Светлой памяти 170-летию со дня рождения

Николая Георгиевича Гарин-Михайловского посвящается

«Счастливейшая страна Россия! Сколько интересной работы в ней,

сколько волшебных возможностей, сложнейших задач!

Никогда, никому не завидовал, но завидую людям будущего,

тем, кто будет жить лет через 30-40 после нас!».

Н.Г. Гарин-Михайловский

Семья. Воспитание. Образование.

I.

Этот удивительный человек, герой данного очерка, появился в дворянской семье 8(20) февраля 1852 года, и был первым из девяти детей почтенных родителей.

Отец его, Георгий Антонович Михайловский, происходил из дворян Херсонской губернии, и во время Венгерской кампании служил в уланах, где отличился в деле под Германштадтом, атаковав 25 июля 1849 года с эскадроном улан каре мадьяр, у которых были две пушки. И как вспоминает один из очевидцев, «уланы на минуту приостановились от точных выстрелов картечью, но затем были увлечены примером командира второго эскадрона, штаб-ротмистром Михайловским и, врубившись в каре, овладели орудиями».

Михайловский, получив легкую рану, был тем не менее награжден орденом Святого Георгия 4-ой степени. После завершения Венгерской кампании Георгий Антонович представлялся с «образцовой командой» императору Николаю I, и государь зачислил его в лейб-гвардейский Уланский полк, а позднее был восприемником его старших детей. Через несколько лет Михайловский вышел в отставку в чине майора.

Мать Глафира Николаевна (урожденная Цветунович), судя по фамилии, происходила из дворянской семьи сербов, что в Ново-России не было чем-то необыкновенным. Первенца родители назвали Николаем, в честь Государя-императора.

Детство будущего писателя было, в целом, счастливым, но не безоблачным. В семье царила строжайшая дисциплина, за каждый проступок следовало наказание, а «неслухам» доставалось особенно сурово – беспощадные порки, стояние на коленях в углу без воды и пищи. Все эти подробности Гарин-Михайловский описал впоследствии в своей первой повести «Детство Тёмы», где почти все действующие лица имеют свои прототипы.

Отец Тёмы своим непониманием сути воспитания ребенка сурово ранит детскую душу, унижает его человеческое достоинство, превращая мальчика в жалкого звереныша. И лишь мама, чуткая и сердобольная, без памяти любящая сына, порывистого и впечатлительного, как может, обороняет и защищает его. Драматическая смерть отца, – завершается детство ребенка. Его последние слова:

«Если ты когда-нибудь пойдешь против царя, – я прокляну тебя из гроба!».

Описывая удачи и неудачи педагогического опыта, которые испытал на себе герой повести, актуальны и по сей день. Родители должны свято помнить о своей ответственности при воспитании ребенка, чтобы подготовить его к полноценной жизни, полной любви и добра. Это главная, выстраданная и основная идея повести Михайловского.

II.

Начальное образование Николай получил в Решельевской гимназии Одессы, где в то время жила семья Михайловских.

Окончив гимназию в 1871 году, юноша поступил на Юридический факультет Петербургского университета, но проучился всего лишь год – провалился на экзамене по энциклопедии права у профессора Редкина, и ушел из университета, решив, что лучше быть хорошим ремесленником, чем плохим юристом. И в следующем году поступил в Институт путей сообщения. Как позже признавался Николай, он сразу примкнул к числу, так называемых «облыжных» студентов, которые видели цель обучения не в приобретении теоретических знаний, а в получении диплома, дающего право работать по специальности.

Досуг свой студент Михайловский заполнял преимущественно «впечатлениями любви и дружбы», а также сочинительством, благо студенческая жизнь была полна тем, сюжетов и происшествий. Но отправленная в один из модных журналов повесть (название неизвестно – ред.) была возвращена без всяких объяснений. Эта неудача сильно огорчила автора и на много лет лишила его охоты заниматься литературным творчеством.

Летом 1876 года Николай, как будущий инженер-путеец, был оправлен в Бессарабию на производственную практику. Это была очень хорошая школа. Непосредственное знакомство с людьми труда, с изнуряющей физической работой кочегара и машиниста благотворно способствовали формированию его как личности.

Последний год учебы в Институте путей сообщения совпал с крупным историческим событием: началась Русско-турецкая война (1877-1878). Поводом для конфликта послужил Балканский кризис, вызванный подавлением восстания славян и нежеланием турецкого султана предоставить самостоятельность балканским странам.

Главной целью России было освобождение православных славян Сербии, Черногории, Болгарии и Молдавии от турецкого владычества. Операция прошла успешно, и армия Осман-паши капитулировала в Плевне.

На мировом конгрессе был подписан Берлинский трактат, который зафиксировал возврат России Южной части Бессарабии, а также – присоединение Карса, Ардагана и Батума. Государственность Болгарии была восстановлена, а территория Сербии, Черногории, Валахии и Молдавии значительно увеличилась.

Летом 1878 года, когда еще шла война, Михайловский окончил курс и получил желанный диплом.

Начало инженерной деятельности.

I.

Самостоятельная деятельность Михайловского началась сразу по окончании института: он получил назначение в Болгарию, в Бургаз, где участвовал в строительстве порта и шоссе. В 1879 году «за отличное исполнение поручений в минувшую войну» получил первый из своих орденов гражданской службы. Спустя 20 лет, впечатления времен службы в Бургазе были описаны в его повести «Клотильда».

Весной того же года молодой инженер, не имевший практического опыта в железнодорожном строительстве, каким-то чудом получил престижную работу на строительстве Бендеро-Галацкой железной дороги (ныне – часть Приднестровской ж\д), которое вела кампания концессионера Самуила Полякова.

Работа инженера-изыскателя захватила Михайловского целиком, увлекла и подарила ему много счастливых минут. Он очень быстро зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, начал успешно продвигаться по службе и зарабатывать хорошие деньги.

Произошло и еще очень важное событие в жизни молодого человека: будучи по делам службы в Одессе, Николай познакомился с подругой своей сестры Нины – Надеждой Валерьевной Чарыкиной, дочерью минского губернатора, очень богатого человека. Девушка, вернулась из Германии, где получала образование, в Россию, чтобы продолжить учебу в художественной школе Одессы, где жила ее сестра.

Встретились они на Рождество, очень понравились друг другу, а 22 августа 1879 сыграли свадьбу в Одессе, а вечером поездом они должны были уехать в Петербург. Но друзья, не желая расставаться с молодоженами, перевели часы, которые в результате опоздали на поезд и уезжали уже утром следующего дня.

Это встреча, как выяснилось в дальнейшем, была его самая большая удача. Надежда стала не только преданной и любящей женой и прекрасной матерью их многочисленных детей, но и верным и надежным другом. Куда бы ни посылала судьба Михайловского, она всюду следовала за мужем, терпя всякие неудобства, прощая всевозможные нелепости, которые случаются в каждой семье.

