Светлой памяти Александра Ивановича Полежаева

посвящается…

Александр Иванович

ПОЛЕЖАЕВ

(1804 -1838)

Русский поэт первой трети XIX века, имя его вошло в золотой фонд русской литературы, судьба его трагична, но память о нем бессмертна…

Происхождение.

I.

Полежаев Александр Иванович родился 30 августа (11 сентября) 1804 года в имении помещика Л.Н. Струйского, в селе Рузаевка, Инсарского уезда, Пензенской губернии, в 20 верстах от Саранска. Отцом его был сам помещик, Леонтий Николаевич Струйский, а матерью — Аграфена Иванова, крепостная, дворовая девушка.

Вскоре после рождения сына Аграфена была отпущена на волю и выдана замуж за саранского купца Ивана Ивановича Полежаева, с которым и переселилась в Саранск. Но для того, чтобы «покрыть барский грех», документы были выправлены с указанием, что Полежаев родился в 1805 году, уже в селе Покрышкино, в «законной семье». Кроме сына Александра в семье Полежаевых родился еще один сын, Константин, которого старший брат всячески опекал и поддерживал. В 1808 году И.И. Полежаев пропал без вести, а в 1810 году умерла и Аграфена, незадолго до того переехавшая в Покрышкино. И помещик Струйский передал обоих братьев под опеку своего дворового учителя.

Невоздержанный в своем поведении, по всей вероятности, и раньше, Леонтий Николаевич после потери своей сожительницы окончательно предался разнузданной жизни, наполненной кутежами и жестокостями по отношению к крепостным. После того, как Струйский в порыве ярости убил одного из них, его предали суду, и ему грозил весьма большой срок. Но в это время, к счастью, губернатором в Пензу был назначен М.М. Сперанский, который смягчил приговор, и по его настоянию, Струйский был выслан на поселение в Тобольск. Отправляясь в ссылку, в 1816 году Леонтий Николаевич отвез Александра в Москву и поместил в пансион при Московском университете

II.

Информации о детских годах Александра мало что сохранилось. Полубарчонок по отцу, полудворовый по матери, Полежаев одинаково кровно был связан и со средой помещичьей, барской, и со средой дворовой. Оба эти мира так тесно переплелись, что трудно было определить, где кончался один и начинался другой.

Проводя время то в барском доме, то среди дворни, будущий поэт усвоил все грубые замашки «дворового» мальчика: «исправно» выучил от своего «наставника», лакея из дворни, «весь сквернословный лексикон», которым с удовольствием пользовался. В 6 лет Саша играл на балалайке «Барыню» и не уступал кучерам в игре в бабки, чехарду и свайку. О том, как проходили его детские годы в родительском доме, Александр впоследствии очень подробно и увлекательно рассказал в автобиографической поэме «Сашка», которая была написана в 1825 году под впечатлением «Евгения Онегина» Пушкина, его любимого писателя. Поэма переиздавалась много раз и была востребована читателями, более того, она бойко разлеталась и в рукописном варианте.

В московском пансионе, куда его определил отец, Александр провел пять лет. Ничего неизвестно об отношениях Полежаева к матери, к бабушке со стороны отца, и к дяде Юрию Николаевичу, проживавшего в то время в Петербурге. Одним словом, юноша был предоставлен сам себе, но следует подчеркнуть, что к учебе он относился очень серьезно и внимательно. Изучив российский, латинский и французский языки, историю, географию, арифметику и другие предметы, Полежаев, получив увольнение от Сперанского мещанского общества, подал 30 сентября 1820 года прошение в Московский университет о принятии его вольным слушателем на Словесное отделение. Экзамен он блестяще выдержал, и был признан «способным к слушанию профессорских лекций в звании вольного слушателя».

Образование. Начало творчества.

I.

