…с дрожью и напряжением в теле в ожидании очередного вступительного экзамена, он подумал о том, что ему никогда легко не давались устные тесты и экзаменовки. Ни в школе, ни на подготовительных курсах в ВУЗ. Заготовленные заранее, складные речи и попытки произвести на экзаменаторов положительное впечатление, мгновенно куда-то улетучивались, едва он попадал под скептичные и ожидающие глаза университетских преподавателей. Тем более, его габариты уже к восемнадцати годам — почти двухметровый рост и вес под сотню килограммов — никак не вписывались в стереотипный образ студента филологического факультета. Как бы он не успокаивал себя тем, что с двенадцати лет жил исключительно в книжном мире, прочитав запоем к своему нынешнему, по сути, детскому еще возрасту, едва ли не всю значимую русскую классику последних двух веков, но отражение, что он ежедневно видел в зеркале, никак не добавляло ему уверенности в правильности выбранного факультета.

Так и сейчас, глядя на двух женщин, устало и равнодушно взирающих на него с высоты своего положения, он опять почувствовал нарастающую неуверенность и то, что и в этот раз наверняка где-то оступится. Даже несмотря на, казалось бы, доскональное знание и самой темы полученного вопроса, и истории жизни великого советского поэта…

Но отступать было некуда, потому, поначалу запинаясь и выбирая слова, он продолжил гнуть свою сумбурную, но все же довольно логичную позицию, закончив, едва ли не на одном дыхании следующими словами:

— …в отношении же к Большевистской России у Маяковского, с 20-х годов текущего века, прослеживалась чуть ли не эротическая страсть и привязанность к новому строю.

Оба экзаменатора со старой, советской еще закалкой удивленно и испуганно переглянулись между собой. Прошло пять лет, как распалась страна, в которой они выросли, и где заканчивались границы дозволенности и начиналась бесконечность пошлости, им, людям старой формации, было уже непонятно.

Тем не менее, после нескольких напряженных секунд молчания, та, что постарше и, очевидно, главнее в экзаменационном тандеме, казалось, отправилась от легкого шока:

— Ну, что ж… интересное мнение… — произнесла она, не скрывая заметного налета сарказма. — А теперь попытайтесь обосновать его.

Последнее было сказано уже с холодным спокойствием и расчетливостью хищника, готового растерзать свою жертву.

Пытаясь не выдать волнения, он незаметно под столом вытер вспотевшие ладони о свои наглаженные брюки, неуверенно кивнул, непривычный к такому пристальному вниманию и чуть запинаясь произнес:

— Хорошо… достаточно вспомнить стихотворение Маяковского «Письмо Татьяне Яковлевой»… из Парижа… – в непривычной ситуации голос все же подвел его. Он проглотил вставший в горле ком и негромко откашлялся.

Видя его неуверенность, его визави усмехнулась и мельком взглянула на коллегу, словно делясь с ней мнением о том, что им попался очередной еле достигший половой зрелости, голословный свергатель авторитетов.

— Продолжайте, молодой человек… И что же такого… гм… эротичного к Советской родине вы нашли в любовной лирике Маяковского? — она усмехнулась еще раз, словно в сарказме найдя противоядие от непривычных для ее слуха выражений.

Он еще раз проглотил предательский ком в горле и, настраивая себя, вытер уже потные ладони о собственные брюки.

С нескрываемой иронией экзаменаторы наблюдали за его неуверенностью.
— Итак… не можете найти подходящих строк у Маяковского?
— Можно процитировать?
— Конечно… Даже нужно… Утверждения нужно подкреплять доказательствами.

Он еще раз взглянул на нее, перевел взгляд на второго экзаменатора и, чувствуя неожиданный прилив веселой злости, уверенно, словно убеждая себя в собственной правоте, повторил:

— В отношении к Советской России у Владимира Маяковского прослеживалась не только нескрываемая страсть, но и почти эротическая привязанность к Советской власти… Чтобы проиллюстрировать это, достаточно вспомнить известное стихотворение Маяковского «Письмо Татьяне Яковлевой”… и следующие строки из него: «В поцелуе рук ли, губ ли, в дрожи тела близких мне красный цвет моих республик тоже должен пламенеть…»

У обеих преподавательниц вытянулись лица. Не желая терять запала, он коротко перевел дыхание и продолжил:

— И далее в стихотворении, словно в продолжение эротической нежности и ревности к своей стране, Маяковский пишет: «… Ревность, жены, слезы… ну их! — вспухнут веки, впору Вию. Я не сам, а я ревную за Советскую Россию».

Он перевел дыхание и проглотил опять вставший ком в горле. В аудитории повисло тягостное молчание. Он ждал того, что ему скажут. Это был последний экзамен и от окончательного результата зависело поступит он на филфак или нет.

Экзаменаторы молчали, пораженные, судя по всему, неожиданным взглядом на известное стихотворение и его новой интерпретацией в изменившейся за последние пять лет социальной формации.

Та, что постарше, наконец, несколько раз постучала ручкой по поверхности стола, словно выводя себя и коллегу из неожиданного ступора, и откашлялась.

— Ну, что ж… — она коротко запнулась, — в целом, достаточно аргументированная позиция…

Он смутно помнил, о чем они говорили оставшееся время вступительного экзамена. Единственное, что всегда приходило в голову в дальнейшем, были напряженные и напуганные лица абитуриентов в коридоре, которые бросились к нему (как, впрочем, бросались к каждому выходившему из аудитории), со словами: «Ну, что?!» И свой все еще растерянный и, одновременно, радостный вид, который он отчего-то всегда видел словно бы со стороны в своих воспоминаниях: «Сдал… Пять…»

Пожалуй, это был один из немногих раз, когда ему все же удалось победить систему. В дальнейшем такое случалось все реже и реже. И по все менее значительным поводам…

Игорь Альмечитов