Несмотря на то, что русская письменность возникла на христианской основе, а литература в ее жанровом, методологическом, стилистическом разнообразии была ориентирована преимущественно на западные источники, русская литература имеет особые отношения с Востоком. 

Традиции обращения русских писателей к Востоку, к его историческим, религиозным и культурным ценностям, использование изящества и разнообразия жанров восточной поэзии или создание восточного типа характера были заложены ещё в ХIХ веке классиками русской литературы.  Достаточно упомянуть «сладостный Коран» А.С. Пушкина и повесть Льва Толстого о герое аварского народа Хаджи-Мурате. Яркий «восточный» след оставили и нерусские (русскоязычные или переведенные на русский язык) писатели — представители бывших союзных республик и условно восточных народов России.

Восток в культурном плане – это понятие устойчивое, но не вполне географическое. Сама России по отношению к условному Западу – это Восток, а внутри России под Востоком понимают самые разнообразные культурно-религиозные пласты и локации. Но в осмыслении культуры обобщенного Востока в русской литературе можно выделить часто повторяющиеся значения: иное, где-то там находящееся, экзотическое, яркое, романтическое, сказочное, мусульманское.

На нерусское, иное указывают уже и названии большинства книг Ильдара Абузярова: «Осень джиннов», «Хуш», «АгрОбление по-Олбански», «Мутабор», «Финское солнце». Среди прочего иного в творчестве прозаика прослеживаются и восточные мотивы, которые можно разделить на различные, переплетающиеся между собой. Для анализа мы взяли несколько рассказов из разных книг автора.

Восточное как языческое, историческое, ордынское

 Ярче всего представлен в рассказе «Чингиз-роман». Созданный в стиле футуризма с присущими ему эпатажем, гиперболой и гротеском (камыши и туша сайгака под мышкой дикого татарина, кровать-конь, гитара-верблюдица) образ воина-кочевника противопоставлен современному цивилизованному человеку. Возникающие в памяти героя-рассказчика портреты грозных ордынских ханов, пейзажи степи и картины битв, дикие ритуалы, запах мяса, крови и пота, упоминание священных животных тюрок – волка, коня, орлана, верховного божества неба – Тенгри, высокая степень отчужденности, наивной и даже наглой напористости попавшего незнакомый мир свободного человека — вычленяют его из общепринятого уклада предоставленной ему современной реальности. Но моральные законы грязного, дурно пахнущего воина, живущего по предписаниям «Ясы» Чингиз хана, оказываются выше, чем нравы «культурных» людей, которые его обманули, подсунув «куклу» вместо денег. «Сильный духом, смелый телом» потомок великого хана, покорившего полмира, считает своими братьями монголов, но отторгает от себя «нежную», «трусливую», «никудышнюю» культуру других народов, оценивая её с точки зрения потенции завоевателей. Однако, вся эта фантасмагория с самого начала задается как самоощущение героя, который занимается литературным творчеством. Антитеза изящного, сентиментального, ориентированного на европейские образцы, и дикого («ураган, торнадо, вихрь»), молодого и древнего, обновляющего, заданная в контексте культуры и творчества, – переходит в часто повторяющийся в сюжетах автора мотив любви, составляющий ровно половину текста рассказа.

Именно в сценах личных отношений героя с молодой поэтессой проявляется свойственная прозе и героям Абузярова амбивалентность.  С одной стороны, герой хочет «жрать и женщину» — состояние, понятное каждому воину; с другой стороны, он воспринимает женщину как врага, проявляющего насилие (толкает его в грудь в дверь ванной комнаты), пытается сопротивляться не только предоставленному ему комфорту жилища, но её «нежной» культуре. Но если с руководителем литературного кружка, он ведет себя нагло, как завоеватель: «начал крушить всё на своем пути», по-татарски приказывает ему, —  то с женщиной он, захваченный «волной нежности», расслабляется, даже осознавая, что уступает её мягкой силе и предаёт своего хана, теряет свою всякую идентичность (национальную — татарин, социальную — воин и литературную — новатор).