Московский университет, куда поступил юноша, находился в то время в состоянии упадка и далеко не соответствовал своему назначению, как высшего учебного заведения. Убогая обстановка «святилища науки», слабые, плохо образованные наставники; скудность их познаний, тупое педанство, формализм и схоластика в преподавании научных воззрений, заменяющих живую мысль, а с другой стороны — свойственная юности жажда увлечения высоким, жизненно-плодотворным стремлением в чем-нибудь выразить, проявить просящиеся наружу силы, привели к тому, что Полежаев, как и многие его товарищи, весьма быстро променял скучную аудиторию на веселый разгул.

Полежаева же, кроме того, влекли на этот путь и впечатления детства. К этому надо прибавить, что и человека, который мог бы укротить его пылкий нрав, у него не было, поскольку его дядя Юрий Николаевич жил в Петербурге и непосредственно следить за поведением племянника не мог. Семья отца оставалась в деревне, семья матери — в Саранске, поэтому Александр был предоставлен самому себе.

«Дикий ДонЖуан», по меткому выражению Н.П. Огарева, Полежаев «подобно многим людям того времени», не подумал, что мог и должен был бы уволить себя от понятий и нравственности толпы, и прочих веяний. В результате освобождением от предрассудков, а также и от всякой разумности, Александр начал обожать эту буйную свободу.

СВОБОДА была его любимым словом, его любимой рифмой; и только в минуты душевной муки понимал он, что это была НЕ свобода, а своеволие, и что наиболее свободный человек есть в то же время и наиболее подчиненный человек. Избыток сил пламенной натуры заставлял Александра обожать другого, ещё более страшного идола — «чувственность».

Как проявились у Полежаева эти необузданные наклонности, видно из его, по выражению Н.П. Огарева, «уродливой» поэмы «Сашка», где предоставлен единственный материал, по коему можно составить верное понятие об авторе–студенте и его автобиографическом произведении.

Окончив успешно университетский курс в 1826 году, с правом на чин ХII-го класса, Полежаев подлежал увольнению из податного состояния, однако тут вдруг разразилась неожиданная «гроза»: произвольно толкуемая различными «биографами» поэма «Сашка», быстро разошедшаяся в Москве по рукам в списках, вызвала шквал критики.

О Полежаеве, уже прославившемся в Москве своими буйными похождениями, активно заговорили по поводу его откровенной поэмы. А время было тревожное и вполне опасное: ещё было свежо в памяти впечатление от разгрома Санкт-Петербургского и Казанского университетов, студенты которых были повинны в превратных понятиях и безнравственном поведении.

Ко всему этому следует добавить ещё и «частную» причину: готовилась коронация императора Николая Павловича в 1826 году, и его приезд в Москву.

В конце июля император Николай I, прибывший в Москву для торжественного коронования, получил анонимный донос. Речь шла о Московском университете:

«Просвещение в науках тогда только полезно Государству, когда ум и сердце юношей озаряются вместе с оным светом божественного учения и строгой нравственности. Но в Московском университете, а паче в Благородном пансионе Московского университета не токмо не обращают внимания на их душевные свойства, но даже не имеют ни малейшего надзора за их поведением. Профессоры знакомят юношей с пагубной философией нынешнего века, дают полную свободу их пылким страстям и способ заражать умы младших их сотоварищей. Вследствие такой необузданности, к несчастью общему, видим мы, что сии воспитанники не уважают закона, не почитают своих родителей и не признают над собой никакой власти. …Привожу здесь в пример университетского воспитания отрывки из поэмы московского студента Александра Полежаева под заглавием «Сашка», наполненной развратными картинами и самыми пагубными для юношества мыслями».

Что произошло дальше, известно со слов А.И. Герцена: «В одну ночь, часа в три, ректор будит Полежаева, велит одеться в мундир и сойти в правление. Там его ждет попечитель. Осмотрев, все ли пуговицы на его мундире и нет ли лишних, он без всякого объяснения пригласил Полежаева в свою карету и увез. Привез его к министру народного просвещения. Министр сажает Полежаева в свою карету и тоже везет — однако на этот раз — уж прямо к государю. Князь Ливен оставил Полежаева в зале, где дожидались несколько придворных и других высших чиновников, несмотря на то, что был шестой час утра, — и пошел во внутренние комнаты. Придворные вообразили себе, что молодой человек чем-нибудь отличился, и тотчас вступили с ним в оживленный разговор.

