Пословицы у нас всегда до боли верные, из жизни, крепко сидит это в нашем сердобольном народе. Глянешь, молодые по-другому разговаривают, до боли много иностранных слов произносят, но нет-нет, а пословицу про переезд или ещё какую услышишь, не население, как любят говорить политики, а именно народ, стало быть жив ишшо, не след нам терять родное, кондовое, не след…

Жена Ира сказала, что надо переезжать в мамину квартиру. Мамы нет на белом, Божием свете уже два года, забрал Ковид. Сопротивлялся все эти два года. Вроде девятиэтажный дом, квартира на пятом этаже, мусоропровод на лестничной площадке, а я жил больше двадцати лет в старой деревяшке, восьмиквартирного двухэтажного дома, с самого начала Братска их построили. До этого во времянке жили, помню, чтобы зимою жене постираться, надо было навозить алюминиевых фляг штук пять, шесть. Колонка была далеко, сделал на заводе большие санки и вперёд, по дороге чего только, бывало, не передумаешь. Начинал я свою жизнь в холодном бараке, жили там с мамой почти пятнадцать лет, дали бы давно маме квартиру, но с другого конца квартала наши бараки стояли, а сносить стали с противоположного края. Если бы мама потребовала себе квартиру, то давно бы получила, работала почти с начала строительства Братска, и те, кто пришёл на железобетонный завод намного позже её уже давно жили в новеньких квартирах. Пожили мы с мамой в двухкомнатной квартире немного, родился старший сын Витя, мамочка моя ему всё книгу сказок читала «Чудо чудное», а он всерьёз боялся страшной картинке на книге, и в самом деле редакторы перестарались. Молодым хочется жить отдельно, потому переехали жить во времянку, а потом скопили на старенькую деревяшку, шибко радовались, помню, ванна, туалет, вода, после житья во времянке это без преувеличения житейское чудо…

Ира твердила, что на небесах мама будет рада, что мы переедем в мамину квартиру, что младшему сыну хочется жить самостоятельно. Наконец я сдался, но это было, мягко говоря, не просто, сколько молитв здесь было мною прочитано, написано сказок, рассказов, книг, здесь я получил первое тогда письмо из Вологды от Ольги Сергеевны Беловой, затем книгу «Час шестый» с автографом Василия Ивановича Белова, отсюда ехал на долгожданную встречу с народным артистом Александром Яковлевичем Михайловым, храм рядом. Потом вдруг понял, но не идти же сыну жить во времянку, на инженера-строителя Серёжка выучился, работает, старается, строит огромный завод. С самого утра собрались друзья сына, они все до того разные, у всех дела, но вот пришли помочь другу. Сижу на улице, присматриваю за вещами, выкидываем много чего, и если бы не переезд, думаю так и лежали бы жизненные вещевые накопления. Глядя на мусорку, вспоминаю, как много было лет двадцать и более назад бомжей, девяностые, они бы эту кучу вещей махом бы разворошили, теперь нет, лежат себе и лежат, и те бомжи давно лежат на погосте, постарались продавцы «Трои» и «Боярышника», жизненная надсада от мыслей таких, надо бы дать подмогу мыслям, постараться отвлечься от грустного, иначе снова таблетки пить. Вспомнился мой рассказ «Чучунечка», который читают по Новосибирскому радио «Логос», его можно легко найти в интернете, там муж говорит жене: «Радость человеку нужна. А ежели нет радости, то, думаю, надобно выдумать её. Вот хоть что со мною делай, выдумать и всё. А тут, вишь, мы с тобой любим друг дружку, дочка на Божий свет появилась. Чудно всё на белом свете деется, ей-богу, чудно».

