Коктебельские зарисовки в белом, черном и красном:

по этапам герметического Великого Делания 

ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАМЯТИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО РУССКОГО УЧЕНОГО

ВЛАДИМИРА ПЕТРОВИЧА КУПЧЕНКО (1938-2004)

«Дом Волошина в Коктебеле был одним из культурнейших

центров не только России, но и Европы»

Андрей Белый

ALBEDO: ЭТЮД В БЕЛОМ: КИСЛОРОД

Грядущий год станет полностью волошинским: 28 мая (в День пограничника) 145 лет со дня рождения, а 11 августа 90-летия со дня смерти выдающегося русского поэта Серебряного века, теоретика символизма, литературной и художественной алхимии, эзотерика и франкмасона Максимилиана Александровича Кириенко-Волошина.

Излишне напоминать, что вся жизнь на земном плане Максимилиана Волошина связана с Коктебелем, великолепными голубыми горами и холмами, отразившими на себе память об античности, совершенной греко-римской культуре и первых христианах, откуда пришла спасительная православная греко-кафолическая вера на Русь, ставшую впоследствии Святой: урочище Тепсень в Коктебеле в своих черепках напоминает о большой древнехристианской базилике, и здесь погружаешься в особое состояние, а подняв черепок, кажется, что на его поверхности, уплотнившись, запечатлелось распевное эллинское звучание литургии Святого Иоанна Златоуста.

Из своих поездок и путешествий по России и Европе Волошин возвращался всегда сюда, но его присутствие здесь чувствовалось даже когда он надолго отрывался от побережья Восточной Тавриды и каменистых круч потухшего вулкана Карадага, образующего своими очертаниями нечто напоминающее лицо выдающегося поэта и художника: «И на скале, замкнувшей зыбь залива, | Судьбой и ветрами изваян профиль мой». Несомненно, фантазия, опрокидывающаяся в реальность, является одной из главных достоинств настоящей большой поэзии, что видно на примере блестящего венка сонетов Макса Волошина «Corona Astralis». В нем поэт выступает уже как творческий демиург и гений места, а Коктебель в его неповторимых утренних и вечерних пейзажах обретает поистине космическое значение в переливающейся вибрации своих красок и звуков, напоенных кислородом, морем и цикадами. До сих пор коктебельский гений места не безличностный, а сугубо персональный, напрямую отражающий запечатленную здесь под крымским небом творческую энергию поэта и художника и его эгрегор, вырастающий на духовном плане.

Я с детства помню ставший уже легендарным волошинский парк, саженцы для которого со всего мира привозили классики русской, а затем советской литературы, и в его тени утопали коттеджи Дома творчества Союза писателей СССР. Сам воздух в парковой зоне был таким, что в ней никогда не чувствовалось запаха и привкуса провинциализма, узости, ограниченности, и порождаемого этими явлениями раздора, зависти и иного злонравия в прямом и переносном смысле. Его деревья помнили Николая Гумилева, Марину Цветаеву, Мандельштама, Михаила Булгакова, Николая Бердяева, Сергея Королева, Александра Грина, Алексея Толстого, Максима Горького, ну и, конечно, многих более поздних советских классиков с одной шестой части суши и из стран социалистического лагеря.