Полежаева позвали в кабинет. Государь стоял, опершись на бюро, и говорил с Ливеном. Он бросил на вошедшего испытующий и злой взгляд, в руке у него была тетрадь. «Ты ли, — спросил он, — сочинил эти стихи?».  Полежаев ответил: «Я».

«Вот, князь, — продолжал Государь, — вот я вам дам образчик университетского воспитания, я вам покажу, чему учатся там молодые люди. Читай эту тетрадь вслух, — прибавил он, обращаясь снова к Полежаеву».

Волнение Александра было так сильно, что он не мог читать. Взгляд Николая неподвижно остановился на нем. Я знаю этот взгляд и ни одного не знаю страшнее, безнадежнее этого серо-бесцветного, холодного, оловянного взгляда. «Я не могу», – сказал Полежаев. «Читай!» — закричал высочайший фельдфебель. Этот крик воротил силу Полежаеву, он развернул тетрадь…

Сначала ему было трудно читать, потом, воодушевляясь более и более, он громко и живо дочитал поэму до конца. В местах особенно резких Государь делал знак рукой министру. Министр закрывал глаза от ужаса.

«Что скажете? — спросил Николай по окончании чтения. — Я положу предел этому разврату, это еще следы, последние остатки; я их искореню. Какого он поведения?»

Министр, разумеется, не знал его поведения, но в нем проснулось нечто человеческое, и он сказал: «Превосходнейшего поведения, ваше величество».

«Этот отзыв тебя спас, но наказать тебя надобно, для примера другим. Хочешь в военную службу?»

Полежаев молчал.

«Я даю тебе военной службой средство очиститься. Что же ты хочешь?..»

«Я должен повиноваться», — отвечал Полежаев. Государь подошел к нему, положил руку на плечо и сказал: «От тебя зависит твоя судьба; если я забуду, ты можешь мне писать».

…Описанный здесь эпизод происходил 28 июля 1826 года в Чудовом дворце. Лишь 15 дней назад были повешены декабристы. Теперь Москва готовилась к коронации Николая I. Празднества должны были начаться 22 августа. Закончились торжества 23 сентября грандиозным фейерверком из 140 тысяч ракет и грохотом 100 пушек.

Царь решил проявить «величайшее снисхождение», и 4-го августа 1826 года Полежаев уже был зачислен унтер-офицером в Бутырский полк, расположенный в Московском округе, с сохранением приобретенного им в университете права на чин XII класса, а также и на личное дворянство. Но на деле вышло не так, а определение на военную службу не спасло, а погубило его, и в этом виноват был прежде всего сам Александр. Вот почему Белинский, без сомнения, хорошо знавший все подробности жизни Полежаева, сказал, что он «не был жертвой судьбы и, кроме самого себя, никого не имел права обвинять в своей гибели».

Однако не один Полежаев был повинен в своей печальной участи: виноваты были и его друзья, и родственники, сразу и навсегда от него отвернувшиеся после постигшего его несчастья. Он оказался сразу одиноким и беспомощным. А между тем ему шел всего 21-й год!.. Что мудреного в том, что Полежаев запутался, растерялся и дальнейшим поведением не только не улучшил своей участи, а напротив, поставил себя в самое опасное и ужасное положение, когда ему пришлось выбирать между грозившим прогоном сквозь строй и самоубийством. При этом нужно иметь в виду, что Александр вообще отличался бесхарактерностью или, лучше сказать, безволием. Человек добрый, сердечный, умный и даровитый, но вместе с тем, страстный и пылкий, он никогда не умел подавить в себе желаний, каковы бы они ни были, потому что у него не было никаких твердых нравственных основ.