В частности, богатое, многомиллионное приданое жены Михайловский в короткий срок «пустил на дело» – на сельскохозяйственные опыты с целью повысить урожайность собственных угодий, но и стиль своей жизни – жить не широкую ногу, – изменить он был тоже не в состоянии.

По отзывам друзей и тех, кто близко общался с ним, Николай Георгиевич был добр и щедр по-русски. Деньги разбрасывал так, будто они отягощали его; устраивал приемы, угощая гостей изысканными завтраками и обедами. Любил делать подарки и вообще делать людям приятное, причем, не для того, чтобы расположить их к себе, извлечь пользу из знакомств, нет, этого он легко достигал обаянием своей талантливости и «динамичности». Михайловский принимал жизнь, как праздник, и бессознательно заботился, чтобы и окружающие его люди так же воспринимали её.

II.

Зимой 1879-1880 гг. Михайловский служил в Министерстве путей сообщения. А весной участвовал в строительстве порта в Батуме, отвоеванном у Турции во время войны. Затем он – помощник начальника участка на строительстве железной дороги Батум-Самтреда (ныне Поти-Тифлис).

Служба здесь оказалась весьма опасной: в окрестных лесах скрывались шайки разбойников-турок, совершавших нападения на строителей. Однажды, как вспоминал Михайловский, пятерых десятников на его дистанции перестреляли и зарезали местные турки. Постоянная опасность выработала у него особый прием передвижения в местах, удобных для засады, как он называл, «растянутой линией».

После окончания строительства, Михайловского назначили начальником дистанции бакинского участка Закавказской железной дороги.

Вызвано это было тем, что инженер Михайловский выделялся щепетильностью и честностью, и болезненно воспринимал стремление многих своих коллег к личному обогащению (участие в подрядах, взятки и прочие поборы).

Но как выяснилось в дальнейшем, «один в поле не воин». В конце 1882 года Николай Георгиевич подал в отставку, объясняя свое решение «полной неспособностью сидеть между двумя стульями: с одной стороны, интересы государственные, с другой – личные хозяйские».

«Самарский помещик».

I.

В 1883 году Михайловский купил в Бугусланском уезде Самарской губернии за 75 тыс. рублей имение Гундоровку, где и поселился с женой и двумя на тот момент детьми.

В ходе реформы 1861 года крестьянские общины получили часть помещичьих земель в коллективное пользование, но подлинными владельцами оставались дворяне. Бывшие крепостные, чтобы прокормиться, были вынуждены обрабатывать и земли помещика за ничтожную плату, в результате их положение не улучшалось, а ухудшалось.

Михайловский, располагая значительным оборотным капиталом (около 40 тыс. руб.), решил создать в имении образцовое хозяйство, чтобы и «волки были сыты, и овцы целы». За образец Николай Георгиевич выбрал находившееся поблизости поселение немцев-колонистов, которые на таких же почвах выращивали урожаи во много раз больше, чем у него. Прежде всего супруги решили не только научить крестьян грамотно обрабатывать землю, но и поднять их культурный уровень.

Надежда Валерьевна устроила бесплатную школу для сельских ребятишек, где стала сама преподавать; через два года у нее было уже 50 учеников, появились и два помощника, окончивших сельскую школу в соседнем большом селе. Кроме того, она лечила местных крестьян «разными общеупотребительными средствами».

И все шло хорошо и ладно, но… неожиданно грянул гром среди ясного неба.

II.

Гарин-Михайловский, начав писать, попал в богемную среду, а это ночные посиделки, с выпивкой, горячими спорами, с незапланированными знакомствами, порой весьма опасного свойства.

И вот однажды известный писатель-маринист Константин Михайлович Станюкович, принимающий большое участие в литературной деятельности Гарина, познакомил его с Верой Садовской, которая, якобы, «погибает и нуждается в помощи». Реакция Михайловского была предсказуема, он бросился спасать несчастную женщину!..

На Гарина и в юности, и в зрелом возрасте засматривались женщины. А Верочка, выросшая во дворцах, перед красотой которой не мог устоять ни один поклонник, очаровала беднягу, что называется, в два счета. Николай Георгиевич влюбился без памяти, Вера Александровна, будучи замужем и имеющая детей, ответила взаимностью.

Возникший любовный треугольник расколол не только две семьи, но и общество: одни жестоко осуждали эту преступную связь, другие относились весьма благосклонно. Лишь некоторые самые близкие друзья Михайловского принимали его «обеих жен».

Супруг Садовской не давал развода, а Гарин ушел из семьи.

В 1901 году его, за поддержку бунтующих студентов, на два года оправляют в ссылку, в деревню. Там он покупает на имя Веры Александровны Садовской имение и переселяется к ней. От этой связи родилось трое детей: Вероника, Ника и Вера. Однако, сельская идиллия вскоре наскучила подвижному и деятельному Михайловскому, атмосфера в «гнездышке» стала портиться, и через некоторое время бывшие возлюбленные расстались…

В 1905 году Николай Георгиевич вернулся к верной, все прощающей Надежде, принимается за работу, как всегда активно, не жалея ни времени, ни сил.

Экономические дела у четы Михалковых шли вполне успешно, однако крестьяне встречали нововведения с большим недоверием, кроме того, с появлением общины озлобились местные кулаки, и вскоре конфликт обострился до предела – начались поджоги. В результате «самарский помещик» лишился мельницы, молотилки и всего урожая…

Практически разорившись, Михайловский принимает решение вернуться к своей инженерной профессии. Поручив управление имением управляющему, человеку жесткому и бескомпромиссному, покидает деревню и уезжает с семьей в губернский город Самару.

В дальнейшем имение было много раз заложено и перезаложено, а в Гундоровке Николай Георгиевич появлялся лишь наездами, очень редко живя подолгу.

Возвращение к инженерной деятельности.

I.

В начале 1886 года Михайловский поступил на службу во вновь созданное Временное Управление казенных железных дорог. Он получил назначение на Самаро-Златоустовскую железную дорогу, которая состояла из двух участков: Самаро-Уфимская, и Уфа-Златоуст, ставший начальным пунктом Транссибирской магистрали.

В 1887 году Николай Георгиевич поселился с семьей в Усть-Катаве. Дом, где жили Михайловские, не сохранился. Там скончалась его первая трехмесячная доченька Варенька, которая там и похоронена. Но там же родился и старший сын Гаря, имя которого, кстати, послужило частью двойной фамилии Гарина-Михайловского.

«Я весь день в поле, с 5 утра до 9 вечера, – пишет он жене. – Устаю, но бодр, весел, слава болу, здоров».

…Вариант проекта строительства Уфа-Златоуст, который предложил Николай Георгиевич, давал многомиллионную экономию (первоначальная цена проекта в 100 тысяч за версту была снижена до 40 тысяч рублей).