«Я тоже люблю эту женщину… Иначе откуда во мне вся эта сентиментальность? Откуда во мне взялись все эти прекрасные сравнения?.. с кораллами, жемчугами и изумрудом, а не с мясом?.. Неужели я ей поддался?.. Отказался от Чингиз-поэзии?»

Важное значение для понимание восточной натуры героя имеют тут две отсылки к другим текстам.  В момент, когда он смывает с себя грязь воина, начинается гроза (аллюзия к пьесе А. Островского «Гроза»), которую он воспринимает как грозную реакцию бога Тенгри на его поступок, пытается пустить себе кровь, чтобы смыть позор предательства. Ситуацию интимного общения героев дополняет и библейский образ, который также имеет отношение к истории восточных народов (символизирует орды гуннов во главе со своим предводителем Аттилой).

«И упала в море ванн звезда. И имя той звезде было Полынь. И захлестнула волна от нее всю округу кровавыми брызгами…»

Эти слова приходят писателю-тюрку-воину по поводу интимной связи с героиней, забравшейся к нему в ванну в своей по-детски доверчивой «как обстриженная козочка» (образ, требующий отдельного разбора в значениях «любовь, жертва») наготе. И в смутных ощущениях перехода моральных границ, в этом «понятном» и даже не удивительном для читателей действии доминирует не радость «поедания свежего мяса», а горечь, отрава от совершающегося порока, неотвратимость наказания за творящийся грех. И даже если допустить, что явление обнаженной Жени – это лишь фантазия героя, для него ничего не меняется. Ведь это он чувствует себя и «как в раю», и рабом этой женщины, поглощенным, раздавленным и съеденным её культурой. Ведь он, будучи цельной натурой, её почти полюбил – всю, как личность, он отдал ей дань уважения, он сравнивает её с Эржен – женою своего хана. А она оставила его на ночь, предпочла дикого мужлана (а не его друга, похожего на девушку) как мясо, которое нужно перед употреблением отмыть от грязи, а в его понимании, – от чуждого, дурного запаха его культуры. И когда он думает, что ему нужно поскорее убить женщину Женю, то речь идёт об убийстве в себе рожденного чувства к ней. Гипертрофированные психологические реакции героя, насильное помещение в ванную, описание борьбы с воображаемым вселенским злом напоминают тут сумасшедшего героя из рассказа В.М. Гаршина «Красный цветок». Вселенское зло для Абузярова – это война за доминирование, как гендерное, так и культурное. По признанию диковатого героя, для него не является культурой возможность переспать с женщиной, которая его не уважает.  Отказ от дальнейших отношений с Женей, уход от неё среди ночи — это оценка нравов «цивилизованных» людей. (Сюжетная параллель: «кукла» вместо денег – кукла-тело вместо цельности живой души). В личных отношениях «культурные люди» (с девушкой, которая привела его к себе домой переночевать, он только что познакомился не где-нибудь, а в литературном круге) ведут себя не менее странно, чем он, без интереса к личности человека, с которым готовы вступить в родовую связь. Сексуальность, коренящаяся в основном в области подсознания, толкает их к немедленному получению удовольствий и к подавлению партнера.

В конце рассказа звучит песня Виктора Цоя «Группа крови на рукаве», закрепляющая сюжетный мотив обобщенно восточного в значениях: боевой дух свободы, энергия молодости, иная мораль…