Определяя Полежаева на военную службу, Государь сказал, что только от него самого зависит его судьба. Впоследствии Полежаев пытался несколько раз напомнить о себе —  писал Государю, но ни разу не получил ответа. Полагая, что его просьбы не доходят до Николая Павловича, решил лично обратиться к нему и, не подумав о последствиях своего поступка, самовольно отправился в 1827 году пешком в Петербург. Однако дорога была длинна и вскоре, одумавшись, Полежаев вернулся и явился пред начальственные очи.

Конечно, за этот самовольный поступок он был отдан под суд, а поскольку Полежаев был определен на военную службу с сохранением права на личное дворянство, то приговор был представлен на высочайшее утверждение. Приговор был суров, но неизбежен. «За отлучку из полка, по коей сам добровольно явился», Полежаев был лишен личного дворянства и разжалован из унтер-офицеров в рядовые без выслуги!..

Ситуация для него было «аховая»: разжалованный, бесхарактерный, он впал в отчаяние и… запил. Однажды засидевшись с одним из бывших товарищей-студентов, он возвратился в казармы нетрезвый и позже назначенного срока. На выговор фельдфебеля Александр ответил бранью, за что вторично попал под суд и, как оштрафованный, был закован в кандалы и посажен под арест на гауптвахте Спасских казарм.

Дело тянулось почти целый год и грозило закончиться прогоном сквозь строй. Страшась этого ужасного наказания, Полежаев решил покончить жизнь самоубийством. Но милосердие Государя предотвратило и то, и другое. Полежаеву «в уважение весьма молодых лет» вменено было «долговременное содержание под арестом».

…Избежав ужасного наказания, Александр был переведен 2 января 1829 года в Московский полк той же 14-ой дивизии, расположенной в Московском округе. Именно с этим полком Полежаев попал в середине 1829 года на Кавказ, где принимал участие в экспедициях 1830—1832 годов в Чечне и Северном Дагестане против мюридов, руководимых фанатичным «пророком» имамом Кази-муллой.

На Кавказе Полежаев едва не стал жертвой холеры, которая косила всех подряд. Там он пробыл до 1833 года, и к лету того же года возвратился с полком в Москву. В сентябре переведен был в Тарутинский егерский полк той же дивизии. Участие в военных действиях на Кавказе, давая случай отличиться, возродило в Полежаеве почти угасшую надежду на перемену к лучшему.

Тут впервые он нашел силы для того, чтобы самому о себе позаботиться и подняться из того унижения, которое так его подавляло. И действительно, ему удалось положить начало своему «возрождению»: разжалованный в 1827 году в солдаты без выслуги, он через 4 года высочайшим приказом 29-го декабря 1831 года за отличие в делах против чеченцев, снова был произведен в унтер-офицеры. Но с возвращением полка в Москву возможность «отличиться» прекратилась.

III.

К большому сожалению, не сохранилось никаких известий о жизни Полежаева в Москве по возвращении с Кавказа. Известно лишь, что страсть к вину все усиливалась, и он, как отмечали друзья, «не перестал пить без меры».

В 1834 году Александр Иванович познакомился с семейством подполковника И.П. Бибикова, который написал на Полежаева донос в 1826 году, а теперь выхлопотал для него двухнедельный отпуск и пригласил поэта в свое село Ильинское близ Москвы. Принят Полежаев был с огромным радушием, участием и даже с почтением, как поэт и глубоко образованный человек. Дочь Бибикова, Екатерина Ивановна, художница, написала по желанию отца акварельный портрет поэта, гравированный снимок с которого впервые был приложен к Суворинскому изданию его стихотворений.

Между молодыми людьми возникли весьма дружеские и даже романтические отношения. Но эта «идиллия», как признавалась Екатерина, продолжалась лишь 2 недели, пока не кончился срок, на который Полежаев был отпущен из полка. Иван Петрович, имевший связи в Петербурге, сделал даже попытку выхлопотать у власти улучшение участи поэта. С этой просьбой он обратился с письмом к графу Бенкендорфу, приложив к нему стихотворение Полежаева «Божий суд»:

Есть духи зла — неистовые чада\Благословенного отца;\Удел их — грусть, отчаянье — отрада,\ А жизнь — мученье без конца! — В великий час рождения вселенной, \Когда извлёк всевышний перст\ Из тьмы веков эфир одушевленный\Для хора солнцев, лун и звезд; Когда творец торжественное слово\В премудрый благости изрёк:\«Да будет прах величия основой!»\ И встал из праха человек…

Но увы, граф не оценил подарок, кинув его в урну!..      

