***

Чешскую библиотеку я нашёл быстро. Припарковал машину, вышел наружу, поднялся на высокое крыльцо девятиэтажной коробки. Блуждая по длинному коридору в поисках зала, нечаянно налетел на проходившую мимо девушку. Торопливо извинившись, я осведомился, где, собственно, будут показывать фильм.

— Идите прямо, до конца, потом поверните направо…

Пара минут – и я уже в проёме большой комнаты. Посередине, на небольшом возвышении, стоял стол с прожектором, направленным на стену, вдоль которой тянулась белая доска. Напротив доски в несколько рядов стояли стулья, на которых удобно расположилась половина присутствующих. Другая половина ходила между рядами, не то выбирая себе места, не то разминаясь перед долгим сидением. Часть людей столпилась у маленького столика, заставленного тарелками с печеньем, и по очереди наливала из чана горячую воду в одноразовые стаканы. Большей частью это были люди солидного возраста.

Нет, здесь определённо не было ничего, что могло бы заинтересовать Сашу. За все семнадцать лет, что я с ней живу, я не замечал за ней особого увлечения чешской литературой, да и вообще хоть какого-то интереса к Чехословакии. Название фильма, который собирались показывать, едва ли говорило Саше о чём-либо. В этом я всё больше убеждался, глядя на доску, где зелёными буквами было написано «Вацлав Гавел: из диссидентов в президенты». Триста лет ей нужен и Вацлав, и Гавел!

Да нет, фигня всё это! Ясно, что Саша сюда не придёт. Не нужно быть ясновидящим, чтобы догадаться, что она опять со своим Толиком. Хотя для неё он никакой не Толик, а Анатолий Григорьевич.

От размышлений меня отвлёк телефонный звонок.

— Игорь, ну что? – это мама.

— Да не видно, — отвечаю.

— Ну ты подожди. Может, ещё придёт.

Ага, придёт. Прям прибежит. Но вслух я, разумеется, этого не сказал – покорно согласился ещё минут десять подождать. На всякий случай позвонил Саше. Сбросила, как всегда.

— Эх, Александра! – с досады я не заметил, как начал рассуждать вслух. – Ремня бы тебе хорошего!

— За что? – прозвучал где-то рядом удивлённый голос.

Прямо передо мной стояла девушка – та самая, у которой я спрашивал дорогу в зал.

— Заслужила, — коротко бросил я в ответ. – Только боюсь, ремень здесь уже не поможет.

— А что я сделала? – последовал вопрос.

— Вы? – я был несказанно удивлён.

— Да, и откуда Вы знаете, как меня зовут?

Я хотел было сказать, что этого как раз совершенно не знаю, но в этот момент до меня дошло…

— А, так Вы тоже Саша! Простите, это я не про Вас.

— Ничего страшного, — ответила девушка, улыбаясь.

Наверное, Саша как заядлая читательница глянцевых журналов сотню раз встречала в них совет: улыбайтесь почаще. Ибо ничто на свете не способно в один миг сделать обычную девушку безумно обаятельной, как милая улыбка. Сейчас я находил это изречение как нельзя более справедливым.

— Кстати, меня зовут Игорь, — добавил я как бы между прочим, ещё не до конца осознавая, что попал во власть прекрасных глаз незнакомки.

— Очень приятно. Алиса.

— Красивое имя! Честно говоря, я подумал, что Вы Саша.

— Почти угадали. Меня действительно назвали в честь дедушки Саши. Он так мечтал о внуке. Но вот не дожил…

— Почему же Вы тогда Алиса?

— Маме показалось, что имя Саша слишком мальчишеческое. Вот и решили: ладно, пускай будет Александра, но только не Саша.

— Понимаю. У меня сестру зовут Саша. Так Кирилл, мальчишка соседский с дачи, всё пытался назвать её Шурой, говорил: не бывает девочек Саш – только мальчики.

Года четыре ей тогда было, мне – десять, а Кирилл той же осенью пошёл в первый класс. Что тянуло друг к другу его и девочку, которая на целых три года младше – сказать трудно, но стоило им только приехать на дачу, Кирилл первым делом бежал к нам на участок, и Саша тут же со всех ног бросалась к нему навстречу. Они были неразлучны. Догонялки, дразнилки, прятки, лазания по деревьям – в таких весёлых играх проходили летние денёчки. Ещё Кирилл частенько пугал мою сестру лягушками. Бывало, придёт, скажет: «Я тебе подарок принёс», и что-то прячет между ладонями. Потом уберёт руку – а на другой сидит лягушка и смотрит на Сашу выпученными глазами. Саша с визгом убегает, Кирилл за ней, подпрыгивая и квакая на бегу.

А время летело очень быстро. Не успели оглянуться, как Саша из девочки с озорными косичками превратилась в пышногрудую девицу. На пухлых губках появились следы неяркой помады, ясных глазок коснулась подводка и тушь. Это была уже не та девочка, что карабкалась с ветки на ветку и бегала от лягушек, хотя последних по-прежнему боялась. Да и Кирилл изменился – стал из мальчишки-непоседы юношей, хотя непоседой таки остался.

Изменились и их отношения с Сашей. Вместо детских забав – простой дружеский разговор за чашкой чая. Возможно, читатель будет разочарован, но нет – большего между ними не было. Страстный Амур не сразил их в одну минуту своими стрелами, их сердца не дрогнули. Не ждала его Саша из армии, куда парня забрали почти сразу после школы.

И слава Богу, говорила тогда мама. Уж очень ей не хотелось, чтобы её дочь была невестой Кирилла. Все знали, что дядя Петя с тётей Наташей своих детей иметь не могли и Кирилла ещё грудничком взяли из детского дома. У мамы же против детдомовских всегда было сильное предубеждение. Ведь хорошие люди своих детей не бросают, а значит, наследственность у мальчика уже испорчена. Знала бы она тогда, кого её дитятко умудрится подцепить, не успев закончить школу!

«Каким ты местом думаешь, Саша? – говорила она уже не раз, а вместе с нею – и я, и папа. – Мало того, что он тебе в отцы годится, так ещё и женат».

«Толик жену давно уже не любит, — возражала в ответ моя сестра. – Он собирается развестись с этой злючкой и жениться на мне».

«Все они так говорят! А ты, наивная, всему веришь. Да не женится он. Поматросит и бросит. И хорошо ещё, если не обрюхатит»

Но Саша свято верила, что Анатолий любит её и врать не будет.

Словом, попытки образумить мою сестру оказались тщетными. Ровно как и запрет встречаться с этим Анатолием. Когда она ходила в школу, худо-бедно ещё удавалось её контролировать. Но как только минула пора выпускных экзаменов, удержать её в Балашихе стало нереально. Поступать Саша решила в МГУ, поэтому ездить в Москву стала гораздо чаще. А там и до Железнодорожного недалеко…

Мои родители до сих пор поражаются, как директором школы может быть настолько безнравственный человек. Нормальный педагог ни за что не позволил бы юной девушке ездить за ним в другой город, обманывая родителей. Этот же не только поощрял такие поездки, но и, по всей видимости, сам учил её врать как можно убедительнее. Думаю, именно с его помощью Саша научилась не брать трубку, когда мы ей звонили.

«Я сегодня в Чешскую библиотеку иду, — сообщила она сегодня маме, позвонив после сдачи очередного экзамена. – Там фильм будет».

И положила трубку, не дождавшись ни ответа, ни дальнейших расспросов. Мама пробовала ей перезвонить, но безрезультатно. Тогда она позвонила мне на работу.

«Игорь, я тут в Интернете пошарила – нашла, где эта библиотека. Там в семь действительно будет фильм. Заедь туда, пожалуйста, проверь, будет ли Саша».

Что мне оставалось делать? После работы сел в машину и поехал. И теперь, как дурак, стою, смотрю по сторонам… Впрочем, нет, всё больше на Алису. Рассказываю ей про Кирилла, про лягушек.

— Я их в детстве тоже боялась, — призналась мне Алиса. – Бабушка говорила, от них бородавки появляются. Зато Полинка не боялась – брала их в руки и в капусту тащила.

— А в капусту-то зачем? – не понял я.

— Они ж гусениц едят. А бабушка ругалась, заставляла мыть руки.

Фильм тем временем уже начался, и мы с Алисой примостились на стульях с краешка.

«Вы здесь работаете или так пришли?» — написал я на клочке бумаги, который тут же протянул своей соседке. Разговаривать, даже тихонько, я не решался.

«Работаю, — написала она в ответ. – Библиотекарем».

«И как? Интересно?»

«Вполне».

Заметив, что моя собеседница отвечает односложно, я прекратил расспросы и стал смотреть на экран. Но тут Алиса протянула мне листок.

«А Вы на фильм пришли или так просто?»

«По-честному, за сестрой следил», — признался я.

«А она тоже здесь?»

«Похоже, что нет. На свидание убежала».

«Молодой человек не тот?» — уточнила Алиса.

«Вроде того. А девчонке всего 17. Как бы глупостей не наделала».

«Может, Вы преувеличиваете? А на самом деле всё не так страшно?»

Эх, Алиса, знала бы ты, кого моя сестрёнка подцепила! Но вслух я только написал:

«Если бы! Хотя я действительно волнуюсь за сестру. Она у меня одна».

«Понимаю, — был ответ. – Полинка тоже за мной следила. Я тогда злилась».

«Полинка старше Вас?»

«Да, лет на пять. Она умерла в январе».

«Простите меня».

«Ничего».

Так, переписываясь, мы почти совсем забыли, зачем сюда пришли. Правда, поначалу я ещё умудрялся время от времени озираться, не пришла ли Саша. А что касается Гавела, то мне в тот момент уж точно было не до него. Алиса, как я заметил, тоже смотрела на экран вполглаза. Неужели разговор со мной заинтересовал ей больше? Признаться, от этой мысли мне было лестно.

И вот телефон, который я предусмотрительно поставил на виброзвонок, задрожал, как в лихорадке. На определителе высветилось «Саша».

Бросив сумку на стуле, я нажал «Ответить» и на цыпочках быстро вышел в коридор.

— Игорь, сделай что-нибудь! – голос сестры был взволнованным. – Тут к нам ломятся!

— Куда? Где? – я с трудом пытался взять себя в руки и хоть как-то включить голову. Из того, что сказала мне Саша, я смог понять только одно – её жизнь в опасности.

— Мы в подвале. В Железке.

— Вы… с Анатолием?

— Да. Нас хотят убить!

— Не открывай ни в коем случае. Полицию вызывали?

— Нет… Пока.

— Вот что. Звони в полицию, а я сейчас приеду. Скажи адрес.

В тот момент я горько пожалел, что не захватил с собой бумагу и ручку. Кто ж мог знать?

Пока моя сестра сбивчиво диктовала номер дома и подъезда, я, как помешанный, повторял вслух название улицы. Зайдя в зал, я стал делать это шёпотом, покуда под руку мне не попался листок бумаги – тот самый, на котором мы с Алисой вели интересный разговор.

— Что-то случилось? – спросила меня девушка шёпотом.

— Саша говорит, убивают, — ответил я, хватая сумку. – Я должен срочно туда ехать.

— Да, конечно. Счастливо, Игорь.

