нет, нельзя об этом. Нечестно. Кажется, меня сморило. А могут нам сниться общие сны? Хотя бы чуть-чуть одинаковые. В таких тесных объятиях… (Затихает.)

Капитан (отпал ото сна): Что-то снилось. (Косится на Радистку.) Или она толкнула? Спит крепко. Лучше восстановится. Насколько можно в такой обстановке. Что же снилось? Связано с ней. По делу (Укладывает ее удобнее.) Какая щуплая. В этих условиях да не отощать? Ну, женщины, обычно, по сравнению с мужчинами, мелковаты. А, это мне и снилось. При подборе обмундирования и снаряжения надо  учесть женские размеры. Если выберемся, обращу внимание начальства. Капитан, без пораженчества! Выберемся, и все тут! Выведу её! Обойтись бы без женщин на фронте. Как флотский человек, вы, капитан, понимаете, суеверия,баба на корабле!.. ни при чем. Не женское дело война. Но пользы от них много. Даже в разведке. Кое-что женщины осваивают лучше мужчин. По их природе. С этим не поспоришь. Вот щуплая Михайлова. По-девчачьи упряма. А специалист неплохой. Будет. Как к радисту, никаких претензий. Глаза… внимательные! Капитан, не тратьте попусту краткие часы отдыха на лишние мысли! Помните: два лица, детское и женское. Враг оборвал их жизнь. Даже могилы нет. Боль и ненависть. Думать только о возмездии. Ни о чем… и  ни о ком другом. Итак, : подгонка снаряжения под женские размеры. Запомнить. А сны у Михайловой сейчас похожи на мои? Или ничего не снится? Устала. Угрелась. Или у нее жар? Не сможет двигаться. (Коснулся губами лба Радистки.) Вроде жара нет. Завтра велю отсиживаться тут. Сам наведу на цель самолеты. Капитан, немедленно спать. Вот-вот рассвет. А нам хлопот с этим аэродромом… (Затихает.)

Рассвело. Капитан сел. Радистка очнулась. С сонной и ясной улыбкой – ему.

Радистка: Доброе утро. (Села.) Я сейчас. Я помню.

Она надевает наушники и настраивает передатчик. Он сворачивает цигарку.

Капитан: Подтвердите вчерашнее сообщение. Координаты. Условия пеленга. Я.. Рацию забираю. Иду ближе к цели. Вам выбираться самой. Стемнеет, вы к реке. Жердью запаситесь Поможет, если провалитесь. На том берегу Малиновка, километра три. Там встретят.

Радистка: Рацию вы не получите. Я отвечаю за рацию и при ней остаюсь.

Капитан: В виде бесплатного приложения. Я приказываю. (Вспылил.) Да поймите же…

Радистка: Я  понимаю. (Спокойно.) Исполню любой ваш приказ. Но рацию отнять не имеете прав. Это задание касается меня. (Гневнн.) Горячитесь и беретесь не за свое дело!

Капитан: Валяйте. (Мстительно.) Сама додуматься не могла, так теперь…

Радистка (насмешливо): Очень благодарна за идею. И вообще. Вы…

Капитан: Что?

Радистка: Нос дерете, вот что! Как мальчишка. А под пожилого рисуетесь.

Капитан: Вы пожилых не жалуете? (Глянул на часы.) Чего сидите? Время! Туман. Можно двигаться скрытно.

Радистка (взяла рацию, обернулась): До свидания, капитан!

Капитан: Идите. А я к реке. Мне вас прикрывать.(Растаял в тумане.)