Екатерина Ивановна впоследствии написала об этом событии, а также о том, какое впечатление произвел на членов их семьи Полежаев: «Утром рано… прибегает к нам наверх мой меньшой брат, мальчик 10 лет, и говорит нам в большом волнении: «Какого странного унтер-офицера папа привез с собой!». Что же в нем странного?.. «Да он вовсе не похож на солдата!» Чем же?.. «У него орлиный взгляд!».

Две счастливые недели провел Полежаев в Ильинском. Много писал, переводил. Его стихи «Тайный голос», «К своему портрету», «Е.И. Бибиковой», «Черные глаза» ясно говорят о чувствах поэта к Екатерине Ивановне. Однако они всячески скрывали друг от друга возникшую взаимную симпатию.

Таланты Ваши оценить\ Никто не в силах, без сомненья!\ Того ни с чем нельзя сравнить,\ Что выше всякого сравненья!..\ Вы рождены пленять сердца \Душой, умом и красотою»!..         

А.И. Полежаев, 11 июля 1834 г., село Ильинское.

При этом Екатерина отмечает, что портреты, созданные в его произведениях, «нимало его не напоминают»:

«Роста он был невысокого, черты лица его неправильны; но вся его наружность, с виду некрасивая, могла в одно мгновение осветиться, преобразиться от одного взгляда его чудных, искрометных, больших черных глаз. Этот взгляд, поразивший десятилетнего мальчика, выражал все могущество его творческого духа».

В назначенный срок Полежаев не вернулся в полк. Слишком прекрасными были «15 чистых, ясных дней», но они ещё сильнее напоминали поэту о безысходности его положения.

Годы творчества. Круг литературного общения Александра Полежаева.

Университетские годы были самыми лучшими в жизни Полежаева. Здесь складывалось мировоззрение Александра, формировались его оппозиционные взгляды, которые имели большое влияние на творчество поэта. Здесь он познакомился с «вольной» литературой, запрещенными произведениями поэтов-декабристов и свободолюбивой поэзией А.С. Пушкина.

В эти годы в университете блистала целая плеяда замечательных профессоров. Полежаев не пропускал выступлений М.Г. Павлова, поклонника теории Шеллинга, носителя новых научных идей, а также профессора латинской словесности И.И. Давыдова. Преподававший «российскую историю» М.Т. Каченовский отмечал у Полежаева «похвальное прилежание» в изучении этого предмета. Впоследствии именно Каченовский стал строгим цензором творчества своего бывшего слушателя, поэта Александра Ивановича Полежаева.

Среди университетских друзей Полежаева, связанных с освободительной борьбой России, были: С. Раевский, один из ближайших друзей Лермонтова, а позднее — распространитель стихотворения Полежаева «Смерть поэта»; гравёр и живописец А. Уткин — именно он в 1834 году вместе с Герценом и Огарёвым был привлечен по политическому делу о пении «дерзких песен»; братья Критские — организаторы тайного    общества; П. Пальмин, которому Полежаев летом 1826 года передал текст революционной песни К. Рылеева и А. Бестужева «Близ Фонтанки-реки».

Пожалуй, одной из самых интересных в окружении Полежаева фигур был поэт А. Ротчев, автор стихотворений, проникнутых настроениями декабристов.

В студенческие годы Александр знакомится с Ф.А. Кони, известным журналистом и театральным деятелем, а также с М.П. Погодиным, историком, писателем и журналистом. Университетским приятелем поэта был и Н.С. Селивановский, впоследствии — редактор «Одесского вестника», где он учредил «Литературные листки», на страницах которого были напечатаны стихотворения Полежаева, подписанные его полным именем.

