Мы с Вовкой ловили малявок. На банку. У меня была литровая банка, а у Вовки поллитровка: литровую банку он вчера вечером кокнул о камень. Закидывал её в стайку малявок, а там, в песке, каменюга оказалась. Вот банка и разбилась.

Банку мы выпросили в магазине, где Вовкина мама работала. Там же дядя Вася, сторож, нам ножом в крышке дырку прорезал, чтобы малявки на хлеб заплывали в банку. Но дырку-то надо уметь прорезать правильно.

А дядя Вася просто проткнул четырёхугольную дырку, и всё. Вот теперь малявки свободно заплывали, хватали крошки хлеба и тут же назад. Вовка весь уже извёлся банку туда-сюда выдергивать. Больше одной рыбёшки не удавалось вытащить.

– Всегда так у тебя, Серьга, – заныл Вовка. – Себе так хорошую крышку сделал, а мне какую попало.

– Ну, чего ты ворчишь, Вовка! – сказал я. – На, бери мою крышку. Я себе ещё сделаю.

Дырку надо делать так: перочинником разрезаешь жестянку косым крестом. Потом отгибаешь треугольники так, чтобы они наклонно были. Дырка снаружи получается большая, а внутри маленькая. И острые края. Рыбёшки боятся краёв и не выплывают, остаются все в банке.

Я сбегал на соседнюю помойку, нашёл крышку подходящую и быстро соорудил себе то, что надо.

Нам малявки вообще-то совсем не нужны. Просто их интересно ловить.

А ещё интересно наловить их побольше и запустить кому-нибудь в бочку с водой в огороде. У каждого дома такие бочки стоят. В них воду набирают, чтобы грядки поливать. Вот напускаешь туда малявок, живут они там день. А вечером хозяева начинают поливать грядки лейками, а в них полно… рыбы!

Правда, прошлым летом нам мать подзатыльников надавала. За то, что мы рыб мучаем. Мы с Вовкой и Санькой подумали и решили, что мама права – нам забава, а рыбёшкам каково?

Теперь мы малявок ловили для бабы Зины. Она по соседству жила.

Одна-одинёшенька. Мама говорила, что её мужа на войне убило. А детей не успели они заиметь. Вот и жила так. Уборщицей в конторе у мамы работала. Она всегда ходила в чёрной фуфайке, юбке чёрной и платке таком же. Мы её боялись сначала – как ворона страшная. И звали её Монашкой.

А потом, после истории с лопухами, мы с ней подружились. Дома у неё почти ничего не было: стол, кровать да старый комод. Мама как-то сказала, что баба Зина водку любит пить. Поэтому бедно и живёт.

Но мы её никогда пьяной не видели.

Вот мы малявок наловим и несём бабе Зине. Она их с картошкой нажарит и нас же угощает. Только нам это не сильно нравилось. Так, для приличия поковыряемся в сковороде и на улицу бегом. А она всё съедала. Поэтому мы и ловили: рыба на еду – это одно, а в бочку для полива – злая забава. Мы так прошлым летом на белок-летяг охотились. Ради забавы. А потом перестали, когда увидели, как раненая белка умерла у нас на руках.

Охота – это когда для пользы. Всё остальное баловство и злобство.

А история с лопухами была такая.

У бабы Зины был огород. Рядом с нашим. Так себе огород. Несколько грядок с луком, ряд малиновых кустов и картошка. Посреди картошки подсолнухи торчат. В углу, почти возле нашего забора, баня покосившаяся, вся заросшая лопухами да репейниками. Но главное, что было в этом огороде, – заросли ревеня! Огромные листья торчали почти возле крыльца домика бабы Зины. Это был плод наших мечтаний. У матери в ограде, конечно, тоже был ревень. Но разве такой?! Даже издали было понятно, что ревень у соседки вкуснее и кислее!

И вот задумали мы с Вовкой операцию. «Хорька» загнать к соседке, то есть нарвать этого ревеня. Ну, раз задумали, надо делать. Сговорились, что Вовка у своей матери отпросится ко мне ночевать на чердак. Летом мы часто так делали. Выпросим у мамы её старый спальный мешок, заберёмся на чердак и там ночуем. Классно! Сухими вениками, что под крышей прикручены, пахнет; сено шуршит, а в нём мыши шмыгают. Темно и страшно. Прижмёмся друг к дружке, истории жуткие рассказываем и незаметно засыпаем. Жаль, Санюру мать редко отпускает. Он болеет часто, мать боится, что простынет на чердаке. Да разве летом можно простыть?!

Светища, моя сеструха, тоже захотела с нами ночевать. Но Вовка её быстро сбагрил с чердака: обозвал конопатой и пообещал ночью в мешок спальный мышь запихнуть. Светка конопатой не была, но мышей боялась.

