По случаю своего шестидесятилетия Пётр Мамонов начал серию выступлений, в ЦДХ был показан документальный фильм «Мамон» Сергея Лобана, а Пётр Николаевич два часа отвечал на вопросы зрителей. На выступлении побывал наш собкор Дмитрий Лисин. (фото автора Дмитрия Лисина)

Конечно, жаль, что в других городах Мамонов даст концерты, а в ЦДХ был фильм и стандартная встреча с зрителями. «Как легко представить зиму, если холод внутри» — начинается первая песня «Блюз одиноких отцов»  на новом двойном диске Петра Мамонова. Все песни под три струны, предельный минимализм. Произведение приурочено к широкой серии выступлений Петра Николаевича в городах и весях, состоит из DVD («Мамон + Лобан») и CD («Одно и тоже») дисков. Выступления эти непростые, потому что, кроме фильма Сергея Лобана «Мамон», смонтированного из речей и прогулок 2007-2008 года, Мамонов выходит к людям и отвечает на любые вопросы. Всё ж таки ему шестьдесят стукнуло. Зритель, естественно, кричит – Петя отец родной! – и требует «звуков МУ», то есть песен. Но Пётр Николаевич холоден, любой вопрос сводит к Добротолюбию и проповедует смирение и покаяние. Постепенно «отец родной» разогревается, пропевает несколько своих минималистических стихов, вспоминает Джеймса Брауна и фанк пятидесятых, зритель кричит – Петя спой! Где гитара?

Константин Леонтьев в 80-х годах 19 века говорил, что христианство на Руси ещё не проповедовано. Пётр Мамонов, хотя и не священник, проповедует. Теперь уже нечего скрывать, он как на ладони, эту ладонь он называет Божьей. В фильме он открывает свою муку и упоение жизнью, показывает, бродя по Москве, памятные места своей буйной юности.

 Если смешать речи пустынника Мамона из док-фильма и выступления в ЦДХ, получится вот такое:

   Здесь рюмочная открывалась в семь утра, а здесь я падал, у фонтана на Пушкинской, меня оттаскивали в кусты ребята. Мы вот тут сидели на бордюре у Пушкина, центровые, все дела, главные всегда мы двое, Солнце и Мамон, но один раз меня сделали. Выходит чувак из Пушкинской в пальто, опля – достал свою причёску из-под воротника, а она до пояса! Мы отпали, у нас ведь до плеч было, сто раз менты и комсомольцы догоняли и стригли, а тут человек вышел — и до пояса. Я-то как ходил? Белое полотенце вместо шарфа, штанишки белые из простыни и кожан сверху, а очки на цепочке от бачка унитазного. Народ просыпался, увидев меня. Но всегда есть кто-то лучше нас. Знаете, что такое пятнадцать суток? Стоишь у котла, месишь вонючие кожи в кожевенном цеху, а сзади мент с дубинкой, хрясь по голове! Вот на этом углу всегда была «столичная» с белой этикеткой, по три ноль семь, представляете? Первый стакан примешь, эх! Кайф неимоверный, потом ад начинается. Как бросить пить? Тяжеленько это, но есть техника – наливайте полный стакан, но не сразу пейте, подумайте минут десять о последствиях, это дело! Меньше на треть выпьете, для начала. С себя надо начинать, никому не навязывайтесь. Когда меня спросил парень один, ну и чего они всё говорят – казанская, казанская? Я в ответ только одно слово – икона, и всё. Не навязывайтесь. В церкви кайф и немота, на бабок церковных суетливых не надо злиться, надо о главном, о покаянии. Всё с семьи идёт. Она его не считает мужчиной, бабушка говорит внучке – не слушай мамку. Меня в детстве звали Мамон — чугунная башка, с разбегу разбивал лбом дверцу шкафчика. На Большом Каретном два человека жили, я и Высоцкий, неспроста это. Цоя, Шевчука и Васю Шумова нежно люблю, оценки творчества не даю, я не оценщик. Любите людей, хотя бы как самих себя, большего не требуется, большее не по силам, но любите себя, для начала. Наше дело – прорваться в вечность, просочиться в благодать, это битва и война с самим собой. Другой цели в нашей жизни нет. Никогда я праведником не был и не буду, только стараюсь быть нормальным человеком. Серафим Саровский про себя говорил, что самый большой грешник он, куда уж нам-то? Сверлить двадцать пять дырок под зубы? Никогда, вы только вслушайтесь в это отвратное слово – имплантанты, это чужое, нечеловеческое, клонирование меня, чувст и мыслей, микрочипы в каждой голове – клац по кнопке и все тихие, послушные. Я пять лет не смотрю телевизор, я лучше фильмы 50-х посмотрю. Вот увидите, ещё пять лет и начнут отпадать нормальные люди от кнопок и пикселей, начнут обратно на природу пробираться. У меня всё отлично в деревне, мы с женой такой дом отгрохали, красный кирпич, огромный, спасибо Паше (Лунгину), в следующем году, даст Бог, достроим. Но деньги мира всего в нескольких руках, а потом перейдут в одни, князя мира сего, он всех соблазнит, этот один. Всё предсказано.

