Мне, видимо, на роду было написано стать коллекционером. Отец мой был известный и, как потом выяснилось, талантливый художник, а в доме не было ни одной картины. Впрочем, при его чудовищной работоспособности это было неудивительно. Всё время он проводил либо в мастерской, либо где-нибудь на этюдах.

Зима, стужа, тридцатиградусный мороз, а он пишет пейзаж, подставив под палитру керосиновую лампу, чтобы не замёрзли краски. Солнце клонится к закату, освещение меняется. Отец переворачивает картонку и продолжает писать тот же мотив, но уже при другом состоянии.

В Москве отцвела сирень, но за триста километров к северу она ещё цветёт. Отец всю ночь трясётся на пятьсотвесёлом поезде. К утру добирается до знаменитой Академической дачи художников, основанной ещё в 70-е годы ХIХ века под Вышним Волочком у истока реки Мсты знаменитым меценатом В. А. Кокоревым, который находил, что “природа Тверской губернии должна скорее вдохновлять студентов Академии художеств, нежели виды римской Кампаньи”. Одним из таких студентов был И. Е. Репин. До сих пор в Русском музее висит его этюд “На Академической даче”.

В.Гремитских. Сирень. 95х120. Х.к.м.

Василий Александрович Кокорев (1817-1889) — купец, промышленник и общественный деятель, после Крымской войны был главным консультантом правительства Александра II по восстановлению золотого запаса России. В 1859 году, на несколько лет раньше американцев, он организовал в Баку первый нефтеперегонный завод, причём привлёк для этого молодого доцента Петербургского университета Д. И. Менделеева, который предложил меры, явившиеся прообразом современного процесса перегонки и транспортировки нефти. В. А. Кокорев был среди первых учредителей акционерных обществ в России, основав такие компании, как Каспийско-Волжское пароходное общество “Кавказ-Меркурий”, Волго-Донская, Московско-Курская, Уральская железные дороги, и многие другие. Этот человек построил первый в мире, как мы бы теперь сказали, бизнес-центр. Здание Кокоревского подворья и теперь стоит на берегу Москвы-реки напротив Кремля. Приехав туда, купец или промышленник мог не только снять гостиничный номер от самого простенького до люкс-апартаментов, но и нанять там же помещение для своей конторы, куда из трактира, находившегося в том же здании, доставлялась еда. Там же сдавались помещения для приёмов, переговоров и склады для хранения различных товаров. Впрочем, в Кокоревском подворье проживали не только деловые люди. Юноша Илья Репин, когда ехал из родного Чугуева на учёбу в Петербург, будучи проездом в Москве, останавливался именно там.

“Миллионщик Кокорев” имел ещё и картинную галерею, куда задолго до Третьякова пускал всех желающих. Галерея работала ежедневно. В то время Эрмитаж, открытый в Петербурге в 1852 году, был доступен только для “чистой” публики.

“Все восемь залов музея, — отмечал один из современников, — убраны богато и со вкусом. Мягкие диваны, красивая резная мебель в русском стиле, прекрасный паркет, столы с затейливой инкрустацией… бюсты мраморные и алебастровые, дорогие вазы… достаточный свет сверху”.

Галерея была своего рода культурным центром. При ней находились небольшой лекционный зал с хорами и трактир, бывший своеобразным клубом для москвичей. Задолго до Эрмитажа и Третьяковской галереи Кокорев выстроил экспозицию по историческому и монографическому принципам, которых сегодня неуклонно придерживаются все наши музеи. Карлу Брюллову, например, была отведена отдельная стена, где, в частности, висел известный портрет графини Самойловой.

Многие шедевры из тех, что находятся сейчас в ГТГ, попали туда уже после смерти П. М. Третьякова. К ним относятся картины К. Брюллова, А. Иванова, Н. Ге, “Автопортрет” Тропинина, “Лес” Шишкина, “Вдовушка”, “Завтрак аристократа” Федотова, многие работы Перова, Якоби, Пукирева, пейзажи Фёдора Васильева, морские пейзажи Айвазовского, Лагорио,и многих других художников, входивших в середине позапрошлого века в коллекции В. А. Кокорева и его приятеля, другого известного мецената и столпа московского купечества Козьмы Терентьевича Солдатенкова. Оба они тратили большие средства на благотворительность. Например, Боткинская больница в Москве до 1920 года называлась Солдатенковской.