У И. Абузярова есть сюжеты, где образ воина появляется неожиданно и, на первый взгляд, даже ни к чем не привязан. Но без него, скрепленного ассоциативно с образом кочевника-завоевателя, становится непонятен смысл произведения. В рассказе «Муж на день» сотрудник службы быта попадает в новую, просторную квартиру обеспеченной клиентки, которую недавно бросил муж. Пока хозяйка, сломленная и уставшая от бессонной ночи, спит, он собирает мебель и мечтает поселиться тут, стать ей «первым доминирующим мужем». С реалистической точки зрения, его мечтания выглядят наивно авантюристическими, необоснованными и даже комичными (женщина не проявляет к нему интереса, просто использует, чтобы вызвать ревность мужа). Но если посмотреть на ситуацию с точки зрения кочевника (теперь он называет себя «солдатом удачи»), то он пришел по её же просьбе спасти женщину от недостойного мужа, обрести свой дом, отвоевать своё пространство, даже приняв как своего её будущего ребёнка. Восточный мотив возникает тут как внесюжетный и даже абсурдный. Но объясняется с точки зрения Тенгрианства: мужчина-небеса-воин и женщина-Земля-дом. Поэтому герою интересен прежде всего дом женщины. Героиня по имени Лиза живет в доме-скале, где раньше располагался дворец царицы Елизаветы (деталь, позволяющая провести некую историческую параллель), соответственно действие происходит в центре Петербурга. И именно это – женщину и гору-дворец ему предстояло отвоевать у законного мужа. Но в конце рассказа, уже в видениях военных действий, становится ясно, что герой проиграл эту войну, не использовал шанс стать победителем и царем, уступив внешне непривлекательному, «маленькому и плюгавенькому с солидной залысиной» законному мужу героини. Восточный мотив является тут лишь как тень, как ключ к понимаю смысла произведения.

Исламские, коранические мотивы

Если языческий, исторический сюжет, соединяющий древних тюрок, направлен на географический Восток, то исламские мотивы тяготеют к арабскому миру, откуда и пришла эта религия. В рассказах Ильдара Абузярова этот мотив представлен широко и разнообразно, на различных уровнях художественной ткани повествования.

В сборнике рассказов «Концерт для скрипки и ножа» коранический мотив возникает на уровне композиции.  Начало книги — одноименная повесть – сюжет о священной корове, которую приносят в жертву на мусульманский праздник Курбан-байрам. Коран также начинается с суры «Корова». Яркие образы обряда жертвоприношения коровы делают его смысловым центром повести и всей книги.

«Своим огромным теплым сердцем она почуяла все намного раньше… положил руку на огромную, теплую шею коровы, другой рукой поднося к теплу ее жизни лед тесака…»  

Корова – мир, вселенная, со всеми цветами радуги внутри туши. Затем сюжет жертвоприношения отражается и на личных отношениях героев. Заканчивается сборник прославлением Корана в рассказе «Книга книг». Герой в одной из параллельных сюжетных линий – ученик медресе в Багдаде, что позволяет погрузить читателей в мусульманский мир с упоминанием деталей обычаев и быта: арабское письмо, намазлык (коврик для молитвы), священная пятница («…ибо пятница — такой праздничный день, в который ангелы спускаются на землю, и многое может поменяться в вашей судьбе») и т.п. Задается понятие внутреннего компаса человека: для разума – Запад, для сердца – Восток. Сам Коран, привезенный дервишем из Александрии, в данном рассказе получен путем соединения всех книг на Земле, сбором и записью самых ценных мыслей из них. Аллюзией к известному тексту Булгакова звучит здесь и фраза о Коране:

«Божественные Книги не тонут, не горят и не разлагаются в земле…»

Иначе выглядит религиозный мотив в рассказе «Троллейбус, который идёт на Восток».  Медресе и обучение в нём из реалистического сюжета подается в иронических интонациях, преподаватель называется любителем мёда Винни-Пухом, а в качестве утверждаемой духовной ценности выступают личные отношения – любовь между случайно столкнувшимися в троллейбусе парнем и девушкой. Точкой пересечения смыслов является слово «мёд», которое фонетически перекликается с «медресе». Если не учитывать контекст ислама, непонятным остаётся сцена, где герой кормит свою спутницу медом, совмещая этот процесс с поцелуями, сближением с ней. Эстетика прекрасного («лучи мёда») и коранический дискурс, отсылающий читателей к суре «Ан-Нахль» («Пчёлы»), которая, наряду с другими притчами, упоминается в рассказе, придают этому эпизоду значение ритуала. С одной стороны, мёдом они спасаются от состояния опьянения (реально пьяные и пьяные от молодой бессознательной, слепой энергии). С другой стороны, герой символически приобщает девушку к себе духовному. Значение «мёд» расходится тут на мёд как продукт (исцеляет тело) и мёд как суры Священного писания (исцеляет душу). Благодаря этому в, казалось бы, вполне реалистическом сюжете обнаруживается соотнесенность с разными системами координат. Позиция автора расходится с рассказчиком. Автор словно спрятан за ним. (Приём, часто встречающийся у И. Абузярова). И то, что для рассказчика обыденная ситуация: перелез через забор на территорию медресе, кормит девушку медом и майонезом, — для автора – глубокая философия.  Мотив зарождающейся любви на основе общности духа. Ведь оба героя ехали в одном троллейбусе, который направлен, ориентирован на Восток. Имя девушки – Айя, смею предположить, имеющее смысловую связь с татарским «ай» (луну, месяц – символ ислама). И если дикому татарину из «Чингиз-романа» не о чем было говорить с женщиной Женей, она не знала, кто такой Чингиз и его «Яса», то девушка из «Троллейбуса…» знает суры Корана, с ней герой согревается, спит спиной к спине, идёт в музей, гуляет по городу, то есть закладывает дружеские, общечеловеческие отношения. Религиозный мотив в данном рассказе имеет черты глубоко личного чувства, далёк от морализаторства и даже противопоставлен религии как официальной институции. А название текста вновь отсылает нас к одноименной песне Виктора Цоя, акцентируя смыслы: молодость, поиск истины, энергия, любовь.