Переезд – это стресс, да ещё какой, бывало и умирали люди от этого, потому я ныне, впрочем как и всегда, дорогой мой читатель, на исповеди перед тобой. Наш народный хор «Русское поле», доверил мне выступить солистом, и вместе с дорогими для меня ветеранами труда исполнить песню Геннадия Заволокина «По млечному пути». Сижу, присматривая за вещами, моя Ира ими очень дорожит, учу текст песни. В который уж раз в жизни поражаясь словам Геннадия Заволокина: «Сегодня светлой будет ночь. Но ни водой, ни хлебом, ничем я не смогу помочь идущим звёздным небом. Я только песню им пошлю, как голубя навстречу. И в ней скажу, что всех люблю и помнить буду вечно». Наша народная глубина мысли всегда потрясала мне нутро, сижу, а слёзы сами льются из глаз. В деревяшках ныне мало народу живёт, страх как много померло первостроителей, потому народу ходит мало, вынесенные из дома мебель, вещи, никому не интересны, и почти никто не видит моих слёз, а хоть бы и увидели, мы на своей земле живём.

И ветераны Великой Отечественной войны встают перед глазами. Иван Иванович Исаков прошёл всю войну простым солдатом, имел медаль «За отвагу», лучше приведу, что он сам говорил: «Уже вечерело, когда меня и ещё трех сослуживцев вызвали в землянку начальника разведки. «Знакомьтесь, товарищи, – разведчик кивнул на человека в штатском (плащ, в руке кепка). – Ваша задача – проводить его за линию фронта». За полночь выдвинулись. Я знал только один участок, не пристреленный немцами, – низинка, ручеёк. Там и прошли не замечено, а на обратном пути столкнулись с немцами – около 11 отрядов, человек по тридцать в каждом. Залегли, едва сдерживая дыхание, и вдруг – вот удача: двое на шоссе – санинструктор и бедолага-фриц, стёрший ногу. Берём их. Ротный на радостях, что привели двух «языков», пообещал всех четверых представить к ордену «Красной звезды», но получили медали. «Нет, ребята, я не гордый, не заглядывая вдаль, так скажу: «Зачем мне орден – я согласен на медаль»»…

Орден «Красной звезды» Исаков получит в мае 1945-го в Померании, когда один возьмёт сразу трёх «языков»… В Братске Ивана Ивановича любили за совестливую душу. Как-то его спросили: «Где работаешь»? «На БАМе», – не задумываясь, ответил ветеран.  – «Как на БАМЕ, ведь он уже построен?» – «Для кого-то построен, а для нас всё строится. БАМ – это больница, аптека, магазин».

Работал Иван Иванович в пятнадцатой школе директором, и на днях школе присвоили имя фронтовика. Помню, при жизни он задавал власть имущим вопрос: «Почему у нас в Братске нет на параде Победы знамён с именами Невского, Донского, Суворова, Нахимова, Ушакова?» Высокие начальники молчали, не знали, что сказать на воистину праведный вопрос. Руководил школой как солдат, прошедший самое страшное за всю историю человечества горнило войны. Эта закалка помогала выбивать квартиры для учителей, да разве мало дел у директора школы, создал прекрасный музей истории. Когда стал совсем старенький, похоронил жену, ходил в клуб на наши концерты, сядет скромно, а все на него с огромным уважением смотрят, а как иначе, скольких детей на праведный путь по жизни определил, скольких от тюрьмы уберёг, Господи, как же это всё важно.

Школа №15 в жилом районе Гидростроитель удостоилась чести носить имя Ивана Ивановича Исакова! Герой, ветеран ВОВ, учитель истории, создал в школе музей, который и по сей день находится в школе, затем десять лет был директором школы №15…

В голове снова первый куплет песни: «На звёзды млечного пути не зря смотрю я часто. Не потому, что я найти по ним мечтаю счастье. А потому, что вижу там, на том пути на млечном, всех тех, кто ныне дорог нам, хотя ушёл навечно». Слова Геннадия Заволокина тревожили душу, ребята потихоньку вытаскивали вещи, затем грузили, и увозили частями на моё новое место жительства, родной до боли сорок пятый квартал. Там когда-то стояли холодные бараки, там я родился.