Состояние этих приятелей было таково, что в 1859 году один из них предлагал царю выкупить за свой счёт все помещичьи земли в Московской губернии для бесплатной раздачи крестьянам.

В усадьбе К. Т. Солдатенкова, расположенной в Кунцево, “на северном склоне амфитеатра Москвы-реки”, часто и подолгу гостили блестящий русский пианист, один из последних и любимейших учеников Ференца Листа А. И. Зилоти со своей женой Верой Павловной, урождённой Третьяковой, дочерью основателя Третьяковской галереи, знаменитый купец и меценат П. И. Щукин, историк И. Е. Забелин, писатели И. С. Аксаков и И. С. Тургенев, художники Крамской, Поленов, Лагорио, Репин. Итальянский живописец А. Риццони, окончивший Петербургскую академию, близкий друг хозяина, приезжал к нему на всё лето из Рима, откуда привозил множество своих великолепных картин. Всех гостей Козьма Терентьевич радушно принимал и угощал тонкими обедами.

За покровительство искусствам художественная молодёжь именовала Солдатенкова Кузьмою Медичи, а Риццони говорил, что если бы не собирательская деятельность таких меценатов как Кокорев, Третьяков, Солдатенков, Прянишников, русским художникам некому было бы продать свои картины, хоть в Неву их бросай. “Моё желание, — писал Солдатенков художнику А. Иванову в Рим, — собрать галерею только русских художников”. Он стал владельцем одной из лучших и крупнейших коллекций русской живописи, включавшей в себя такие произведения, как самый большой и приближённый к оригиналу вариант картины Александра Иванова “Явление Христа народу”, вручённой Солдатенкову самим художником во время путешествия купца в Рим. “Вирсавия” Карла Брюллова была куплена собирателем в 1852 году за две тысячи рублей также непосредственно у автора.

Современники с восхищением писали, что “между теми достопримечательностями, которыми могла гордиться Москва, особенное место занимают собрания П. М. Третьякова и К. Т. Солдатенкова. Во всей России, не исключая Петербурга, нет собрания картин, которые бы так полно выражали силу и значение русской живописи”.

Заметим, что все упомянутые меценаты собирали не антиквариат, а именно современных им русских художников, многие из которых были тогда ещё малоизвестны. Известными их в значительной степени сделали именно знаменитые собиратели живописи.

Таких, к сожалению, на сегодняшний день практически нет. Из всех современных коллекционеров на обозрение широкой публики своё собрание выставляет лишь В. Некрасов, владелец сети парфюмерных магазинов. Между прочим, в магазине на Варшавском шоссе он выставляет и советскую реалистическую живопись, справедливо считая, что она ничем не хуже живописи предыдущего периода, а в цене в ближайшее время возрастёт в 3-4 раза, поскольку сейчас она пока ещё недооценена.

И правда, с переменой власти в 1917 году русская художественная школа никуда не исчезла. Она как была, так и осталась. Просто ей впоследствии приклеили политический ярлык “социалистического реализма”, придуманный Бухариным и озвученный в 1932 году на I съезде писателей М. Горьким применительно к литературе. С этой точки зрения Веласкеса, писавшего по заказам испанскую инфанту и Папу Римского, можно назвать феодально-клерикальным реалистом. Все эти “измы” – суть изобретение художественных критиков, о которых кинорежиссёр Эльдар Рязанов сказал: “Я давно понял, что самовыражение для критиков важнее сути. Если человек не знает столько, сколько я, не понимает того, что понимаю я, зачем мне его слушать?”