Радистка: Исчез! Трудно ползти. Нога… Рация будто потяжелела. Где-то в тучах штурман командирского самолета, пилоты и стрелки-радисты слушают эфир. Ждут сигнал рации. Не опоздать! Туман. Черно в глазах. Не заблудиться. Вперед! Здесь. (Села.) Сейчас. (Надела наушники.) Если враги засекут рацию, меня убьют. Надо успеть! Мои позывные. (Работает ключом) Аэродром замаскирован. Родные, слышите меня? Моя морзянка поведет самолеты боевым курс. На цель. Притянет все ваши бомбы на головы врага. (Поднесла руку ко рту.) Губы горячие, сухие. Простыла. Не терять сознание! Держать сигнал. Рука прямо автомат, сама жмет рычаг ключа. Разве у капитана будет рука так работать? А пошел бы он, я была сейчас в Малиновке, у партизан. В полушубке. У печки. Теперь ничего не будет… Мне не страшно. Я просто больше не могу! (Нажимая ключ, легла на бок.) Вижу все небо. Прожекторы! Зенитки. Рокот моторов. Родные! Вы ко мне прилетели. (Села.) Стучать раздельно, четко. Родные! Бейте, бейте!      Ахнула первая бомба. Радистку кинуло на спину. Но она снова на ключе. Оранжевые сполохи во тьме. Визг бомб. Удары. Радистку кинуло наземь. Рация упала. Тишина. Радистка зашевелилась.Как тихо. Ни зениток. Ни моторов. На аэродроме треск и взрывы. Я, видно, контужена. Ноги отнялись. Вот и все. Хоть бы бомба упала сюда! Я бы и не поняла, что стряслось самое страшное. Теперь оно будет медленно наползать… Я не хочу! (Прислушалась.) Мотор? В небе? Нет. Машина? Ищут. А лежать так хорошо…

Мотор то дальше, то ближе. Сверкнуло. Взрыв! Выстрелы. Крик. Все стихло. Радистка пытается встать. Упала. Возник Капитан, склонился над ней и одной рукой дергает застежку ворота ее гимнастерки.

Пальцы. Твердые. Холодные. Приятно. (Открыла глаза.) Вы? За мной? (Заплакала.) А я идти не могу.

Капитан: Я санки прихватил. Да вот одна рука у меня болтается, как тряпка. Ну-ка…

Капитан ухватил Радистку одной рукой за пояс и втащил на лыжи.

Радистка (глаза закрыты; почти в бреду): Что так скрипит? Громко. Враги услышат! Это полозья по грязи. Мы движемся. Уже нет?   Очнулась.)

Капитан сидит на пне, в зубах конец ремня, стягивающего его голую окровавленную руку. В другой руке пистолет.

Капитан: Как вы?

Радистка: Никак. (Закрыла глаза.) Оставьте меня. Я обуза. Лучше пристрелите.

Капитан: Еще чего! Сам давеча от вас слышал, вы счастливы меня снова видеть. Да, мой видок разочаровывает. Но еще не край. А если что… Разведданные и добытые вражьи документы в вещмешке, в клеенке. Но речь пока не о том. Вот вздохну…      

Уронив руки, впал в забытье. Радистка, дотянувшись, взяла пистолет, начала заворачивать в шапку, приложив к груди. Капитан очнулся.

Эй, вы чего? Отдайте оружие!

Радистка: Шорох там. Показалось. (Отдала пистолет.) Уходите. Документы надо доставить нашим. Вы сможете. (Твердо.) Я обуза. Сил нет.

Капитан: Дурости бросьте. Никто не знает о себе, что он может перетерпеть. И не спорьте! Потому и не люблю женщин на войне, что они обсуждают приказы.

Радистка: А что еще вы не любите, кроме женщин?

Капитан: Не люблю, когда счет в пользу врага. Приказ: терпеть. Двигаемся! (Пытается встать.) Так. Кажется, отдых придется продлить.

Радистка: Почему вы такими словами сказали… о терпении?

Капитан): Само сказалось. А что? Радистка: У меня папа из старинного священнического рода. Его мама, моя бабушка, если кто-то в семье ныл и жаловался на трудности, говорила: никто не знает предела своих сил и никому не посылаются испытания не по силам его.

Капитан: Похоже. Из проповедей? (Пробует встать.) Никуда не гожусь. Возьму-ка из мешка запасные обоймы. Вы… Пробуйте добраться сама, немного осталось.

Радистка: А вы?

Капитан: А я тут слегка отдохну. На пеньке. Нарочно для меня врыли.   

Вдруг застенчиво улыбнулся и свалился на землю. Она подобралась к Капитану, перевела дух и пытается втащить его на лыжи-санки. 

Радистка: Тяжелый. Худел, а все равно. Намаешься, пока втащишь. Плохо лег, лицом вниз. Нет сил поправить. (Дергает постромки.) Ну, двигай!  Боль. От каждого шага. Не упереться в грязь. Двигай же! Как это может еще продолжаться? Все мутится. Не сметь падать! Не встанешь.    

Пятясь, тащит сани. Капитан сполз на землю, но грудь и голова на санях. Здоровой рукой взялся за перекладину, оттолкнулся ногами от земли.

Капитан (свистящим шепотом): Так вам будет легче.