— Пока.

Не прошло и пяти минут, как я уже мчался на своей машине, снижая скорость вблизи постов ГИБДД. Задержка сейчас была бы мне совершенно ни к чему.

Железнодорожный… Однажды мне приходилось бывать в этом городе. Шефу-самодуру приспичило послать меня туда по делам. Знал бы Васильич, какими словами я вспоминал его, мотаясь в январский мороз по тамошним дорогам, разыскивая то треклятое офисное здание!

Теперь же я готов был просто расцеловать своего шефа. Благодаря ему, считай, я изучил этот город. И сейчас, когда моя сестра в опасности, мне это важно, как никогда. Мог ли я подумать об этом ещё полгода назад? Только бы успеть! Только бы с Сашей ничего не сделали, пока я еду!

Один раз я чуть не врезался на полной скорости в мчавшуюся впереди фуру. Лишь чудо помогло избежать столкновения. Потом, уже у самого Железнодорожного, едва успел нажать на тормоз, чтобы не сбить неосторожного пешехода, который чуть ли не под колёса мне бросился. Помню, я охарактеризовал его такими словами, которых в обычной жизни не употребляю.

И вот, наконец, та самая улица. На окраине. Справа – сквер, тот самый, вокруг которого я ехал, будучи командированным. Слева – пятиэтажные хрущёвки, среди которых нет-нет да попадётся домик в девять этажей. А вот и она, родимая пятиэтажка, вот и нужный подъезд с пристроенной к нему трапецией подвала.

Но где же банда? Неужели эта? Я был чрезмерно удивлён, когда вместо здоровых амбалов с бритыми затылками, с татуировками, звериными лицами и крутыми кулаками увидел длинноволосую девушку. Вся в белом, она скорее походила на тургеневскую барышню, чем на мафиози. Рассыпанные по плечам волнистые волосы придавали бы ей особое очарование. Придавали бы, если бы не одно но. Ненавижу, когда женщина ведёт себя как крикливая баба – молотит изо всех сил в дверь и воет. Да, именно воет.

— Любовь моя! Иди ко мне! – слышалось в ночной тишине. – Я хочу тебя! Обними меня покрепче! Иди сюда, любимый!

Я невольно поёжился. Её голос звучал так, словно с неба градом падали холодные льдинки. Вкупе с бледностью лица, которую я разглядел, как только вышел из машины, это создавало зловещее впечатление. От этого становилось явно не по себе.

«Похоже, она не совсем адекватна, — пришло мне на ум. – Или наркоманка, или сумасшедшая».

А надо сказать, и тех, и других я опасался с детства. Один Бог знает, что взбредёт в ненормальную голову: повыть, покричать или схватиться за нож. Последнего мне хотелось меньше всего.

Но делать нечего – надо сестру спасать. Тем более, что никаких намёков на пребывание полиции я здесь не обнаружил. Выходит, не зря мчался сюда из Москвы.

Мысль, что на меня вся надежда, заставила меня двинуться к подвалу. Девушка не обратила на меня никакого внимания, продолжая стучать в дверь и вопить о большой любви.

— Девушка, — я изо всех сил старался, чтобы мой голос звучал твёрдо. – Отойдите от двери… Пожалуйста. Разрешите пройти.

Она тут же оторвалась от своего занятия и посмотрела мне прямо в глаза. С ненавистью? Нет, пожалуй, так сказать было бы неправильно. Так могла бы глядеть сама Смерть. В тот момент я как никогда готов был поверить в сказочного василиска, убивающего одним взглядом. Такой взгляд действительно мог убить.

Она выдохнула мне в лицо, и я почувствовал, как лютый холод сковал моё тело. Так, словно я в пляжных шортах выскочил зимой на улицу, в тридцатиградусный мороз. Нет, тридцать градусов тут было бы маловато – восемьдесят, как минимум. Больше всего на свете хотелось убежать, спрятаться туда, где тепло. Но там, в подвале Саша. Я не мог оставить её одну.

До сих пор не понимаю, как у меня получилось собрать всю свою волю в кулак и повторить свою просьбу недрогнувшим голосом:

— Пожалуйста, дайте пройти. Мне нужно в подвал.

Девушка в ответ зло захохотала. Казалось, что даже покойник, восставший из ада – и тот не смог бы смеяться так демонически. Но от двери всё же отошла.

Не тратя времени даром, я кинулся вперёд, затылком чувствуя ледяное дыхание сумасшедшей. Я старался отогнать от себя мысль, что сейчас мне в спину может вонзиться нож.

«Нет, я не боюсь эту сумасшедшую, — убеждал я сам себя. – Общество, конечно, не из приятных, но я больше жалею эту дуру. Так унижаться, да ещё перед тем, кто этого не стоит!»

Отчасти это было правдой – мне действительно было жаль несчастную девушку.

— Саша, открой! – прокричал я, постучав в дверь. – Это я, Игорь.

Она открыла не сразу – лишь после того, как я постучался ещё. Открыла и тут же кинулась мне в объятия. Я мог бы чем угодно поклясться, что такой бледной и напуганной я свою сестру ещё никогда не видел. Да и сам я, по-видимому, выглядел не лучше.

— Всё хорошо, Саша, — утешал я её. – Я здесь. Не бойся.

Занятый ею, я не сразу обратил внимание на её ухажёра. Высокий мужчина примерно того же возраста, что и папа, сидел, забившись в угол и выглядел даже более испуганным, чем Саша. Я не хотел бы напрасно его подозревать, на запах в подвале стоял неприятный. Тоже мне мужик! Девушку свою не может защитить!

Впрочем, защищать Сашу он особо не рвался. Увидев, что пришёл её брат, горе-любовник вскочил с места и, оттолкнув меня локтем, выскочил на улицу, после чего тут же дал дёру. Только пятки засверкали.

Девушка тут же помчалась вслед за ним.

— Любимый! Ты будешь моим! – слышалось в темноте.

Я не стал им мешать. Пусть сами разбираются в своих любовных проблемах. Тем более, я полагаю, это он довёл барышню до такого состояния. Не оттого ли она стала принимать наркотики или сошла с ума, что любила Толечку? А он, как нетрудно догадаться, поигрался с ней, как кот с мышью, и сказал «чао». Или, может, это и есть его жена?

И чего я вздумал её демонизировать, спрашивается? Понапридумывал всяких глупостей про смерть, про холод. А у девушки попросту психика не в порядке, от несчастной любви она озлобилась на весь свет, потому и взгляд совсем не такой, как у нормального человека.

— Пойдём, Саша, — сказал я, прижимая дрожащую сестру к себе. – Поехали домой, а то мама с папой волнуются.

Саша молча подчинилась, но взгляд ей был устремлён в сторону парка – туда, куда только что убежал её возлюбленный.

Уже в машине я невольно вздрогнул, представив мою сестру на месте той душевнобольной. Как бы и она, столкнувшись с предательством, не стала психом или наркоманкой. Слабая, беззащитная девочка! Переживёт ли она? Впрочем, пусть лучше он её бросит сейчас, чем годами морочит голову и кормит напрасными обещаниями.

Назад мы ехали уже не так быстро, поэтому домой вернулись уже глубокой ночью. Родители не ложились спать – встретили нас на пороге. От мамы пахло валидолом и рыбой, которую она пожарила нам на ужин. Папа тоже был как на иголках, хотя я ещё в Железке позвонил домой и сказал, что всё нормально, скоро приедем.

— Может, вы мне скажете, что вы делали в Железке так долго? – спросил отец, когда мы с сестрой с аппетитом уплетали рыбу с макаронами.

— Да девица какая-то ненормальная к ним пристала. Вот я и разбирался.

— А что же Анатолий твой? – обратилась мама к Саше. – Он что, не мог защитить тебя от какой-то девицы?

— Да он от неё удирал, как от огня, — ответил я за сестру, на что папа осуждающе заметил:

— Мужик называется!

— Вы ничего не понимаете! – подала голос Саша. – Она хотела его убить!

Убить? Вполне возможно. Обезумевшая от ревности женщина, пожалуй, способна на всё.

— Значит, за тебя твой Толик не испугался, — усмехнулся отец. – Лишь бы его не трогали. Хорош гусь, нечего сказать!

— Но я же была не одна, — возразила Саша. – Со мной был Игорь. И притом, она за ним гонялась. Вдруг с ним что-то сделали?

Последнюю фразу она произнесла истерично, с надрывом.

— Саш, не говори глупостей! – оборвал я её. – Ну что слабая девушка может сделать с мужиком?

— Скорее, он сейчас её обнимает и вешает лапшу на уши, — предположила мать. – Как тебе.

Лучше б она этого не говорила. Полностью отошедшая от шока, моя сестра завизжала, как резаная:

— Нет! Не говори так! Ты врёшь! Врёшь! Вы хотите разрушить нашу любовь! Вы все! Ненавижу вас! Вы злые!

Так и закончился вечер разбитой тарелкой и громкими рыданиями, доносившимися из Сашиной комнаты.

***

Зимняя вьюга выла и бесилась: швыряла снежную крупу и лица прохожих, ломала сугробы, заметала узкие дорожки; порывистый ветер нещадно гнул ветви обнажённых деревьев.

Я стоял на холме, целиком подвластный стихии, продрогший до самых костей, но отчего-то не мог сдвинуться с места. Странно, почему я в футболке и в шортах? Чего бы мне не одеться теплее в такую погоду?

Та самая девушка стремительно неслась мне навстречу. Казалось, она совсем не ступала по земле, а летала по воздуху вместе со снегом и ветром.

— И-и-игорь! Не стой у меня на пути-и-и-и-и! – Господи, опять этот нечеловеческий вой! – Анатолий будет моим! Я его отобью-у-у-у-у-у!

Последняя фраза мигом заставила меня забыть про страх, овладевший мной, ибо давала надежду.

— Скорей бы уж, — произнёс я в ответ. – Может, тогда он отстанет от моей Сашки.

На что моя собеседница разразилась гомерическим хохотом:

— Он только мой! Навсегда-а-а-а-а-а!

Проснулся я от звона будильника, возвестившего, что пора уже на работу. Осознав, что произошедшее было всего лишь сном, я вскочил с кровати, сделал зарядку, умылся, позавтракал вместе с родителями (Саша ещё спала) и поехал на работу. Не то чтобы я был человеком суеверным, но этот странный сон весь день не выходил у меня из головы. Впрочем, пугал меня больше не сон, а явь. Я опасался, как бы эта ненормальная дама не сделала чего-то плохого моей сестре. На то, что кавалер хотя бы попытается уберечь Сашу, надежды, увы, не было никакой.

«Видимо, придётся принимать радикальные меры», — думал я, машинально выполняя свою работу.

***

Начал я с того, что поискал в Интернете школы города Железнодорожный. Ориентироваться я старался на те, что располагалась поближе к тому дому, тому скверу. Если этого Анатолия занесло в те места, значит, скорей всего, школа, где он работает, где-то рядом. О том, что он, может быть, ездит на работу в другой конец города, я как-то не подумал.

Взяв на работе один день за свой счёт, я двинулся в Железнодорожный. Начнём, пожалуй, с той самой ближайшей школы, адрес которой я заранее распечатал.