Работы были начаты Михайловским в январе 1888 года в должности начальника участка, но ему пришлось выдержать колоссальное сопротивление бюрократической системы и вступить в конфликт с непосредственным начальником, своим однофамильцем К.Я. Михайловским.

Впечатления этого периода жизни изложены в письмах к жене и в неоконченной повести «Вариант». В это же время Николай Георгиевич написал документальную повесть «Несколько лет в деревне», где подробно изложил историю своего неудачного социально-экономического эксперимента 1883-1886 годов.

Осенью 1890 года Михайловский переслал рукопись в Москву с одним своим знакомым, имеющим связи в литературных кругах, которая была опубликована в 1892 году. Это была первая работа, которая привлекла внимание известных писателей, в частности, А.П. Чехова, который писал издателю А.С. Суворину:

«Прочти, пожалуйста, в «Русской мысли» (март) «Несколько лет в деревне» Гарина. Раньше ничего подобного не было в литературе в этом роде по тону, и, пожалуй, искренности».

В это же время, будучи еще на Урале, Михайловский начал работу над первой своей автобиографической повестью, получившей позже название «Детство Тёмы».

Впоследствии, будучи в Крыму, где, занимаясь строительством железной дороги, Николай Георгиевич познакомился Чеховым, подружился с ним, можно сказать, они были «на короткой ноге», часто встречались и делились сокровенным. Гарин подарил Антону Павловичу «Детство Тёмы», а тот – свою книгу «Степь» (автобиографическая, написана по впечатлениям поездки по Приазовью) с дарственной надписью.

…Строительство участка «Уфа-Златоуст» было завершено в сентябре 1890 года. На торжествах, устроенных в Златоусте в честь прибытия первого поезда из Уфы, Михайловский выступил с прощальной, очень проникновенной речью, поблагодарив единомышленников и строителей этой важной магистрали.

За работу на строительстве дороги Николай Георгиевич был награжден орденом «Святой Анны».

II.

К работе инженера-строителя Михайловский вернулся уже в следующем 1891 году, возглавив работы на участке «Челябинск-Обь» Западносибирской железной дороги. Все лето он провел в изысканиях, лишь ненадолго выезжая в Челябинск для обработки поисковых материалов, где находилось Управление ЗСЖД, а также жила его семья. К этому времени относятся и первые заметки о проблемах развития железнодорожного дела, которые публиковались в провинциальной прессе.

Михайловский, будучи руководителем объединенной изыскательской партии, поддержал предложение начальника отряда польского инженера Викентия Ивановича Роецки: проблема была в том, где следует строить железнодорожный мост через реку Обь?..

Первоначально предполагалось, что Транссибирская магистраль должна пересечь реку в районе старинного города Колывань. Роецки предложил возвести мост южнее, у села Кривощеково. В этом случае, как указывалось в проекте, «мост получится на 360 саженей меньше, что составит экономию, считая по 8 тыс. руб. прогон моста, до трёх миллионов рублей».

Михайловский, защищая этот проект, так аргументировал свое решение:

«На 160-верстом протяжении это единственное место, где Обь, как говорят крестьяне, в трубе. Другими словами, оба берега реки и ложе здесь скалисты. И притом это самое узкое место разлива: у Колывани, где первоначально предполагалось провести линию, разлив реки 12 верст, а здесь 400 сажен».

Существует легенда, что здесь, на одном из участков, инженеры столкнулись с проблемой: чтобы выбрать наиболее короткую траекторию, необходимо было обогнуть либо крупный холм или утес. Михайловский обдумал ситуацию и решил, что дорогу следует прокладывать вдоль одного из подножий холма. Когда его спросили, чем это выбор обусловлен, он ответил, что весь день наблюдал за птицами, за тем, какой дорогой они облетали холм. И понял, что это самый короткий путь, поскольку птицы экономят свои силы. Позже проведенные расчеты, основанные на космической съемке, подтвердили правильность выбранного Михайловским решения.

Строительство моста через Обь потребовало множества рабочих рук, а небольшой поселок, который назывался «Новой деревней», стал быстро расти. В дальнейшем он получил название «Новониколаевский» (в честь императора Николая II). В 1903 году это был уже город Ново-Николаевск, а с 1926 года стал Новосибирском.

III.

Прежде этих описываемых событий существовал вариант строить Транссибирскую магистраль через старинный сибирский город Томск, а изысканиями этого маршрута занимался сам Михайловский. Плюсы были такие: река Томь, через которую пришлось бы строить мост, была значительно уже Оби; рабочих рук в этом городе было с избытком, как и купцов, которые готовы были «вложить» в это предприятие свою щедрую лепту. Но были и «минусы»: Транссибирская магистраль, через которую предстояло переправлять транзитные грузы, увеличивалась, как минимум, на 120-150 верст, что приводило к значительному удорожанию строительства. Кроме того, поворот на Томск был затруднен неблагоприятными условиями местности (болота, леса, пересеченные оврагами и мелкими речками). Поэтому Министерством путей сообщения был утвержден проект, который предполагал проведение магистрали в 85 км южнее Томска, с последующим строительством особой ветки на Томск от станции Тайга.

Михайловский прибыл в Томск в конце июня 1891 года. Приняли его весьма прохладно. Особенно постаралась местная пресса: яростные нападки газет против выводов Михайловского о нецелесообразности прокладки железнодорожной магистрали через их любимый город; никаких встреч, никаких приемов в его честь не последовало.

Покидая Томск, Николай Георгиевич «вздохнул, как человек, вдруг вспомнивший в минуту невзгоды, как за ночью день придет и радость. Эта радость заключалась в том, что я больше не в Томске и, вероятно, никогда больше не увижу его».

…В июле 1892 года Михайловский получил должность заведующего изысканиями на строительстве Казано-Малмыжской железной дороги. В том же году, после литературного дебюта он в качестве беллетриста возобновил свою публицистическую кампанию в печати как специалист-инженер. Его критические заметки по разным проблемам развития в России железнодорожного дела печатались под разными псевдонимами в столичных и провинциальных журналах и газетах. Особо настойчиво он пропагандировал идею строительства дешевых узкоколейных железных дорог.

Но в министерских кругах эта деятельность Михайловского была встречена резко отрицательно и принесла ему прозвище «узкоколейщик». Дело дошло до того, что министр путей сообщения категорически потребовал от Николая Георгиевича прекращения выступлений в печати!..

Не считая возможным подчиниться, Михайловский в 1894 году подал в отставку.

Но, как показало время, без работы он не остался: проводить изыскания строительства железных дорог он получал предложения от Вятского, Волынского, Казанского, Костромского и других земств.

В свободные от работы промежутки времени он вместе с семьей жил в Самаре, где в 1895 году и познакомился с Максимом Горьким.

Литературный дебют.