Вспомнился Ветеран Великой Отечественной Александр Ильич Торченюк, родился девятого мая, прошёл всю войну. Теперь его изображение висит на всю стену девятиэтажного дома. Александр Ильич был оптимистом по жизни, всегда с улыбкой на лице. Во время Ковида, к его девятиэтажному дому девятого мая подъехала машина, и артисты в честь его одного дали душевный концерт. И я всех их знал, мы пели в одном хоре «Ветеран», я не был ветераном, но меня любезно пригласили, теперь это очень дорого для памяти.

Михаил Афанасьевич Рыбкин – ветеран города Братска, участник Великой Отечественной войны. Его произведение «Не забыть, не разлюбить» – своеобразный итог раздумий о судьбе великой страны через историю одной семьи. Изданная небольшим тиражом на средства автора она вызвала искренний читательский интерес. Михаил Афанасьевич Рыбкин являлся участником народного хора «Русское поле», и на одном из наших выступлений работники клуба «Транспортный строитель» дают нам задание: свернуть шинель, как это делали солдаты на войне в летний период. Многие, конечно же, видели это в старых фильмах. Идёт солдат, а на нём словно спасательный круг надет. Так вот, стоит нас несколько мужиков, и никто не знает, что делать, смущаемся, конечно. Что же мы за защитники? Михаил Афанасьевич и то не с первой попытки вспомнил этот солдатский навык. Нет, это действительно был человек очень совестливый. Никогда (хоть и прошёл жуткое горнило адской войны) ни на кого не повышал голос. Спустя годы, я просто понимаю, что он лечил нас своею добротой. Открываю его замечательную книгу и читаю обращение к читателю: «Я столько раз спрашивал себя – а надо ли об этом писать? И – зачем? Ведь это личное. Но… разве не из таких же, как моя, жизней соткана наша родина? И не в них ли содержится ответ на волнующий человечество вопрос: почему мы победили во Второй мировой войне?» В этой уникальной книге Михаил Афанасьевич описывает детство, войну и послевоенную жизнь: «Деревня моя Степново, как и многие сибирские островные, была небольшой – 35-38 дворов. От дедушки, Алексея Григорьевича, тяти, досталось мне в наследство два дробовых ружья – восьмого калибра и тридцать второго (заряжались через ствол, шомполами, уплотнялись пыжи в стволе, были они с наружным бойком под пистон, по которому при спуске курка бил во время стрельбы затвор). Порох в стволе воспламенялся, и затем, следом мгновенный выстрел по цели»… И такие, описываемые им, познания были у Михаила Афанасьевича в десятилетнем возрасте. Я помню, задал ему вопрос: «Не потому ли немец проиграл сражение под Москвой, что такие вот сибирские молодцы там сражались?». Он, лишь слегка улыбнувшись, ответил: «Страшно там было, когда вернулся весной домой, Ангара уж трогалась. Бегу по ней, маму хотел обнять. А ведь запросто и погибнуть мог». Заболела у нас в хоре солистка Екатерина Сизова, приношу ей книгу Михаила Рыбкина, а она в ответ улыбается: «Надо же, Миша о земляках наших написал». Прошло несколько лет, как ушёл из земной жизни солдат. Захожу в правобережный совет ветеранов и вижу на почётном месте книгу Михаила Афанасьевича Рыбкина, и радуюсь, что люди её читают.

Будь то город, село, деревня нашей навеки любимой, многонациональной России, ветераны оставили о себе добрую память, их активная послевоенная жизнь помогала нам ещё сильнее любить нашу Отчизну. Бывало, смотришь, махонькая деревенька, дворов тридцать, а памятник погибшим в Великой Отечественной огромных размеров стоит, всегда, когда встречал такое, подходил, молился и кланялся…