Поэтический талант Полежаева обращает на себя внимание уже в университетские годы. С декабря 1825 года поэт начал печататься в журнале «Вестник Европы». Он читает свои стихи и переводы в Обществе любителей российской словесности. Видя одаренность Полежаева, университетское начальство заказывает ему стихи к торжественным датам.  Но свободолюбивые настроения юноши проявляются даже в произведениях такого рода, как стихотворение «Гений», где поэт создает образ вельможи, имеющего «власть царя в руках» и очень напоминающего Аракчеева, изображенного Рылеевым в сатире «К временщику».

В начале июля 1826 года в журнале «Вестник Европы» была опубликована поэма Полежаева «Иман-Козел», наделавшая довольно много шуму. В основе поэмы — легенда «о попе в козьей шерсти». Поп надел её, чтобы напугать бедняка, нашедшего клад, и отобрать его, да так в ней и остался. Современник Полежаева утверждает, что этой нелепой сказке верили все: «Дамы высшего общества умоляли митрополита показать им наказанного корыстолюбца; а простой народ неделю ожидал на улицах появления попа в козлиной шкуре».

Из-за цензурных ограничений Полежаев перенёс действие на Восток: в качестве обидчика выступает у него не русский поп, а мусульманский «иман». Однако разоблачительный характер этого произведения и симпатии поэта были налицо.

В последний год своего пребывания в университете Александр создал вольнолюбивую поэму «Сашка». Она была написана под непосредственным впечатлением первой главы «Евгения Онегина», увидевшей свет в 1825 году.

Полежаев не предназначал поэму для печати, ибо была она дерзка и задорна по-юношески. Но в «Сашке» автор выступал с осмеянием церкви, бюрократических порядков в университете, сословных привилегий, а также против политического строя царской России.

«Но ты, козлиными брадами\ Лишь пресловутая земля \ Умы гнетущая цепями, \ Отчизна глупая моя! \ Когда тебе настанет время \ Очнуться в дикости своей, \ Когда ты свергнешь с себя бремя \ Своих презренных палачей?»

Через несколько дней после разговора с царем поэт оказался в Бутырском пехотном полку, расположенном вблизи Ходынки. После свободы студенческой жизни — суровая муштра николаевской армии, суровый поход в триста тяжелых верст.

«Молодой человек… небольшого роста, худой, с добрыми и симпатичными глазами. Во всей его фигуре не было ничего воинственного; видно было, что он исполнял свой долг не хуже других, но военная служба вовсе не была ему предназначена», — писал один из современников Полежаева.

Почти год поэт ожидал помилования и наконец, не выдержав, 14 июня 1827 года самовольно оставил полк, решил отправиться в Петербург, чтобы напомнить о себе. Положение осложнялось тем, что в Москве был раскрыт тайный революционный кружок братьев Критских, где во время следствия было названо имя Полежаева как автора «возмутительной песни»:

«В столице русских городов\ Мощей монахов и попов, \ На славном Вале Земляном/ Стоит странноприимный дом; \ И рядом с ним стоит другой, \ Кругом обстроенный, большой, — И этот дом известен нам, \ В Москве, под именем казарм; \ В казармах этих тьма людей…\ И на огромном том дворе, \ Как будто в яме иль дыре, \ Издавна выдолблено дно, \ Иль гауптвахта, все равно…\ И дна того на глубине \ Ещё другое дно в стене, \ И называется тюрьма; \ В нем сырость вечная и тьма».

Здесь Полежаев провел год, один из самых сложных, переполненный трудностями жизни, постоянно думавшего о смерти…

Неожиданно поддержку поэт нашел в лице Александра Петровича Лозовского, ставшего впоследствии его близким другом. Лозовский был офицером конвойной службы, и судя по стихам, написанным в это время, Александр очень привязался к нему.

Лозовский собрал стихи Полежаева, напечатал их и долгое время хранил рукописи поэта, а впоследствии, в 1857 году предоставил редактору Н.Х. Кетчеру сборник стихотворений Полежаева.