Как можно попасть впросак, следуя советам искусствоведов, рельефно показала распродажа коллекции Инкомбанка на серии аукционов в “Гелосе” несколько лет назад, когда картины, купленные в своё время на “Арт-Мифах” за тысячи, а то и за десятки тысяч долларов, с трудом уходили за 30-40 долларов.

Так получилось, что моя коллекция начала формироваться одновременно с коллекцией этого и других крупных и известных тогда банков, но совершенно на других принципах. К моменту смерти отца в 1991 году я был весьма далёк от искусства. Но в отличие от банкиров я руководствовался не советами “специалистов”, а простым здравым смыслом. И вот результат. За одно и то же десятилетие цена картин с “Арт-Мифов” упала на 2-3 порядка, а стоимость моих возросла ровно настолько же.

Что касается здравого смысла, то сформировался он у меня следующим образом. Оказавшись после смерти отца в огромной мастерской, буквально забитой картинами, я просто не знал, что со всем этим добром делать. В советское время Союз художников в таких случаях организовывал посмертную выставку-продажу. Деньги за проданные картины перечисляли наследникам, остальные полотна возвращали им же, после чего выселяли из мастерской вон. В запасе у меня по тогдашним правилам было шесть месяцев. О выставке в период после ГКЧП нечего было и думать. О ценах на картины я не имел ни малейшего представления. В общем, положение отчаянное.

В.Гремитских. Розы и море. Х/м

Пришёл я в мастерскую отца, послонялся без дела, потом взял одну картину, другую, третью, механически расставил их, сел и начал смотреть. Вдруг всё исчезло. Нет ничего – ни проблем, ни неприятностей. Есть только Гурзуф, море, пляж, Аю-Даг. Вот сирень. Вот розы. Я физически ощущаю их запах. А это Академическая дача. Зима, лютый мороз. Мне становится зябко. Перевожу взгляд на следующую вещь. Там на подоконнике стоит букет пионов. За окном жаркий летний день. Сильный солнечный свет пробивается сквозь ярко-зелёную листву. Становится тепло, уютно, спокойно.

В.Гремитских. Академическая дача

Потом, гораздо позже, я где-то прочитал, что, оказывается, масляная краска в сыром состоянии обладает свойством активно впитывать энергию, исходящую от человека, а потом долго, иногда веками, понемногу излучать её. Когда художник пишет, творит, когда он увлечён своей работой, от него исходят сильные положительные импульсы. Отсюда и такая мощная аура в мастерской — как в старину говорили — благодать. Приходилось ли вам бывать в намоленной старинной церкви? Тогда вам знакомо это благостное состояние. Оно возникает оттого, что вы ощущаете накопленные остатки ауры поколений людей, ежедневно приходящих сюда с положительными помыслами, с молитвой к Всевышнему. Даже когда приходит отчаявшийся человек и обращается с просьбой к Богу, он всё равно просит с надеждой. Надежда — это тоже положительная эмоция. В старинных церквях ведь всегда уютнее, чем во вновь построенных.

Сила энергии, исходящей от трёх тысяч “живых” картин, собранных в замкнутом пространстве, где ещё недавно творил, излучая бешеную радостную силу, увлечённый своим делом человек, во сто крат мощнее, чем в любой церкви.

Там, в мастерской на Масловке, я понял, что означает фраза “Бог в нас самих, и дьявол в нас же”. Забегая верёд, скажу, что мне, из уважения к отцу, позволили оставаться в мастерской полтора года — в три раза дольше срока. За это время я успел накупить у других художников массу работ. В том числе приобрел автопортрет прекрасного живописца Давида Исааковича Рубинштейна.