Волошин поселился в Коктебеле в 1907 году, и с этого времени не прекращал благоустраивать свой садово-парковый участок. Будучи мистическим и даже гностическим поэтом и художником, он в своем парке видел отражение Эдемского сада, где должны были произрастать представители флоры разных стран и континентов, которые смогли бы приспособиться к благоприятному, но и весьма капризному климату восточного Крыма. Основные работы над дизайном и разбитием садово-парковой зоны с насаждением деревьев завершились к 1917 году, и по сути в этот роковой для России год усадьба Волошина с его домом и домом «пра» (его матери Елены Оттобальдовны (1850-1923), урожденной Глазер), как и уникальным для той поры парком, по-настоящему приобрела вид Дома творчества писателей (к слову, дом Волошина был построен и заселен в 1913 году, а до того времени гости Волошиных, сына и матери, жили в доме «пра», расположенном в нескольких десятках метров сзади от дома Волошина и в глубине парка). Только сейчас по прошествии стольких лет понимаешь, что «чудаковатый Макс», как его с доброй иронией называли писатели, читавший в оригинале неоплатонических философов, в том числе Прокла и Герметический корпус, созидал поистине космическую резиденцию своей души, одним из главных элементов которой представал садово-парковый участок, изобильно украшенный цветущей реликтовой и экзотической растительностью: одних кипарисов было несколько видов, аромат которых опьяняюще воздействовал в знойные дни, а еще платаны, магнолии, ореховые деревья: их названия с трудом теперь при поминаются, хотя затем на протяжении десятилетий их существования поддерживали садовники Дома творчества Союза писателей СССР.

Между тем, Николай Гумилев, 100-летие расстрела которого мы отметили 26 августа 2021 года, с кем Максимилиан Волошин всерьез рассорился в конце 1909 года из-за разоблаченной интриги с поэтессой Черубиной де Габриак (Елизаветой Дмитриевой), в июле 1917 года написал выдающееся стихотворение «Эзбекие» с явной аллюзией, как нам представляется, на волошинский «зеленый космополис» в Коктебеле, вобравший в себя, по слову самого Макса, «благоухания миров»:

Как странно – ровно десять лет прошло

С тех пор, как я увидел Эзбекие,

Большой каирский сад, луною полной

Торжественно в тот вечер освещенный.

Я женщиною был тогда измучен,

И ни соленый, свежий ветер моря,

Ни грохот экзотических базаров,

Ничто меня утешить не могло.

О смерти я тогда молился Богу

И сам ее приблизить был готов.

Но этот сад, он был во всем подобен

Священным рощам молодого мира:

Там пальмы тонкие взносили ветви,

Как девушки, к которым Бог нисходит.

На холмах, словно вещие друиды,

Толпились величавые платаны <…>

В своем стихотворении Гумилев вспоминает о парке каирского района Эль-Эзбекия, разбитом французскими садовниками в 1870-е гг., который он увидел в 1908 году (говорят, сейчас там… американский луна-парк, и былой гумилевской красоты буйного цветения давно нет: и в Египте янки со своей массовой культурой лишают людей своего культурного кислорода). Печаль его лирического героя обращена в прошлое, хотя сегодня очевидно, что оно посвящено Анне Ахматовой и могло быть навеянным под впечатлением коктебельского парка экзотических цветов и растений Максимилиана Волошина, в благоустройстве которого он мог сам принимать участие, находясь в Коктебеле в 1909 году, делясь с собратом по поэтическому цеху увиденным в Эзбекие «благоуханием миров».

В Коктебеле Николай Гумилев жил в доме «пра» – в комнате, расположенной на втором этаже, где посчастливилось останавливаться и автору сих строк в 80-е гг. минувшего века: здесь же великий русский романтик Серебряного века, размышляя о подвиге генуэзца Христофора Колумба, а на самом деле сына франккардаша, то есть черкеса, выходца из соседней с Коктебелем Кафы (Феодосии), написал поэму «Капитаны», ознаменовавшую новый и более созерцательный новый этап творчества великого русского поэта, отсчитывающего свой последний срок с коктебельского волошинского парка: до чекистской пули ему оставалось двенадцать лет:

На полярных морях и на южных,

По изгибам зеленых зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,

Открыватели новых земель,

Для кого не страшны ураганы,

Кто изведал мальстремы и мель…

Разве что не Каир, познавший роскошь и сибаритство фатимидских халифов, и впоследствии, как бы опомнившись, давший миру выдающихся исмаилитских и низаритских интеллектуалов, а более аскетический и полностью иерократический Мемфис созидал на преображаемом им садово-парковом участке и в своем доме в Коктебеле Максимилиан Волошин: дух последнего брахманистический, в отличие от кшатрийского духа Гумилева, свойственного Ордену тамплиеров и исмаилитскому исламу. В главной зале своего дома, служившей художественной мастерской и писательским пристанищем, как бы на алтарном возвышении с северной стороны Волошин поместил слепок с древнеегипетской скульптуры якобы царицы Таиах, оригинал которой он увидел на выставке Гимэ в Париже в 1904 году, куда приехал с молодой женой Маргаритой Сабашниковой. В 1905 году он привез саму копию скульптуры из Берлина в Россию, которая позднее навеки поселилась в Коктебеле, с тех пор венчая собой садово-парковый и природно-ландшафтный ансамбль курортного поселка философов, литераторов и художников. Но к разгаданному, как нам представляется, образу царицы Таиах и его связью со стихотворением Николая Гумилева «Эзбекие» мы еще вернемся ниже в завершении нашего эссе, построенного на этапах герметического Великого Делания.

Кажется, излишне говорить о том, что Максимилиан Кириенко-Волошин оказался в Коктебеле благодаря кислороду: он с детства страдал астмой, а потому в 1893 году «пра» Елена Оттобальдовна приобрела здесь в 1893 году вместе с Павлом фон Тешем участки земли под дачи у тайного советника, профессора, врача-окулиста Эдуарда Андреевича Юнге (1831-1898), по праву являющегося основателем курортного поселка Коктебель. Местный климат, сочетая горный и степной воздух с йодистым дуновением моря, благоприятствовал людям, страдавшим астмой и легочными заболеваниями. Так с конца XIX-го столетия постепенно, используя преимущества климатической здравницы, здесь стал образовываться особый кислород, обеспечивающий экологию культуры и духа. Иными словами, в России возникло новое место силы, кислород которого был с «привкусом бессмертия», как выразился бы знаменитый русский поэт-символист Андрей Белый, по-особенному влюбленный в Коктебель. И выработка этого воздуха вечности не прекращалась ни в лихолетье революцией и Гражданской войны, ни в годы Великой Отечественной войны и немецкой оккупации Крыма.

И это чувствовалось даже в озорной и хулигански-саркастической песне Владлена Бахнова «Коктебля», написанной на мотив блатной песни «Как в Ростове-на-Дону»:

Какая чудная земля!

Кругом заливы Коктебля,

Колхозы, ***, совхозы, ***, природа.

Но портят эту красоту

Сюда наехавшие ту-

неядцы, ***, моральные уроды.

Они не бриты никогда,

Не признают они труда

И спорта, ***, и спорта, ***, и спорта.

Ужасно наглый вид у них,

Одна чувиха на троих,

И в шортах, ***, и в шортах, ***, и в шортах.

Девчонки вид ужасно гол,

Куда смотрели Комсомол

И школа, ***, и школа, ***, и школа?

Купальник тоненький на ней,

А под купальником, ей-ей,

Всё голо, ***, всё голо, ***, всё голо!

Сегодня парни водку пьют,

А завтра планы продают

Родного, ***, советского завода.

Сегодня ходят в бороде,

А завтра где? В эн-ка-вэ-де!

Свобода, ***, свобода, ***, свобода!

Кто говорит, что я свою

Для денег написал статью,

Не верьте, ***, не верьте, ***, не верьте!

Я написал не для рубля, а потому что был я ***,

И есть я ***, и буду *** до смерти!