Радистка: Опять сполз. Сейчас… Подсуну сани. Нет сил не глядеть на разбитое его лицо.Упала; Капитан перекатился к ней, втащил на санки и взялся за постромки.

Капитан: Нам только через реку. И все.

Радистка (в полубреду): Ноги не идут. А как я иду? Это сон. Не спать! Какой скрежет. Это сани по земле. Что так дергает? Вверх-вниз. Как в гамаке. Холодно. Лед? Противно трещит. Душно! Смерть не может сниться! Вода сверху…

В полутьме Капитан, что-то делает с Радисткой, потом со своей рукой. Свет. Радистка полулежит на нарах, на груди ворох одежды. Лицом к лицу перед вней Капитан, рука подвешена к груди и зажата меж двух обломков доски.

Радистка (с закрытыми глазами): Какой пристальный взгляд. Кто смотрит?

Капитан: Открой же, я прошу… свои чудные глазищи!

Радистка (открыв глаза): Рыжик… Лохматый. Желтый… Борода грязная. Живой.

Капитан (сел): Проснулись?

Радистка: Я не спала.

Капитан: А это вроде сна.

Радистка: (жалобно): Это я сама разделась?

Капитан: Я вас раздел. Мы в реке выкупались, и… я думал, вы ранены.

Радистка (тихо): Все равно.

Капитан: Теперь уж! Думал, не дотащу. Но тут дозор партизан… Мы у них в лагере.

Радистка (села, удерживая одежду): Я знала: вы вернетесь за мной.

Капитан: Чего вы могли знать?

Радистка: Так. Знала.

Капитан: Вы маяк для бомбежки! Могли убить. На случай этой аварии я нашел стог, сигналить огнем. А вас засек броневик с радиоустановкой. Я ему сунул гранату! В-третьих…

Радистка: А я чувствовала! А что в-третьих?

Капитан: Вы очень хорошая девушка. И где вы слышали, чтобы бросать своих? Признавайтесь: зачем мой пистолет к себе пристраивали?

Радистка: Военная тайна. В шапку заворачивала. Глушить выстрел. Если враг рядом.

Капитан: Вы чего удумали тогда?

Радистка: Сказала же: почудилось что-то. Будете учить курсантов на моем примере?

Капитан: Угу. Чтоб не мерещилось лишнее. Какая вы скрытная девушка!

Радистка: А, знаете, я… Я вас, кажется, очень люблю.

Капитан: Это вы бросьте.

Радистка: У вас уши побелели. Я вас не так… (Гордо.) Я вас просто так люблю.

Капитан: А я не умею. Про то, что на душе. Это плохо? (Прикрыл уши.) Верхом ездили?

Радистка: Хотите взять меня на закорки?

Капитан (растерялся): Вот еще.

Радистка: Если вам неприятно, я не напрашиваюсь.

Капитан: Ну… приятно. Вас на закорках. Но вас и рацию не осилить. (Тихо.) Вовсе скис.

Радистка: Почему вы боитесь признаться в понятной слабости? Это же не навсегда!

Капитан: Не люблю… о себе. Да про слабину. Так не ездили верхом? Поедете. Нас ждет партизанский связной. Гаврюха. Не делайте таких глаз! Оттуда вас не видно. Одевайтесь. Он с лошадьми. Если есть лошади на свете, то почему им не быть в плену у партизан? И почему бы нам ими не воспользоваться?

Радистка: А как вы?..

Капитан: Я с поводом одной рукой справлюсь. Одевайтесь! Я не смотрю. А коники, ох, костлявы. Где зимой найти корм для пленных немецких гюнтеров? И у Гаврюхи еще тот вид! Зарос до глаз. Он с юмором: «Я ща как дворняга. Прогоним вражин, побреюсь. У нас парикмахерская важная была. Зеркало во! В рост человека».

Радистка (одеваясь): Я тоже любила глядеться в такие зеркала.

Капитан: Вряд ли оно уцелело. Так почему вы тогда, в лесу, за пистолет?..

Радистка: Не скажу! Уже не важно. Вы-то к чему пистолет достали?

Капитан: Проверял: дрожит рука от слабости, или держу прицел твердо?

Радистка: Морской врунгель.

Капитан: Что?

Радистка: Так. Я готова. Какое розовое утро. Теплом пахнет. Как ваша щека… там.