Это была неординарная личность. О своём детстве, проведённом в Одессе на Пересыпи, он рассказывал лаконично, с оглядкой на Бабеля: да, конечно, романтическая жизнь бок о бок с соседями-налётчиками необыкновенна, но об этом уже давно написано, и как! Отец работал в порту на экспортных складах, мать занималась хозяйством и детьми – в семье их было четверо. Давид мог бы стать музыкантом: в доме всегда играли, пели, часто ходили в оперу. Он уже в восемь лет играл на мандолине, рояле, гитаре. Самое сильное впечатление одесского детства — шум моря за окном и музыка в доме. Первые рисунки – портреты рыбаков, родных, морские пейзажи с баркасами и шаландами. Музыка и живопись были для Рубинштейна неразделимы. И круг друзей специфичен: если не художник, то, конечно, музыкант. Со старой предвоенной фотографии 30-х годов смотрят молодые одухотворённые лица: Давид Ойстрах, Лев Зевин, Иосиф Пастернак, Яков Флиер, Роза Тамаркина. Чуть поодаль — Давид Рубинштейн. Его преподавателями в Одесском художественном институте были талантливые мастера, входившие ранее в Товарищество южнорусских художников: К. К. Костанди, Т. Б. Фраерман, В. Х. Заузе, П. Г. Волокидин.

Д.Рубинштейн. Автопортрет

Давид Исаакович был интеллигент до мозга костей, тонкий ценитель женской красоты, франт, всю жизнь одевавшийся с иголочки, который даже в 92 года старался “выглядеть”, но мрачный, молчаливый, жёлчный, злой и острый на язык. До самой смерти сохранивший холодный, ясный ум, он в 46-47-х годах создал серию автопортретов, где постарался изобразить в концентрированной форме собственные пороки. Одну из этих работ меня угораздило купить. Меня привлекла адская силища, которая исходила от этой маленькой, размером с машинописный листок, вещи. Этакий автопортрет Дориана Грея, который хотя и не старея вместе с автором, тем не менее излучает на вас мощную, самую настоящую инфернальную энергию, как вампир, забирая при этом Вашу. Это проявляется по нарастающей, если на него долго смотреть. Поэтому я всегда убираю его подальше, лицом к стене., иначе становится жутко. Нервы у меня в общем-то крепкие. Но тут я пасую. Вот это и есть сила искусства. Это и есть реализм, хотя автопортрет написан в откровенно “левой” манере. Реализм состоит в передаче на холст или картон реального кусочка жизни, света, тени, воздуха, ветра, эмоций, настроения, человеческого характера, личности. Если это есть, то перед вами работа мастера. Не важно, дорого или нет она стоит. Стоимость зависит только от “раскрученности” художника, что отлично известно всем дилерам, галерейщикам и коллекционерам.

Выбирать картину для себя на самом деле очень просто. Вопреки распространённому мнению, для этого не надо быть экспертом, если вы, конечно, не покупаете Ван Гога за 28 млн. долларов. Но тут речь идёт скорее о вложении капитала в ценные бумаги, подтверждающие подлинность картины, чем об искусстве как таковом.

Если картина вам нравится, вам приятно на неё смотреть, вы мысленно уже видите её в своём интерьере — она для вас. Это как котёнок или щенок. Их много, и все милые, но вам почему-то хочется взять к себе в дом именно вот этого. Он тоже начинает заглядывать вам в глаза, тянуться к вам, мяукать или повизгивать, тыкаться мордочкой, вилять хвостиком — в общем, изо всех силёнок старается сказать: “Вот он я! Возьми меня! Нам с тобой будет хорошо, правда…”. Вы его берёте, и действительно вам потом хорошо вдвоём всю жизнь.

Внезапно вспыхнувшую любовь часто сравнивают с ударом электрического тока. Между людьми, словно какая-то искра проскакивает. Загораются глаза. Их неудержимо тянет друг к другу. Всё и всех к чёрту! Пусть мир рушится, лишь бы быть вместе! Потом тоже легко, светло, хорошо. Иногда всю жизнь, иногда до развода.

С точки зрения физики, в обоих случаях наблюдается совпадение ваших энергетических полей или, говоря языком возвышенным, слияние душ. У картины тоже может быть своя душа, а может и не быть. Ели вещь пишется человеком, увлечённым самим процессом её создания, испытывающим в этот момент удовлетворение, радость от того, что он делает, исходящий от него мощный поток положительной энергии навеки консервируется застывающей краской. А вот у картин, продающихся вокруг ЦДХ, никакой энергетики нет, поскольку малюются они серийно. Вы покупаете одну, а дома у “художника” лежат ещё три-четыре точно такие же — не отличить. Зачастую для изготовления таких поделок вообще пользуются пульверизатором — как при покраске стен. О какой уж тут художественной школе говорить!