Владлен Бахнов (1924-1994) написал песню, пародируя статью лауреата Сталинской премии писателя и журналиста Аркадия Первенцева «Куриный бог» (газета «Советская культура» от 24 августа 1963 года), в которой тот жестко раскритиковал нонконформистскую молодежь, отдыхающую «дикарем» в Коктебеле. Ее автор личность известная: с 1946 года он ответственный секретарь «Московского комсомольца». Сотрудничал в журнале «Крокодил», в «Литературной газете», где был создателем знаменитой сатирической 16-й полосы «Литературки». В соавторстве с Яковом Костюковским Владлен Бахнов создавал интермедии для эстрадного дуэта Юрия Тимошенко и Ефима Березина (Тарапуньки и Штепселя). Кроме того, являлся сценаристом кинофильмов: «Штрафной удар», «Двенадцать стульев» и «Иван Васильевич меняет профессию». По воспоминаниям Юлия Кима, Бахнов сочинил песню в сентябре того же года и преподнес ее на день рождения Василию Аксенову, до своего отъезда в эмиграцию любившему отдыхать в Коктебеле.

Шли годы, и казалось, что многоликий, исполненный своим кислородом дух Коктебеля непреложен и вечен. Однако в одночасье все изменилось, и небольшое цивилизационное пространство Коктебеля, вырабатывавшее кислород творчества, стало заполняться углекислым газом. А энтропия замкнутой системы, которой оказался Коктебель перед лицом чуждого окружения, как известно, не может уменьшаться.

NIGREDO: ЭТЮД В ЧЕРНОМ: УГЛЕКИСЛЫЙ ГАЗ

Собственно, закономерная деградация Коктебеля была предопределена вхождением Крыма в состав УССР уже в 1954 году. Но пока центральная коммунистическая московская власть еще не сильно потакала украинским сепаратистам в Киеве, вовремя умеряя их бурную деятельность, до тех пор держался и Коктебель, распространяя вокруг защитный кислород «с привкусом бессмертия».

Однако тревожные звонки прозвучали уже за несколько лет до развала СССР. Тогда ретиво сработали сотрудники территориального управления КГБ УССР по Крымской области, несомненно, будущие патриоты незалежной Украины. В 1983 году их стараниями был проведен обыск у заведующего дома-музея М. А. Волошина Владимира Купченко (1938-2004) на основании имеющихся связей последнего с диссидентскими кругами Москвы, в результате чего в 1984 году Купченко оказался снятым с должности, а его место затем на протяжении долгих лет занимали украинские номенклатурные назначенцы. То есть с изгнанием выпускника Уральского государственного университета Купченко, кого в 1961 году пришедшего пешком в Коктебель из Свердловска (Екатеринбурга) оставила при доме Волошина его вдова Мария Степановна, урожденная Заболоцкая (1887-1976), которую автор этих строк хорошо знавал в своем детстве, полностью пришла в упадок всякая исследовательская деятельность в доме-музее выдающегося русского поэта, ну а дальнейшие шаги по деградации  волошинского Коктебеля в угоду украинских товарищей стали уже вопросом техники. Так началось накопление удушающей углекислоты.

Дело не в том, что украинские советские писатели, а позднее мастера слова незалежной, ненавидели или недолюбливали творческое наследие Максимилиана Волошина: просто они, почувствовав себя хозяевами Коктебеля к 1991 году, не понимали, зачем он нужен, и не выносили воздействия еще довлеющего эгрегора нашего поэта. И прежде всего, его величина и масштабность не вмещались в их в ту пору партийное, а на деле селянское сознание, очень живучее и гибкое, но опасающееся всего нового, чужеродного и не укладывающегося в прокрустово ложе его естественной узколобости. Подобное же в лучшем случае настороженное или отчужденно молчаливое отношение выражали к Волошину и украинские классики: Олесь Гончар, Павло Загребельный и Борис Олейник. Показательный ряд лиц, определявших тогда тенденции развития украинской советской литературы.

Однако свою задачу украинские товарищи, чекисты и писатели, выполнили четко: было сломана судьба замечательного исследователя творчества Максимилиана Волошина Владимира Купченко, какое-то время он работал в Коктебеле ночным сторожем, а затем, опасаясь дальнейших преследований, уехал со второй женой Раисой Хрулевой и сыном в гор. Ломоносов Ленинградской области, где и жил до своей смерти в 2004 году. С тех пор больше Коктебель он не посещал, хотя с не меньшим рвением продолжал заниматься литературным наследием Волошина уже в российских реалиях. Ну а волошинский коктебельский парк, «зеленый космополис», познавший «благоухания миров» стал наполняться углекислым газом и болотными миазмами. Так совершалась гибель «острова Коктебеля», как сам Купченко называл этот уникальный культурный и природно-ландшафтный заповедник, выстроенный Максимилианом Волошиным.