И, как выяснилось, я не прогадал. В кирпичном здании, выкрашенном в бледно-жёлтый цвет («жёлтый дом» — как я его окрестил про себя) с чёрной полосой снизу, по периметру, никто не удивился, когда я сказал: Анатолий Григорьевич, ваш директор. А вскоре я уже сидел в директорском кабинете и разговаривал с любовником своей сестры.

При дневном свете он казался мне ещё более отталкивающим. Нет, уродом он не был – даже напротив, черты лица были строго выдержаны в пропорциях. Но виделось в его внешности что-то неприятное, как у безумно похотливого сатира из греческих мифов. Хотя сатиры, если мне не изменяет память, низенького роста, а этот высокий.

— Анатолий Григорьевич, — я решил, не откладывая, перейти к делу. – Я бы хотел, чтобы Вы оставили в покое Сашу, мою сестру.

Он смерил меня презрительным взглядом сверху вниз, всем своим видом говоря: «Да кто ты такой, червяк, чтобы мне указывать?». Но всё же эти свои мысли озвучил в более вежливой форме:

— А по какому праву Вы, молодой человек, вмешиваетесь в наши отношения?

— А Вы бы предпочли, чтобы это делали соответствующие органы? – поинтересовался я ледяным тоном. – Уголовный Кодекс читали? Сколько там за совращение малолеток дают? Пять? Десять?

— Я Вас умоляю, молодой человек! – губы директора скривила ехидная усмешка. – Какие органы? Какое совращение? Это, во-первых, надо доказать. А во-вторых, не думаю, что Вы заявите. На Вашу сестру ж потом пальцем будут показывать.

И ведь прав, шельма, ой как прав! Как будто мысли мои читает – знает, что никуда я не заявлю. Но всё же я решил сыграть до конца, добавив:

— Об этом я сам побеспокоюсь. Вы лучше подумайте о том, что скажете жене, когда она обо всём узнает. Я, знаете ли, ужасно болтливый, — с этими словами я скривил губы в такую же усмешку.

— Да ради Бога! – ответил Анатолий Григорьевич. – Вам её телефончик дать?

Я был ошарашен таким поворотом. Всего, чего угодно я ожидал, но такого… Тем более неожиданностью стало для меня то хладнокровие, с которым директор нацарапал на клочке бумаги какие-то циферки и протянул её мне со словами:

— Берите звоните и не отвлекайте меня от работы.

Так неудачно закончилась моя попытка шантажировать наглеца. Признаюсь, я с самого начала брал его на понт. Что я не смогу поставить под удар Сашину репутацию обращением в органы, я и сам прекрасно знал. Меньше всего мне хотелось, чтобы всякие глупцы за глаза (а то и прямо в глаза) называли мою сестру разлучницей. Мужьям, предавших своих жён, почему-то охотнее прощают измену, чем женщинам, поддавшимся на их льстивые речи. И так же охотно принимают их оправдания: мол, физиология такая. Весьма удобное, надо сказать, оправдание – кому придёт в голову требовать ответа от жертвы самой природы?

О том, что я не сообщу его жене, я тоже знал. Я ведь не имел представления, где она живёт. Но теперь, по милости самого неверного мужа, в моих руках был её номер. Я мог ей позвонить и рассказать. Но стоило ли? Судя по тому, что Анатолий Григорьевич не побоялся дать её телефон, женщина обо всём знает. И, по-видимому, готова терпеть походы муженька налево. Хоть и не понимаю я такого терпения, но лишний раз делать ей больно мне совсем не хотелось.

Из Железнодорожного я возвращался ни с чем.

«Заехать, что ли, в Чешскую библиотеку, — думал я. – Раз уж у меня всё равно отгул».

Я вспомнил, как в детстве отец читал мне на ночь про бравого солдата Швейка. Но так и не дочитал. Саша тогда заболела – было не до этого. Похоже, самое время наверстать упущенное.

Впрочем, тогда я ещё, наверное, и сам не отдавал себе отчета, что не за Швейком еду в библиотеку. Есть там другой магнит, попритягательнее.

***

— Алиса, привет!

— Привет, Игорь! Ну, как сестра?

— Да ничего, успел. Приехал, а там какая-то дама психованная, в дверь ломится. Полиции, как всегда, нет, хотя Саша говорит – вызывали. Так что пришлось самому справляться.

— Да уж, полиция наша такая, — согласилась Алиса.

— Хорошо ещё, я был в Железке раньше, — продолжал я. – А то бы долго искал эту улицу.

— Так это было в Железке? Ничего себе! Я думала, в Москве.

— Вот в такие дали порой заводит любовь! – заключил я.

— Ну, а любовь-то чего? – поинтересовалась Алиса. – Он же, как я понимаю, был рядом. Что ж, не мог заступиться?

— А любовь дезертировала, — ответил я с горькой усмешкой.

— Ничего себе!

При этом на Алисином лице я увидел выражение некой солидарности: да, теперь я понимаю, почему тебе этот молодой человек не нравится.

Но всё-таки я вспомнил о Швейке. Вспомнил и о фильме, который позавчера недосмотрел. Спрашивал, чем там всё закончилось, когда Алиса выводила на карточке мои паспортные данные. Хотя большей частью мы беседовали о жизни. Ведь Алиса знала обо мне так много, а я о ней – почти ничего.

— Значит, ты из Железки? – спросил я.

— Да, и кстати, живу недалеко от парка. Как раз у жёлтого дома.

— Ой, а я как раз оттуда.

— Откуда?

— Ну, заезжал я в эту школу. Сегодня утром.

— А, так ты про школу. Ну да, действительно чем-то похожа на жёлтый дом. Я вообще-то имела в виду психушку. Настоящую. Она от парка с другой стороны.

— А ты как на работу ездишь? На машине, на автобусе?

— На электричке, — ответила Алиса. – Ненавижу пробки.

— Я тоже, — признался я. – Каждый день испытываю это зло на своей шкуре. Кстати, я единственный в семье, кто умеет водить машину.

Это действительно правда. Мои родители, всю жизнь прожившие и проработавшие в Балашихе, как-то не думали о том, чтобы приобрести железного коня. Мамина работа находится всего в двух остановках от дома – стоит ли ради этого мучиться? Папина – чуть дальше, но он с детства обожает ходить пешком. «Это у вас, нынешней молодёжи, запросики – и чтобы работа в Москве, и чтоб машина», — ворчал он, намекая на меня. Хотя на дачу на моём автомобиле ездит с радостью.

Так за разговорами мы и сами не заметили, как наступил вечер. Посетителей в этот день было немного, так что нас почти не отвлекали. И вот настала пора закрывать библиотеку.

Я предложил Алисе довезти её до дома, но она отказалась. Оно и понятно – человек малознакомый, кто знает, что у него (то есть, у меня) в голове? Пришлось мне ехать на своей машине в гордом одиночестве.

***

Конечно, я был раздосадован постигшей меня неудачей, но от попыток положить конец Сашиному роману я и не подумал отказываться. Весь следующий день я прикидывал, как это осуществить. Сдавать этого наглеца полиции я по-прежнему не собирался. Набить морду – тоже не выход – всё-таки я уважаю закон. Разве что пугнуть его чем-нибудь, чтобы держался от моей сестры подальше… Значит, запугать… А что – это мысль!

Взяв на завтра отгул, я с трудом дождался окончания рабочего дня, чтобы забежать в парикмахерскую.

— Мне, пожалуйста, покороче.

Вскоре на меня из зеркала глядел совершенно лысый тип. Не скрою, мне было жаль потерять свою кудрявую шевелюру, но чего не сделаешь ради сестры? А волосы не зубы – отрастут.

Когда я вернулся домой, Саши опять не было дома. Говорила, будто пошла к подруге, но мы-то уже все догадывались, что это за подруга. Иначе она бы как минимум, назвала её имя. Но сказать ей никто ничего не мог, потому что звонки она сбрасывала.

Зато на меня по поводу новой причёски накинулись по полной программе:

— Ну, что ты сделал? Такой был приличный парень, а теперь… Ещё бы джинсы, футболку и пару татуировок – и вообще будешь как хулиган!

Я невольно подумал: ай да предки – а ведь дело советуют. Не в костюме же мне завтра идти на встречу. Татуировка? Тоже нужная вещь.

— Это я с девушкой познакомился, — пытался я объяснить родителям свой внешний вид. – Хочу произвести впечатление. Девушкам знаете как нравятся плохие парни.

— Значит, непутёвая твоя девушка, — ворчала мама. – Я бы на такого даже не глянула… Вот молодёжь пошла – сплошной ветер в голове!

Далее последовала лекция на тему: а вот в наше время… Нет, были, конечно, и тогда шалопаи, но сейчас они на каждом шагу. Из нынешней молодёжи чуть ли не каждый второй курит, пьёт пиво и курит всякую гадость, и чуть ли не каждый третий стоит на учёте в милицию. Словом, ужасный век, ужасные сердца!

— Ладно, мой руки, садись ужинать, хулиган, — подвела мама итог их с папой совместного выступления.

Саша явилась уже после одиннадцати. Из своей комнаты я слышал, как родители её отчитывали.

— Вы бесчувственные и бессердечные люди! – кричала в ответ Саша. – Вы понятия не имеете, что такое любовь!

***

Утром я намеренно встал пораньше. Осторожно, чтобы не разбудить родителей и сестру, умылся, позавтракал в одиночестве, напялил старые, местами потёртые джинсы, полосатую футболку, тёмные очки. Ни гладить рубашку, ни бриться я не стал. Не забыл я и про татуировку. Синим фломастером, который ещё вчера тихонько свистнул у Саши, я нацарапал на правой руке какую-то зверскую рожу.

Эх, чёрт! Чуть было не надел туфли. Вот посмешище было бы – гопник в туфлях! Ещё бы и галстучек повязал!

Нацепив кроссовки, я вышел из дома и сел в машину. Надо бы показаться кому-нибудь, чтоб оценили. Интересно, узнают ли?

Родители были бы в этом смысле плохим показателем. Они-то, я уверен, узнают меня в любом виде. Близкие друзья – тоже. Коллеги, если сразу не догадаются, то через минуту-другую точно скажут: «Игорёк, да никак ты!» Всё-таки не первый год вместе работаем. Нужен кто-то, кто видел меня пару-тройку раз и ещё не успел как следует изучить… Алиса! Точно. Поеду, что ли, покажусь ей. Что я там вчера говорил насчёт произвести впечатление?

«Да, да, да», — «говорил» мне на это дождик, стуча по лобовому стеклу мелкими каплями.

***

На этот раз я не стал подъезжать прямо к Чешской библиотеке, потому как увидел Алису раньше. Она шла под зонтиком, в пёстром плаще, по покрытому «озёрами» тротуару. С небольшой горки, словно пытаясь прикоснуться к коричневым «золушкиным» туфелькам, текли ручейки.

Через секунду я, надев спрятанные в бардачке солнечные очки, вышел из машины, подставляя свою лысую голову под проливной дождь.

Быстрыми шагами я настиг девушку, затем обогнал и встал прямо перед ней, преграждая дорогу.

— Ну что типа, — произнёс я как можно развязнее. – Давай знакомиться.

