Вопрос:

Нужно  ли создавать сугубо православное кино?

         Ответ:

Сугубо православное! — слово найдено.

Как важно найти слово! Когда героиня пьесы А.Н. Островского «находит слово», то есть, когда «найденное слово» помогает ей увидеть правду, у нее появляется та свобода, когда ей становится не страшно идти даже и под пулю. В результате найденного слова бесприданница в конце пьесы превращается в героиню, побеждающую страх. А сколько благ обещал Господь наш Иисус Христос побеждающему! И особенно, побеждающему страх.

Так, может быть, слово «побеждающий страх» сделать нам «найденным словом»? Но  «побеждающий страх» — это для большой писанины, сегодня для нас пусть найденным словом будет — сугубое православие, применительно к режиссуре духовного фильма. Итак, только сугубо православное, потому что заземленным, бездуховным целиком заполнена вся жизнь человека ХХI-ого века, подпёртая всем безбожным его искусством. Но к этому нашему сугубому подобраться не просто, чтобы было ясно, что же понимать под словом сугубое православие, да ещё применительно к режиссуре.

Поэтому придётся сделать ещё одно отступление. Великая русская актриса, Фаина Раневская, оставила после себя не только множество незабываемых обра-зов, созданных ею в театре и в кино, но и порядочное количество «найденных слов». Например: «Против кого будем дружить?» — это её. А когда в последнем интервью с ней её спросили: «Чем вы сейчас занимаетесь?», имея ввиду её творческие планы, она ответила: «Симулирую здоровье». Это был её стиль — она всегда резала «правду матку», всегда неожиданную, но всегда глубокую. В этом же интервью ей задали и этот вопрос, ради ответа её на который мы и затеяли это отступление от темы. Её спросили: «Вы работали со многими выдающимися режиссёрами. Кто ваш любимый режиссёр?» Последовал моментальный ответ: «Пушкин!»

И это был великий ответ. Потому что и режиссура православного кино — это не только мастерство в профессии, это не только глубина мышления, это не только талант, а это одновременно и то, и другое, и третье. А это — Пушкин. Поэтому и в нашем случае, в случае разговора о сугубом православии и режиссуре, кого мы выберем для проведения нашего мастер класса? Ну, конечно же, только Феодора Михайловича Достоевского. Проникновение в его форму подачи «великих мыслей» для режиссёра православного кино будет ни с чем не сравнимой школой, потому что и само наше кино только тогда сугубо православное, когда оно несёт великую мысль. Но несёт её, проникая в сердца, а не ограничивается хождением по экрану на фоне величественных храмов  вещающих о великой мысли популярных актёров наших, очень сочувствующих православию, но на деле же чрезвычайно далёких от него.

Как начиналось наше православное кино? Оно начиналось в 1986 году двумя фильмами: фильмом продюсера Кухинки «Бог в России» и фильмом режиссёра Дьяконова «Храм». На экране, наконец, появились кадры из церковной жизни, ранее считавшиеся не достойными его. В этих двух фильмах само собой  отразились те два направления православного кино, которые и сегодня присутствуют в наших фильмах. Первый фильм, да, и большая часть второго, представили зрителю внешнюю красоту православия:  его пышные службы, несравненную архитектуру его храмов, неповторимое церковное пение, на просмотре этих фильмов люди впервые после многих лет услышали колокольный звон, призывающий в храм, увидели Рублёва, останавливающего мгновение… И все это можно было бы назвать сугубым православием. К тому же и фильм назывался ни как-нибудь, а «Бог в России»! И все вдруг поняли, вот почему Русская земля и её киевский князь Владимир приняли православную веру, а не какую то иную. Ведь не случайно послы князя Владимира, вернувшись от греков,  рассказали: «Не знали, на небе или на земле мы; ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как рассказать об этом…». Эти послы князя Владимира были на Руси первыми свидетелями Православия. И вот, спустя 1000-у лет, фильмы «Бог в России» и «Храм» явились новым свидетельством Правос-лавия. И наши шестидесятники, о Православии знавшие понаслышке, увидев на экране эту красоту, и будучи людьми эрудированными (не зная, что такое Православие, про послов то князя Владимира они знали наверняка) возвестили, что де этот-то внешний блеск и поразил послов великого князя. И стала укрепляться в оторванном от православной  культуры советском человеке мысль, что да, православие — оно во внешней красоте, а значит и красивые яйца на Пасху, и таящие во рту куличи и пасха, пожалуй, самое главное во вновь обретаемой вере.