Капитан: А… Гаврюха о мире мечтает. Говорит: «Сколько я фашистов порезал! Зверем стал. А профессия была самая мирная, пчеловод».

Радистка: Мне так хорошо. (Шепнула.) Я сейчас такая счастливая.

Капитан: И будете! Обопритесь о плечо. Ну, из меня тайны клещами тащить надо. А вы!

Радистка: Не про все скажешь. (Про себя.) В кулак сердце. Как он. И тот партизан. Как все. А про его семью… После госпиталя. Вернусь, спрошу!

Капитан (про себя): То-то. Запрешь сердце, и сам открыть не можешь. Она права. Солнце все выше. На душе все радостнее. Перележим в госпиталях. Встретимся. Все ей скажу.Ушли. Перебивки светом, звуком. Входят Радистка с книгой и Капитан.

Эпилог первой части и пролог второй:    

Снимают детали обмундирования, «выходя из образа». Теперь это Он и Она. Он встал у нее за плечом. Читают книгу вслух, на два голоса.

Он: «Когда капитан вернулся из госпиталя в свою часть, товарищи не узнали его. Такой он  был веселый, возбужденный, разговорчивый. Громко смеялся, шутил, для каждого у него нашлось приветливое слово. И все время искал кого-то глазами».

Она: «Товарищи, заметив это, догадались и сказали, будто невзначай: «Михайлова снова на задании». На лице капитана на секунду появилась горькая морщинка и тут же исчезла».

Он: «Он громко сказал, не глядя ни на кого: «Боевая девушка, ничего не скажешь». И, одернув гимнастерку, пошел в кабинет начальника доложить о своем возвращении»…

Она: Этими словами, летом тысяча девятьсот сорок второго года, в самое тяжкое время войны, писатель Вадим Кожевников закончил повесть «Март – апрель».

Он: Так чаще всего и случалось в на войне.

Он: О подробностях, фронтовики рассказывать не любят. Горьки. Невыносимо! И слишком сокровенны.

Она: Но мне… Не хочется расставаться с нашими героями!

Он: И мне. Давайте переведем дух. И снова перенесемся в те времена.

Часть вторая.

ВЕСНА В ГОРОДСКОМ САДУ

Выходят Он и Она (те, что были в первой части Капитаном и Радисткой).

Он: Мы не знаем судьбу героев повести. Но не хочется отпускать их от себя в прошлое. И на войне бывают чудеса! Вообразим: эти двое нашли друг друга.

Она: В мае сорок пятого весна и жизнь торжествовали победу в Великой войне в Европе. Осенью иссякла всемирной бойни, на востоке.

Он: Парад Победы на Красной площади в Москве. Большая демобилизация из армии. Заново надо отстраивать страну и жизнь. Залечивать раны войны. Раны тела и души. И главный в государстве лишь один раз разрешил отпраздновать годовщину Победы. Фронтовые пути наших героев больше не совпали. Им выпал единственный случай встречи. Следующий раз Победу праздновали через двадцать лет.

Она: Первая годовщина Победы! Небольшой город. Выходной день. В парке праздничное  гулянье!. Вдоль аллей, там и тут, немало увечных. На груди медали. Но весна! Праздник!

Он: Иные попрошайничает. Другие продают самодельные бумажные «китайские фонарики». Кто-то стыдится того и другого. Прохаживается милиционер в белом кителе.

Она: В городском саду играет духовой оркестр! Как до войны. Старик с помятой трубой-басом, еще один с кларнетом или с флейтой. Мальчишка с барабаном, огромным, облупленным. Девушка, чудом удерживаясь на костылях, мастерски водит смычком по скрипке.

Он: Безногий инвалид на самокатной тележке, виртуозно солирует на трофейном аккордеоне, и мелочь порой летит в фуражку у ног оркестрантов.

Она: На другой стороне аллеи на длинных скамьях молодежь. По краям парни. В середке девчата. Сидят тесно. На скамейке нет свободных мест…

Это можно сыграть вживую: выходят музыканты, молодежь, выносятся скамьи. Можно обойтись компьютерным видел. Или обойтись словесным рассказом.

Он: Знакомое лицо! Наша героиня. (Переодеваясь.) Светлая юбка из ситца, в яркий цветочек. Блузка. Задорная беретка на голове.

Она: А вот и он. (Переодеваясь.) Потертые галифе. Порыжелые сапоги. Но сияют! Гимнастерка. Без погон. Через плечо пиджачок, перешитый из шинели.