— Извините, я спешу, — ответила Алиса холодно, пытаясь отойти в сторону.

Я мигом двинулся туда же, чтобы оказаться опять перед ней.

— Да ладно, чего ломаться? Я мужик нормальный. Вон только что с зоны откинулся.

— С чем Вас и поздравляю, — был ответ. – Дайте пройти. Пожалуйста.

Я решил больше не ломать комедию.

— Алис, я не понял, — сказал я, снимая очки. – Мы же вроде были на ты. Это ж я, Игорь. Не узнала?

Она остановилась, пристально вглядываясь мне в лицо. Кажется, только теперь до неё дошло.

— Ну, ты даёшь! – высказала она мне с возмущением и одновременно с облегчением оттого, что хулиган оказался ненастоящим. – Я-то уж думала… Да, в таком виде тебя узнать действительно непросто.

— Да я и сам как в зеркало глянул – сам себя не узнал. Никогда хулиганом не был, а тут на тебе!

— И что: решил вдруг стать?

— Не совсем. Думаю Сашиного кавалера напугать. Чтобы оставил её в покое.

— А ты не боишься, что Саша потом тебе не простит? Будет потом упрекать, что ты ей жизнь сломал.

Честно сказать, я этого ещё как боялся. Но гораздо больше я опасался другого, о чём не замедлил сказать Алисе.

— Женатый, да ещё и с психованной любовницей? Да, это жесть!

— Как думаешь: не узнает? А то он меня пару раз видел.

— Если таким, как видела я, то вряд ли.

— Ну ладно, Алис, я тогда поеду. А вечерком его в скверике встречу, поговорим.

— Счастливо, Игорь! Удачи.

***

И хотя до вечера оставалось ещё предостаточно времени, я поспешил в Железнодорожный. По пути, подумав, купил перочинный ножик. Так, для пущей убедительности.

Значит, идёт этот Анатолий Григорьевич с работы (хорошо, если через тот самый сквер). Я иду к нему навстречу, лысый, с «татуировкой», поигрывая перочинный ножичком: сложу-разложу. Подходу к нему и так грозно говорю: «Слышь, мужик, базар есть»…

«Слышь, мужик, я тут вышел из тюрьмы… нет, с зоны откинулся…Слышь, мужик, я тут с зоны откинулся, а у моей Сашки новый хахаль. Не по понятиям это».

Анатолий Григорьевич, конечно, будет удивлён, если не сказать больше.

«Короче, — продолжу я. – Ещё раз подкатишь к моей тёлке»…

«Урою, падла!» — нет, неубедительно – ножичек слишком маленький. Конечно, никто не мешает мне взять побольше, но эффект будет не тот.

«Моргалы выколю, пасть порву!». Слишком забито. «Замочу в сортире!». Нет, это уже плагиат.

Тщательно подбирая нужную фразу, я не переставал думать об этом и тогда, когда позвонила мама.

— Игорь, у тебя там рядом фурнитура. Купи мне, пожалуйста, круговые спицы, четвёрочку.

— Уши отрежу, — сообразил я, прежде чем услышал, что было сказано.

— Что ты сказал? – переспросила мама, думая, что ослышалась. Не каждый день ей приходилось слышать от родного сына такие дерзости.

— Да это я так. Говоришь, круговые, четвёрку.

— Да. Купишь?

— Хорошо, если не забуду, — ответил я, а сам подумал, что, может быть, куплю их в другом месте.

Положив трубку, я невольно подумал, что за дурацкая привычка рассуждать вслух! Что теперь подумает родная матушка? Вчера её сынок постригся под хулигана, а сегодня уже угрожает уши отрезать. Знала бы ещё, как я сегодня оделся, и на какую «работу» пошёл!

Так, продумывая детали своего плана (а я не сомневался, что после этого Анатолий будет обходить Сашу десятой дорогой), я и сама не заметил, как добрался до Железнодорожного. А вот и сквер, в котором я думал подкараулить свою жертву.

Объехав его, я очутился у «жёлтого дома». Интересно, директор сейчас на месте? Вдруг он, как и я, взял отгул именно сегодня или и вовсе ушёл в отпуск? И то, и другое было бы для меня нежелательно.

Что ж, вспомним нехорошую детскую привычку заглядывать в окна. Где там этот директорский кабинет?

Прикинув местоположение нужного окна, я вышел из машины и направился прямиком туда, не забыв надеть солнечные очки. Тем более что дождь уже закончился, уступив место жестокой июльской жаре.

Нет, не в отпуске. Вот он сидит за столом, раздевая взглядом стоящую перед ним молодую учительницу. А та, судя по всему, нисколько не против такого внимания. Вон как она кокетливо ему улыбается. И блузку с таким глубоким вырезом надела, небось, не случайно. Чего ей хочется? Быть фавориткой начальника? Или просто мужского внимания?

Долго предаваться наблюдению я не стал – отошёл от окна, сел в машину и, чтобы хоть как-то себя занять, стал читать Швейка. Не забывал, правда, и глядеть по сторонам. Вдруг Анатолий Григорьевич вздумает уйти с работы пораньше?

Перелистывая страницу, я чуть было не проворонил того, кто решил забежать к нему в гости. Сашу, конечно же, кого ж ещё. Она чуть ли не бегом бежала по двору, торопясь на столь желанное свидание. Где уж ей было заметить мою машину? По-моему, приземлись тут сейчас НЛО, прошла бы мимо, даже не глянула.

Когда моя сестра зашла внутрь школы, я положил книгу, вышел из машины и быстренько бросился к знакомому окну. Саша уже была в кабинете директора. А он… Он целовал её в губы. Её, наивную девочку, маленького птенчика, ещё не успевшего толком вылететь из гнезда. Эх, разбить бы сейчас окно да двинуть ему по морде!

В следующую минуту Анатолий Григорьевич направился к окну, да так быстро, что я едва успел прислониться к стене, и задёрнул шторы. Теперь мне было не видно, чем они там занимаются, но я же не маленький…

— Короче, ещё раз подкатишь к моей Сашке, я те, падла, уши отрежу! – тихонько проговорил я, возвращаясь в машину. Думаю, получилось натурально и выразительно, ибо ярости мне в тот момент было не занимать.

Вскоре я увидел, как Саша вышла из дверей школы. С трудом сдерживаясь от того, чтобы сейчас выскочить и надрать ей задницу, я заметил, что она чем-то недовольна. Надула губки, как в детстве всегда делала, когда сердилась. Отчего? Оттого, что Анатолий Григорьевич не сможет сегодня провести с ней вечер? Оттого, что так быстро пришлось его оставить? Или же он ляпнул что-то, что её задело? Но не бросил – это очевидно. Иначе моя сестра бы, вся в слезах, вылетела, как угорелая. Я же её знаю.

Зато сам Анатолий Григорьевич вышел нескоро. В июле сумерки опускаются на землю поздно, поэтому в конце рабочего дня было ещё светло.

Оставив машину я, стараясь держаться на почтительном расстоянии, последовал за ним. Он, однако же, никак не спешил в сторону сквера.

— …Останусь пламенем в глазах, в руках твоих дыханьем ветра… — неожиданно донеслось из его кармана.

— Да, Ирусик, — ответил он, принимая вызов. – Ну что ты, конечно, единственная… Нет, сегодня никак не получится. Ты же знаешь, тётя в больнице… Ну, до завтра, зайчик, целую.

Нажав «отбой», он тут же набрал другой номер.

— Привет, Алка-Фиалка! Ну что, твой умотал?… На две недели? Замечательно!… Да, конечно, лечу к тебе прямо сейчас. Жди, я скоро.

«Да, Анатолий Григорьевич! – подумал я. – Кто бы сомневался, что Саша у тебя любимая и единственная».

А впрочем, разве я ожидал чего-то другого?

Несколько минут хождения по дворам – и мы остановились около одной из панельных девятиэтажек. Я – потому что остановился Анатолий Григорьевич, он – потому, что телефон снова «запел»:

— … Одолжила, одолжила. Твою голову вскружила…

Видимо, звонила та самая Алка-Фиалка, потому что герой-любовник сказал, что уже рядышком, сейчас будет.

И вправду, после этого он зашёл в подъезд этого дома. Похоже, это надолго. Ну ничего, подождём.

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я сел на лавочку соседнего подъезда. Книгу я с собой, понятное дело, не взял. Гопник с книгой в руках выглядел бы как-то неубедительно. Мобильник я тоже оставил в машине, опасаясь, как бы неожиданный звонок не помешал моим планам. Конечно, я мог бы поставить на режим «без звука», но вдруг я машинально отвечу. Но оставить дома свитер – это было с моей стороны непростительной глупостью. Понимание пришло, когда на город стали опускаться малиновые сумерки, постепенно окрашивая небо в тёмные тона.

Звёзды, словно маленькие лампочки, зажигались на небе. Чтобы как-то отвлечься от холода, а заодно и скоротать время, я стал их рассматривать, пытаясь сложить в созвездия. Совсем как в детстве.

«Ну-ка, кто первый угадает звезду», — говорил отец, когда выводил нас с Сашей, маленьких, гулять по вечерам.

Победителю неизменно доставался какой-нибудь приз, будь то сладость или игрушка.

Ещё нашей любимой игрой тех лет было соревноваться, кто быстрее и без запинки перечислит самые яркие звёзды их тех созвездий, что называл папа, а также вспомнит названия известных нам галактик и туманностей. Впрочем, последнее было редкостью – их мы знали куда меньше, чем звёзд.

Вот и сейчас я развлекался тем, что называл созвездия с их альфами-бетами.

— Андромеда, Большой Пёс, Орион, Близнецы, Рыбы, Телец, Лира; Мирах, Сириус, Бетельгейзе, Ригель, Фомальгаут, Альдебаран, Кастор, Поллукс, Вега…

Кажется, так, если я ничего не перепутал. Но самую яркую звезду Кассиопеи я, как ни старался, вспомнить не мог. Местонахождение звезды Канопуса также стёрлось у меня из памяти. Зато при взгляде на Большую Медведицу отчего-то всплыли слова из песни, которую я слышал ещё в отрочестве:

«Но сияла и смотрелась ты совсем бы по-другому, если б твой Большой Медведь сиял поблизости».

Внезапно пришла в голову мысль – как здорово было бы хоть разок сыграть в эту игру с Алисой! Мы бы вместе гуляли вечерком в парке, угадывая звёзды… Интересно, что скажет Алиса, предложи я ей такое? С радостью согласится? Уступит из вежливости, про себя подумав, что я ненормальный? Или скажет мне это прямо в лицо? Да, Игорь, так и не стал ты в душе взрослым человеком! Хотя что это такое – взрослость души? Чёрствость, цинизм, интерес исключительно к деньгам? Разве ты, Игорь, этого хочешь?

Тем временем Анатолий Григорьевич, наконец-то, вышел из подъезда. Неужели нагулялся? Ну, слава тебе, Господи! Ладно, на сегодня уроки астрономии закончены. Ну-ка быстренько повторим слова. Где тут, кстати, мой ножичек?

Только я, убедившись, что всё в порядке, собрался встать со скамейки, нагнать жертву, преградить ей дорогу, как вдруг в мои планы грубо вмешалась девица. Я даже не уследил, откуда она появилась. Из-под земли, что ли, выросла, в самом деле? Только нежелательных свидетелей мне не хватало!