А между тем, в любой стране мира более всего ценится именно своя национальная художественная школа. Причём для возрождения собственных художественных школ в конце 1980-х годов в Париж и Рим были приглашены именно советские художники старшего поколения. Году этак в 1992 были мы с Эдмондом Розенфельдом на Масловке в мастерской художника С. М. Скубко. Эдмонд, владелец трёх галерей во Франции, обратил внимание на карандашный портрет девочки. Рисунок был выполнен характерными мелкими штрихами. Галерейщик тут же загорелся желанием его купить, но получил решительный отказ. “Но зачем вам рисунок неизвестного француза. Тут даже подписи нет! Для вас он ничего не значит, а для меня очень интересен. Это же наша национальная техника рисунка, к сожалению, утраченная около ста лет назад”.

Сергей Михайлович улыбнулся и ответил: “Ну, скажем, рисунку не сто лет, а только пятьдесят. Его сделала моя жена в молодости, и без её разрешения я его продать не могу”

— А где ваша жена? Давайте съездим к ней. Я хочу с ней познакомиться.

— Месье, мне нет никакой необходимости ехать с вами в Париж. Моя жена там преподаёт живопись. Вот её адрес.

Француз посмотрел на визитку и удивился: “Но это престижное учебное заведение, там очень строгий отбор преподавателей. Впрочем, я рад, что именно русские помогают возрождать наши национальные традиции. Вы ведь знаете, что именно русские открыли наших импрессионистов. Американцы стали покупать их вслед за Щукиным». Тут обе стороны рассыпались во взаимных похвалах русской и французской культуре. Я еле успевал переводить.

Если вы сомневаетесь в правдивости только что переданного диалога, то, если будете в Париже, зайдите там на Rue de Moscu, 7. Эдмонд наверняка помнит этот разговор. Он уже хорошо говорит по-русски, так что языкового барьера не будет.

Этот честнейший человек, тонкий знаток и любитель живописи был одним из немногих, кто резко выделялся своей порядочностью, искренним и тёплым отношением к художникам среди огромной толпы откровенных рвачей и грабителей, читай — западных дилеров и галерейщиков, мощным потоком сметавших в то время реалистическую и импрессионистическую живопись из мастерских старых и стареющих советских художников. Уже в 1993 году в Твери и Харькове не было не то что картин, но даже рисунков и эскизов, выполненных до 1980 года.

Иностранцы прекрасно понимали значение русской культуры советского периода вообще и изобразительного искусства в частности. Многие из них сколотили себе на этом неплохие состояния. Воистину нет пророка в своём отечестве!

Стоп, думаю, а не дурак ли я? Зачем же это мне разбазаривать такое наследство? Дай-ка я пойду к варягам в наёмники да поучаствую в разграблении богатств своей Родины. А заодно втихомолку и поучусь у них, разбойников, разбираться в искусстве с коммерческой точки зрения. И пошёл я к варягам в услужение. Да не просто ванькой бегать, как прочие, а с толком. Дело в том, что ещё при жизни отца его работы разошлись через Иностранный салон по всем без исключения цивилизованным странам мира. Фамилия Гремитских была там хорошо известна. Достаточно сказать, что, когда в Москву в декабре 1994 года впервые приехал тогдашний вице-президент США А. Гор, его апартаменты были оформлены картинами В. Г. Гремитских и А. Ф. Токаревой, талантливой ленинградской художницы, из моей коллекции.