«Переезд равен двум пожарам», действительно при таких делах много жизненной суеты, огорчало, что ничем кроме шуточной охраны помочь не могу, после серьёзной операции поднимать ничего нельзя, но вырастили, слава Богу, с Ирой двоих сыновей, их время пришло работать. Дело шло, а я продолжал вспоминать. Книга Александра Ивановича Сальникова «Друг мой песня». Познакомились мы с ним на одном из смотров художественной самодеятельности завода отопительного оборудования и как-то сразу сдружились. Да, по-другому и быть не могло, он ведь всем открыт был. Десятки совместных концертов, он подыгрывал на аккордеоне очень многим нашим заводским артистам, сочинял свои песни и замечательно пел их под гитару. Выступал на различных городских песенных конкурсах, много раз был победителем. Знал Александр Иванович, что двоих сыновей поднимаю, а были девяностые, так где бы ни встретил меня, зазывал попить чаю, детям конфет давал, да и что скрывать, сто граммов наливал. Однажды на одной из таких встреч старый солдат рассказал мне, как он ехал в автобусе и услышал разговор молодых людей, что, дескать, если бы фашисты нас победили, то мы бы давно настоящее Баварское пиво пили. Он заплакал и вышел на первой же остановке, пришёл домой и написал песню «Ветераны». От расстроенных чувств были приведены такие строчки: «Пусть заглохнут горлопаны. Ведь заслуженно награды нам даны». Пишу вот рассказ, а в голове голос фронтовика «Старички золотые, выше чёлки седые, песни ваших лет ещё споём. Вы войною все больные, и пусть знают деловые, всем смертям назло мы поживём». Так как человек он был отходчивый, то в скорости переделал слова и показал их. Я долго уговаривал его не переделывать этих строчек. В памяти почему-то всплывал фильм Михаила Рома «Обыкновенный фашизм». Фильм начинался с того, как из человеческой кожи делали перчатки. Но не уговорил, привожу припев этой песни: «Ветераны, ветераны, пусть не ноют ваши раны, иногда чтоб вместе встретиться могли. Удостоенные славы живут скромно ветераны. И заслуженно награды вам даны. Удостоенные славы, чем гордятся ветераны? Вы от ига нашу Родину спасли». А вскоре появилась и книга песен и нот на слова песен. В его песнях отображена не только военная тематика, но и разворованный ныне завод отопительного оборудования: «И пусть знают «деловые», всем смертям назло мы поживём», и рыбалка, дача, любовь.

Приведу немного боевой путь друга. 1943 год. Александр, только что окончив водительские курсы, пригнал две полуторки из Горького в Москву и был направлен в 309-й миномётный полк «Катюш», сформированный на базе 302-го полка, почти полностью разбитого на Калининском направлении, – осталась одна машина и несколько солдат. Новоиспечённый полк бросили в самое пекло – под Прохоровку, и всё бы обошлось, если бы после кратковременного отхода советских войск на территории, оккупированной врагом, не оказался по какой-то нелепости склад с боеприпасами для «Катюш». Поднялась паника: секретное оружие в тылу врага! Вывести боеприпасы из-под носа у немцев поручили водителям-комсомольцам, среди которых оказался и Сальников. Дорога была знакомой – по ней отступали. Но это была уже другая дорога: из-за трупов невозможно было проехать и приходилось оттаскивать мёртвых к обочине. Немцы, русские. Лошади. То тут, то там встречались предупредительные надписи «Minen», и другой дороги не было. До склада, тем не менее, доехали незаметно, без приключений и приступили к погрузке. Обратный путь, как ни странно, был не менее тернист – дорога снова была усыпана трупами и железом, будто убиенные, очнувшись, сползлись с обочин…

Несколько лет назад восемнадцатого апреля в центральной городской библиотеке проходил городской конкурс песни «Братская лира». Были различные направления, звучала и Афганская тема. Но победителем признали песню Александра Ивановича Сальникова «Ветераны», песня была исполнена мной, помогал музыкант Павел Казаков. В один из осенних дней не стало дорогого мне человека, на этом конкурсе я плача шептал: «Вот и ещё одна твоя победа, друг».