Рукопись «Несколько лет в деревне», которую доставил в Москву приятель Михайловского, была прочитана в кружке московских писателей на квартире Н.Н. Златовратского. Отзывы были «сочувственными», особенно дал высокую оценку Николай Константинович Михайловский, тезка автора, идейный вождь литераторов народнического движения, который передал эту работу в очень популярный журнал «Русская мысль», а вести переговоры об издании вызвался К.М. Станюкович.

«Сватовство» Константина Михайловича оказалось удачным, и он поспешил сообщить эту добрую весть автору. Станюкович приехал к Михайловскому в деревню в разгар Пасхи, и за душевной беседой поинтересовался, не написал ли он что-нибудь еще?.. Тогда Николай Георгиевич начал читать «Детство Тёмы», Станюкович был в восторге и вызвался быть «крестным отцом» нового литературного таланта и ввести его в писательские круги, что он вскорости и осуществил.

Но Константин Михайлович этим не ограничился, предложив группе московских приятелей-литераторов купить у Л.Е. Оболенского основательно захиревший журнал «Русское богатство», однако для этого необходимо было достать деньги.

Объявили подписку, Николай Георгиевич тоже внес свой пай, заложив имение, и с 1 января 1892 года «Русское богатство» перешло в руки новой редакции, причем официальной издательницей журнала, по воле вкладчиков, была избрана Надежда Валерьевна Михайловская.

В первых трех номерах была напечатана повесть «Детство Тёмы» за подписью «Н. Гарин». Псевдоним придумали они со Станюковичем, по имени сына Михайловского Гарри. Повесть имела успех и у читателей, и у критики. С не меньшим успехом была встречена и книга очерков «Несколько лет в деревне», которая печаталась с марта 1892 года в номерах журнала «Русская мысль», о которой Корней Чуковский сказал: «Читается, как сенсационный роман, у Гарина даже разговоры с приказчиком о навозе волнуют, как любовные сцены».

Таким образом, автор сразу выдвинулся в первые ряды писателей своего времени. Но эта известность никак не «испортила» Михайловского, он, как и прежде, очень трезво и придирчиво оценивал то, что выходило из-под его пера. И самым внимательны слушателем и советчиком была его жена, его Наденька, ей первой читал он свои творения. К примеру, очерк «Вариант», где речь шла о строительстве железной дороги «Кропачево-Златоуст», неудовлетворенный написанным, Николай Георгиевич разорвал в клочки. Но жена собрала их, склеила и отправила рукопись Корнею Ивановичу Чуковскому. Прочтя его, тот сказал: «Так увлекательно писать о работе в России еще не умел ни один беллетрист!». К сожалению, очерк был опубликован уже после кончины писателя…

Но бесконечные разъезды, изыскания, экспедиции оставляли мало времени для творчества, Николай Георгиевич писал в дороге, урывками. Тесная связь с жизнью питала творчество Михайловского, придавая ему неповторимое своеобразие. Значительную часть составляли очерки, ряд художественных зарисовок из окружающей жизни, нередко с публицистическими отступлениями.

Элементы беллетристики, следует заметить, более выражены в рассказах, но и здесь в основе сюжета всегда лежал какой-либо значительный факт.

Несмотря на пристрастие Михайловского к «малому жанру» очерка и рассказа, наибольшую литературную славу принес ему цикл автобиографических повестей, составляющих, по выражению М. Горького, «целую эпопею» – тетралогию: первая часть – «Детство Тёмы» (1892), вторая – повесть «Гимназисты» (1893); третья – «Студенты» (1895), а над четвертой повестью «Инженеры» Михайловский работал с 1898 года до самой своей кончины.

Тетралогия, своеобразный роман о воспитании, которая много раз переиздавалась, и, как пишет критик Д. Мирский, повести Гарина-Михайловского с годами не потеряли своего обаяния, ибо «написаны с большой теплотой, и читатель начинает относиться к персонажам, словно это мальчики, которых он знал всю жизнь».

Гарин-Михайловский и дети.

Главной его любовью были дети. У него было шестеро от Надежды Валерьевны, трое от Веры Садовской и трое приемных (сирот). Всюду его окружали дети, чужие его звали «дядя Ника». Николай Георгиевич любил им делать подарки, устраивать праздники, особенно новогодние елки.

Сочинял сказки на ходу и прекрасно их рассказывал. Кстати, его детские сказки издавались до революции и пользовались большой популярностью.

Разговаривал с детьми Михайловский всегда серьезно, не сюсюкая, на равных. Помятуя свои взаимоотношения с отцом, никогда не наказывал, не унижал, не высмеивал.

Когда скончался А.П. Чехов, Николай Михайлович пишет своему приемному сыну:

«Умер самый чуткий и отзывчивый человек, и, вероятно, самый страдающий человек в России: вероятно, мы даже не можем сейчас понять всю величину и значение потери, какую принесла эта смерть. Что ты думаешь об этом?.. Напиши мне».

Сохранились его письма и к взрослым уже детям. Николай Георгиевич мало виделся с детьми, не навязывал им своих убеждений, но влияние его было огромным. Все они выросли достойными людьми и сделали очень много полезного для Родины.

Строительство узкоколейных железных дорог.

Инженер Михайловский отличался тем, что, веруя в идею, зная, как можно претворить ее в жизнь, он всегда воплощал задуманное.

Пренебрегая запретом Министерства не только строить, но даже и популяризировать узкоколейные дороги, Николай Георгиевич, как идеолог и организатор, начал строительство ответвления железной дороги Самаро-Златоуст, – узкоколейки Кротовско-Сергиевск, что в России было впервые.

История борьбы за воплощение этого проекта в жизнь дала ему богатый материал для написания вскоре очерков «В сутолоке провинциальной жизни».

Строительство железной дороги Кротовско-Сергиевск началось в 1895 году. Михайловский впервые стал руководителем такого большого дела и ввел небывалые до этого порядки, а именно: выборность администрации, коллегиальность в принятии решений, общественный контроль за финансами.

Его административные принципы были изложены в одном из служебных циркуляров:

«Чтобы эта дорога вышла действительно дешевой, необходимо прежде всего, чтобы и мысли не могло быть о каком бы то ни было злоупотреблении… Отстранив от себя денежную часть, я поручил все эти дела комиссии из выбранных лиц, которая во всех своих действиях отчитывается перед учрежденным мною общим собранием всех техников вверенной мне дороги. Я считаю себя вправе требовать и от своих сотрудников, в ведении которых находятся денежные дела, такого же отношения к делу. С этой, главным образом, целью в распоряжение их предоставлен штат молодых людей, студентов, людей вполне надежных, при помощи и участии которых во всех денежных делах является полная возможность как освятить для всех истинное положение данного дела, так и гарантировать лично себя от каких бы то ни было нареканий».

…Строительство дороги было завершено очень быстро, ближайшей зимой, но правление Самаро-Златоустской железной дороги категорически отказалось признать «облегченные условия» в отношении вспомогательных служб, ранее утвержденные в Петербурге всеми инстанциями: предполагалось, например, отказаться от сложного и дорогого станционного штата, а также не строить на переездах сторожевые будки, ограничиваясь предупредительными надписями – «Берегись поезда» и т.д.