Именно А.П. Лозовскому Полежаев посвятил несколько стихотворений. Одно из них — «Арестант», блестящий образец непримиримости поэта, который не только не выказывает смирения, но и дерзко отзывается о царе, проклинает его: «За то, что мастер он лихой \ За пустяки гонять сквозь строй».

В Спасских казармах созданы многие лучшие стихи поэта. Среди них стихотворение «Песнь пленного ирокезца», которое воспринимается, как клятва поэта: «Я умру! На позор палачам \ Беззащитное тело отдам! \ Но, как дуб вековой, \ Неподвижный от стел, \ Я недвижим и смел \ Встречу миг роковой!»

Трагический период жизни Полежаева заканчивается записью в формулярном списке: «Хотя надлежало за сие к прогнанию сквозь строй шпицрутенами, но в уважение весьма молодых лет вменяется в наказание долговременное содержание под арестом, прощен без наказания с переводом в Московский полк».

Московский полк был отправлен на Кавказ и свыше трех лет находился в районе крепости Грозный, а затем в горах Чечни и Дагестана. Во время пребывания там Полежаев не уставал писать стихи, печатались они под псевдонимом «А.П.», но многие читатели знали, чье имя скрывается под ним. В 1829 году появился цикл стихов «Вечерняя заря», о котором Белинский впоследствии говорил, как об одном из лучших произведений поэта: «Изменила судьба…\ Навсегда решена \ С самовластьем борьба, \ И родная страна\ Палачу отдана».

Одновременно в двух журналах, в «Галатее» и в «Московском телеграфе» Н.А. Полевого, было опубликовано стихотворение Полежаева «Видение Валтасара», где настроения против царизма звучат с особенной остротой.

К лету 1833 года полк, где находился Александр, возвратился в Москву. Поэт любуется Московским Кремлем, колокольней Ивана Великого. Поэт любит Москву и в «обычной простоте», и «в пышной пламенной порфире». Но порой видение поэта своеобразно и трагично:

«Люблю в раздумье любопытном \ Взойти с народною толпой \ Под самый купол золотой \ И видеть с жалостью оттуда,\ Что эта гордая Москва, \ Которой добрая молва \ Всегда дарила имя чуда — \ Песку и камней только груда. \ Без слов коварных и пустых \ Могу прибавить я, что лица, \ Которых более других \ Ласкает матушка-столица, \Оттуда видны без очков, \ Поверьте мне, как вереница \ Обыкновенных каплунов…»

Москва для Полежаева — это сочетание чудной красоты и ужасов, гостеприимства и жестокости:

«Великий град на берегах Неглинной, \ Святая Русь под мантией старинной,\ Москва — приют радушной доброты — Тревогой дня утомлена и ты! \ Покой и мир на улицах столицы; \ Ещё кой-где мелькают колесницы, \ Извозчик бьет кой-где еще коня; \ На пустырях и крик, и разговоры, \ И между тем бессонные дозоры…\ Чудесный вид, волшебная краса! \ Белы, как день, земля и небеса!»

В эти два месяца, пока полк находился в Москве, Полежаев воспользовался относительной свободой. Он познакомился с А.И. Герценом и Н.П. Огаревым. Очевидно именно в это время, подружившись с Герценом, поэт рассказал ему о свидании с царем Николаем I и о своем впечатлении, весьма негативном и жестком.

Последние годы жизни.

Последние годы жизни Полежаев служит в Москве. То снова воскресают надежды на будущее — и он внутренне бодр, то вновь заедает тоска — и он становится обидчив и молчалив, раздражителен и рассеян.

16 июля 1837 года Александр Иванович был представлен к производству в офицеры, однако так и не узнал об этом. Связанный надеждами на будущее творческий подъем внезапно обрывается, поэт самовольно оставляет полк, уезжает куда-то, пропивает свою амуницию. Его возвращают и жестоко наказывают розгами, так что «долгое время после наказания поэту из спины вытаскивали прутья». В декабре 1837 года у Полежаева открывается скоротечная чахотка — следствие годового пребывания в подвалах Спасских казарм…

Больной поэт попадает в военный госпиталь в Лефортове, где и умирает 16 января 1838 года. Через несколько дней друзья находят его труп в подвале солдатской больницы и хоронят на Семеновском кладбище. Хоронят в офицерском мундире, ибо «за отличную усердную службу и нравственное поведение» ему был пожалован чин прапорщика.