«За нашей спиной никого, у нас за спиной пустота. Улыбки кривые, взгляды косые. Какие-то другие существа заняли всё место, вынули все деньги маленькой рукой. Но мы печальны и немы, мы молчаливы, мы другого теста. За нашей спиной чистота», это не только слова из «блюза отцов», для Мамонова это констатация факта, красной ниткой прошивающей весь фильм и весь его разговор в ЦДХ. Он не желает участвовать в безумии общественной жизни, он сам по себе, он серый голубь. Зато он умеет летать.

В Мамонове – единственное, уникальное сочетание молитвенного подвига с даром прирождённого лицедея. Когда его спрашивают, искренние ли его молитвы в «Острове», он отвечает просто – а что, незаметно? Феномен фильма «Остров», с его миллионной аудиторией, в отличие от фильма «Царь» — именно в нездешней искренности Мамонова, это очевидно, несмотря на его же могучее лицедейство. Его юмор подобен обэриутскому, свои спектакли он называл мистериями. А фильм посвящён воспоминаниям, нераздельным с  назиданиями, проповедью к смотрящим. Потому что жизнь Мамонова – одинокая, но мощная песня восстающего из ада обыденных соблазнов человека. Он так и говорит, в кадре и на сцене, — я только потому говорю о вере в Христа, что сам много раз был на самом дне алкогольной и человеческой бездны, но каждый раз спасало чудо. «В 2003 –м, после комы в отделении реанимации, врачи сказали – полмозга отказало, а через три месяца – бац! Вся голова как новая, это божья помощь, я не причём. Надо открыться Христу, любой ценой открыться, тогда энергия огромная, космическая придёт. Не я, но Он во мне».

А я вспомнил, как десять лет назад психолог с мировым именем Китаев-Смык рассказывал о своей попытке исследовать Мамонова, которым он сильно увлёкся после посещения квартирника в начале 80-х, считал воздействие Мамонова-танцора на зрителей ошеломительным и глубинным. Несколько студентов даже писали диссертации по Мамонову, потому что профессор заметил в нём уникальный метод новой музыки, эту музыку доктор наук назвал «рокделирий», а метод состоит в использовании собственного алкоголизма для мощного влияния на подсознание зрителей. Когда доктор попросил Петра помочь исследованию, разрешить себя снимать большой камерой для детализации деллириумных движений мамоновского танца, Пётр Николаевич согласился, но поступил непредвиденно, «антиимплантантно» — он вышел на следующий концерт в мешке, завязав его на шее.

Скоро, уже третьего ноября, выйдет на экраны большой фильм Сергея Лобана «Шапито – шоу», где снимался Мамонов. Этот фильм наделал шуму на последнем Московском кинофестивале, но что удивительного? «Игла», «Такси – блюз», «Пыль», «Остров», «Царь» — все эти фильмы останутся в истории кино, потому что в них есть огромная доза искренности и лицедейства Петра Николаевича Мамонова.