Поэтому она поклялась Вовке отомстить и побежала жаловаться маме. Мама ей сказала, чтоб та не лезла в мужские дела, а лучше посуду вымыла. Молодец у меня мама. Всё понимает!

Мы сначала с Вовкой сидели на крыше веранды и смотрели, как заходило солнце. Как верхушки гольцов4 сначала становились золотыми, потом медными, а потом вдруг чёрными. Как пропадал Витим, тёмной саблей блестевший между гольцами. Слушали, как затихал рудник, как всё реже взбрехивали окрестные псы, как дуриком заорала где-то кошка, а ей ответил почему-то петух.

Ночь проглотила посёлок, и высыпали звёзды. Они у нас огромные.

Яркие и переливчатые. Луны не было, и мы радовались этому – нам нужна была темнота.

Стало прохладно, и мы залезли в мешок, дожидаясь, пока утихомирятся у нас в доме. Через потолок было слышно, как топает и о чём-то бубнит Светка. Мать ей что-то отвечает. Потом прогрохотал по кухне мой пёс Шах. Это он помчался занимать своё место на диване: значит, мама уже легла. Потому что Шах всегда дожидался, лёжа у двери, когда мама уйдёт спать, и лишь потом занимал диван. Место, которое он считал своим и только своим.

Пока я вслушивался в эти шумы, Вовка засопел носом. Заснул! Я пиханул его в бочару:

– Ты чо, Вовка! Спишь, что ли?

– Ничо я не сплю! – дёрнулся Вовка. – Сам ты спишь!

А сам глаза трёт. Вовка такой – никогда виноватым не бывает.

– Полезли, – шёпотом сказал я. – Все спят уже. Баба Зина дрыхнет, поди.

– Ага! – ответил Вовка. И мы стали спускаться по лестнице во двор.

Пока мы сидели на крыше, небо было светлое от звёзд. И мы боялись, что и внизу будет светло. Но оказалось, что в тени забора и малиновых кустов темень хоть глаз коли. Мы обрадовались – нас никто не увидит!

Перебравшись через штакетник, мы поползли мимо грядок. Мир сразу стал маленьким, а ботва от морковки огромной: где-то далеко было небо со звёздами, а перед носом большие стебли морковной ботвы и стенки грядок выглядели как стенки окопа.

– Левее бери! – шепчет Вовка. – Мимо следующей грядки левее! Там ревень растёт.

Повернули налево. Ползём. Мне показалось, что уже полночи прошло, пока мы ползли. И потом, совершенно внезапно, наткнулись на огромные листья ревеня.

– Рвём давай – говорит Вовка, – с листьями. Потом во дворе разберёмся.

Мы стали обламывать уши ревеня и пихать за пазуху. Треск стоял такой, что я думал, все собаки с округи примчатся и нас найдут. Прямо в грядках.

С ревенем. И мне очень хотелось вскочить и умчаться из огорода Монашки.

Чёрт с ним, с ревенем! У нас у самих он есть.

Но пока я так думал, руки сами ломали стебли, а Вовка пыхтел рядом, радостно шмыгая носом:

– Во классный ревень! Вишь, какие красные черешки!

Где он в такой темноте красные черешки увидел, я не знаю.

– Рви давай молча! – шикнул я на Вовку, – и ноги делаем отсюда. Не дай бог Монашка услышит!

– Да я уже полную запазуху нарвал, – отвечает Вовка. – Поползли отсель!

Мне только это и нужно было услышать – у меня тоже была полная запазуха листьев. Можно было отчаливать.

Путь назад был короче. То ли страх нас подгонял, то ли территория уже была разведанной. Но, как мне показалось, всего за пару минут мы перемахнули забор и, отдуваясь, прошмыгнули к поленнице. Где в глубокой тени и намеревались отделить черешки от листьев.

Стали мы быстренько обрывать листья, а короткие остатки стеблей по карманам распихивать.

– Вот это ревень так ревень! – радуясь, шамкает набитым ртом Вовка.–

Всем ревням ревень!

Это он между делом успевал ещё и жрать!

Я хотел его оборвать, но он вдруг сам замолчал. А потом замычал, тыкая рукой куда-то мне за спину. Мне даже показалось, что его круглое лицо побелело как луна, которой не было.

– При-при-при-видение! – прохрипел наконец Вовка.

– Какое привидение?! – зашипел я. – Чего придуриваешься? – И оглянулся.

Лучше б я спал!

На крыльце моего дома стояло… белое привидение!!!

Оно было маленьким. Без ног! Без рук! Тёмные огромные глаза смотрели на нас, а само тело колыхалось под лёгким ночным ветерком.

