Меня тут осенило на днях, что давно уж забыт вкус кофе с лимоном. Нынче в фаворе кофе под молочной пенкой, либо напротив, но чаще — седой недолгий выдох чёрного мешает лампочке на потолке рассмотреть своё отражение в зеркале чашки. Зато я откровенно любуюсь густым цветом кофе с заметным едва оттенком вишни и гвоздики. Но, дабы не дать озябнуть нам обоим, недолго смакую вкус сваренного вкрутую кофе.

Лишённый заметной горечи и кислоты, он принимается будоражить кровь ровно настолько, насколько это необходимо, и лишь до того часу, когда будет сварена следующая чашка. Традиция, понимаешь, ритуал, дурная привычка, если хотите, — зависимость.

А всего каких-то пол века назад, когда весь кофе мира просыпался в районе Елисеевского, он мог-таки оказаться в любом, — лотерея! — из предпраздничных продуктовых наборов буфета Уха, — учреждения, плотно занимавшегося проблемами математики, где всё больше чаёвничали, а кофе приберегали для пофорсить перед барышней, накануне предзащиты диссертации или на юбилей.

Последняя горсть кофейных зёрен, потерявшая уже почти нездешний аромат, со вздохом перемалывалась в доставшейся по наследству от прабабушки ручной кофемолке, и залитая водой с «была не была» отправлялась кипеть в ковшике для молочных каш, другой посудины не бывало. Чёткий, не допускающий возражений совет бывалых «трижды довести до кипения», бывало позволял части кофе улизнуть на плиту, а в остальном…

Чашка из парадного сервиза, подсохший, прозрачный почти штурвал лимона, недорезанный столбик рафинаду, облокотившийся о край картонки за «только посмотреть». Кем казались мы себе тогда? Чудаковатыми богачами, что на спор отвергают условности и удобства? Романтиками, искателями приключений? Да какая разница! Мы были молоды. И невольно бравировали этим перед вечностью, не понимая того, что это она играет с нами в поддавки.

Кофе с лимоном… А не попробовать ли снова встать на тот капитанский мостик, крутануть благоухающий цедрой штурвал, — не цельный, не голландский, а клееный из феронии[1], и поперёк воланов волн, как наперекор судьбе. Вперёд, только вперёд.

Зачем!?

Голова ноет, оставляя следы, как в грязи после дождя. Вынешь оттуда ногу, а слякоть потихоньку затягивается, едва заметно, лениво, будто порез. Говорят — возраст даёт о себе знать. А душа-то, она не ведает того, — год прошёл или десять пролетело. Вот и тревожит, бередит рану памяти.

Не к месту, ни с чего вспомнилось вдруг, как тушили болото, стоя по колено в тлеющем торфе, и не сразу почуял, что загорелся сапог.

Или вот, — дабы не простыть, ночуя в палатке, нагревал на костре камень и перекатывал его в рукав экспедиционного тяжеленного ватника со вкладышем. Тепло в спальнике держалось хотя и не до рассвета, но до 5 утра точно. Зябко на берегу Белого моря, сыро, но сладко засыпать под щебет канареек северных морей[2] с мелководья…

Роскошь пространства и неумение обходиться малым играет с человеком злую шутку. Он стремиться вырваться на свободу из оков удобств, хотя, не привязанный к ним, всё одно — не умеет ровно стоять на ногах.  Как младенец без ходунков. Вот и цепляется за привычное, как за стены. Млеет от надежд и предвкушений того, что не свершится никогда. Из безумств — последний рубль, потраченный за неделю до получки. Или дорогой кофе в красной пачке за рубль тридцать, которого должно было хватить на десять крепких заварок, а достало лишь на один-единственной, незапланированный, спонтанный междусобойчик…

У моей мамы была подруга по университету, Валентина Степановна — милая женщина, супруга одного всамоделишного министра, про которого жена говорила, с огромным надо сказать уважением, что никакой он не министр, а просто хороший сварщик, который наблюдал за тем, чтобы Родину-Мать в Сталинграде не попортили неумелой работой, чтобы выстояла она на Мамаевом кургане, как выстояли наши солдаты в Великую Отечественную. Валентина Степановна с мамой на пару разводили каких-то диковинных рыб в аквариуме, и на этой почве перелицевали, дали вторую жизнь своей дружбе, что не ограничилась обменом семейными сплетнями, рецептами и несуществующими успехами чад. Обыкновенно их посиделки не заканчивались чем-то катастрофическим для нашего хозяйства, но в тот вечер у Валентины Степановны было  н а с т р о е н и е, и она предложила:

— А давайте-ка сделаем кофе по-кубински!

В загашнике у мамы имелся дорогой красный, так себе зелёный и никудышный, которого не жалко синий кофе, а на полке под потолком пылился ковшик неведомого, позабытого всеми назначения о два стакана, который стоял себе и стоял, ждал своего часа. И дождался, наконец.

Валентина Степановна не дрогнувшей рукой высыпала ВЕСЬ кофе из заветной красной пачки по рубль тридцать в ковшик, залила, страшно сказать, — водой  из-под крана, и довольно скоро от обычной чугунной двухконфорочной плиты тесной пятиметровой кухни повеяло на нас той самой Кубой, с которой совсем недавно вернулась Валентина Степановна.

Подбоченясь, с неподобающей для приготовления кофе столовой ложкой наперевес, Валентина Степановна велела затаить дыхание и ждать.

— Чего? — несмело поинтересовалась у подруги мама.

— Пятого пузырька! — провозгласила та, и начала считать, — Uno, dos, tres, cuatro, cinco[3]!

Глядя на густую кофейную пену, обметавшую край ковшика, как губы,  мы с мамой повторяли за Валентиной Степановной, как заклинание: «Uno, dos…»

Сразу после того, как пятый пузырёк взорвался плевком в нашу сторону, Валентина Степановна разлила по нелепым, неподобающим случаю чайным чашкам зелье, всем поровну. Я потянулся было к сахарнице, но был остановлен негодующим «Ни-ни!» от Валентины Степановны, и подчинился, само собой.

Я отлично помню — вкус кофе был ошеломителен. То было истинное  в а р е в о… Сшибающее с ног, приводящее в чувство… если оно, конечно, имеется. Это вам не желудёвый эрзац после «тефтеля» в кафе «Марс» перед занятиями на факультете психологии МГУ, это… это надо понимать!

Живут не для того, «чтобы было что вспомнить», а потому что живут.

Но время от времени нужно тревожить память, не бояться раздражить её рану. А иначе — зачем она ранит нас, эта жизнь. Зачем?!

Иоланта Сержантова

Член творческого объединения «Отчизна» Российского Союза ветеранов

Член Союза писателей России

_________

[1] деревянное яблоко, или Ферония лимонная (лат. Limonia acidissima, ранее — Feronia limonia)

[2] Delphinapterus leucas Pallas — беломорские белухи

[3] один, два, три, четыре, пять (испанский)