В результате, последовало на вновь построенной узкоколейной дороге возвращение к общепринятым эксплуатационным нормам ширококолейных дорог.

Это вызвало громадный перерасход в 240 тыс. рублей против первоначальной сметы и удлинением строительства на целый год. В Министерстве путей сообщения Михайловскому объявили выговор с резолюцией, что он «завалил дело!».

Кругосветное путешествие.

После завершения строительства Кротовско-Сергиевской железной дороги (введена в эксплуатацию в 1897 году), Михайловский решил совершить «для отдохновения» кругосветное путешествие. Однако неожиданно получил от Петербургского географического общества предложение – присоединиться к северокорейской экспедиции А.И. Звегинцова.

Интерес к Корее возник не случайно: эта страна была слабо изучена, а северная ее часть, пограничная с Маньчжурией, долгое время была недоступна для европейских исследователей.

Начиная с XVII века, вся пограничная полоса, с целью прекращения сношений иностранцев с корейским населением была умышленно оставлена без людей и охранялась системой крепостей и кордонов. Почти до конца XIX века, до русской экспедиции Стрельбицкого (1895-1896), даже о вулкане Пектусан, высочайшей горе этой части Восточной Азии, были лишь весьма приблизительные сведения. Ничего не было известно и о крупнейших реках Тумангана, Амноккана и Сунгари. Экспедиции Звегинцова предстояло исследовать сухопутные и водные пути сообщения вдоль северной границы Кореи и далее по восточному побережью Ляодунского полуострова, до Порт-Артура.

I.

Для участия в северокорейской экспедиции Николай Георгиевич пригласил надежных людей, известных ему по работе в изысканиях при строительстве железных дорог: молодого техника Н.Е. Борминского и опытного десятника И.А. Пичникова.

9 июля 1898 года Михайловский и спутники курьерским поездом прибыли из Петербурга в Москву, и в тот же день отправились по Транссибирской магистрали на восток. В то время вся трасса еще не была введена в строй, поэтому до Иркутска они ехали 12 дней, а далее – до Владивостока и Хабаровска пришлось добираться и по воде, и на лошадях по суше, что заняло, в целом, один месяц. Обошлось это недешево: по тысяче рублей с человека, что было в два раза дороже, если бы плыть до Владивостока кружным путем по морю.

Корея, Маньчжурия, Ляодунский полуостров

(сентябрь-октябрь 1898 г.)

Участники экспедиции пароходом из Владивостока добрались до бухты Посьета; затем – на лошадях 12 верст – до Новокиевска, который был начальным пунктом Северокорейской экспедиции. Здесь были организованы две партии: одну возглавлял Михайловский, которая должна была исследовать устье и верховье реки Туманган; район вулкана Пектусан и верховье реки Амноккан. Затем должны идти в Капсан, где планировалось соединиться с партией экспедиции Звегинцова.

Под началом Михайловского, кроме техника Борминского и десятника Пичникова, было три отставных русских солдата, которые хорошо управлялись с оружием.

При партии были переводчики с корейского и китайского: кореец П.Н. Ким, учитель по специальности, и китаец, которого звали Василием Васильевичем.

В дальнейшем Николай Георгиевич время от времени нанимал местных корейцев- проводников. В начале путешествия его партия имела в распоряжении 13 лошадей, 8 верховых и 5 вьючных. Багаж (провиант и вещи) был велик, для чего наняли три арбы с быками.

Неурядицы и проливные дожди задержали выступление из Новокиевска. По берегу залива Посьета экспедиция двинулась к Красному селу – последнему населенному пункту на русской территории.

14 сентября партия Михайловского на пароме переправилась через Туманган. Исследования в устье и нижнего течения этой реки показали полную невозможность судоходства из-за ее маловодности и большого количества мелей. Затем партия кратчайшим путем по корейским территориям поднялась к верховьям Тумангана. Путь по гористой местности с тесными долинами, где часто попадались корейские деревеньки, был весьма утомительным, но 22 сентября партия достигла горы Мусан, а далее – вдоль верхнего течения Тумангана. 28 сентября начались ночные заморозки, и путешественники увидели, наконец, вулкан Пектусан, а на следующий день они обнаружили исток этой реки, который «исчезал в маленьком овраге» около озера Понга. Именно это озеро с прилегающей болотной местностью были поначалу признаны Михайловским истоком реки.

Николай Георгиевич с переводчиком поднялся на вулкан, и был свидетелем выброса вулканических газов. Обходя кратер по периметру, он убедился, что рассказы проводников об озере являются легендой: никакой водный поток из озера не истекал.

На северо-восточном склоне вулкана Михайловский обнаружил два истока некой речки, как выяснилось впоследствии, одного из притоков Сунгари. Он сделал вывод, что вода промыла ход из озера сквозь толщу скал.

В последующие дни были найдены еще три притока Сунгари.

Тем временем сотрудники Михайловского во главе с Борминским спустились в кратер вулкана к озеру с инструментами и разборной лодкой, и засняли контур озера, а, спустив лодку, замерили его глубину, которая оказалась весьма большой уже близ берега.

От Пектусана партия взяла курс на запад от китайской территории, через район притоков Сунгари. Вечером 4 октября они достигли корейский деревни Шанданьон.

7 октября партия вышла к Амноккану, что в девяти верстах от города Маоэшань (Линьцзян). Здесь Михайловский решил отказаться от продолжения путешествия на лошадях и нанял большую лодку с экипажем из четырех китайцев.

Из деревни Таянсхан Николай Георгиевич отправил партии Звегинцова письмо, где объяснил причину изменения маршрута:

«К Вам в Капсан не иду, когда впереди еще такое путешествие (240 верст) на измученных лошадях. Провизия наша вся вышла, питаемся корейской пищей и спим без кроватей и постелей на полу корейских фанз. Мало спим. 9 октября – путешествие вниз по реке. Большую опасность представляли многочисленные перекаты и самый крупный «ревущий водопад».

18 октября путешественники достигли Ыйчжу (корейский город) и здесь простились с Кореей. Несмотря на бедность населения и чудовищную социально-экономическую отсталость страны, Михайловский в своих записках высоко оценивает интеллектуальные и моральные качества корейского народа.

Вечером того же дня был пройден последний участок вниз по Амноккану до китайского порта Сахоу. Далее следовали по восточному побережью до Ляодунского полуострова, что заняло 45 дней, делая в сутки, в среднем, 35,5 км. При этом проводилась маршрутная съемка местности, барометрическая нивелировка, астрономические наблюдения и другие работы, которые послужили основанием для составления подробной карты маршрута. Михайловский вел дневник и технический журнал экспедиции, а также записал примерно 100 корейских сказок, легенд и мифов.

