Я задержалась в Третьяковке допоздна, рассматривая вдумчиво полотна. Внезапно я поняла, что  давно одна: оплошность смотрителя или знак судьбы?  Я испугалась своего открытия — полная тишина страшила. Казалось, что картины ожили и оживились. Меня провожали надменным взглядом нарядные дамы с портретов, суровые воины с оружием в руках хмурили брови, Луна блистала над рекой во мраке, бушевали бури над полями… Тускнели лампы на моём пути, картины соответственно темнели. Лишь одна была глубокой чёрной дырой и привлекла моё внимание.

Боковым зрением я заметила «Чёрный квадрат» Малевича и остановилась. Картина казалась бархатной, чёрной как агат, загадочной со своими седыми трещинами-кракелюрами, но в ней чувствовалась жизнь. Я никогда не считала её шедевром и не вглядывалась в неё. Но сейчас что-то с ней было  не так. В глубине квадрата  едва заметно колыхалось что-то живое и пугающее. Вдруг послышался громкий, бессвязный, как у шизофреника шепот. Я дико вскрикнула от страха и упала в обморок.
В квадрате медленно проступало бледное лицо мужчины среднего возраста, со страдальческим выражением,  высоким лбом и длинными кудрявыми волосами.

– О, как давно я жду тебя, bellezza*! Первая за столько лет, ты заметила меня и осталась со мной. Очнись. Не бойся. Наконец у меня появился шанс поговорить с кем-то наедине, откровенно. Я «спящая царевна», а ты – «рыцарь», который пробудит её своим поцелуем. Я не дьявол и не привидение. Я несчастный узник незримой  темницы, – услышала я, медленно приходя в сознание.

–  Почти целое столетие я томлюсь в этом чёрном кубе, свернувшись калачиком, невидимый этими толпами чуждых мне людей. Но я-то их вижу и  не могу избавиться от ощущения, что они видят меня в этой унизительной позе. Меня, Калиостро, мага! Я даже выучил русский язык …

Моё тело не терпит тесноты. Жилы ноют всё больше и больше. Я закостенел в этой позе, лишь слегка шевеля частями тела, напрягая и расслабляя их.  Как бы я хотел умереть и прекратить эти физические и нравственные страдания.  Насмешка судьбы: я узнал секрет вечной жизни, чтобы вечно  привлекать любителей живописи к полотну этого преступника-проходимца Малевича! Ха-ха-ха! Открою тебе секрет успеха  этого чёртового чёрного квадрата: Малевич умышленно замуровал меня в нём. Il diavolo insidioso**! Ах, да – ты же не знаешь, кто я. Нет, я не джинн,  в наказание помещенный в бутыль и брошенный в море, из рассказов Шахерезады, как ты могла бы подумать. Я, конечно, волшебник – но ещё не достиг таких высот. Я граф Алессандро Калиостро! – его голова чуть дернулась, бесславно пытаясь преодолеть размеры картины и  стать гордо поднятой из поникшей. Глаза загорелись горделивым огнём, но тут же потухли.

– Да, я нашел способ жить вечно, но гордиться нечем.  После бурной и счастливой, творческой жизни, раскрывая свои неисчислимые таланты иллюзиониста, исследователя и создателя магических практик, психолога, среди вельмож и царей, с самой красивой женщиной из всех, которых я любил,  моей талантливой помощницей,  – я оказался тут как червяк, копошащийся в угольной пыли и изредка выползающий на поверхность. Гурман, я не наслаждаюсь изысканными блюдами, к которым привык. Я даже забыл, что такое еда. Могу только с болью вспоминать о чувственных наслаждениях, которые дарят любимые женщины; дышу спёртым воздухом, доставляемым кондиционером, и ни один солнечный луч не заиграет в моих глазах! Ни жив, ни мёртв!  – он беззвучно зарыдал, видимо, по привычке.

– Неужели всё в жизни должно быть уравновешено? Это божье наказание за мои небольшие прегрешения? Чересчур жестоко! Я никого не убил –  всего лишь изымал излишки денег, не доводя до бедности. Все мои книги уничтожены. А ведь сколько новых трюков я открыл для человечества! Я один – ходячий цирк, собиравший толпы по всей Европе. Сколько практик по управлению людским сознанием я создал! Самое главное – мог бы сделать бессмертными лучших людей на Земле. Но даже Потёмкин, несмотря на то, что я действительно утроил количество его золота, не поверил собственным глазам и счёл меня мошенником. Никому не нужна  правда! Все хотят чувствовать себя выше других. Глупцы, глупцы и невежи! – он взвизгнул, как собачонка, которая боится своего хозяина.

– По ночам меня мучают кошмары. Я заново проживаю самые трагичные моменты своей жизни. Мне страшно просыпаться. Моя настоящая реальность ещё хуже, чем моё прошлое, когда меня замуровали в камеру без дверей, только с одним отверстием в потолке! Тревога разрывает моё вечно бьющееся сердце. Я жил без страха смерти – ведь я могу воскресить себя из трупа. Моё сознание не умирает. Но глупость присуща и гениям. Угораздило же меня навестить этого подлеца Малевича, поддавшись из любопытства, как мальчишка,  его саморекламе – кажется, вся элита только и говорила о его будущей философско-эзотерической картине.  Супрематический квадрат. Да чёрта с два! – глаза Калиостро засверкали молниями, а кракелюры словно затрещали.