С другой стороны, многие художники и их дети знали меня с детства. Мне доверяли. Я был свой. Большинство художников старшего поколения, даже из других городов, охотно давали мне картины на комиссию. Варягов же я быстренько приучил обращаться прямо ко мне, благо из-за популярности отца они сами меня находили. Понимали, конечно, что относительно переплачивают мне. Зато как удобно — позвонил из Нью-Йорка, Лондона или Парижа, заказал чего надо, приехал недельки через две, а всё уже лежит, тебя, милый, дожидается. Тут тебе и экономия по смете. Не надо неделями торчать в России, тратя на проживание свои кровные, трястись в вонючих поездах, пряча деньги в трусах и под подкладкой, дрожа при этом за свою жизнь и здоровье. Так бы ещё в России был, а тут уж всё привёз, загнал, барыш подсчитал — и назад в Москву, за новой партией.

Начал я и сам у художников картины покупать. Да не у всяких, а лишь у тех, в чьих работах чувствовалась московская, харьковская или ленинградская школа. Это три основные школы живописи, сложившиеся в России к советскому времени. Были ещё одесская и киевская. Но киевская была изначально слабее, а сильная вплоть до 1941 года одесская школа, основанная ещё товарищами Крамского, после знаменитого бунта в академии переехавшими в Одессу, начиная с пятидесятых годов окончательно захирела.

Мне, естественно, ближе своё, московское, но не только потому, что я москвич. Московская художественная школа имеет давние традиции, восходящие к Московскому училищу живописи, ваяния и зодчества. Со времён Николая I вокруг него группировались наиболее талантливые и яркие художники. Со второй половины ХIХ века, например, пейзажный класс там последовательно вели такие мастера, как Алексей Саврасов, Константин Коровин, Исаак Левитан и затем, вплоть до 1918 года, Аполлинарий Васнецов.

В 1918 году под влиянием революционной идеологии, отрицавшей “буржуазную” культуру, училище было преобразовано в знаменитый ВХУТЕМАС (Всероссийские художественно-технические мастерские), переименованный в 1926 году во ВХУТЕИН (Высший художественно-технический институт) — так с 1922 года стала называться бывшая Петроградская Академия художеств. На первый взгляд вроде бы непонятно, зачем надо было это делать, когда в Москве существовало основанное ещё в 1825 году графом С. Г. Строгановым художественно-промышленное училище, до сих пор носящее его имя, которое прекрасно готовит художников-прикладников.

Тут надо представить себе, что творилось в России после Октября 1917 года на базе левой революционной фразы. Грядёт, мол, мировая пролетарская революция. Пролетариату чужда всякая собственность. Не будет ни государств, ни границ, ни денег. Личного ничего тоже не будет — всё будет общественное. Отсюда, кстати, и свободная любовь, проповедовавшаяся Александрой Коллонтай, Ларисой Рейснер и другими «революционерками» задолго до хиппи и сексуальной революции 1968 года на Западе.

Недавно наше телевидение продемонстрировало любопытный документ, найденный в Саратовском городском архиве. Это декрет 1918 года об обобществлении женщин. Согласно этому государственному акту любой мужчина мог пользоваться любой женщиной когда ему вздумается, но не чаще трёх раз в неделю и не более четырёх часов подряд. Мужьям при этом предоставлялось лишь внеочередное право пользования собственной женой. Женщинам же законодательно воспрещалось каким бы то ни было образом препятствовать домогательствам чужих мужчин.

Судя по тому, что на следующий день в саратовской прессе появились статьи анархистов и большевиков, всячески сваливавшие ответственность за принятие декрета друг на друга, с горе-законодателями уже вечером того же дня была проведена активная разъяснительная работа об искажении линии, левом уклоне и т.д.

Самое интересное, что в суматохе декрет забыли отменить, так что с юридической точки зрения он действует до сих пор, по крайней мере в Саратове.

При такой постановке вопроса — о превалировании общественной жизни над частной — архитекторы в массовом порядке проектировали жилые дома, в которых жильцы уединялись только на ночь в небольших комнатах, где стояли лишь кровать и тумбочка. По мысли авторов подобных проектов, человек светлого будущего должен был утром просыпаться по общему звонку (это чтоб работу не проспать), быстренько одеться и одному, либо с обобществлённой на ночь подругой, бодрым шагом двигать в общественный умывальник, затем на спортплощадку перед домом, для производства общей утренней зарядки, завтрак за общим столом — и на работу.