Он: Вот он, негаданный случай. Пусть у них будет встреча, как в кино.

Она: Или… Как в песне! Единственная возможность. Другого раза может не быть.

Он: После катастроф и потрясений хочется верить в надежду на лучшее. Пусть хотя бы в мечтах будет рай. Для чистых сердец.

Она: Уже не надо скрывать чувства. Оберегая нежность к другу от жестоких условий.

Он: Нашей героине машут подруги, теснятся на скамье. Со смехом распихивают парней. Те отшучиваются. Кто в чем, смесь цивильного с военным: башмаки, сапоги, брюки, галифе, пиджаки, френчи, но без военных знаков отличия… Она втискивается на скамейку.

Она: Он прошел мимо скамьи, скользнул взглядом, подошел. Она встала навстречу.

Он: Один из парней тоже встает. Другой его удержал, кивнув на лица наших героев. Музыка громче, кто-то танцует. Пиджак и беретка упали наземь.

Она (входя в образ): Вы?!

Он (входя в образ): Вы… Тут? В городском саду играет духовой оркестр! На скамейке, где сидишь ты…

Она: Нет свободных мест… (Тянется к его пиджаку.)

Он: Как ваша нога? (Тянется к её берету.)

Она: А ваша рука? Вы… Здесь? Как?

Он: Да вышел в отставку. Живу, где служил.

Она: В родном городе? У моря? На разведкурсах об этом говорили.

Он: Ишь! Секретные данные из личных досье… Да, я при моей прежней воинской части вольнонанятый: приемщик военной техники. Сюда, за Урал, командирован. Тут на заводе умелец-рационализатор, местный самоделкин, улучшил систему радиослежения и связи. Две модификации. Корабельная. И для береговой службы. Вам это скучно, небось. Мы не мешаем танцующим? Может, тоже… (Повел ее в танце.) Вы-то как здесь?

Она: Значит, вы от флота? Приемщик моей?.. Я и есть местный самоделкин.

Он (нашелся): На курсах начальству всегда говорил про вас: боевая девушка!

Она: Морской врунгель. Танцуйте! Скажите, мой боевой учитель, в судьбу верите?

Он: Я верю в правильно организованную учебу. И в тех, кто умеет хорошо учиться.

Она: А я стала фаталисткой. Поверила в судьбу. Вдруг. Сейчас.

Он: Эта скрипка… Всю душу…  (Ей на ухо.) Прошел чуть не полсвета я, с такой, как ты, не встретился, но думать не додумался… (Отстранился.) Что встречу я тебя.

Она: Морской врунгель. А прежде  вы скрипку не любили.

Он (перестал танцевать): В первый день войны. Бомбежка нашего приморского гарнизонного городка. Гарь, обломки. Тела. Тишина. Из развалин музыка. Радио. Или патефон. Заело. Нежная трель скрипки. Раз за разом.

Она: Не надо. (Коснулась пальцами его губ.) Не надо.

Он: Как сон во сне. Танцы. А перед глазами горит мой дом. И скрипичная трель… Не мог ждать, пока на фронт. В десант. С морской пехотой. Добился перевода в разведку.

Она: Перед госпиталем я вам записку начала: выдержала ли экзамен? В лесу. О другом… Не смогла. Как спросить впрямую: вы ко мне что-то чувствуете?

Он: Тогда мне казалось: не может быть другого чувства. Пока не отомстил! Вообще никогда. Не сможет сердце впустить других.

Она: Матерый морской волк. Наивный мальчишка. Врунгель! Верный рыцарь! Я так тогда и поняла. И не решилась оставить вам письмо.

Он: Много чего навидался! После стольких гибелей и разрух. Нельзя упрекать за новые встречи, если невмоготу одиночество. Все живо в памяти! А надо продолжать жизнь. Любить. Растить детей. Цветы. Хлеб. Водить машины, самолеты. Петь и танцевать.

Она: Такой способ ухаживания? Вы меня сейчас уговариваете?

Он: Себя. А если б мы не встретились? Был бы другой? Были? Ну, да. Мы же с вами…

Она: Ничего друг другу не обещали? Ждала бы, сколько могла. И ушла в монастырь.

Он (помолчав): А… ваши живы?

Она: Папа. А мама… Сердце. Ее взгляд помню. Когда я уходила на фронт.