Но в фильме «Храм» был один кадр, не эпизод, а именно кадр, который приковал к себе зрителя, неосознанно открывая им причину того, почему послы князя Владимира, восхитившись греческой службой, не знали, как и рассказать о ней.  И длился то этот кадр, всего то, наверное, секунд 30. У стола, на котором  стоял самовар, сидел протоиерей отец Николай Гурьянов. Он смотрел на зрителя своим ясным, чистым, детским взглядом. И, вдруг, сказал ласково, тихо, не торопливо и убедительно: У нас всё есть: молитва, хлеб, работа. Больше он не знал, что сказать, сидя перед непонятной ему камерой и осветительными приборами, направленными на него. Несколько секунд он продолжал просто смотреть своим открытым взглядом, лишенным всякого лукавства, видимо, на стоящих перед ним людей: режиссёра, оператора, осветителей, а, может быть, и разных ассистентов, и администраторов, которые всегда лезут на съёмочную площадку полюбопытствовать. И вот снова неожиданно он взял стоящую перед ним чашку чая и, протягивая её, возможно, беседующему с ним,  произнёс: Выпейте чайку! Ещё несколько секунд его любящий взгляд оставался на экране, и всё… Начался новый эпизод фильма с куполами, крестами, восстанав-ливаемыми храмами и проч., и проч., что тут же после просмотра и испарялось из головы, как сон, как утренний туман, а это 30-ти секундное пребывания с невиданным доселе носителем любви, которого никому из сидящих в зрительном зале, не приходилось никогда встречать в своей жизни, оставалось в сердце на всю жизнь. Так стало ясно, что через документальное кино  можно соприкос-нуться с другим, неведомым миром, миром благодати, с которым то и соприкос-нулись в свое время послы князя Владимира, оказавшись в греческом храме и не знавшие, как рассказать об этом, то есть… о благодати. И послы, и фильм «Храм», через 30-ти секундный кадр, свидетельствовали об истинном  Православии!

Князь Владимір выслушивает ответ послов. Радзивиловская летопись.

Так, заявлено было и второе направление в православном кино: возмож-ность  представления на экране внутреннее вместо внешнего и духа вместо обряда. Не это ли и есть, сугубое Православие?

Сразу возникнет вопрос: что же снимать только прекрасные мгновенья, когда в кадре старец? Да, где же старцев то столько набрать, чтобы хватило их на всё изобилие наших духовных фильмов?

Вот тут то в пору и прибегнуть к режиссуре Феодора Михайловича Досто-евского, нашего и пророка, и философа, и мученика, и поэта. И сразу напомнить его исповедание, которое он вложил в уста своего любимого положительного героя Ивана Шатова: Если бы математически доказали, что истина вне Христа, то лучше бы остаться с Христом, чем с истиной. Феодор Михайлович испо-ведник Христа! Не христианства, как учения, а, именно, самого Христа, учив-шего: Научитеся от Меня, яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ: и обрящете покой душамъ вашимъ. Поиску путей к обретению  Христовой кротости и смирения и отданы были все силы Достоевского через его личное мученичество и через мученичество его героев.

— Ну, и при чем же здесь режиссура?

А притом, что режиссура неотделима в духовных фильмах от духа. Это означает, что не достаточно потрясший создателя фильма стих из Святого Писания лишь произнести на любом изображении. Надобно крепко потрудиться, чтобы не только найти более-менее подходящее изображение для великой фразы, но и подготовить её появление. Да, именно, появление её в фильме, а не просто проговаривания, да ещё в прогулочном варианте после команды режиссёра: «Ведущий, пошёл! Вот этому то, со взглядом на искусство, как это было у Ранвской, и можем мы поучиться у Ф.М.Достоевского.

        Для кого же предназначены эти сугубые фильмы? Об этом можно даже и не рассуждать, потому что сам опыт проката православных фильмов за почти 20-ти летний срок ясно показал, что они не имеют какого то определенного зрителя, они привлекают к себе внимание всех: и мiрских, далёких от Церкви людей, и людей церковных, включая духовенство.

Когда эти фильмы показываются в канозалах, стоит встать на выходе и прислушаться к репликам выходящих после просмотра зрителей. И сразу станет ясно, для кого создан  был только что показанный фильм. Так, например, после просмотра фильма о войне, как о духовной победе, одна зрительница говорит другой: «А у меня ещё сын не крещён!» То есть, фильм, в котором  о крещении то не было ни слова, у зрителя, при переносе на себя исповедания Христа, которым был пронизан фильм, вызывает желание совершить свой, первый, может быть, и маленький, но духовный подвиг.