Однажды накануне Девятого мая наш хор пригласили выступать в концертный зал Братск-АРТ. На сцену выходит музыкант в прошлом, участник нашего коллектива Герман Тимофеевич Иванов, подходит к пианино и играет «Чардаш» Монти. Восемьдесят пять лет было ветерану. Знал я и то, что у него были очень больные пальцы, но отлично отыграл старый солдат, и тут от слёз не спрячешься, ежели душа имеется.

Не у каждого из тех, кто ушёл, осталась своя книга, но те ветераны, кого я знал, были настолько замечательные люди, что мне до сих пор кажется: они живы. Захожу в совет ветеранов и удивляюсь, почему мне навстречу не выходит немного сутуловатый, но с крепким рукопожатием Герман Тимофеевич Иванов, всегда одетый так, словно через минуту ему выступать за концертным роялем. Ему было 84, а он заведовал в Центре ветеранов жилищно-бытовой комиссией и, не получая за это ни копейки, с утра до вечера был занят делёжкой тех малых материальных благ, что иногда доставались старикам от власти. Иногда он жаловался мне, что устал от человеческих слабостей – жадности, скаредности, лжи. Всю жизнь обучал детей музыке, а на старость лет пришлось делить, кроить, выгадывать. Не для себя – для других, но от этого не легче. – Зачем людям золото? – сам себя спрашивал Герман Тимофеевич. – Мне вот даром не надо. Никогда ничего не просил. Работал в музыкальной школе – дали квартиру в деревянном двухэтажном доме, и был рад. Потом директор говорит: «Пиши заявление на новую квартиру». – «Зачем?». Но заставил-таки написать – дали квартиру в девятиэтажном доме. Сейчас меня снова заставляют писать заявление – на расширение жилплощади… Однажды накануне 9-го мая наших ветеранов пригласили выступить в концертном зале Братск-АРТа. Герман Тимофеевич тогда сетовал: – Руки уже не те… Память ещё хорошая, по нотам, как прежде, могу играть, хоть и плохо вижу, а вот пальцы не бегают. Один раз придавило их дверью в гараже, второй раз шёл на дачу, упал – и снова повредил их… Промолчал, что во время войны был механиком-водителем танка Т-34, а его рычагам требовались крепкие пальцы. Василий Александрович Скробот, тогда председатель Правобережного Совета ветеранов и инициатор всех «песенных» начинаний, посмотрел перед началом конкурса на руки Германа Тимофеевича и засомневался: да разве можно с такими руками играть? Но, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов. И вот Герман Тимофеевич, профессиональный музыкант в прошлом, немного шаркая туфлями, подходит к пианино, вытягивает свои побитые пальцы и происходит чудо – «Чардаш» Монти. Когда Герман Тимофеевич спустился со сцены (зал рукоплескал), то заметил, что Скробот, сидевший в первых рядах, вытирает глаза платочком: «Я подхожу, а он плачет». – Я и не представлял, что ты так играешь. Так…

Следующим вышел на сцену Иван Иванович Исаков, и хоть об этом не было заявлено, выразительно, с душой, наизусть прочитал «Василия Тёркина». Зал долго аплодировал ровеснику Германа Тимофеевича. Любили Ивана Ивановича люди правого берега за его совестливую душу. Ещё один участник нашего хора писатель Василий Александрович Скробот приехал на выступление в болезненном состоянии, так уж воспитано старшее поколение, главное – не подвести товарищей. И за кулисами, пока Иван Иванович читал «Тёркина», рассказал мне, что этот удивительный человек читал опять же наизусть прямо в совете ветеранов им «Мцыри». Затем было наше совместное выступление, исполнялись две песни «Вася Василёк» и вторая авторская на слова Василия Александровича Скробота «Мы ветераны». Музыку к этой песне написал Александр Васильевич Корсанов. Не удержусь, приведу четверостишие из этой песни, правда, Василий Александрович потом переделал, и со сцены звучали другие слова, но мне больше легли на душу те, первые: «Всё реже собираемся мы вместе. Ведь, как-никак, но мы фронтовики. Поговорим и выпьем грамм по двести. За Братск, за то, что мы Сибиряки». После выступления ветеранам подарили по гвоздичке. Едем в автобусе, а они бережно держат по цветку в руках и совсем нешуточно переживают, что до правого берега реки Ангары ещё так далеко, а их дорогому цветку нужна вода.