Он: Я от многих слышал: помнился им прощальный взгляд. Родительский. Детский. Женский. Расставания разные. У порога. У вагона. У грузовика. Или первый день войны. Разбитые дома. Мертвые люди. И музыка! Радио. Или патефон. Мне многие рассказывали. Похоже. Как у меня… Веселая музыка среди крови и разрухи. Был выходной день.

Она: Я порой… Наяву слышу: обледенелые ветки и капель звенят на ветру. В ушах пиканье морзянки. Отовсюду! Будто я и множество радистов работаем на ключе. Сквозь морзянку из радиоэфира — военные песни, военные сводки, переговоры летчиков, крики окопных связистов. Я готова умереть. Взяв вражьих жизней за мою, сколько сумею! И силюсь расслышать ваши шаги. Жду, жду шорох ваших шагов. Мне мерещится до сих пор…

Он: А после госпиталя и вообще… Перестала… перестали ждать?

Она (уклончиво): Приспосабливала свою военную разработку и для мирных судов.

Он: Я же говорю… всегда говорил о вас! Боевая девушка!

Она: Будете теперь долбать мою мирную разработку. А я все ждала ваши шаги.

Он: За вами теперь просто не угнаться!

Она: Для меня ы всегда на шаг впереди. С той весны в лесу.

Он: Готов пройти полмира я, чтобы с тобою встретиться. (Тихо.) Правда. Сейчас понял.

Она: И снова можете радоваться скрипке? (Тронула уголок его губ.) Тут. Нервик бьется.

Он: Это после второй контузии.

Она: От вас сейчас такая сила и нежность. Как я ждала!.. А на курсах. И в лесу. Вы…

Он: Ты!.. Тогда не понимал: ведь такой, как ты, желанной, больше не найти.

Она: Ты… Воспринимали меня с большим сомнением. Видно, потому ничего от вас не шло. Лежал со мной в спальном мешке!

Он (смутившись): Это от усталости. От забот.

Она: Три раза ночью и один раз днем. В обнимку! Ничего не шло. Твердый! Как полено.

Он: Верь, такой, как ты, на свете… Нет наверняка! Чтоб навеки покорила сердце моряка.

Она: Морской врунгель! А я почему-то верю. В душе будто струна гудит.

Он: По морям и океанам мне легко пройти…

Она: И даже уши не белеют!

Он: А к такой, как ты, желанной, видно, нет пути?

Она: Не знаю. Демобилизовалась за год до победы. Контузия. Перешла в техникум из института. Мне, фронтовику, пошли навстречу.

Он: Из института в техникум. Зачем?

Она: Не зачем, а почему. На военной кафедре один очень во мне сомневался. У баб мозги курячьи. Его слова. (Невинно.) Морской врунгель знает такое отношение к уму женщин? Тот, на кафедре, не воевал. А меня донимал: надо проверить, что я на фронте делала, среди мужчин. Как-то полез проверять. Я ему врезала. Одним из приемов морской пехоты.

Он: Опять повторю: всегда знал, что вы боевая девушка!

Она: Военный начальник, который меня консультировал по моей разработке, сказал: от греха подальше переходи в техникум, где я преподаю. Там и стипендия большая. На защите диплома рекомендовал к внедрению, на здешнем заводе, мою работу. И меня сюда, на год, в командировку. Думала, обживусь, перевезу папу. Он не захотел. От работы. От маминой могилы. Я, сразу после приемки, уехала бы. Домой. И тут вы.

Он: Судьба? Не верю я в чудеса! Но… Будто в сказке.

Она: Даже страшно. В сердце такая мука, что… А хочется смеяться.

Он: От того, что пахнет липа, иль роса блестит! От тебя, такой красивой, глаз не отвести.

Она: Мы могли разминуться. Я сперва к сапожнику. Набойки на каблуки. Видите? Стерлись. А у сапожника заперто. Праздник! Все в парке. Ну, и я сюда. А тут вы.

Он: Ты! А тут я. И вы… Ты! Танцуем?

Она: А каблуки?

Он: Как есть. Если что, сам починю.

Она: Вы… Не такой, как в том лесу. Изменился.

Он: Не меняются только дураки. Но все равно стареют. Стал хуже?

Она. Сейчас слова человеческие. Тогда говорил много казенных слов.

Он: А если бы оказался не такой, как… Разочаровал бы. И?

Она: Ждала бы, сколько могла. А если бы не стал… Сказала же: в монастырь.

Он: Нынче монастырей мало. Не как в древние времена.