Разочарованный, я положил нож в карман и тихонько встал, смирившись с необходимостью слушать это громогласное:

— Любимый! Теперь ты мой! Мой!

Я не видел, как побледнело лицо Анатолия Григорьевича, но буквально чувствовал его испуг. Убегать на этот раз было поздно – барышня тут же бросилась ему на шею и с такой страстью её обхватила, что в первый момент я даже испугался: ещё как задушит.

«Да ерунда – не задушит, — успокаивал я сам себя. – Что такая хрупкая барышня ему сделает? В худшем случае, облобызает. Или любовница из окна увидит – будет драка».

Но похоже, насчёт хрупкой я погорячился. Директор пытался сопротивляться, а она в ответ только сильнее сжимала руки. Он задыхался.

— Девушка, прекратите! – крикнул я, подбегая поближе. – Вы ж его так убьёте!

Кровопролития я никак не хотел, хоть и презирал этого человека всей душой. Да и дурёху жалко – испортит свою молодую жизнь из-за этого козла.

Девушка не обратила на мои слова никакого внимания. Что мне оставалось делать? Приблизившись вплотную, я попытался оторвать её бледные руки от шеи жертвы. Но тут же невольно отшатнулся. Мне показалось, что я коснулся ледяных глыб. Конечно, в лёгком платьице ночью девушка могла замёрзнуть, но чтоб настолько…

И всё же я сделал ещё попытку спасти директора от удушья, а барышню – от собственной глупости. Вроде бы помогло – дама разжала руки, убрала прочь от его шеи и… повернулась ко мне. Глаза её пылали нечеловеческой злобой. Она была явно недовольна, что ей помешали.

— Девушка… — начал было я.

Больше я ничего сказать не успел, ибо в следующий момент был схвачен за горло. Я пытался отбиться, освободиться от удушающих объятий, глотнуть хоть капельку воздуха, но не мог даже пошевелиться. С каждой секундой моё тело покидали остатки тепла, а вместе с ними уходила и жизнь. События стремительной чередой проносились у меня перед глазами. Да, глупо ты, Игорь, уходишь из жизни. Вот и делай людям добро!

В последний момент мне показалось знакомое лицо – той, которую мне больше не суждено увидеть.

— Алиса, — прошептал я одними губами.

***

Очнувшись, я первым делом услышал незнакомые голоса.

— Смерть наступила около двух-трёх часов ночи…

— Это что же делается! – вторил этому, холодному, профессиональному взволнованный старушачий. – Из дома выйти страшно – прибьют только так!

— Следов насилия не обнаружено… Причина смерти, скорей всего, обморожение. Но более точно может показать экспертиза.

Ох уж эти горе-эксперты! Дожили! Уже не отличат живого человека от трупа. Хотя ничего удивительного, если этот эксперт совсем слепой. Уж следы от удушья мог бы увидеть, наверное, даже практикант, не говоря уже об опытном специалисте.

Так, отчего я, значит, ласты склеил? Обморожение?.. Самому-то мне поверить в это было нетрудно, но когда говорит эксперт… А может, я уже с головой не дружу, и всё это глюки? И голоса, и эта Снежная Королева, что меня душила.

— Во сколько примерно Вы обнаружили пострадавших? – вмешался ещё один голос, строгий, формальный.

Пострадавших? Как? Тут ещё «трупы»?

— Сколько же нас тут убитых? – подумал я вслух, открывая глаза.

С некоторым удивлением обнаружил, что полицейские и эксперты стояли вовсе не надо мной.

— А, очухался, мужик, — небрежно бросил один в форме, оборачиваясь на мой голос. – А дружбан твой всё – труп.

— Какой дружбан? – спросил я, поднимаясь. – Где? Неужели…

Точно. Ещё не успев толком принять вертикальное положение, я заметил лежащего на земле Анатолия Григорьевича. Значит, не успел убежать.

А где-то вдали, за соседними дворами розовели облака, и солнце, которому не было никакого дела до чьей-то жизни и смерти, спешило принести в город новый день.

***

Грешно, конечно, смеяться над больными и покойниками, но работа полиции и экспертной службы – это был просто анекдот. Ну что – допросили двух свидетелей: меня и бабульку, что обнаружила наши тела, когда выгуливала собаку. Я рассказал всё, что видел, утаив лишь то, какой разговор я хотел устроить ныне усопшему. А то ещё повесят на меня убийство.

И что вы думаете? По версии следствия оказалось, что убийства никакого не было. Следов насилия так и не обнаружили. И скончался бедняга вовсе не от удушья, а от сильного переохлаждения. Вот так взял в середине июля и замёрз насмерть. К тому же у него оказались отморожены половые органы. А свидетель, то есть ваш покорный слуга, оказывается, был поддатым до чёртиков, оттого ему и мерещились всякие девицы. Так что иди гуляй, мужик, и поменьше водку жри, а то не ровен час, замёрзнешь, как и этот гражданин.

Дома я, разумеется, получил нагоняй от мамы с папой. Ещё бы! Свалил куда-то на всю ночь, а домой заявился в разгар нового дня.

— Мог бы хотя бы позвонить, предупредить! – ругалась мама. – Мы с отцом больницы, морги обзваниваем. Хуже Сашки – честное слово!

— Мать бы пожалел! – поддержал её отец. – Где ж тебя всю ночь носило?

— Саша дома? – спросил я тихонько.

— Нет – к Оксанке пошла.

Только тогда я и сообщил, что Анатолия убили.

— Эх, Игорь, Игорь! – причитала мать. – Ты меня в могилу сведёшь! Надо было тебе во всё это ввязываться! Тебя ж убить могли! Горе ты моё горькое!

— Мам, хватит причитать. Давайте лучше подумаем, что мы скажем Саше.

После недолгих споров было решено ничего ей не говорить. Так для неё будет лучше.

Но недаром говорят, что всё тайное рано или поздно становится явным. И этот случай, увы, не стал исключением.

Встревожившись, что любимый долго не звонит и не отвечает, моя сестра позвонила ему очередной раз. Трубку взяла жена директора, вернее, теперь уже вдова.

— Позовите Толика, — потребовала Саша. – Я его будущая жена.

— Слушайте, как же вы мне все надоели! – ответила вдова, которую, казалось, подобная наглость нисколько не смутила. – Анатолия больше нет. Он умер.

— Вы врёте! – закричала Саша. – Потому что ревнуете!

— Господи! Не верите – сходите на кладбище – сами посмотрите. Вчера схоронили…

Но об этом разговоре я узнал уже позднее. Как хорошо, что в тот вечер у мамы сильно заболела голова, и она ушла с работы пораньше!

Придя домой, она обнаружила Сашу в ванной в луже собственной крови и с зажатым в руке лезвием бритвы. Вернись мама чуть позже, Сашу было бы уже не спасти.

— Это ты его убил! – кричала моя сестра, как только пришла в себя. – Я тебя ненавижу!

— Дурёха, да меня самого чуть не задушили! – оправдывался я. – Я ж его спасти пытался.

— Я тебе не верю!

— Да чтоб я сдох! – клялся я в ответ.

Когда Сашу выписали из больницы, мама взяла отпуск за свой счёт, ибо моя сестра сейчас в таком состоянии, что запросто может повторить попытку самоубийства.

Целыми днями мама сидела с Сашей, пытаясь как-то вывести её из депрессии. Но безуспешно – Саша лежала на диване и тупо смотрела в одну точку, ничего вокруг не замечая и не говоря ни слова. И это моя сестра – когда-то живая, весёлая девочка. Казалось, теперь она попросту превратилась в тень. Даже взгляд её стал каким-то безжизненным, отсутствующим. Кормить её приходилось насильно.

Вечером с работы возвращался папа и, поужинав, стремился сменить маму на дежурстве.

— Пойди, Вера, прогуляйся, — упрашивал он её. – А то сидишь весь день дома. А я пока за Сашкой присмотрю. Вот, кстати, и Игорь пришёл.

— Да нет, чего-то не хочется, — чаще всего отказывалась мама.

Иногда, правда, соглашалась выйти – если нужно было купить хлеба, например.

Я же теперь после работы спешил побыстрее добраться до дома. Как и родители, я пытался разговорить сестру, пробудить в ней хоть капельку интереса: рассказывал, как прошёл день, читал ей самые весёлые отрывки из того же Швейка, приносил её любимые конфеты, за которые прежде Саша готова была душу отдать. Но сейчас всё это было без толку. С таким же успехом я мог бы развлекать мумию.

И всё-таки пару раз я позволил себе сделать исключение. Надо было возвращать Швейка – сроки уже поджимали, а подводить Алису я ну никак не хотел. Поэтому однажды после работы я поехал не домой, а в библиотеку.

Лишь только я зашёл и увидел Алису, как сразу понял – мне здесь рады. Да и мне, честно сказать, эта встреча доставила большое удовольствие. Те три недели, что мы не виделись, показались мне целыми столетиями.

— Ну как, Игорь? – поинтересовалась Алиса. – Удалось напугать Сашиного бойфренда?

Я, как на духу, выложил, что не успел – убили его, а у Саши из-за этого депрессняк.

— Как я её понимаю! – отозвалась Алиса. – У самой было что-то вроде того. Только сказки меня и спасали. Правда, Полинка говорила, что я маюсь дурью. Но если бы не они, я бы, наверное, сошла с ума.

— То есть как говорила? – я был настолько удивлён услышанным, что даже, наверное, забыл о тактичности.

— Так и говорила. Она считала, что я сама виновата.

— В чём? В её смерти?

— Да нет же. Это было давно —  я тогда ещё в школе училась. А Полинка умерла этой зимой.

Расспрашивать, что было, я не стал. Подумал, что по-видимому, кроме сестры, Алисе приходилось терять ещё кого-то из близких. Может быть даже, любимого человека. Только почему Полина винила в случившемся её?

Сказки… Кстати, а это идея! Кто там из Восточной Европы работал в этом жанре?

Карел Чапек… Божена Немцова… Обе эти книги, предложенные Алисой, я взял с собой. Но не только их. Из библиотеки я уходил с новым номером в моём мобильнике. Теперь каждый раз, когда я буду его набирать, на экране будет появляться деревянный бордюрчик и свисающая с него гроздь клубники.

***

Сказки Немцовой показались мне достаточно интересными и весёлыми. Особенно про незадачливого чёрта, к которому прицепилась, как банный лист, одна старая дева. Бедолага потом не знал, как он неё отвязаться. Но Сашу сказка ничуть не заинтересовала – её мысли витали далеко. Мне хотелось схватить её за грудки, трясти и кричать: «Сашка, ну не молчи же! Скажи что-нибудь!». Пожалуй, я был бы рад и грязным ругательствам – только бы пропала эта проклятая стена молчания и равнодушия.

Но вместо этого я, стараясь казаться спокойным, перелистнул страницу. И нечаянно уронил книгу на пол. Когда я нагнулся, чтобы её поднять, то обнаружил выпавший оттуда тетрадный листок, сложенный вдвое, исписанный со всех сторон красивым ровным почерком.