Завершающая фаза путешествия – через США, в Европу

(ноябрь-декабрь 1898 года)

Из Порт-Артура Михайловский отплыл в Шанхай, где провел пять дней, чтобы ознакомиться с жизнью разных частей города, «китайской» и «европейской».

В Шанхае он решил и транспортную проблему, купив билет на океанский пароход «Gaelid». Николай Георгиевич посетил Нагасаки, Иокогаму, где ездил по японской железной дороге, наблюдая из окна вагона японских крестьян «с игрушечными участками, и с поразительной обработкой ими этих участков».

Ему удалось побывать на заводах, в железнодорожных мастерских, и уже как специалист мог убедиться в удивительной настойчивости и самобытной талантливости японских техников и мастеров: как рационально и мудро приспособились они ко всему железнодорожному делу, на какую высокую коммерческую ногу поставили его!..

В опубликованных записках Михайловского о кругосветном путешествии последняя отмеченная им дата – 18 ноября (день отплытия из Иокогамы); затем даты исчезают.

Во время однодневной стоянки на Гавайях, в порту Гонолулу, Николай Георгиевич осмотрел город, посетил местный музей. Конечным пунктом путешествия через Тихий океан был Сан-Франциско, где молодой фрезер, с которым он свел дружбу еще на пароходе, оказал ему содействие в знакомстве с жизнью города. Особый интерес у него вызвало посещение американской фермы, поскольку сам был землевладельцем.

Затем Михайловский пересек на поезде весь североамериканский континент. В Нью-Йорке на английском пароходе «Лузитания» отправился в Англию. Путешествие через Атлантику совпало по времени с обсуждением Фашодского инцидента. Англия и Франция оказались на грани войны. Пассажирами на корабле были, в основном, англичане. Михайловский был вынужден выслушивать их бесконечные разговоры о необходимости войны, о превосходстве англосаксов над всеми другими нациями, о предстоящем переделе мира в их пользу.

«Все это общество, несмотря на то, что между ними были и ученые, и люди пера, производило сильное впечатление самодовольства до пошлости, чем-то обиженных людей. Это были хозяева, ни на одно мгновение не забывающие, что все это, начиная с парохода, кончая последней безделушкой, – их, принадлежит им, и потому им не надо идти ни к кому, и ни у кого ничего не надо просить, – все лучшее в мире у них».

Под тяжелым впечатлением от этих встреч, чтобы больше не слышать «диких воплей» этих, пожелавших крови и смерти людей, Михайловский изменил свой первоначальный план задерживаться в Лондоне. Он пересек Ла-Манш и отправился в Париж, но не задержался и здесь:

«Старый буржуазный строй отживает, и нигде это умирание, разложение так живо не чувствуется, как в Париже».

Итоги кругосветного путешествия

(география, литература, фольклористика)

Научные результаты своих исследований и наблюдений в Корее и Маньчжурии, содержавших ценные географические сведения о мало известных территориях, в особенности в районе Пектусана, Михайловский опубликовал в специальных изданиях: «Отчеты членов осенней экспедиции 1898 года в Северной Корее» и в «Трудах осенней экспедиции 1898 года».

Кроме того, на основе дневниковых заметок была написана им целая книга о путешествии (1901), которая публиковалась сначала в виде отдельных очерков под общим названием «Карандаш с натуры» в девяти номерах научно-популярного журнала «Божий Мир» (1899 год).

За время путешествия Михайловским были записаны около 100 корейских сказок, но одна тетрадь была утеряна в пути, поэтому число сказок сократилось до 64. Впервые они были изданы вместе с первым изданием книги в 1903 году.

Записи Николая Георгиевича оказались замечательным вкладом в корейскую фольклористику. Ранее были изданы лишь две сказки на русском языке, а семь сказок – на английском, которые, кстати, очень высоко оценил А.П. Чехов.

В предисловии автор поясняет, что роль его сводилась лишь к фиксации текста со слов переводчика, однако внимательное прочтение указывает, к примеру, на некую литературную обработку, проделанную писателем:

«Молодой месяц светил в далеком небе. Не темно было, и нежный Скорпион, как бриллиантами горя вокруг месяца своими звездами, все глубже казалось, проникал в синеву темного неба. Мрачно и одиноко стоял белый Пектусан и далеко в небо ушел своей вершиной».

Иногда Михайловский-фольклорист производил сокращения, обусловленные господствующими в то время и вполне им разделяемые представления о приличиях: «Из трех сказок одну, по совершенной ее нецензурности, пришлось не записывать, а в одной пришлось опустить по той же причине несколько сильных и зло-остроумных мест».

Встреча с царской семьей.

Вернувшись в Петербург, Михайловский в столичном обществе стал широко известен не только как литератор, но и как путешественник, и вскоре получил приглашение в царский дворец. Встреча состоялась, но точная дата ее не установлена. Сохранилось лишь два мемуарных свидетельства, записанные по рассказам Михайловского, – А..М. Горького и М.К. Крупиной-Иорданской.

Согласно версии Максима Горького, Николай Георгиевич официально «был приглашен в Аничков дворец к вдовствующей царице». Однако на встрече присутствовали Николай II и его супруга Александра Федоровна в сопровождении придворных дам.

Воспоминания Крупиной-Иорданской (лето 1903 года) более подробны и насыщены деталями. В частности, Михайловский полагал, что царь ждет его для делового доклада, тщательно готовился к встрече и принес во дворец портфель, набитый планами и чертежами исследований. Однако, начав беседу в деловом тоне, он сообразил, что «деловая сторона решительно никого не интересует» и перешел к рассказам о дорожных приключениях.

Но вот, что рассказывал об этой встрече сам Николай Георгиевич:

«Не скрою, я шел к ним очень подтянувшись и даже несколько робея. Личное знакомство с царем ста тридцати миллионов народа – это не совсем обыкновенное знакомство. Невольно подумалось: такой человек должен что-то значить, должен импонировать. И вдруг: сидит симпатичный пехотный офицер, курит, мило улыбается, изредка ставит вопросы, но все не о том, что должно бы интересовать царя, в царствование которого построен великий Сибирский путь, и Россия выезжает на берега Тихого океана, где ее встречают вовсе не друзья и – не радостно. Может быть, я рассуждаю наивно, что царь должен беседовать о таких вопросах с маленьким человеком?.. Тогда же – зачем звать его к себе? А если позвал, то умей отнестись серьезно и не спрашивай, любят ли нас корейцы? Что ответишь?.. И я тоже спросил неудачно: «Вы кого подразумеваете?». Забыл, что меня предупредили – спрашивать я не могу, должен только отвечать. Но ведь как же не спросить, если сам он спрашивает и скупо, и глупо, а дамы молчат? Старая царица удивленно поднимает то одну бровь, то другую. Молодая, рядом с ней, точно компаньонка, сидит в застывшей позе, глаза каменные, лицо обиженное. Внешне она напомнила мне одну девицу, которая, прожив до 34 лет, обиделась на природу за то, что природа навязала женщине обязанность родить детей. А ни детей, ни даже простенького романа у девицы не было. И сходство царицы с нею тоже как-то мешало, стесняло меня. В общем, было очень скучно».

