“Об этом не споёт тебе Ницше,

баунти-хантер, пролетая, не посадит здесь звездолёт.

Это канон канонов, бутон шиповника,

нестреляная гильза, кентавр, диковинка,

индейское лето, восьмой год.”

Алексей Афонин

      Когда впервые знакомишься с поэзией Алексея Афонина, то прежде всего отмечаешь эффект нереальности, иллюминационности возникающих образов. Камерно синтезированная, беспрерывно льющаяся потоком слововязь погружает тебя в какое – то трансцендентальное состояние, граничащее с давно уже нам известным и обыденным, но в то же время разительно от него отличающееся. Трёхмерное измерение нужно Афонину лишь для того, чтобы от него отталкиваться. Это то же самое, что нулевой градус в навигации и отсчёте координат – условное обозначение, и не больше того. Потускневшие картинки с фотографической плёнки образца прошлого века внезапно оживают, будучи наслоенными на мелькающие слайды из возможного будущего. Здесь, в особой Афонинской атмосфере зеркала способны проглатывать гостей, а ночь дробят отбойным молотком. Верлибр чередуется с метром, бутерброд стиха густо намазан маслом потустороннего, смутно прорезающегося в нашей дородовой, всеобщей памяти и вызывающего тихий ужас. Такое, что прежде, такое, что двигает нами, как пешками, играет и переставляет, пользуется в зависимости от своих собственных потребностей и нужд. Возможно – одно, а возможно – непереводимое число.

     Колесо Сансары, включающее цепочку возникающих отчётливо перерождений, параллельные, чужие миры – такова излюбленная сюжетная линия поэта. Новостройки, городские муравейники, аляповатые пейзажи, преломленные совершенно под другим углом зрения, перевёрнутые с ног на голову (а может, так и должно быть?) ради достижения некоего феноменализма, вычурной новизны. Другие правила и другое восприятие, динамическое движение относительно застывшего в постоянстве состояния твоей альма – матер, твоего незыблемого угла, евклидова треугольника, огромного куба. Сами по себе материи, тела и вещества обретают иные, отличные свойства, наделяются способностью к совершению разумных поступков и действий (нечто подобное присуще, например, Борису Пастернаку, но не наблюдается у таких поздних авторов, как Анна Орлицкая или Анастасия Векшина).

“Там, под корягой дни с глазами сомов

  Стоят, шевелят медленно хвостами,

  Божественную сому берегут…”

     Похожие символы встречаются у многих поэтов, но это вовсе не значит, что молодой автор воспользовался пройденной уже до него тропинкой. В одной проецируемой поэтической плоскости могут сходиться линии пересечения нескольких ловцов мгновения, того мига, в котором поэт проникается соотношением к определённому пространству. Афонин предлагает свой вариант виртуальной игры с вечностью, свою выпускаемую версию. Дойдя до последнего уровня, ты обнаруживаешь, что вовсе не стал победителем и чемпионом, более того, ты в чём – то весьма жалок и заслуживаешь снисходительного к себе отношения со стороны ТЕХ, КТО. (А дальше троеточие, и каждый может подобрать себе по смыслу более подходящий вариант):

“… А в сукровице гардин

  Свернувшейся – тускло масляным

  рыбьим глазом – люстра, наблюдающая из ТАМ, от иных людей

  за блуждающими внимательно…”

     Мистический ореол, окружающий мир, выставленный изнанкой наружу, ЧУЖОЙ мир. У Афонина таких не один и не два, а целая вереница, длинная, протяжённая цепочка. Нет таких слов, чтобы их описать, нет таких понятий, с помощью которых можно понять их устройство, есть только приблизительные, округлённые величины и поэтические знаки, способные показать эффект приближения.

 “Поднимаешь траву, долгую, как безвременье,

   Скидываешь тело, кость и очки и ложишься вглубь, под неё.