При каждом доме помимо конференц-зала, комнат для отдыха и спорткомплекса проектировались ещё детсад и ясли, куда, согласно идеям тов. Троцкого, дети должны были привозиться прямо из роддома. После окончания периода кормления детей материнским молоком их предполагалось передавать общественным воспитателям, а доступ матерей к ним окончательно прекратить, чтобы освобождённые женщины могли радостно заниматься освобождённым трудом. Уж точно спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!

Сейчас это кажется абсурдом. Но ведь это было! Мало того, всерьёз поддерживалось на государственном уровне.

В искусстве весь этот бред именовался новаторством. Спектакль, описанный Ильфом и Петровым в “12 стульях”, не какой-то вымышленный образ, а вполне реалистическое описание одной из постановок Мейерхольда. Все эти инсталляции, хэппенинги и “художественные акции” всего лишь вернулись к нам бумерангом с Запада, а изобретены были за 70 лет до этого всё в той же Совдепии на базе левацкой идеологии обобществления всего и вся. Логика железная: раз всё общественное, то и деньги в новом всемирном коммунистическом (от слова “коммуна”) обществе будут не нужны. Следовательно, буржуазное изо, когда купил картинку и повесил на стенку, явно устарело. В новом обществе искусство должно быть такое, чтобы его физически нельзя было купить. Всё это бегание по улицам в банном виде, рубка на вернисаже икон топором, грязные тапочки, приклеенные на паркетную доску, — “всё это уже было в веках, бывших прежде нас”.

Нет, вы не подумайте, я не против колхозов, но не в нашем селе. Попробуйте послушать музыканта, не знающего нотной грамоты, или почитать роман писателя, не имеющего представления об орфографии. Наймите себе адвоката или архитектора, кичащихся отсутствием диплома. Это и в голову не придёт! Все признают значение музыкальной, литературной, юридической, научной школы. Не глупо ли отрицать и полезность художественной школы? Художник — такая же профессия, как и любая другая. Прежде чем изображать что-либо на холсте, надо долго и упорно изучать технику рисунка, живописи, знать законы композиции, различные профессиональные приёмы, овладеть массой чисто технических знаний, вплоть до состава грунтов, масел, лаков красок и растворителей.

В своё время одного слушателя Петербургской академии художеств заставили более четырехсот раз переделывать рисунок с одного и того же натурщика. Так ведь и получился Карл Брюллов! Но его талант заблистал потом, после многолетнего упорного труда. Так алмаз становится бриллиантом лишь после умелой и тщательной огранки. Микеланджело работал сутками, без сна и отдыха, забывая даже поесть. Гойе было мало дня. Чтобы работать ещё и ночью, он прикреплял на шляпу свечи…

Что же, наши галерейщики и арт-дилеры всего этого не знают и не понимают? Ещё как понимают! Тот же Олег Кулик, который бегает по улицам нагишом, кусая прохожих, в бытность свою арт-директором галереи “Риджина” отчаянно торговался со мной за картину Клавдии Тутеволь. Хозяин этой галереи В. Овчаренко, до сих пор двигающий “активное искусство”, лично у меня покупал работы вполне реалистических советских художников Фёдора Решетникова и Владимира Токарева. В то время когда в “Риджине” выставлялся самолёт из валенок, служащие этой галереи под страшным секретом завели меня на второй этаж. Там в просторном зале рядами стояли стеллажи, сплошь забитые советскими реалистическими картинами. «Риджина» даже издала каталог принадлежащей ей советской живописи.

Кстати, об “активном искусстве”. Ещё в 1924 году во ВХУТЕМАСе проходила выставка, которая так и называлась: “Первая дискуссионная выставка активного революционного искусства”. Так что новое — это хорошо забытое старое.

Александр Гремитских

Продолжение следует…