Вскоре не стало ни русской, ни украинской, ни узбекской советских литератур, но задача по стиранию в Коктебеле памяти о Волошине продолжала исполняться уже с подачи нового киевского свидомого панства. Что, конечно, закономерно, ведь сам Крым превратился тогда из провинции большой провинциальной республики огромного советского государства в провинцию этой республики, вдруг получившей суверенитет и независимость. В Автономной республике Крым втихаря и не очень проводилась политика украинизации киевских властей. Не мог исправить ситуацию и проводимый здесь по инициативе телеведущего Дмитрия Киселева фестиваль «Джаз Коктебель», впервые прошедший в 2003 году, хотя, признаемся, этому мероприятию в условиях Украины В. Ющенко, а затем В. Януковича, удалось постепенно изменить парадигму существования Коктебеля, напомнив о его прежней значимости как всесоюзной летней культурной столицы. Так совсем ненамного показался из воды риф затонувшего «острова Коктебель». В воздухе с небольшим количеством кислорода возникла пока скромная и робкая надежда на воскресение.

Однако и сегодня Коктебель представляет собой жалкое и печальное зрелище. Еще с того украинского периода волошинский парк, «зеленый космополис», грубо разбит на делянки, на которых возведены новые гостевые дома, а все коттеджи сталинско-хрущевского времени бывшего Дома творчества Союза писателей СССР, помнившие многих знаменитых советских классиков, демонтированы. Одиноко и уныло смотрится огороженный со всех сторон дом-музей Максимилиана Волошина (он разделен забором даже с домом «пра»), являя собой образ «культурного гетто». Понятно, что вся русская культура Украины ныне пребывает в гетто, но почему до сих пор продолжает оставаться подобное гетто уже на территории Российской Федерации? Доходит уже до того, что многие местные жители Коктебеля, которых мне удалось расспросить, если краем уха и слышали о жизни и деятельности здесь Максимилиана Волошина, благо тому залогом выступает его дом, то о существовании здесь когда-то замечательного Дома творчества Союза писателей СССР вообще не знают. И это среднестатистические жители курортного поселка. Дошло до того, что о нем не подозревают и разные неформалы, со времен Аркадия Первенцева, Василия Аксенова и Владлена Бахнова, облюбовавшие побережье волошинского Голубого залива. Некогда уютная коктебельская набережная превращена в сплошной «Черкизон», а выходившая на нее писательская столовая с примыкающим к ней актовым залом, знававшим оперных звезд Большого театра первого порядка, так обезображена, застроена и залеплена, что о ее прежнем существовании могут догадываться люди, только хорошо знавшие Коктебель. Что же у нас получается в сухом остатке? К сожалению, экоцид паркового ансамбля Волошина и клиоцид (забвение истории) места; хотя гений места, как мы уже говорили, здесь сильный и для его пробуждения к нему достаточно будет осмысленно обратиться. В таком смраде болотных выделений и углекислого газа прояснить сознание, обострив его восприятие, способен только кислород, то есть его качественное увеличение в окружающей атмосфере.