После публикации в газете «Сибирский Характер» статьи моего друга, журналиста Сергея Маслакова о ветеране Великой Отечественной войны Екатерине Александровне Батмановой прошло тогда совсем не много времени. Была она очень маленького роста, в аккурат на День Победы мы с ней подошли к обелиску, чтобы возложить цветы. Вдруг к нам подходит женщина средних лет с внучкой и говорит, что читала о ней. А внучка подарила ветерану огромного размера шар, я было хотел распрощаться с Екатериной Александровной, ведь она собиралась идти выпить сто грамм фронтовых в большой палатке и покушать каши. Помню, так и сказал, что мне не положено. Вот фронтовики! Вот характер! Она, эта маленькая бабушка, крепко берёт меня под руки и говорит: «Да, что ты, Толик, пошли вместе, мне ведь скучно одной». Знал я, что Екатерина Александровна не так давно похоронила мужа, и, конечно же, пошёл с ней и после солдатской каши и фронтовых ста грамм, провожая её на остановку, запомнил её улыбку и большой этот шарик в руках. А шарик оказался таким, что не вошёл в двери автобуса, и дорогая моя Александровна тут же подарила его рядом стоящему ребёнку. Запомнился её рассказ о наркоманах: «Я, Толик, войну прошла, а тут живу в деревяшке, гляжу, рядом дом, туда молодёжь валом валит, а рядом, главное, милицейский Уазик стоит, сказали мне соседи, что эти милиционеры покрывают наркоторговцев. Я подошла к милиционерам, сидят молодые, холеные, говорю: «Сволочи вы! Всё равно ведь подыхать и вам придётся, я Родину защищала, мне почёт и уважение от государства, и от людей, потому не так страшно помирать, а вы как потом будете жить, ведь и из-за вас гибнет молодёжь». Хотела взять камень, да хотя бы в Уазике стекло им разбить, но камня поблизости не было, а было бы дома оружие, застрелила бы их, рука не дрогнула. Прогнали они меня, иди, говорят, бабка, а то всякое может быть. Соседи боялись за меня, думали наркоманы придут и прибьют меня, а и пусть, пожила». Не ведали, да и не хотят ведать, эти кто её пугал, что пережила простая русская женщина: «Раненые на подвесных койках стонут, корчатся. Под Киевом, Дарницу ещё не проехали, шесть «Мессершмиттов» налетели. Хочется бежать, но куда – раненых не бросишь, с ними погибай – таков закон. Бомбы словно в ушах взрываются, выкинули «зажигалки» – иголки собирай, светло, как в аду. Паровоз потянул куда-то на запасные пути. Полковник – взяли под Киевом – с полки ноги свесил и что-то орёт. Катя, Маша и санитар (пятидесятилетний мужик) ухватили его под ручки – хоть привязывай. У полковника полчерепа нет, ближе к темени – пластиглазовая вставка, видно, как мозг шевелится, и «водичка» бежит по нему… В обычное время полковник спокойный, но нет-нет и накатит. В 13-ом вагоне – это её вагон – лежит Нина-лётчица. Без ног. Отец у неё генерал, мама – полковник медицинской службы, но Нинка домой не хочет: – Зачем? Разве я встречу парня? Катя ночью проснулась – лётчицы нет. Побежала в тамбур. Нинка уже дверь открыла и вот-вот выбросится в степь. Катя её схватила: – Дура, что ты делаешь!.. И парня, может, найдёшь, и дети будут. Знаешь, сколько таких, – полфронта». А вот выписка из служебной характеристики Екатерины Александровны: «За время нахождения на службе в ВСП (военно-санитарный поезд) №338 вполне оправдала доверие… Вагон с тяжелоранеными, обслуживаемый ею, всегда находился в образцовом порядке… Отличалась исключительно чутким, умелым подходом к раненым. За отличную работу девять раз отмечалась благодарностью в приказе… Имела тяжёлую контузию и лёгкое ранение…»