«Глиняная чаша», — прочитал я заглавие.

Да, это была сказка. Про чашу, которая превращала воду в молоко. Нашёл её один бедный крестьянин где-то на дороге, подобрал, налил воды… Подивился сначала её свойствам волшебным, потом обрадовался – коровы-то у него не было. Стал он по доброте душевной всех молоком угощать. Но проведал про чашу волшебную злой барин и захотел забрать её себе. Дальше сказка обрывалась, но Саше это было глубоко параллельно.

«Интересно, чьё это? – думал я. – Может, той же Немцовой?»

***

— Про чашу? Так это моё, — призналась Алиса, которой я позвонил на следующий день. – Я ещё думала, куда я её дела. Вечно я так – положу куда-нибудь и забуду. А потом не могу найти.

— Бывает, — ответил я. – Сам иногда такой рассеянный… А ты хорошо пишешь, интересно.

— Спасибо. У меня, кстати, есть ещё несколько.

— Класс! Слушай, а дашь мне почитать? Если можно, — добавил я робко.

Я втайне надеялся, что если одну Александру сказки спасли от депрессии, может, спасут и другую.

— Ты хочешь прочитать их сестре? – догадалась девушка о моих намерениях.

Я не стал этого скрывать.

— Хорошо, — согласилась Алиса. – Только должна предупредить: там не всё гладко.

— Наверное, как и в жизни.

— Может быть. Говорят, сказки вообще часто на реальность похожи.

— Может, потому что их сочиняют реальные люди. Которые живут в нашем мире.

— Вот и я об этом подумала. А некоторые пишут именно после того, как с суровой жизнью столкнутся. Не с лучшей её стороной.

— И ты тоже стала писать, как… столкнулась?

— Да, после того, как меня… Ну, в общем, да, ты прав.

Уже прощаясь, мы договорились встретиться завтра – в библиотеке. К тому времени я уже знал, что барин забрал-таки чашу у бедного мужика. Но попробовать молока ему не пришлось – в руках человека недоброго чаша «вредничала» — что бы в неё не наливали, всё превращалось в помои. Рассердился барин, попытался чашу разбить, да не тут-то было. Прыгнула она ему на голову и превратила в козла. Поделом ему!

***

Через день я читал Саше уже другую сказку. Алиса не обманула, когда говорила, что там не всё гладко. Героям, прежде чем найти свою любовь и жить вместе долго и счастливо, приходилось порой пройти через самый настоящий ад. Так молодую принцессу похитили злые тролли. Обесчестив, они заперли несчастную в тёмном подвале и держали там, пока её не освободил влюблённый в неё принц. Разумеется, сразу сдавать свои позиции тролли не собирались – пытались с помощью заклятий превратить героя в камень. Но один поцелуй принцессы разрушил злые чары. Тролли были побеждены, а принц и его возлюбленная обвенчались и не расставались до самой смерти.

Я подумал, что недаром Алиса упомянула про надругательство над бедной принцессой. Не это ли случилось с ней самой? Не в этом ли винила её сестра?

Но как она не побоялась давать читать такие сказки человеку, которого не так хорошо знает? Тем более, что этот человек другого пола. Девушки обычно о таких вещах предпочитают умалчивать.

Мог ли я подумать, что Алиса доверяет мне настолько? Как же трудно бывает понять девушек! Вполне благоразумно отказавшись сесть со мной в машину, она тут же намёками даёт понять, что её изнасиловали. Или, может, доверие тут вовсе не причём? Может, она сумела это пережить, поняла, что стыдиться ей нечего – такое могло произойти с любой? А если кто считает: раз надругались – значит, сама задом вертела – тот, извините, дурак. Стыдно ли еврею за то, что сидел в фашистском концлагере?

Или, может, Алиса хотела сказать об этом не столько мне, сколько моей сестре. Мол, держись, Саша, знаю, какой уродливой стороной иногда поворачивается жизнь, но надо жить дальше. Жить и верить в лучшее.

— Ну, как тебе сказочка? – спросил я сестру, закончив читать.

Ответом мне, как всегда, была тишина, и спасением от неё, как и вчера, стала Алиса. Я позвонил ей, чтобы сказать, какая у неё славная сказка. В итоге мы целый час проговорили о пустяках, прежде чем пожелали друг другу спокойной ночи.

***

— Как думаешь, куда ведёт эта дорога? – глаза Алисы горели любопытством, в то время как её нежная, как шёлк, кожа ласкала мою ладонь.

Я присмотрелся. До рассвета оставалось где-то полчаса, и во мраке уходящей ночи можно было различить неясные силуэты деревьев и холмов. К самому высокому из них тянулась узкая тропка, чуть извилистая. Тянулась и уходила вверх, растворяясь в небесном тумане. По обеим сторонам дороги лежала россыпь звёзд. Одни светили ярко, другие – более тускло.

— Наверное, это путь к счастью, — ответил я первое, что пришло в голову.

— Так давай пойдём по нему вместе, — предложила Алиса. – Если ты, конечно, не против.

И как она только угадала мои мысли? Ведь я только что хотел предложить ей это.

Я ничего не сказал в ответ, ибо лишние слова, как мне показалось, только испортили бы всё очарование. Вместо этого я обнял Алису одной рукой за талию, другая же по-прежнему держала её руку, и мы ступили на дорожку. Звёзды засияли ярче, где-то вдали зазвенели бубенчики…

Чёртов будильник! Обязательно ему надо прервать самые лучшие сновидения!

Глубоко вздохнув, я нажал кнопку «Отключить» и засобирался на работу.

Уже потом я узнал, что Алисе в ту ночь снилось то же самое, и что будильник точно так же помешал ей досмотреть свой сон до конца. Пока же я об этом только догадывался.

***

Рабочий день ещё не успел начаться, а я уже открыл для себя две вещи. Первое – я, оказывается, чудом избежал психушки. Второе – соблюдение правил дорожного движения порой бывает очень важным. Жизненно важным. Потому что несись я, как Шумахер на соревнованиях, я едва ли успел бы затормозить перед женщиной, буквально бросившейся мне под колёса.

— Какого чёрта! – закричал я, включая аварийку и выходя из машины, чтобы убедиться, что горе-камикадзе не ранена. – Вам что, жить надоело?

К моему удивлению, на лице немолодой экстремалки я не увидел ни тени испуга (а ведь я её чуть не убил). Была лишь бесконечная усталость и безнадёжная тоска.

— А зачем мне жить? – проговорила она, глядя на меня в упор.

Ну ёлки-палки! Что же мне в последнее время так везёт на психопаток и самоубийц?

— Никого у меня нет, — продолжала тем временем «камикадзе». – Ни мужа, ни детей. Родители умерли, сестра пьёт. Племянники один в тюрьме, другой – в дурдоме… Петенька-то мой – какой был хороший мальчик! А как связался с плохой компанией, пошло-поехало. Говорила ж я ему: добром это не кончится… А Костик так вообще умом тронулся. Всё эти наркотики проклятые…

Она говорила так быстро, что я едва успевал уловить смысл. Да, жестоко с ней жизнь обошлась. Врагу не пожелаешь. Через минуту, в течение которой несчастная не давала мне и слова вставить, я уже знал, что Петра взрослые пацаны развели на «слабо», и он залез в чужую квартиру, за что и получил пять лет. Константин же докурился до того, что однажды мартовским вечером чуть не замёрз насмерть вместе с дружками.

— Они все трое погибли, а Костик один жив остался. Говорил потом, будто девица какая-то их душила. Всё она ему мерещится.

От этих слов я невольно вздрогнул.

— А что если не мерещится? – перебил я её безо всяких церемоний.

— Девица, может, и была, но умерли они от холода. Это уже доказано. А Костик стал совсем больной – кричит по ночам, ему кажется, что за ним следят. Бедный мальчик!

Что мне было сказать? Я как никто другой понимал его состояние. От такой чертовщины, пожалуй, и рехнуться недолго.

— А Вы, как я понимаю, хотите его ещё и сиротой сделать? – меня вдруг разобрала такая злость, что я с трудом сдержался от того, чтобы начать её трясти. В медицинских целях, чтобы привести в чувство. – И Петра тоже. Ему и так в тюряге паршиво, так пускай ещё и близкий человек умрёт! Нормально! Вы-то сами неужели не понимаете, что нужны им сейчас как никогда?

Женщина молчала. Очевидно, была напугана той яростью, с которой я на неё напустился.

Впрочем, вступать в долгую дискуссию и поучать было не в моих планах. Оставив её обдумывать мои слова, я сел в машину, бросив на прощание:

— Подумайте об этом, прежде чем опять кидаться под колёса.

Не знаю, правда, послушалась ли она или сделала ещё попытку, как только я отъехал. Но надеюсь, что всё-таки до неё дошло.

Я же был так взволнован, что с трудом смог взять себя в руки и не надавить на педаль сильнее, чем надо. Что же это за девица такая? Серийный маньяк, получается. Убила четверых, двоих чуть-чуть не порешила. Они-то, интересно, чем заслужили такую «любовь»? Разбили ей сердце? Все пятеро? Или мы имеем дело с патологической мужененавистницей?

Странно только, почему как только она кого-то придушит, полиция в один голос твердит про обморожение? Даже если она обладает гипнотическими способностями и внушает своим жертвам, что им холодно, эксперты ведь адекватные, не должны вроде бы обманываться. Они, как мне кажется, различили бы, от холода умер человек или оттого, что думал, будто ему холодно. Хотя, учитывая, какой суровой в этом году была зима, в марте убийце наверняка требовалось меньше усилий. Только зачем при этом было душить, непонятно?

«А может, убийца никого и не душит, — пришло мне вдруг в голову. – Кого хочет убить, завлекает, суёт в холодильник, а случайных свидетелей (убивать-то жалко!) гипнотизирует, внушает, будто они видели какую-то девушку. А это, может, и не девушка вовсе».

Нет, всё-таки я плохой детектив.

***

Сказку про Ивана-царевича и Алёнку-сиротинушку, которую я стал читать Саше в тот же вечер, моя сестра слушала не с большим участием, чем прежние. Хотя меня самого чтение так захватило, что я даже забыл, что я не Иван-царевич, а всего лишь Игорь Новиков, и что это не я хожу по лесам и долам, чтобы расколдовать свою возлюбленную, на которую злая ведьма наложила заклятие. Я как будто сам разговаривал с четырьмя ветрами, спрашивал, как Алёнушку, любушку мою, от злых чар избавить. И как будто бы мне дедушка Северный Ветер отвечал: «Приходи, Иван-царевич на Лысую гору. Соберётся там нечисть всякая, станет плясать да хороводы водить. А ты знай себе, сиди и слушай, о чём речи вестись будут. Да смотри – рта не раскрывай – не то съедят тебя нечистые да на костях твоих покатаются».

«Поблагодарил Иван-царевич дедушку Ветра, а как вечер настал, явился он на Поклонную гору…»

— На Лысую, — поправила меня Саша.

Впрочем, я уже и сам заметил ошибку.

— Да, похоже, что на Лысую, — ответил я, не успев ещё осознать только что произошедшее.

Саша заговорила. Впервые за несколько недель, показавшиеся нам всем целой вечностью. И не просто заговорила, а поправила меня. Значит, она слушала.