–  Я настолько проникся его замыслом, что ради шутки предложил ему нарисовать меня внутри квадрата. И он этим воспользовался. Спокойно, без задней мысли я позировал ему. Но он оказался злым, коварным и жестоким колдуном. У него возникла дьявольская идея оживить свой «Чёрный квадрат» моим существованием в ней  навечно! Я чувствовал, что он что-то замышляет, но любопытство взяло верх над подозрительностью. Я отдался ему всем своим существом, всем своим духом, целиком. Он с издёвкой нарисовал меня на средней картине – «Дама у фонарного столба»,  тихо бормоча своё заклятье,  пошутив, что всё равно никто никогда не узнает что дама – это Калиостро, намекая на модный  протосупрематический стиль своей живописи. Я с нетерпением ожидал, когда попаду в параллельный мир с помощью его картины. И в мгновение ока оказался — нет, не там! А в чёрном заколдованном кубе, который он нарисовал поверх этой картины! – он глухо застонал, прикрыв глаза и качая головой.

– Не бойся. Я сам боюсь остаться тут навсегда. Я больше не хозяин своей судьбы. Кто я? В кого я превратился? Может быть, я уже привидение? Вы разглядываете меня, ведь я перед вами как на ладони – в своей скрюченной, униженной позе. Как я устал на вас смотреть! Только ночью я остаюсь один и размышляю над вечными вопросами – как надо было жить, какие ошибки я совершил, почему лишился счастья? У меня было всё. А теперь ничего – даже простой человеческой жизни: ходить, куда хочется, делать то, что нравится и жить там, где ты счастлив! –  он истерически захохотал, а по смертельно бледному лицу cкатилась одна-единственная, как крупная жемчужина, слеза.

– Вы ходите мимо меня толпами. Вы фотографируете меня и восхищаетесь талантом Малевича. Вот что выворачивает меня наизнанку! Мир всегда был несправедлив. Всем правит случайность. Глупцы. Он больше маг и злодей, чем художник. Малевич намалевал квадрат – большая заслуга! Слава его квадрата принадлежит мне. Но я никогда не смогу этого доказать. Разве что … ты ведь поможешь мне отсюда выйти? Ты поможешь…? – в его слышалась мольба и неуверенность.

– Умоляю тебя. Я знаю, ты меня слышишь. Очнись.  За столетие, проведенное взаперти, я догадался, как снять заклятье. Всё, что нужно – это прикоснуться моей ладонью к твоей ладони. – И он приложил изнутри свою  ладонь к поверхности картины, как если бы это было стекло.

– Поторопись. Я знаю – ты меня слышишь. Через час охранник будет осматривать помещения, найдет тебя и выпроводит, и я опять останусь в плену. Умоляю тебя, очнись! – он помолчал, как бы ожидая ответа.

– O donne! L’astuzia ; il tuo nome!*** Кого я прошу? Всё что интересует вас, женщин, это деньги и тряпки. Нет в вас благородства и силы духа. Вы продаетесь, а потом ненавидите и обманываете своих владык. Зачем? Разве бог не дал вам ума – такого же, как и мужчинам? Дал. Но вы используете его для хитрости и вымогательства. И чем это заканчивается?  – он задышал глубоко и прерывисто.

– Lorenza, как мы любили друг друга! Я мог подарить вечную жизнь и тебе. А ты предала меня из мести. Кому от этого стало лучше? Ты умерла, а я одинок как песчинка, которую ветер носит по всему свету, чтобы бросить на чужбине. Я молился день и ночь все известным мне богам, чтобы хоть кто-то из них смог свершить чудо — выпустить меня отсюда. Но нет. Боги бессильны, чтобы ни говорили о них! Признаюсь, все мои заклинания не помогли — чёртов Малевич оказался сильнее. Но кое-что я придумал — это надо проверить. Мне нужен бескорыстный помощник. — Картина засветилась слабым светом его надежды.

– Вот и ты, bellezza. Ты появилась здесь неспроста. Моё желание сбылось. Годами я фантазировал, представляя, как ты придёшь и спасёшь меня. И вот ты здесь, даже против своего желания. Я могу подарить тебе деньги и славу. Но ты лежишь передо мной бездыханная, а я даже не могу высвободить руку из своей темницы. – Внутри картины что-то суетливо задвигалось.

– Ах, нет, я могу … Какая счастливая случайность, что ты упала так близко от меня!
Картина затряслась так, будто кто-то невидимый пытался сбросить её на пол. И преуспел. Защитное стекло разлетелось на мелкие кусочки.

Я увидела это, когда охранник нашел меня, бессознательную, на полу с раскинутыми руками, и привел в чувство. Мне было жаль возвращаться в эту действительность. В обморочном сне я танцевала на балу в огромном зале, освещённом тысячью свечей, с молодым красавцем, который был в меня влюблён. Я была так счастлива: я знала, что он готов пожертвовать своей жизнью ради меня, я так любила его, мне было так спокойно с ним рядом, так весело. Мы смеялись до слёз, кружась в вальсе. Он звал меня  Лоренца, а я его – Алессандро.

Картина упала на мою распахнутую ладонь средней частью: ладонь до сих пор горит как от ожога. Картина не пострадала. Но когда я пришла на следующий день посмотреть на неё , она была пуста, как глазницы высушенного черепа.

– Калиостро, – шептала я безуспешно, с надеждой вглядываясь в бездонную черноту. – Калиостро! Я хочу жить вечно, я хочу быть вечно молодой!
– Ты не заслужила … Будь смелее. – Послышался шепот сзади.
За моей спиной стоял юный кудрявый красавец с карими печальными глазами.

Наталья Бондаренко

* — красавица (итал.)
**  — коварный дьявол
*** — О женщина! Хитрость твоё имя!