   И обоняешь четвёртое измерение,

   Где трение трамваев настругано чокотом соловьёв…”

     Эффект приближения всегда неожиданен и не поддаётся анализу. Это святая святых любого бунтовщика от пера, не согласного с построением сюжета в строго ограниченных рамках. Зачем нужны спички, когда можно разжечь костёр от молниеотвода? Обычно это совсем другое видение, другие правила и порою (а иногда и часто) странные способы подачи своего авторского “Я”. Что – то до боли знакомое неясно возникает в Афонинской верлибрически – прорифмованной симбиотике (точнее рифме, показывающейся из – за верлибра), кажется, что ты УЖЕ ВИДЕЛ, УЖЕ БЫЛ, УЖЕ ВОСПИНИМАЛ. Просто он тебя к этому слегка подталкивает, давая возможность влиться в иномир полностью, прикоснуться к атрибутам, тому принадлежащим. Так неразумный младенец, едва проникнув в запретную доселе зону, тянется ручонками к интересующим его объектам, привыкает к текущему положению дел и природе вещей. Колесо катится потому, что оно круглое, птица летит потому, что у неё есть крылья и тому подобные примеры. Но малыш с таким же успехом мог попасть в условное место, где из опадающей листвы делают металлические детали, а раскрошившееся мыло заменяет драгоценный камень в несколько карат. Нам подобное противоречие могло бы показаться сущей нелепицей, а меж тем в месте Х подобные отклонения от нормы считались бы обыкновенным положением вещей.

      На ум приходит сказка об Алисе Льюиса Кэрролла, содержащая описание удивительных поступков Шляпника, Чеширского кота и Мартовского зайца. Беспрецендентные и противоречащие логике. Нашей с вами логике. Страна Чудес. Отрывок из произведения является живописующим подтверждением данного вывода.

“- Отстают на два дня! – вздохнул Шляпник и, приложив часы к уху, сердито взглянул на Мартовского Зайца. – Говорил же тебе – не пойдёт в часы сливочное масло!

— Это было лучшее масло, — мягко возразил Мартовский Заяц.

— Ну да, только с крошками, — проворчал Шляпник. – Тебе не следовало намазывать его хлебным ножом!”

       Отсутствие какого – либо смысла в словах героев сказки кажется таковым только на первый взгляд. Для Шляпника и Зайца совершенно очевиден тот факт, что если часы смазать сливочным маслом без крошек, то они станут показывать правильное время. Причём им требуются не минуты и секунды, а дни, месяцы и годы.

      Вот эту самую могущую возникнуть противоречивость пространственного континуума, противоречивость существования, нахождения в определённой точке и определённом отрезке и пытается показать нам Афонин во всей её сложной, изогнутой и перекрученной комбинаторике. Задача осложняется тем, что решает он её с помощью поэтического кода, а также скупостью и примитивностью языковых средств для описания возможных математических вариантов иных реальностей, соприкасающихся с нашей, находящихся в резкой с ней конфронтации, за мыслимым пределом, за чертой, в недостижимом отдалении.

      Чужие миры предполагают иное течение событий, иную логику. Это расстрельный тридцать седьмой на фоне фантастического великолепия акватории Невы с вкраплениями мистики; это зазеркалье неопределённого, застывшего безвременья, тени, наблюдающие из своего ВОЗМОЖНО за оппонентами, гумилёвский жираф, бродящий на таинственном озере Чад, клюквенные пионеры с мороженым за пятьдесят копеек, танцующая пантера под музыку, задевающие самые нежные струны души, библейский крестовый поход, космический охотник, покоряющий межзвёздные дали…

      Миры Афонина неисчислимы, так же, как бесконечное их число должно быть по -настоящему. Оказаться в одном из них значит вспомнить свою юность, обогатиться впечатлениями, возникающими при переходе в другую мерность и в другой масштаб вселенской карты всего, что есть, всего, что материально…

      Начать удивительное путешествие завораживающим маршрутом, заложенным автором или нет, решать только вам. Но в том, что Афонинская поэзия представляет собою, своим неповторимым складом и архетипом довольно уникальную постановку, редкостное явление – в этом не может быть даже малейших сомнений. Могу добавить, что литературную премию такого порядка, как “Дебют” дают за бесспорный, очевидный вклад в сокровищницу российской лирики и прозы. Лауреатов данной награды можно пересчитать по пальцам…

      В заключение авторский стежок. Так – на зарубку, на произвольную оперативную память:

“И из Зимнего вылезает какой – то матрос

  И ведёт тебя в зоосад.

  Где тигр поднимает хоботом высоко – высоко

  И поймает тебя земля, чужая земля,

  Где ноябрьскую ночь отбойным дробят молотком…”