Бывало раньше, что я частенько заходил в совет ветеранов и наблюдал там такую картину: все заняты своим делом, потому как там работа не из лёгких. Заходит Екатерина Александровна Батманова и приносит с собою целую большую кастрюлю горячих домашних пельменей либо мантов. И всех созывает отобедать. Была назначена репетиция нашего хора, и Екатерина Александровна видя, что вот-вот автобус уедет, побежала за ним, в автобус-то она успела, но на улице стоял мороз, сильно запыхалась, ветераны ответственные люди по жизни, как же, на репетицию опоздать. Она не опоздала, но после этой пробежки по морозу было воспаление лёгких, и фронтовички не стало. Помню долго стояли на погосте, люди говорили и говорили о ней, больно писать, но чую – надо…

Помню, был такой дорогой для меня человек Ящук Дмитрий Аксентьевич, прошёл всю войну, он очень хорошо ко мне относился, но поразил до глубины души рассказ о нём его дочери Нины: «Понимаешь Анатолий! Папка-то мой чё удумал! Мы огород свой бросили, моей и отца пенсии хватает на жизнь, но главное, конечно, здоровье почти закончилось. Так гляжу, отец каждое утро поднимается и идёт куда-то. А потом соседи по огороду мне говорят, сначала не поняли, зачем Аксентьевич траву на своём брошенном огороде полет. Видим, старый, немощный же, подошли, спросили, а от ответа слёзы на глаза навернулись, он, оказывается, полол траву, чтобы сорняки на наш огород не лезли».

Иван Иванович Исаков, Александр Иванович Сальников, Екатерина Александровна Батманова, Ящук Дмитрий Аксентьевич, Торченюк Александр Ильич, Герман Тимофеевич Иванов…

В смерть трудно поверить. Как это возможно: вчера человек ходил, смеялся, переживал за что-то, а сегодня его нет – ни его шагов, ни смеха, ни чувств? И, слава Богу, что один человек придумал такую штуку, как книга, а другой не поленился и написал её, обессмертив свои шаги, смех и переживания.

Их уже нет в живых, но они в памяти, и я всегда молил Бога, чтобы послал на моём пути добрых людей и чтобы у нас получилось сделать что-то хорошее, Господь услышал меня…

Вещи почти все перевезли в мамину квартиру, осталось совсем немного, грузовичок по перевозке оказался маленьким, вот и пришлось два раза возить, сижу на стульчике прямо на улице, гляжу на оставшиеся полки, прихожую, ещё что-то, но скоро и их увезут. Раз коллектив доверил исполнить песню Геннадия Заволокина, бережно отношусь к каждому слову великой песни, надо всё осмыслить, прочувствовать, иначе нет смысла выходить на сцену, зрители-то кто, земляки родные, тут не только ответственность, тут если душа будет равнодушной, лучше не петь, слава Богу, такого не было. Снова тихо произношу слова:

Я вижу матери лицо,

Оно в сеянии лунном,

Я вижу деда своего,

На том пути, на трудном.

 

В строю поротно там и тут,

Погибшие солдаты,

А жницы письма принесут,

Взращённые когда-то…

Я уже писал о том, что каждый русский продолжает Россию, все народы населяющие нашу огромную многонациональную страну продолжают Россию. Вдумываюсь в слова Геннадия Заволокина, плачу, нет, это не слабость, надобны эти слёзы нутру моему грешному нынче. Там в маминой квартире, где будем жить с женой моей любезной, любимой навеки Ириной, будет всё напоминать о мамочке, пошли Господь силы, выдержать душевную надсаду…