Могила Полежаева, к большому сожалению, не сохранилась, как потом было уничтожено и само кладбище. Ныне часть территории кладбища занимает сквер между Семеновским валом, Измайловским шоссе и Семеновским проездом, а другая часть — промышленный квартал ПК «Салют АО ОДК» между Золотой улицей и проспектом Буденного.

Музей А.И. Полежаева находится в Саранске, как и памятник Поэта.

***

Благодаря стараниям друзей и почитателей поэзии Полежаева многие его произведения увидели свет ещё при жизни поэта. В частности, летом 1832 года на обложках журнала «Московский телеграф» печаталось следующее объявление: «В конторе «Московского телеграфа», стоящей у Тверских ворот, напротив Страстного монастыря, в доме Римского-Корсакова, продаются следующие книги: «Стихотворения А. Полежаева под названием «Арфа»; и две поэмы «Эрпели и Чир-Юрт». В 1833 и 1836 году был напечатан сборник стихов Полежаева «Кальян».

После смерти Александра Ивановича в 1838 году в Москве выходит новый сборник стихотворений поэта, и тоже под названием «Арфа». Герцен записывает в своем дневнике: «После его смерти издали его сочинения и при них хотели приложить его портрет в солдатской шинели. Цензура нашла это неприличным, и бедный страдалец представлен в офицерских эполетах…».

Послесловие.

Трагическая судьба Полежаева вызвала гнев и сочувствие А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Споры по поводу того, что стало роковой причиной столь трагичной и внезапной смерти поэта долго не умолкали. Так В.Г. Белинский в статье 1842 года по поводу выхода сборника стихов Полежаева писал, что во всем поэт мог обвинять только самого себя. Это суждение вызвано было незнанием критика как обстоятельств жизни Полежаева, так и многих его остро-политических стихов, запрещенных цензурой и похороненных в её недрах.

Со временем стала преобладать противоположная тенденция — рассматривать Полежаева исключительно как жертву царского режима и произвола царя Николая I. По всей видимости, свою роль сыграла и буйная натура самого поэта, передаваемая «по наследству» от отца и деда, блестяще отображенная им в поэме «Сашка» и ставшая причиной бегства его из полка в 1827 году, а также многих других столь же импульсивных его поступков.

Память о Александре Ивановиче Полежаеве:

В советское время памятники Поэту были установлены:

1940 год – в г. Саранске (скульптор И.А. Абрамов), памятник не сохранился;

1950 год – в г. Грозном (уничтожен при ведении боевых действий в 1990-е годы);

1967 год – в Саранске (скульпторы М.И. Кожин и В.П. Бублев);

1958 год – в СССР был выпущен конверт с изображением памятника Полежаева в Грозном.

1966 год – Полетаеву посвящена песня «Гусарская песня» Александра Галича;

Именем Полетаева названы улицы:

— самая протяженная улица в Саранске, на которой установлен памятник Поэту;

— в селении Ачхой-Мартан;

— в городе Кизил-юрт;

— в городе Грозном;

— в 1984 году в школе № 9 г. Рузаевка, был открыт литературный музей, первый в Мордовии, который продолжает сохранять память поэта-земляка и сейчас;

— Средняя школа № 9 построена именно на том месте, где более двух веков назад находилось имение помещика Струйского, незаконным сыном которого был поэт-демократ;

— в 2001 году в Саранске открылся музей А.И. Полежаева.

В литературе:

— Трагической судьбе Поэта посвящен роман Эдуарда Шульмана «Полежаев и Бибиков»;

— В 1980-е годы выходила также посвященная А.И. Полетаеву книга А. Борщаговского «Восстань из тьмы».

Римма Викентьевна Кошурникова