Первой моей мыслью было броситься к сестре, целовать её и благодарить Всевышнего, но что-то мне подсказывало, что лучше этого не делать. Лучше сделать вид, что так и должно было быть. Как будто мы с ней ещё минуту назад болтали обо всём на свете.

И я, как ни в чём не бывало, продолжал читать. На радостях я уже не замечал ни Ивана-царевича, чудом спасшегося от гнавшейся за ним нечисти и перенесшего столько трудностей и лишений, чтобы найти синюю розу, которая и пробудила его возлюбленную ото сна, ни Алёнку, наконец-то сказавшую царевичу «да» вместо непреклонного «нет».

— Ну, как тебе? – задал я обычный вопрос, дочитав сказку.

— Хорошая сказка, — был ответ.

— Да, мне тоже понравилась.

— А мне кажется, Алёнка его и тогда любила.

— Почему же тогда отвергла?

— Наверное, боялась, что поиграет и бросит. Он же царевич, а она бедная сиротка. Знаешь, хорошо, что это сказка.

— Почему? – не понял я.

— Потому что в жизни Ивана бы съели, а Алёнка бы так и осталась одна.

— Не знаю, — я не сразу нашёлся, что на это ответить. – В жизни всё бывает.

В этот момент в комнату зашёл папа. Услышав, что мы с Сашей разговариваем, он сперва не поверил своим ушам. Прибежал посмотреть.

Следом за ним прибежала и мама. Я испугался, что сейчас родители начнут бурно выражать свою радость и бросятся к Саше, отчего та может снова замолчать.

— Игорь, Саша, — заговорил отец, словно и не заметил наших разговоров. – Мы с мамой хотим назавтра кекс испечь. С шоколадной крошкой. Вы как?

— Я за, — ответил я, ибо это моё любимое лакомство. – А ты, Саша, как? Не против?

— Нет, не против, — Саша в ответ пожала плечами.

Честно говоря, я ожидал, что моя сестра попросит сделать «мраморный» кекс, поэтому был несколько разочарован ответом. Но в следующую минуту я подумал, что Саша, по крайней мере, озвучила своё равнодушное согласие. Нельзя же, в самом деле, требовать, чтобы она так скоро стала прежней. Надо дать ей на это время.

***

Конечно же, я поделился этой новостью с Алисой. Заехал в Чешскую библиотеку на следующий день, чтобы возвратить Чапека с Немцовой, а заодно и саму библиотекаршу увидеть.

Рассказал я ей и о том, что Саша, хоть и заговорила, но до сих пор тиха и печальна. Вместо живости и озорства в её взгляде поселилась тихая грусть. А сегодня днём мне позвонила мама и сказала: «Зайди в церковь, купи молитвослов – Саша просит. Я бы сама вышла, да боюсь её пока одну оставлять».

Конечно же, в церковь я зашёл. Благо, она от моей работы недалеко.

— А у тебя молитвослов с собой? – спросила Алиса несколько задумчиво. – Можно мне сделать копию?

— Да, конечно.

Я, естественно, догадался, что она откопирует молитвы об усопших, ради которых Саша и просила молитвенник.  Ведь моя сестра никогда не была истово верующей. Но пусть лучше верит, что её возлюбленный попал в рай, и молится за него, чем убивается.

— Алис, а ты веришь в Бога? – рискнул я спросить.

— Я думаю, что Он есть, — ответила Алиса. – Но молится не умею. А ты веришь?

— Не знаю, — ибо я действительно не знал, что ответить. – Но верю, что есть какие-то высшие силы: и добрые, и злые. Наверное, добрая сила и есть Бог.

— А у меня подруга верующая говорит, что Бог есть Любовь.

— Думаю, она права… Кстати, Алис, у тебя тут в сказке ошибочка. Ты вместо «Лысой» горы написала «Поклонная».

— Правда? Эх ты, ёлки! Надо исправить.

— За что ж ты Поклонную так не любишь?

— Да, не люблю, — согласилась Алиса, стыдливо опустив глаза. – Наверное, это плохо.

— Почему плохо? – удивился я.

— Потому что это гора – память о наших героях. Они погибли за Родину. А я помню только то, что там зимой было. Это же неправильно.

Из того, что на Поклонной горе было зимой, я помнил только тот митинг в поддержку правительства – ответ тем «бандерлогам», что осмелились требовать честных выборов на Болотной и проспекте Сахарова. Больше она вроде как ничем себя не запятнала. По крайней мере, этой зимой.

— Это что, митинг, что ли?

— Он самый, — ответила Алиса. – Если бы не этот шабаш, Полинка была бы жива. Они её убили! Эти правительственные прихвостни вместе с НИМ! Она и так была простужена, а тут ещё на морозе простояла. Вернулась совсем никакая…

Я растерялся, не зная, что сказать. Я никогда не понимал тех, кто из кожи лезет вон, стараясь показать свою лояльность власть имущим. Пусть даже эта лояльность вполне искренняя. Существуют ли в мире какие-либо материальные блага, ради которых стоит ставить под удар самое дорогое – своё здоровье? Может, Алисину сестру заставили, пригнали по разнарядке, не посчитавшись с тем, что она больна?

Единственное, что я сейчас мог, это приобнять Алису, что я, собственно, и сделал. Она и не подумала противиться. Более того, посмотрела мне в глаза с какой-то детской доверчивостью, и её волнистые кудри легли на моё плечо.

Мне вдруг страстно захотелось поцеловать её. Коснуться её нежных губ, похожих на полураспустившиеся бутоны розы… Нет, нельзя! Не сейчас!

С трудом сдержав свой порыв, я прошептал не то, что хотел сказать в этот момент, а другое – то, что она, по-видимому, хотела услышать:

— Они за всё ответят, Алис. Если не перед законом, так перед Богом уж точно.

— Пусть отвечают, — горько усмехнулась Алиса. – Только Полинку этим не вернёшь. Осталось только надеяться, что ей на том свете хорошо.

Домой я возвращался с мыслью о том, как трудно в нашем мире жить человеку циничному, ни во что не верящему. Когда в сердце нет веры и надежды, тогда и горе куда тяжелей переносится. Если бы, не дай Бог, погибла Алиса, что делала бы её сестра? Глушила бы тоску водкой? Озлобилась бы на этот жестокий мир? Или вздохнула бы с облегчением – ведь мёртвые срама не ведают.

По Алисиным сказкам, где нет-нет да промелькнёт строгая королева, выгнавшая из дома опозоренную принцессу, или колдунья, помогающая исключительно девственницам, я уже понял, что у Полины был просто пунктик на этом. Наверное, по её мнению, Алиса, после того, как над ней надругались, должна была тут же повеситься.

Мне было жаль Полину, жаль её родителей, сестру, но положа руку на сердце, я понимал, что никогда бы не смог полюбить её. Даже будь она в сто раз красивее Алисы и хоть тысячу раз девственница (в чём я, однако же, не сомневался). Да что Полина – вообще ни одна девушка не смогла бы затмить мою Алису. Таких, как она, больше не бывает.

***

Выходные приближались, а Саша по-прежнему была молчаливой и задумчивой. Нет, она, конечно, говорила, но лишь тогда, когда к ней обращались. Частенько она впадала в состояние прострации, витая мыслями где-то далеко. Но впрочем, откликалась, когда звали.

— Может, поедем в субботу на дачу? – предложил я родителям.

— А как же Саша? – спросили в один голос мама с папой.

— А Сашу возьмём с собой. Думаю, она согласится, а свежий воздух пойдёт ей на пользу. А то сидит в четырёх стенах, мается.

Саша, как я и ожидал, покорно согласилась, и в пятницу вечером, вернувшись с работы, я забрал родителей и сестру, уже сидевших с сумками в прихожей.

Скоро, настолько, насколько позволяли извечные пробки, мы покинули шоссе и мчались по забитой машинами трассе. Зелень по обеим сторонам дороги ласкала взор, манила, но не время было сейчас на неё засматриваться. Саша, как всегда, была где-то далеко – смотрела в одну точку, не поворачивая головы.

Часок езды – и вот нас уже встречает зелёная стена из смородины, малины, груш, вишен и ещё зелёных яблок. Трава, неделями никем не тревоженная, вымахала чуть ли не по колено – зелёная и сочная. Словом, работы хватит.

***

За работу мы взялись буквально с утра, после завтрака. Мне поручили полоть, Саше – собирать ягоды, папа, досадуя, что на помидоры опять напал фитофтороз, занялся химией на практике, а мама присоединилась ко мне.

Занятый своими делами, я не сразу заметил Кирилла.

— Здравствуйте, труженики! – закричал он ещё издали. – Давно не виделись!

— Здравствуй, Кирюша! – первой ответила мама. – Гляди ж ты, какой стал! – продолжала она, внимательно его разглядывая. – Высокий, статный. Даже не верится, что ещё недавно вот такусеньким мальчишкой был.

— Ну, с дембелем тебя, Кирюха! – поздравил я соседа. — Отслужил, теперь человек вольный!

— Да уж! Наконец-то, — ответил Кирилл, и по его тону я понял, что он ну просто безумно рад тому, что его армейские будни остались в прошлом.

— Ну, заходи, Кирюх! – пригласил отец, открывая калитку. – Гостем будешь.

— Спасибо, дядь Паш… Кстати, Сашка, у меня подарок для тебя.

Я заметил, что Саша пристально на него смотрит. С любопытством, словно не смея поверить, что это тот самый Кирилл.

— Привет, — отозвалась она, наконец.

— Привет, привет, Сашка! – ответил Кирилл, приближаясь. Между ладонями у него было что-то зажато.

В следующий момент произошло нечто. Подойдя к моей сестре, Кирилл, лукаво подмигнув, убрал ладонь. На другой сидела крупная жаба.

— Ай! – завизжала Саша на весь огород.

— Лови! – крикнул Кирилл, замахиваясь, а Саша, забыв про всякую прострацию, принялась с визгом прикрываться рукой.

— Да ладно, Саш, я пошутил, — признался парень, отпуская лягушку. – Пусть себе прыгает.

— Кирилл, ты всё такой же, — слабая улыбка, сопровождаемая укоризненным покачиванием головы, коснулась Сашиных губ, впервые за долгое время.

— Да я вообще-то серьёзный. А тут увидел тебя – вспомнил, как мы здорово играли. А у тебя-то как дела? Что-то ты грустная. Кто обидел?

По тому, как грозно Кирилл произнёс последнюю фразу, всем стало понятно, что существуй где-то здесь Сашин обидчик, ему бы сейчас ой как не поздоровилось. Но зря он об этом заговорил. Боюсь, как бы у Саши снова не началась депрессия. Надо, что ли, как-то отвести Кирюху в сторону и предупредить, какое горе её постигло.

Но предупреждать не пришлось – Саша сказала:

— Не спрашивай об этом. Пожалуйста.

— Хорошо, не буду, — был ответ. – А так, если кто обидит, говори мне. Я его вот на это дерево, — он сжал кулак и махнул им в сторону вишни. – За штаны.

Я невольно засмеялся, вспомнив, как много лет назад на этой же вишни висел маленький сорванец – сам Кирюха. Именно тем способом, о котором он рассказывал. Неудачная попытка показать «мастер класс». Засмеялась и Саша, вспомнив былое.