Привидение! Я чуть в штаны не напрудил. Это наказание пришло к нам за наш набег на огород, мелькнула мысль. Монашка его прислала. Точно!

И тут привидение заговорило противным Светкиным голосом:

– Я так и знала, что вы собрались «хорька» загнать!

Вовка ажно на месте подпрыгнул! Вот Светища! Вот отомстила!

А «привидение» спустилось с крыльца и нахальным голосом потребовало:

– Или вы даёте мне, что упёрли, или я сейчас заору!

Вовка хотел ей с ходу подзатыльник выписать, но на этих словах осёкся: зная вредный характер Светки, можно было на все сто быть уверенным – заорёт так, что полрудника на уши встанет!

А я всё никак от страха отойти не могу. Смотрю на Светку в белой ночнухе, в каком-то белом креме, а в животе всё урчит. И руки дрожат.

Вовка из карманов уже тащит ревень и суёт Светке:

– На, жри! Вот только попадись мне завтра!

– И чо?– нагло заявляет Светка.– Вы теперь у меня сами попавшиеся. Это ж вы у Монашки ревень потырили? Вот я бабе Зине всё и расскажу. Ревень же за ночь не вырастет? А чо он у вас такой некислый? – спрашивает Светка. – Фигня какая-то, а не ревень.

– Сама ты фигня! – обиделся Вовка. – Самый тот ревень!

Светка ещё пожевала корешки, выплюнула их и пошла в дом. И на ходу так вежливо сообщает:

– Мне почему-то кажется, Серёжа, ты у нас теперь всю неделю посуду моешь? Да же?

Вот это я влип! У меня весь страх прошёл от этих слов. Одно желание осталось – догнать Светищу и косу выдрать! Та спиной моё желание почувствовала и стрелой метнулась по крыльцу в дом. Потом повернулась, показала язык и смылась.

– Ничо! – говорю я. – Пошли спать. Всё настроение испортила! Я ей ещё устрою!

Настроения действительно не осталось. Мы быстро дорвали листья и поднялись на чердак…

Утром я проснулся от голоса матери. Она была во дворе. И ругалась: «Какой это паразит набросал лопухов по всему двору? Найду, руки пообрываю!»

Какие такие лопухи? Кому мама руки обрывать собралась? Ползком я добрался до чердачной двери, выглянул и обомлел: весь двор и вправду был в обрывках лопуховых. – Н-да! И кому приспичило такую хулиганку делать? И тут у меня в голове щёлкнуло! Вспомнил ночь. Монашкин огород. Ревень. Привидение. Светку. Меня как подкинуло. Я выскочил на крышу веранды и глянул в огород бабы Зины.

Ревень был на месте!

Зато в другом углу огорода, возле бани, словно Мамай прошёл – почти весь лопух был выдран под корень!!!

Что же это получается? А это получается, что мы в темноте с Вовкой дали кругаля и вышли не на тот объект! Нарвали лопухов, сами наелись и Светку накормили!

Пока я так соображал, гляжу, Монашка к нам чапает. Баночку какую-то несёт. Ну, думаю, всё. Сейчас матери нажалуется, и нам с Вовкой полный каюк будет.

Метнулся снова на чердак, прижался ухом к перегородке, к щели, слушаю.

– Валентина Яковлевна! – зовёт мою маму Монашка. – А где ваш Серёжа?

– Здравствуйте, Зинаида Николаевна! – отвечает мама. – Дрыхнет ещё. На чердаке. Где ещё ему быть.

– Хороший у вас сын, – говорит Монашка. – И друзья у него хорошие.

В щёлку вижу, что мать неуверенно качает головой – наверное, у неё своё мнение по нашему поводу.

– Вот сегодня ночью они мне огород пропололи, лопухи выдрали, – продолжает баба Зина. – Всё руки не доходили. В баню было не пробраться. Это у них тимуровство называется?

– Ага, тимуровцы, – говорит мама. А сама на чердак косится. И взгляд у неё не совсем приветливый. Будет он приветливым, как же, если мы весь двор лопухами угадили!

Баба Зина протянула руку через забор и отдаёт маме баночку:

– Передайте ребятам – это я варенье из ревеня наварила. Пусть кушают. Да и ко мне пусть забегают. А то, мне кажется, они меня побаиваются?

Они ещё о чём-то долго говорили с мамой. Но я уже не слушал. Сел на спальник и думал. О чём? О маме. О Монашке. О нас с Вовкой. О том, что есть книжка «Тимур и его команда», но я её ещё не прочитал, но прочитаю. О том, что утро хорошее и надо идти прибирать двор, а потом самому мыть посуду. И ещё о многом другом-ином думал.

Вот такая была история с лопухами.

Евгений Хохряков