Она: Я теперь много чего знаю. О чем не ведала до войны. Моя душа была бы монастырь. А я там затворница. Как монахиня в миру.

Он: Ни танцев, ни разговоров? По душам. Просто так.

Она: Ну… Обычные беседы. Не о том, что на сердце. Есть любимое дело. Ему можно всю себя. Вокруг много тех, кому не по силам душевная боль. Им надо выговориться.  Выслушать их. Помочь советом. Сочувствием. А в глубине души говорить с вами. Каким вы в мою душу придете оттуда, где всегда на шаг впереди. И потому невидимы. Житель моей души! Каждую черточку ясно вижу. Днем и ночью. Тот, о ком мечтаю. Ждала бы. Внутри души. Как в монастырском затворе.   Он: А слова, чтоб отворить? Есть?

Она: В воздухе носится много слов. И в эфире. Толкутся. Истираются.

Он: Сказанные, они для других. Из невысказанных какие выбрать? Только для тебя.

Она: Вы вдруг стали во мне замечать, что я не только местный самоделкин?

Он: Потанцуем все же? В танце все сложности как волной смоет!

Она: Не зря в книгах пишут и в разговорах говорят: флотские офицеры бойкие.

Он: Напошлячил? Не такой, как ждала?Она: Опять нервик… (Тронула.) Бьется.

Он: И уши опять белые? А в горле сухо. Не идут слова о том, что чувствую.

Она: Теперь я спрошу. Если б мы не встретились. Могла быть другая? Были? Молчите. Когда такое пережито… Многое не важно. Ну, важно. Но… Глупое спросила.

Он: Была другая. И счастье. В другой жизни. Теперь нужны слова… только для вас.

Она: Какого ждешь, не знаешь. Но ждала бы. Не зная, кого. Но когда как тот, в весеннем лесу, в окружении врагов. Никаких слов не надо. Хотя бывает всякое. И ошибешься.

Он: Теперь-то откроете: что вам тогда в лесу подумалось, и вы взялись за пистолет?

Она: Освободить вас. От обузы. Не потому, что доставить разведданные вам одному было проще. Я утратила веру. Но вы вдруг сказали: никому не дано знать предел своих сил.

Он: И вы смогли бы себя?.. Если бы край?

Она: А кто знает ответ на такое? Я же не спрашиваю, смогли бы вы… меня, если бы край?

Он: Чтобы спасти от мук, от плена, от позора? Я признаю: необходимость диктует. Но я спорщик. Чем сильнее обстоятельства толкают на край, тем упрямее я сопротивляюсь.

Она: Морской врунгель. Так завирался! Как профессионал, предпочитаю работать один! Надо уметь жертвовать собой. Другими. И тащил, тащил меня. Вопреки своим словам.

Он: Без тебя я бы не вышел к своим. Я знал: я не засчитаю себе победы над общим врагом, если это будет без тебя.

Она: Морские врунгели такие заносчивые! Будто кроме них никто не бился с врагами.

Он: Жил бы. Может, с другой. Как все. Радовался миру. Но как без тебя?

Она: Вы очень любили жену?

Он: Тогда все было иное. И я не такой, как теперь. Я теперь другой.

Она: И я теперь другая. Потому не надо выпытывать друг у друга то, чего никто о себе не должен знать. Идемте танцевать. И заново знакомиться. Вы же сказали: в танце это легко!

Он: Пока играет духовой оркестр?

Она: Как у тебя опять нервик бьётся…

_______________________

Текст песни «В городском саду»  (слова А. Фатьянова, музыка М. Блантера)

В городском саду играет духовой оркестр.

На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест.

Оттого, что пахнет липа иль роса блестит,

От тебя, такой красивой, глаз не отвести.     

Припев:

Прошел чуть не полмира я —

С такой, как ты, не встретился

И думать не додумался,

Что встречу я тебя.

—

Верь — такой, как ты, на свете нет наверняка,

Чтоб навеки покорила сердце моряка.

По морям и океанам мне легко пройти,

Но к такой, как ты, желанной, видно, нет пути.

Припев.

Вот рассвет весенний гасит звездочки в пруду,

Но ничто не изменилось в городском саду.

На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест…

В городском саду играет духовой оркестр.

Припев:

Прошел чуть не полмира я —

С такой, как ты, не встретился

И думать не додумался,

Что встречу я тебя.

Валерий Веларий