Так же, как и образ воина-кочевника, коранический мотив может возникать бессимптомно, не будучи упомянутым напрямую. Например, как необходимость внутреннего контролёра (Всевышний видит все наши мысли и действия) в рассказе «Высокие отношения», где осуждается супружеская неверность. Одной из причин этого порока становится доступность красоты замужней женщины, позволяющая смотреть на неё как на сексуальный объект. Со стороны женщины – несерьезное, поверхностное отношение к браку, готовность испытать влияние своей красоты, пренебрежение позором мужа.  Иногда исламский мотив проскальзывает, мелькает, словно возникает из другого смыслового пространства, сквозит через яркие необъяснимые детали, значимые намёки, требующие внимания к себе. Например, в рассказе «Бабочка напрокат» (он же «Оксфордский блюз», «Блюз пяти углов»). Кстати, уже то, что автор меняет название текстов, включая их в разные сборники, указывает на их смысловую многомерность.  В рассказе ни у кого нет имен. Но женщина, пожелавшая выйти замуж за героя, называет имя, которым хочет назвать их возможную дочь. И если знать, что Амина – это имя матери пророка Мухаммеда, становится ясно, почему герой так верил в их любовь, так держался за эту связь, так болезненно переживал разрыв.

Основные смыслы восточных мотивов

Самый заметный смысл – моральный. Мотив жертвы. Кроме упомянутых текстов он присутствует в повести «Роман с жертвой». Обряд жертвоприношения (Курбан-байрам), не раз описанный автором или упомянутый в диалогах героев, отражается и в их поведении, в способности отказаться от желаемого в пользу другого или в неспособности принять жертву. Порой ощущается мотив борьбы молодой наступательной энергии воина и отступления, смирения, культурно-религиозного усмирения через проявления черт характера любящего героя: бескорыстие, наивная жертвенность или суровая мудрость.

Большая часть национально-религиозных мотивов спроецированы на область личных связей: дружеских, родственных или любовно-супружеских. Именно в этой сфере, по мнению автора, и проявляется всё настоящее и ценное в человек, а главным грехом этих отношений он считает всякое предательство. В рассказе «Ненаписанный Чеховым роман», где тоже упоминается Коран, измена называется «змей-адюльтер».

Несмотря на некоторую противоречивость, восточный мотив имеет преимущественно собирательную функцию. Он связывает Коран с Ветхим Заветом, общностью сюжетов и религиозных ритуалов, создает широкую пространственную и культурную географию для тюрок и мусульман, а также конкретно татар в разных частях России и мира (герои повести «Концерт для скрипки и ножа» —  польские татары, исполняющие обряды своих предков).

Направленный и в глубь времен, и в современное историческое и культурное пространство восточный код Ильдара Абузярова утверждает в русской литературе и культуре фактор условно восточного не как экзотическое иное, а как равнозначно российское, внутри неё присутствующее, идущее в ногу.

Фарида Габдраупова