— Вы можете идти погулять, — разрешил папа, обращаясь к молодёжи. – А то сколько не виделись. А ягоды мы потихонечку соберём. Правда? – добавил он, глядя на нас с мамой.

— Да, конечно, — согласился я.

Сам-то не так давно скучал по Алисе. Так что войти в их положение сам Бог велел.

Не знаю, о чём говорили Кирилл и моя сестра, гуляя по утоптанным дорожкам вдоль огородов, но домой Саша вернулась совсем другая – живая, возбуждённая, с блеском в глазах. И задумчивая. Но это была уже не та печальная задумчивость, что прежде.

«Ай да Кирюха! Ай да молодец!» — думал я, глядя на сестру.

Точно так же думает и отец. А мама… Теперь она за Кирилла горой. Твердит без умолку, что о более достойном женихе для своей дочери она и не мечтала.

***

Зимой темнеет до обидного рано. Не успеешь сполна насладиться дневным светом, как на землю спускается тёмное покрывало с россыпью звёзд – словно в насмешку над белошвейкой Зимой, покрывшей всё вокруг снежной скатертью.

Машина остановилась напротив девятиэтажного дома. Подумать только – во дворе, что за домом напротив, я полгода назад чуть не погиб.

Выйдя наружу, я подбежал к другой двери, спешно открыл и подал руку Алисе. Та улыбнулась в ответ.

— Ну что, сыграем? – предложил я, закрыв за ней дверцу. – Кто быстрее найдёт звезду Бетельгейзе?

С тех пор как в этом же дворе мы впервые поцеловались, такие игры стали для нас неким ритуалом.

— Да вот же она! – указала Алиса на далёкую звёздочку, подмигивающую нам с неба красноватым огоньком.

На сегодня Алиса победитель. И как победитель получит первый приз. Горячий поцелуй. Мне же достался второй – поощрительный, пылкий и сладкий.

— Может, зайдём – чайку попьём.

Впервые в жизни Алиса пригласила меня к себе домой. Да ещё и тогда, когда дома никого нет. Родители уехали в санаторий ещё на зимние праздники. А это значит, мы будем совсем одни. Надо ли говорить, что я принял предложение с радостью?

И всё же я особо не раскатывал губу. Если Алиса сказала «попьём чай», значит, максимум, на что я могу рассчитывать – это чашка чая. Но разве этого мало в такой компании?

— Проходи, располагайся, — пригласила Алиса, когда мы, поднявшись на третий этаж, оказались на пороге её квартиры. – А я пока чай поставлю.

Я помог Алисе снять пальто, затем разделся, разулся и прошёл в большую комнату, с любопытством разглядывая нехитрый интерьер.

В доме не было ничего навороченного: ни евроремонта, ни дурацких арок вместо дверей, ни натяжных потолков. Обычные виниловые обои, стенка, раскладной диван с двумя велюровыми креслами, журнальный столик, покрытый вязаной скатертью с «колосьями» — наверное, дело рук Полины, тумбочка с телевизором. В серванте, среди хрустальных бокалов, стояли, прислонившись к чему попало, глянцевые фотографии.

Вдруг взгляд мой упал на одну из них. Обняв друг дружку и улыбаясь, в кадре стояли две молодые девушки: Алиса и… Этого не может быть! Она, та самая Снежная Королева. Бред какой-то!

— Игорь, ты чего? – вернул меня к реальности голос вошедшей Алисы.

Очевидно, заметила мою крайнюю растерянность.

— Кто… это? – с трудом сумел я произнести, указывая на фотку. – Твоя подруга?

— Так это Полинка. Это она тебя так взволновала?

Я как стоял, так и застыл. Мысли в голове запутались в клубок. Что же это? Анатолия убила мёртвая девушка? Доселе я никогда не верил в призраков, но как много всего странного было! И этот холод (умерла-то она от простуды), и загадочные обморожения в середине июля, и тот страх, с которым директор от неё убегал (не иначе как знал, что она мёртвая). Можно ли как-то ещё объяснить всё это?

— Игорь, да что с тобой? – Алиса уже начала всерьёз беспокоиться. – Ты как будто привидение увидел. Ты с ней знаком?

— Да видел пару раз, — нехотя признался я в ответ. И не соврал.

Правда, уточнять, когда я имел счастье видеть Полину и при каких обстоятельствах, я, конечно же, не стал. Подумать только – я разговаривал с покойником и ни сном ни духом. Знай я об этом заранее, наверное, меня бы и душить не пришлось. Сам бы со страху сыграл в ящик.

Если бы Алиса не рассказывала, отчего умерла её сестра, я бы непременно подумал, что она покончила с собой от любви к Анатолию, но смерть не принесла ей покоя. И тогда она встала из гроба, чтобы забрать любимого с собой на тот свет.

А может, и впрямь покончила? Хотя бегать по митингам – несколько необычный способ самоубийства. Кстати, не пошла ли она на тот злосчастный митинг вслед за любимым? Или покорно согласилась пойти туда больная, потому что ей было всё равно. Любимый предал, растоптал её чувства, и жизнь потеряла смысл.

Уже за чаем, сидя напротив Алисы, я услышал Полинкину горькую историю. Оказывается, она работала учительницей в тот самом «жёлтом доме». Нет, она никогда не закрутила бы с Анатолием, потому как знала, что он женат. Он же прекрасно знал о её нездоровьи, когда по разнарядке посылал на Поклонную.

— А у неё температура за тридцать восемь. Говорит: не могу, Анатолий Григорьевич, я с постели с трудом встаю. А он ей: не пойдёшь – уволю.

И Полина, боясь потерять работу, пошла.

— Слушай, у него что, людей не хватало? – спросил я Алису, держа ложку с вареньем в воздухе. – Больше некого было послать?

— Так ему и нужна была Полинка. А больная – тем более. Я уже предлагала: давай, может, я за тебя схожу (хотя мне этот митинг – бе-е-е-е-е!) Но она говорит: без толку – ему нужна я, а не ты.

— Да что же она ему так сдалась? – после этих слов я уже начал думать, что моя сестра влюбилась просто в садиста какого-то, для которого мучить людей – большое удовольствие.

— Он же на неё глаз положил. Хотел с ней переспать, а Полинка отказала. Вот он ей и мстил.

Об этом и вспомнила Полина в предсмертном бреду. Она словно разговаривала с начальником, повторяя: «Хочешь секса? Ты его получишь! Иди ко мне, любовь моя!»

Я тут же вспомнил про отмороженные половые органы. Значит, Анатолий Григорьевич получил то, чего так жаждал. Да, вот она – жизнь!

Ну ладно, директор – понятно, но чего она на молодых людей взъелась, что «замёрзли» в марте? Это ведь она их убила? Или всё-таки не она?

«…Потом Дима сказал, что у него друг рисует, и картины у него на выставке, поедем, покажу, — вспомнились мне слова Алисы, сказанные на следующий день после того, как я впервые подвёз её до дома. – А я ему поверила, села в машину. Он повёз меня куда-то на задворки, потом вышел у какого-то недостроенного дома и сказал: выставка на первом этаже. Только никакой выставки там не было. Зашла, а там ещё трое парней. И они вчетвером меня изнасиловали. Помню, один сначала не хотел, говорил: вы чего, мужики, это ж малолетка, я не хочу гнить у параши. А они давай над ним смеяться: чё, типа, сдрейфил, Костлявый! В общем, взяли на «слабо»…

Костлявый… Костик… Да, что-то сходится. Получается, Полина мстила им за честь сестры. А Костика убить либо не получилось, либо решила, что безумие будет для него худшей карой, либо пощадила, рассудив, что он ещё может исправиться. Была бы только компашка нормальная.

Я до сих пор не знаю, успокоилась ли Полина теперь, насытив свою месть, или снова встаёт из могилы, чтобы наказать ещё кого-то. Но я понял одно – мне она больше не сделает ничего плохого, ибо нет у неё такой цели. Да и не планировала она, скорей всего, меня убивать. Так, пугнуть, нейтрализовать, чтоб не мешался.

Стрелки часов тем временем двигались к полуночи. Как быстро пролетело время! Ну, почему так всегда: когда с нетерпением ждёшь любимых, каждый день растягивается на год, а когда рядом, глаза в глаза, часы пролетают как один миг? Что ж, настала пора прощаться и ехать домой.

— Да куда ж ты поедешь на ночь глядя? – ласково попросила Алиса. – Оставайся.

Конечно же, я был безмерно доволен таким оборотом. Если Алиса сказала: «Останься», то никакие призраки не заставят меня уйти отсюда. Впрочем, я не думаю, чтобы Полина так уж хотела бы меня прогнать.

Алиса постелила мне в своей комнате. Сама же перебралась в родительскую спальню.

Странно, но я не чувствовал здесь ничьего присутствия, несмотря на то, что был дома у Полины. Видимо, её призрак не имеет привычки навещать по ночам своих родных. И слава Богу.

Но всё же мне отчего-то не спалось. Может быть, сказалось волнение и возбуждение? И ещё что-то… Желание… Да, оно. Желание обнимать Алису, целовать, прикасаться к ней снова и снова, шептать ей на ухо нежные слова. Оно овладевало каждой клеточкой моего тела, поглощало рассудок… «Спокойно, Игорь! – говорил мне мой внутренний голос. – Не спеши».

Нет, торопиться мы не будем. Я умею ждать и готов ждать, сколько надо. Может, несколько месяцев, может, больше года. Главное, чтобы мы оба желали дополнить нашу духовную близость физической, и чтобы то, что произойдёт, навсегда сделало нас единым целым.

Снова и снова вспоминал я свой сон про путь к счастью. По нему нельзя идти спеша. Иначе либо не заметишь звёзд на своём пути, либо неосторожным движением их погасишь, и тогда вместо того, чтобы подняться в облака, сорвёшься в темноте в самую пропасть.

Я и сам не заметил, как заснул. И снилось мне, что Алиса стоит в дверном проёме в одной ночной рубашке.

«Игорь, ты не спишь?» — спрашивает она.

«Да нет пока», — отвечаю.

«Мне что-то тоже не спится. Холодно. Можно, я лягу к тебе?»

«Да, конечно», — мой голос звучит несколько растерянно.

Уже в следующую минуту мы ласкаем друг друга и не можем насытиться. То, что происходит между нами, трудно описать словами. Мы уже не принадлежим самим себе, ибо нет больше нас как таковых. Есть нечто единое, и каждый из нас – его половинка.

«Алиса… мой свет… моё сокровище!» — шепчу я как обезумевший.

«Игорь… любовь моя… моя жизнь!» — страстно шепчет та, без которой я себя уже не мыслю.

Я тогда ещё не знал, что от реальности этот сон отделяет одна лишь неделя. И, лаская мою Алису наяву, я вспомню про путь, усыпанный звёздами. Наверное, это правильно, что нам тогда не удалось досмотреть этот сон до конца. Ибо каким будет наш путь, зависит от нас самих. И я верю, что нам с Алисой удастся превратить каждый день нашей жизни в волшебную сказку.

___________________________________________

Ольга Вербовая