Татьяна Николаевна Солошек, наша «студийная мама», прознав о моей проблеме, не стала советовать мне искать ответы в классике, но обратилась к своему давнему знакомому по актерскому цеху, а на то время назначенному директором строящегося концертного зала при гостинице «Россия» Георгию Строеву. Я тотчас отправился к нему и спросил, нужны ли ему высококвалифицированные дворники. «Нет, — сказал Строев, — дворники не нужны, нас обслуживает гостиница. А вот помощник режиссера нужен».

— А какая зарплата у помрежа?

— 90 рублей.

Я прикинул: дворником я получаю 60 рублей, но имею бесплатное жилье. Если буду работать в зале, придётся снимать комнату, и платить 25, а то и 30 рублей. Значит, на руках останутся все те же 60 рублей. Георгий Орестович выжидательно смотрел на меня. Не без колебаний я принял его предложение. И проработал в концертном зале «Россия» ровно 11 лет, день в день. Первые четыре года помощником режиссера, затем режиссером-постановщиком.

Режиссером, признаться, я оказался никаким, зато помощником был отличным, идеальным исполнителем чужих замыслов и решений. Есть такая редкая категория людей, которые умеют быть помощниками. Становясь первыми они оказываются несостоятельными, потому что их призвание быть вторыми. Не лакеями, хотя какой-то элемент в этом проглядывает, но именно помощниками, это особый дар. От того все приглашенные постановщики больших театрализованных программ и правительственных концертов любили работать со мной, и каждый из них убеждал меня в том, что мне следует непременно поступить в ГИТИС на отделение режиссеров эстрады. И обещали помощь.

Спустя два года я воспользовался этим и с грехом пополам (греха было больше) поступил в ГИТИС, который закончил с «Красным дипломом». В том 88-ом году он оказался единственным на всех выпускников главного театрального института страны. Диплом-то я получил, но не образование. Все годы учебы я вел какую-то глупую, но азартную игру. Я шел сдавать зачеты и экзамены, ни черта не зная.

Игра заключалась в том, чтобы не просто обмануть преподавателя, но внушить ему уверенность, что я действительно знаю предмет и моя пятерка или зачет вполне заслуженны. Эта была форма зомбирования, гипноза, которым я, вероятно, на тот период овладел. Как цыганка, которой вы сами отдаете в руки все имеющиеся деньги.

Однажды, уже поставив «отл», Алексей Барташевич, преподававший у нас зарубежный театр, тотчас, словно избавившись от наваждения, в изумлении сказал: «Что же я сделал, ведь вы ничего мне не ответили…».

Эта глупая игра лишила меня добротного образования, которое мне давали, лишила знаний. Ах, как бездарно, во вред себе я потратил свой сомнительный дар!

Директор концертного зала Георгий Орестович Строев относился ко мне, как к сыну. Он помогал мне, опекал, но у него был совершенно вздорный характер, и он не раз доводил меня до слез. Абсолютный пушкинский барин Троекуров. К примеру, он мог у меня на глазах порвать мое приглашение на престижный прием в американское посольство, или проявить еще какое-то подобное самодурство.

Как бывший актер, он обладал буйным актерским темпераментом и обаянием. Он был женат на дочери известного советского художника Игоря Грабаря. Однажды он рассказывал мне, как его Ольга решила пройти, как тогда говорилось, «по местам своей боевой славы». Во время войны она была радисткой, совсем юной. И вот оказавшись в какой-то среднерусской деревеньке, она вошла в крайнюю избу и совсем старенькая хозяйка, взглянув на неё, тотчас сказала: «А ведь я, девка, тебя помню. В 44-ом ты нас слободила из под немца!». И рассказывая об этом, Георгий Орестович обливался слезами. Очень он был сентиментальным. Как я нынче.

И не мстительным. Когда у нас случился общий объект влюбленности, была в те годы на эстраде одна весьма лихая артистка, ужасно привлекательная, которую друзья звали…. как бы поприличней перевести…. «золотой вагиной», так вот она предпочла меня, хотя, думаю и Орестыча тоже не обделила лаской. Иными словами, была она классической б…дью, то бишь любившей мужиков не за деньги, а за сам процесс общения. Мужики всегда таких очень остро чувствуют. Впрочем, и среди мужиков тоже встречаются б…ди. Нет, это не ходоки, это нечто другое. Прикиньте, вы наверняка вспомните таких. Или узнаете себя.

Когда Строев умер, я и несколько наших молодых сотрудников, ежегодно в течение нескольких лет, собирались в годовщину кончины у его могилы. Согласитесь, это не часто бывает. Кто из вас в течение 5 лет ходил на могилу своего бывшего директора? Вот и я говорю: удивительный был человек.