Но верховная власть отблагодарила все-таки путешественников: через несколько дней после встречи Михайловский и Борминский получили уведомление о награждении их орденами.

Однако, согласно воспоминаниям А.М. Горького, своего ордена Николай Георгиевич не получил, по той причине, что был выслан административно из Санкт-Петербурга за то, что вместе с другими литераторами «подписал протест против избиения студентов и публики, демонстрировавшей у Казанского собора» (речь идет о событиях 4 марта 1901 года). Крупина-Иорданская добавляет, что Михайловский был не просто выслан из северной столицы, но еще и «отдан под надзор полиции».

Над ним друзья подсмеивались:

– Ускользнул орден-то, Николай Георгиевич?

– Черт бы их побрал, – возмущался он, – у меня тут серьезное дело, и вот – надо ехать!.. Нет, сообразите, как это глупо! Ты нам не нравишься, поэтому не живи, не работай в нашем городе! Но ведь в другом-то городе я останусь таким же, каков есть!..

Гражданская и общественная позиция писателя.

По свойству своей натуры Михайловский был прирожденным полемистом: «Разве в том дело, чтобы пройти в жизни так, чтобы никого не задеть?.. Не в этом счастье. Задеть, сломать, ломать, чтоб жизнь кипела! Я не боюсь никаких обвинений, но во сто раз больше смерти боюсь бесцветности».

Жизнь в деревне и тесное общение с крестьянами в 1883-1886 годах привели Михайловского к глубокому пониманию проблем деревни и к идеологическому разрыву с народничеством. Он ясно сознавал, что восхваляемая народниками община является реликтом крепостничества и главным тормозом страны. Свои взгляды Михайловский выражал не только в публицистике, но и в художественной форме: рассказ «Волк», где в основе – реальная история, показывающая безысходность положения и гибель талантливого крестьянина, не сумевшего выйти из общины. Одна из главок рассказа – острая сатира на редакцию народнического журнала: главный герой является туда с рукописью, но не встречает там ни сочувствия, ни понимания.

Михайловский всегда высказывал возмущение интеллектуальным убожеством народнической публицистики. После появления в «Русском богатстве» очередной нелепой статьи экономиста-статистика Карышева, который выступал за сохранение общины, Михайловский написал одному из ведущих сотрудников журнала письмо с резкой критикой:

«Ограниченный народник со всем бессилием и слабостью мысли наивен так, что стыдно читать. Не тот путь и не так налаживается эта громадная махина нашей жизни… Пьяная, узкая голова Карышева поймет ли, что дело в обесценивании труда, в связанных руках, в подневольном труде, в той каторге, в которой изнывает Россия?»

В том же году Михайловский обратил внимание на книгу «легального марксиста» П.Б. Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», которая широко обсуждалась публикой в провинции.

В дальнейшем Николай Георгиевич активно сотрудничал с прессой, в той или иной мере причастной к марксизму, а более всего к журналу «Мир Божий».

В 1896 году он стал одним из основателей газеты «Самарский вестник», которая первой приобрела «промарксистскую» направленность. Михайловский всячески поддерживал газету своими материалами, благодаря чему значительно вырос ее тираж.

Некоторое время он сотрудничал и с «Русским богатством», всячески избегая открытого конфликта со своим однофамильцем, который стоял во главе журнала.

Разрыв произошел на почве чисто литературной – после отклонения редакцией драмы Михайловского «Орхидея».

После возвращения из кругосветного путешествия и личного знакомства с американским фермерским хозяйством, взгляды его еще более укрепились:

«Следует признать за крестьянами также право выбирать себе любой вид труда, каким пользуется и пишущий эти строки. В этом только залог успеха, залог прогресса. Все остальное – застой, где нет места живой душе, где тина и горькое не просыпное пьянство все того же раба, с той только разницей, что цепь прикована уже не к барину, а к земле. Но прикован все тем же барином во имя красивых звуков, манящих к себе идеалиста-барина, совершенно не знающего и не желающего постигнуть весь размер проистекающего от этого зла».

Знакомство и общение с Максимом Горьким, который увлекался марксизмом и был знаком с крупнейшими деятелями РСДРП, способствовало радикализации политических взглядов Михайловского. Во время революции 1905 года он уже стоял на политической платформе РСДРП.

По всей видимости, его привлекала активность учения Маркса, и когда при нем говорили о детерминизме марксовой философии экономики, – одно время это было модно – Гарин яростно спорил с оппонентами. «Это – декаденщина! – кричал он. – На земном шаре нельзя построить бесконечной дороги!».

План Маркса восхищал его своей широтой, будущее мира он представлял, как грандиозную коллективную работу, исполняемую всем человечеством, освобожденного от крепких пут классовой государственности.

Последние месяцы на грешной земле…

Вернувшись из Кругосветного путешествия Михайловский обосновался в Санкт-Петербурге. Активно участвовал в литературной и общественной жизни столицы. Входил в редакцию большевистского журнала «Вестник жизни», где сотрудничал вместе с А.В. Луначарским, В.В. Воровским и В.Д. Бонч-Бруевичем.

Давая интервью одному из журналистов С.С. Гусеву, на вопрос: «Вы так мало пишете, почему?» – ответил, невесело усмехнувшись: «Должно быть, потому, что я больше инженер, чем литератор. Инженер, я тоже, кажется, не той специальности, мне нужно было бы строить не по горизонтали, а по вертикальным линиям. Нужно было взяться за архитектуру».

Но работа не ждет – заказы, предложения, он не умел отказывать. Писал статьи, пьесы, пытался закончить последнюю часть тетралогии «Инженеры». Отдыхать он так и не научился, спал по 3-4 часа в сутки.

26 ноября 1906 года Николай Георгиевич собрал друзей, всю ночь говорили, спорили, он страстно хотел создать новый театр. Разошлись под утро.

На следующий день с 9 утра – снова работа; вечером – заседание редакции, где в тот день читался и обсуждался его драматический этюд «Подростки».

Неожиданно Николай Георгиевич почувствовал себя плохо, и он, извинившись, вышел в соседнюю комнату, прилег на диван.

Друзья, обеспокоенные долгим его отсутствием, пошли, чтобы пригласить на прерванное обсуждение, но… Михайловский был недвижим. Вызвали врача, приговор его был безутешен: писатель скончался, от предельного переутомления произошел паралич сердца.

Денег на похороны в семье не хватало, пришлось сбирать по подписке. Похоронили Николая Георгиевича на Литературных мостках Волкова кладбища в Петербурге.