Живу в маминой квартире уже три месяца, молюсь на том же месте, где молилась мамочка. Смотрю на Осиновскую сопку. Только грусть подкрадётся, вдруг начинаю напевать какую-нибудь старинную пеню, ловлю себя на мысли, что эти песни пела моя мама, значит так, мамочка, спасаешь меня. Выхожу на улицу, здесь народу много живёт, непривычно, песню Геннадия Заволокина исполнил на Рождество, зал на триста мест был полон, люди долго аплодировали, хочется надеяться, что оправдал доверие хора. Теперь как накопится мусор, иду к мусоропроводу, который совсем рядом, там в деревяшках надо было идти на улицу, и не близко. Сосед дядя Ваня говорит, что привыкну жить здесь, на старом месте жительства тоже сосед дядя Ваня. Недавно ехал на репетицию, встретил хорошую знакомую Валентину Александровну Петрову, она раньше работала библиотекарем, много мне помогала, теперь она ехала в то место, где они плетут защитные сети для наших воинов, и ещё этот воистину светлый человек сказал мне, что сшила своими руками пять мужских трусов, сказав, что там на фронте сгодятся, как тут не прослезиться. Сыновья мои трудятся на вахтах Сибири и севера, строят мосты, заводы, дороги, катастрофически мало ныне вообще инженеров-строителей, огромная ответственность на них, мы с женою шибко переживаем, а как иначе. Я хожу теперь к Серёжке, поливаю цветочки. После поливки иду к храму, ныне батюшка Георгий снова живых овечек привёз на Рождество, и люди с радостью кормят их, а детишки-то как рады. Спрашивают родителей, бабушек, почему на Рождество овечек привезли в храм, отвечают младым чадушкам, Христос-де в хлеву родился. Я благодаря таким придумкам отца Георгия написал рассказ «Егоркина радость», его можно найти в поисковике, набрав «Радио Логос, рассказ Егоркина радость». Вот и праздник Крещения, утром иду ко храму, темно, в школах свет, в детских садиках свет, и так тихо-тихо, детишки, наверно, уж кашу трескают. В храме дорогие сердцу лица, бабушка Тамара говорит мне: «Во, Толик! Сегодня ночью упала с дивана, и всё отказало, даже пальцем пошевелить не могу, страшно и больно, лежу на полу, холодно, Сашу будить не хочу, тоже плохо спит. Молюсь, и вот Саша просыпается, помог мне снова лечь, маленько поругал меня, что не стала его будить. И вот молюсь, и стала снова тело чувствовать, видишь, даже до храма дошла. Обнимаю дорогого человека, об этих двух удивительных людях написал рассказ «С чернильницей в руках на босу ногу», но это уже другая история. Написалось на днях стихотворение:

Утро! Сибирское! Наше чудесное!

В школах, домах, огоньки.

Крещение, ныне, небесное.

Спешу я во храм по-людски.

 

Тихо в посёлке, тихо и в садиках.

Кушают кашу мальцы.

Свет в ярких квадратиках.

Подъезды, машины, жильцы.

 

В храме старушки, до боли родные.

Всё расскажу, обниму.

Ножки ваши больные.

Добрые взгляды пойму.

 

Молимся мы, чтобы мир наступил.

Воины! Вернитесь живыми!

Бог! Жизни хранил!

Ко Кресту припадаем седые.

 

С водичкой крещенской из храма.

И хлеб в магазине купил.

Лежит на погосте мама.

Дома снова молитвы творил.

Дни идут привычным чередом, Ира на работе, я дома кухарю, в столе отыскиваю сушёную петрушку с укропом, на застеклённой лоджии – три мешочка сахарку, каждый по три килограмма, в железном бачке крупы. Мамочка уж два года покоиться на погосте. А вот такие чудесные подарки от неё, труженицы сердешной. Мама родилась на Рождество, ездили в этот день на могилку. Боже! Сколько воинов наших полегло… И день, и ночь молимся за наших воинов – и в храмах, и дома. Во все века наши воины защищали нашу землю, нашу Россию…

Анатолий Казаков