Опыт жизни православных фильмов также показал, что они с радостью принимаются и многими священниками. Для них такой фильм часто становится как бы учебным пособием в их пастырском служении. Да, и сами они, как признавались неоднократно, лично получают от таких картин пользу в укреп-лении и своей веры. Так что, весь вопрос для кого? — сводится только  к одному, к созданию сугубо православного фильма. То есть, фильма исповедующего Христа, в котором внутреннего больше внешнего, в котором запечатлен духъ, а не обряд.

И тут, хочется рассказать об одном режиссере, заслуженном деятеле искусств и лауреате многих премий, документальные фильмы которого показывали в кинотеатрах наряду с художественными, так велика была их притягательная сила. А успех его фильмов в частности определялся тем, что его талант во главу своей работы ставил зрелищность. Для него главным было обзавестись выразительными кадрами на выбранную им же тему. Потом с большой скрупулезностью  их монтировать, многие эпизоды под музыку. И только после этого он приступал к написанию дикторского текста, держа его в рамках смонтированной и часто уже озвученной музыкой конструкции. Вспомнили же мы сего заслуженного деятеля и лауреата потому, что он с высоты своей успешной кинематографической жизни, можно сказать, неприлично и даже унизительно смеялся над теми режиссерами, которые к тексту, утвержденного режиссёрского сценария относились «свято». Снимали, например, план такой длины, которая бы закрывала  по времени текст снимаемого кадра. «Закрывать текст изображением!» — гомерический хохот лауреата.

Но вот, судьба подвела сего заслуженного деятеля к фильмам на тему духовную. И смешки его над закрывающими текст изображением прекратились. Ибо он сам вынужден был для большей выразительности своих фильмов изменить так  свою технологию, чтобы у нее в начале стало слово. Не внешнее паче внутреннего, и не обряд больше духа, а все наоборот стало кредом  этого лауреата, как только приступил он к фильмам духовным. Но и зрелищность не утратили его фильмы, потому что, хотя он и стал «закрывать текст изображением», школа тщательного подбора кадра не позволяла закрывать текст абы чем. И на съёмки, и на подбор кадров уходило столько же сил, как и раньше. Но всё же вначале стало слово. Не об этом ли повествуют наброски и планы Ф.М.Достоевского?

Окунувшись в технологию, пусть и такую, где в начале находится слово, как бы не скатиться на второстепенное. Что же главное? А главное, наверное, в ответе на вопрос, который нам задали: «Какую  цель  ставят  перед собой режиссеры, сценаристы, операторы, создавая духовные картины?»

Каждый ставит, естественно, свою цель. Кто-то видит себя участником свидетельства Православия, кто-то хочет своим фильмом внести вклад в проповедь. Ни какого-нибудь, а непременно всемирного покаяния. А кто-то, возможно, даже подспудно ориентируется и на завоевание приза на фестивале и т. д.  Но вопрос о цели создателей духовных фильмов предполагает, видимо, ответ, раскрывающий цель, как тот единственный ориентир, который приводит к максимальному результату, естественно, способного режиссера, подвизающегося на духовной тематике.

А чтобы найти такой ответ совершенно необходимо ответить на другой вопрос: чем является для режиссёра, сам фильм, создаваемый им? Средством для заработка? Получением удовольствия от захватывающей работы режиссера кино, да ещё по церковной тематике? Или, как  упоминали, средством православной  проповеди внешнему  миру, что уж совсем печально из-за явного намека на прелесть?

Чем является духовное творение для его создателя, невольно поделились сами художники наши. Возьмём одного из них, близкого нам по «ремеслу» — Ивана Сергеевича Шмелёва. Вот, герой его, иконописец, завершил работу: «Кончена работа, — сказал он. И стало ему грустно». И другую работу окончил художник и сказал опять: «Вот, кончена моя работа… И ему стало больно». Из этого состояния, возникающего у художника по окончании работы, ясно видно, что труд его связан с его душей теснейшим образом.     

Всякая творческая работа позволяет познать истинный источник вдохновения. Работа режиссёра, сердце коего лежит к духовному,  это, как перст  апостола Фомы, через который он сам обретает веру. Сугубо православный фильм позволяет его создателю провозгласить: Без Тебя я не могу делать ничего. Но не всякий творец способен ощутить это и приписать не себе «свой» труд, а Творцу, как это открыл для нас А. С. Пушкин: И пробуждается поэзия во мне… и мысли в голове волнуются в отваге, и рифмы легкие навстречу им бегут, и пальцы просятся к перу, перо к бумаге, минута – и стихи свободно потекут.

 Так и наше православное кино — оно для нас, как тот перст, через который мы обретаем веру, и ею делимся с другими. Отсюда и цель режиссера духовного фильма – спасаться!… и фильмы приложатся нам.