На могиле – надгробие, установленное в 1912 году: писатель сидит на скамье в нише из серого мрамора (скульптор Л.В. Шервуд).

Современники о Николае Георгиевиче Гарине-Михайловском:

Корней Чуковский: «Гарин был невысокого роста, очень подвижный, щеголеватый, красивый; в волосах седина, глаза молодые, быстрые… Всю жизнь он работал инженером-путейцем, но в его шевелюре, в его порывистой, нервной походке, и его необузданных, торопливых, горячих речах всегда чувствовалось то, что называется «широкой натурой» – художник, поэт, чуждый скаредных, корыстных и мелочных мыслей…

Но я не сказал о нем самого важного. Самым важным, мне кажется то, что при всех своих эмоциональных порывах, при всей своей нерасчетливой, безудержной щедрости это был деловитый, деловой человек, человек цифр и фактов, смолоду привыкший ко всякой хозяйственной практике. В этом и заключалось своеобразие его творческой личности; в сочетании высокого строя души с практицизмом. Сочетание редкое, особенно в те далекие времена… Он единственный из современных ему беллетристов был последовательным врагом бесхозяйственности, в которой он видел источник всех наших трагедий.

В своих книгах он часто твердил, что Россия совершенно напрасно живет в такой унизительной бедности, так как она богатейшая в мире страна!

И в русскую деревню, и в русскую промышленность, и в русское железнодорожное дело, и в русский семейный уклад он всмотрелся так же деловито и вдумчиво, – сделал как бы ревизию России 80-х и 90-х годов… Причем, как у всякого практика, цели у него всегда конкретные, четкие, близкие, направленные к устранению какого-нибудь определенного зла: вот это нужно изменить, перестроить, а вот это – уничтожить совсем. И тогда (в этой ограниченной области) жизнь станет разумнее, богаче и радостнее».

Максим Горький: «Он принимал жизнь, как праздник, и бессознательно заботился, чтобы и другие так жизнь принимали. Коллеги и друзья называли его «Божественным Ником». Очень любили его и рабочие, говорили: «Все сделаем, батюшка, только прикажи!».

Как он работал?.. Я видел черновики его книг о Маньчжурии и «Корейские сказки». Это была куча разных бумажных бланков из контор, театральных афиш, хозяйственных книг, исписанных полусловами, «намеками» на буквы.

– Как вы это читаете? – спросил я.

– Ба!.. Очень просто, ведь это мной написано!

И бойко стал читать одну из милых сказок Кореи. Но мне показалось, что читал он не по рукописи, а по памяти.

В его речах всегда было «словам тесно, а мыслям – просторно».

…Изредка в мире нашем являются люди, которых я назвал бы веселыми праведниками. Веселые праведники – люди не очень крупные, а может быть, они кажутся не очень крупными потому, что с точки зрения здравомыслящих, их плохо видно на темном фоне жестоких социальных отношений. Они существуют вопреки здравому смыслу, бытие этих людей совершенно ничем не оправдано, кроме воли быть такими, каковы они есть».

Савва Мамонтов: «Талантлив был, во все стороны талантлив! Даже инженерную тужурку свою носил талантливо», – не уставал повторять он. А Мамонтов чувствовал талант людей, всю жизнь находясь в их окружении, таких как Ф. Шаляпин, Врубель, В. Васнецов. И не только этих поставил на ноги, но и щедро помогал другим, талантливым, но мало приспособленным к тяготам жизни.

Из воспоминаний одного из сотрудников (предположительно Борминского – ред.): «Чувство местности у Николая Георгиевича было удивительным. Продираясь на лошади по тайге, утопая в болотах, он будто с птичьего полета безошибочно выбирал наиболее выгодное направление. А строит он, как волшебник: «Про меня говорят, что я чудеса делаю, и смотрят на меня большими глазами, а мне смешно. Так мало надо, чтобы все это делать. Побольше добросовестности, энергии, предприимчивости, и эти с виду горы расступятся и обнаружат свои тайные, никому не видимые, ни на каких картах не обозначенные ходы и проходы, пользуясь которыми, можно удешевлять и сокращать значительно линию».

Гарина-Михайловского называли не иначе, как «Рыцарь железных дорог», что было вполне справедливо, к сожалению, кому первому пришло в голову это почетное звание, неизвестно…

ПАМЯТЬ

Санкт-Петербург: На здании Московский проспект, 9 установлена мемориальная доска: «Здесь учился писатель-демократ Гарин-Михайловский Николай Георгиевич, крупный инженер-строитель Транссибирской магистрали».

Новосибирск: В честь Гарина-Михайловского названа площадь перед вокзалом Новосибирск-Главный.

Челябинск: Дорога от Самары в Челябинск (более 1000 км) строилась 6 лет, первый поезд прибыл в Челябинск в 1892 году. В честь Гарина-Михайловского, названа улица, а также – на здании вокзала в 1972 году установлена мемориальная доска с его именем.

Самарская область: в честь Н.Г. Гарина-Михайловского названы:

– улица в поселке Серноводск Сергиевского района;

– в марте 2013 года установлена мемориальная доска в поселке Сургут Сергиевского района Симбирской области;

– 8 сентября 2022 года в Самаре на углу улиц Ленинской и Рабочей установлена скульптурная композиция «Тёма и Жучка», посвященная 170-летию со дня рождения писателя; объект размещен рядом с домом, где он жил в конце XIX века;

Крым: на трассе Ялта-Севастополь на скале установлен мемориальный знак в память о работе Гарина-Михайловского с надписью: «При строительстве автомобильной дороги через Ласпинский перевал использовались изыскания, которые впервые в 1903-1904 годах осуществил Гарин-Михайловский, инженер-строитель, известный русский писатель» (в 2010 году знак был демонтирован).

– скала Гарина-Михайловского в Ласпинском горно-приморском амфитеатре Южнобережья; скала названа в 1980-е годы членами Крымского отдела Украинского географического общества в честь исследователя Крыма Н.Г. Гарина-Михайловского, геодезиста, проектировавшего южнобережное шоссе. На скале – мемориальная доска с барельефом и надписью в его память.

В Литературе:

– советский писатель В. А. Чивилихин, по архивным материалам написал книгу «Дорога», где на примере жизни Гарина-Михайловского автор изображает русскую действительность конца XIX века. Острые, злободневные рассуждения о русском характере, о развитии государства и служении главного героя во славу России;

– писательница Л. Н. Тынынова в 1974 году написала книгу «Неукротимый Гарин», посвященную детям, когда человек находится в процессе активного личного становления;

– А.В. Никульков. «Гарин-Михайловский. Современник из прошлого века».

Экранизации:

– «Детство Темы» – полнометражный фильм, 1991 г.

– «Как Ниночка царицей стала» – мультфильм-короткометражка, 1990 г.

– «Чепон» (по мотивам корейских сказок) – мультфильм, 2007 г.

Римма Кошурникова