RUBEDO: ЭТЮД В КРАСНОМ: ЗАЩИТНЫЙ ОЗОННЫЙ СЛОЙ

Это возможная отправная точка положительной трансформации, и мы пишем о ней со сдержанным оптимизмом. Она должна знаменовать собой выработку тонкого защитного слоя, предохраняющего свой кислород, распространяемый культурными местами силы на территории России и в первую очередь в Коктебеле, столь подвергнутом духовному и материальному разорению, а ныне влачащем, увы, ничтожное пост-украинское существование. Как известно, озон в больших количествах вреден и даже опасен для человека, а потому действия по вытеснению избыточно скопившегося углекислого газа и осушению сероводородных болот, духовно оставленных прежними хозяевами полуострова, должны быть поступательными и эволюционными без резких уклонений вправо или влево, но от этого не менее решительными и принципиальными. И тогда, несомненно, возродится «зеленый космополис» Макса Волошина, который сопричастен «благоуханию миров». Ибо в едином порыве великим Николаем Гумилевым, столетие расстрельного огненного крещения которого мы чтим в этом году, высказана истина, сопрягаемая с судьбами прежних и нынешних посетителей волошинского места и дома, и призывающая их к действию Pro Deo et Patria:

И, помню, я воскликнул: «Выше горя

И глубже смерти – жизнь! Прими, Господь,

Обет мой вольный: что бы ни случилось,

Какие бы печали, униженья

Ни выпали на долю мне, не раньше

Задумаюсь о легкой смерти я,

Чем вновь войду такой же лунной ночью

Под пальмы и платаны Эзбекие».

Увы, у Гумилева это не получилось (что он, кстати, по-пророчески предвидел в последней строфе своего стихотворения!): чекистская пуля оборвала на взлете младую жизнь русского гения; но возможно, нам посчастливится довершить его миссию…

Однако эта гумилевская глубина и тайна жизни, оказывается, раскрываются в волошинском образе царицы Таиах:

Войди, мой гость: стряхни житейский прах

И плесень дум у моего порога…

Со дна веков тебя приветит строго

Огромный лик царицы Таиах

Но в действительности царицы Таиах никогда не существовало в Древнем Египте, а само имя есть очередная ловкая мистификация Макса Волошина. С тех пор российские и зарубежные исследователи соревновались между собой, видя в скульптуре Таиах волошинского дома то царицу Тийю, то богиню Мут, то царицу Мутнеджмет. Справки, наведенные ими в крупнейших мировых собраниях египетских древностей, только больше запутывали картину, не имея возможности прояснить ситуацию. Но, как выясняется, у сложных мистификаций всегда простой ключ. И Таиах это не что иное, как анаграмма арабского слова Хайят – жизнь, стремительный и непрерывный поток непобедимой жизни, символизируемый красным или пурпурным цветом, обозначающим и нашу отправную точку трансформации Великого Делания, в том и трехатомную структуру активной молекулы озона как разрушающей, так и созидающей (где смерть, лишь одно из переходных проявлений вечной реки жизни). Итак, тайна жизни, раскрытая Гумилевым в каирском саду «Эзбекие» = волошинская царица Таиах = Хайят; все это разлитое во времени и пространстве движение жизни отсылает нас к библейскому эхие-ашер-эхие, то есть к Сущему, Первопричине бытия. Другую мистификацию «чудаковатого», но узнавшего вкус к криптографии Макса, мы видим на его рисунке, помещенном под скульптурой царицы Таиах, на котором изображена египетская ладья жизни, плывущая на Восток, куда, впрочем, уходят и души усопших в этом мире людей (вспомним, что и франкмасоны удаляются на Восток вечный); под ладьей арабская вязь, которая ничего не обозначает по-арабски (справа налево), но при обратном прочтении слева направо дает название города Каир, который Волошин посетил в 1897 году, несомненно, побывав и в разбитом французскими садовниками чудесном саду «Эзбекие», как теперь получается, прообразе «зеленого космополиса» Коктебеля… Отсюда становится понятным, почему Таиах ключевая замыкающая фигура всего волошинского садово-паркового и природно-ландшафтного ансамбля Коктебеля – с Кара-Дагом, мысом Хамелеоном, горой Кучук-Енишар, где находится могила Максимилиана и Марии Волошиных, и Тихой бухтой. Признаться, сам автор этих строк долгое время не мог связать гумилевское стихотворение «Эзбекие» с волошинским парком и его египтологией, но вдруг все само собой сложилось. В этой связи нам остается надеяться, что медленно, но верно запускается вокруг Коктебеля процесс трансформации, оживления или Rubedo, который, наконец, выведет это родное для меня место из состояния «кислородного голодания», и воскрешающий озон расчистит сероводородные миазмы и токсины архаизации и духовно-нравственного заболачивания, прорастающие здесь из недавнего прошлого. Тогда станет возможным разрушить в прямом и переносном смысле ограду тесного и до сих пор сужающегося культурного гетто, в котором оказался дом-музей выдающегося русского поэта Серебряного века Максимилиана Волошина.