В зале «Россия» я познакомился с Михаилом Задорновым, который стал моим «кокой» («кока» в просторечии – это крестный). Миша руководил в те времена студенческим театром МАИ, который мы иногда приглашали в тематические концерты. Миша сыграл в моей судьбе решающую роль.

Он и известный либеральной публике режиссер фильма «Комиссар» Александр Аскольдов. Еще при жизни, Строев пригласил на постановку эстрадного театрализованного представлен, посвященного 40-летию разгрома немцев под Москвой, своего знакомца, несправедливо опального в те годы кинорежиссера А. Аскольдова, опального из-за великолепнейшего фильма «Комиссар», положенного на долгие десятилетия на полку.

Аскольдов прирожденный режиссер, великий талант и… ужасный человек. Так иногда бывает.

В качестве обязательного примечания: говоря о человеческих качествах Александра Яковлевича, я совершенно субъективен, вполне возможно, что кому-то А.Я. очень помог и проявил нечеловеческое благородство, вполне возможно. Но со мной сложилось, к сожалению (по счастью), иначе.

Насколько Александр Яковлевич по началу проникся ко мне горячей симпатией, ровно настолько он возненавидел меня после одной моей неудачной шуточки, о которой ему донесла моя коллега. Сколько у меня было и, боюсь, еще будет, неприятностей из-за этих дебильно-крыловских шуточек. Но ничего тут не поделаешь. Как известно, мимо тещиного дома … и т.д.

Реакция Аскольдова на донос была неадекватной. Я дважды лишался выделенного мне кооперативного жилья, меня допрашивали в КГБ, я лишился постановок, т.е. еще немного и я превратился бы в заурядного маргинала. Именно тогда я увидел, как ломаются и прогибаются люди. На собраниях мы «прорабатывали» и клеймили, а потом они же подходили ко мне и извиняюще заглядывая в глаза испуганно пожимали руку. И именно тогда я понял, что главная вина всякого злодея — будь ли он диктатор государства или диктатор маленького учреждения или отдела, не только в самом его злодействе, а в том, что обычных людей, слабых духом, он нравственно калечит.

Поняв бессмысленность борьбы, я ушел из зала и устроился преподавателем в ГИТИС на полставки, т.е. на 50 рублей. За комнату в небольшой коммуналке, которую снимал на Тишинке, я платил 45. На жизнь оставалось 5 рублей. Какое же счастье, что в моей жизни встретился Александр Яковлевич. Ведь если бы не он, кто знает, может быть, я так бы и работал всю оставшуюся жизнь концертным режиссером. А то, что я год просуществовал впроголодь, так это только на пользу.

В качестве примечания: когда я дал эти записки почитать одному весьма пристрастному читателю, профессиональному редактору, он их разнес в пух и в прах, оставив множество пометок — иногда совершенно несправедливых (как мне показалось при уязвленном самолюбии), иногда весьма точных. К примеру, в этом месте, где я оборонил фразу о пользе жизни впроголодь, он написал: «Какой пользе? Достоевский говорил, что от бедного человека нельзя требовать нравственного поведения; а академик Шмуль рассказывал, как во время войны в эвакуации (или оккупации) он и его семья – культурнейшие люди – быстро опустились до воровства, причем у своих же благодетелей, которые спасали их от голода. А как портится характер…». Я согласен с этой мыслью, но в моем случае это тогда пошло на пользу.

И вот спустя год, на Тверской, я случайно повстречался с Михаилом Задорновым и на дежурный вопрос: «Как дела?», взял да и нахамил в ответ, т.е. вывалил на несчастного МЗ свои проблемы. Миша терпеливо в течение 27 сек. выслушал меня и сказал, что у него есть зацепки на телевидении в Останкино и он попробует мне помочь. И свое слово сдержал.

Меня пригласили в литературно-драматическую редакцию Центрального телевидения. Я отдал документы и три месяца проходил проверку Особого отдела, поскольку ЦТ приравнивалось к режимному предприятию. Эту проверку я отчего-то прошел и был принят на должность редактора с окладом в 195 рублей (это после 5 прожиточных рублей в месяц)! Мои коллеги по редакции, ветераны телевидения, проработавшие более 20 лет, получали 125 — 150 руб. А тут какой-то хрен с горы свалившийся, получает такие деньги! Неспроста, решили они, либо этот кекс с горы любовник начальницы, либо чей-то сынок.

_____________________

Дмитрий КРЫЛОВ

Фото: Из личного архива Дмитрия КРЫЛОВА

Дмитрий КРЫЛОВ. «Моя жизнь в искусстве».

Дмитрий КРЫЛОВ. «Мастер-класс от папы Хэма»

Дмитрий КРЫЛОВ. Первый опус «Г с точкой»

Дмитрий КРЫЛОВ. «Волока»

ПРОДОЛЖЕНИЕ…