Со своей стороны, следует отметить, что для волошинской коктебельской ойкумены крайне необходимо восстановление авторитета и имени замечательного русского ученого Владимир Петровича Купченко, положившего всю свою жизнь на изучение многогранного творчества Максимилиана Волошина, пострадавшего от деятельности украинских чекистов, но не отказавшегося от своих убеждений, изгнанного и умершего вдали от ставшего ему родным Коктебеля. Собственно, это одно из звеньев работы в красном или Rubedo. Как выясняется, его личность до сих пор неудобна разным номенклатурным временщикам, до и во время незалежной руководившими домом-музеем Волошина. Пусть посмертное восстановление и увековечивание имени Купченко есть залог того, что Коктебель снова не скатится в еще недавно царивший здесь провинциализм с матерой местечковостью, загоняющий в гетто русскую культуру.

_____________

В завершении хотелось бы сказать, что автор намеренно и произвольно переставил местами этапы герметического Великого Делания, сочтя работу в белом, Albedo и белый цвет более достойным кислорода творчества, и, наоборот, обозначив процессы духовной энтропии, газового закисления – работой в черном, Nigredo. Поскольку подобным образом в авторском представлении сработал символико-ассоциативный ряд, благодаря которому и отобразилась здесь предложенная мной картина. Впрочем, людям, хотя бы чуть-чуть сведущим в ментальной алхимии и даже обзорно знакомым с Великим Деланием больше объяснять ничего не стоит…

И последнее, что необходимо знать о Максимилиане Кириенко-Волошине, и о чем в основном умалчивают многие источники. Во-первых, почему Крым? Дело в том, что Волошин по отцу происходил из рода запорожских казаков, породненных с крымскими ханами Гиреями, отсюда первая и главная часть его фамилии «Кириенко или Гиреенко», опущенная им для удобства в литературе. Во-вторых, его мать Елена Оттобальдовна – из рода русских служивых немцев Глазеров, а дед Оттобальд Андреевич Глазер (1809-1873) был инженер-полковником русской императорской армии. Когда-то в Крыму существовало готское германское государство, в позднее Средневековье сузившееся до православного княжества Феодоро. О крымских готах документы сообщали еще в начале XVII-го столетия, но затем они растворились среди местных татар, греков и армян. К слову, русские боярские роды Ховриных и Головиных ведут свое происхождение от крымских готов, а первые вообще от правителей княжества Феодоро. Памятуя об этом, многие дворянские немецкие фамилии, отслужившие России, переезжали на крымское побережье, а в степном Крыму по соседству возникали колонии немецких крестьян из Пруссии, Австрии, Богемии и др. мест. То есть более прочных связей с землей древней Тавриды, чем у Максимилиана Кириенко-Волошина, трудно представить, что бы ни говорили там разного рода украинские эксперты. Впрочем, он сам написал об них, этих узах, в 1907 году в своем великопостном стихотворении с безусловной аллюзией на некогда существовавшее в Крыму готское православное княжество Феодоро:

Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель…

По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.

По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль,

И лежит земля страстная в чёрных ризах и орарях.

Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,

Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,

Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело.

Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!

Владимир ТКАЧЕНКО-ГИЛЬДЕБРАНДТ (ПРАНДАУ)