Шершень и овод

Главный поэт города Лесного, шершень Матвей, приняв с утра дозу нектара, в благодушном настроении возлегал на широком листе лопуха. Он совсем было собрался подремать, и даже глаза закрыл, но знакомый голос овода Гришки, по кличке Поэт, вывел его из дремотного состояния.

– Опять просить что-нибудь будет,  – подумал он и не ошибся.

– За границей города Лесного поэтический конкурс проводится. Замолвили бы за меня словечко, чтобы диплом с медалькой дали. А я уж в долгу не останусь, – в голосе бывшего ученика послышались требовательные нотки.

– Раньше бы он не посмел разговаривать со мной в таком тоне, – подумал Матвей. – Сам виноват в том, что верю всем подряд.

– Я же не могу приказать членам жюри, чтобы тебя наградили, тем более, что и стихи слабые,  – ответил шершень и с явным неодобрением взглянул на овода Гришку. Но тому от укоризненных взглядов и критических замечаний, что с гуся вода. Для него главное, чтобы дипломов и удостоверений о членстве было большое количество. Кто в наше время проверять будет, заслужил или купил? Никого ещё регалий не лишили из-за несоответствия таланта почетному званию. И не лишат, потому что дело это весьма хлопотное и материальных затрат требует, как на экспертизу, так и на адвокатов.

– Там, в жюри два ваших приятеля. Позвоните или напишите им, они вам не откажут, – заметил овод.

– А тебе не кажется, что ты обнаглел? – спросил шершень Матвей. Ему вдруг стало обидно и горько. Столько труда вложено в этого Гришку, а в результате, не любовь к поэзии движет его бывшим учеником, а коллекционирование наград и званий.

– Сами же говорили, что «молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почёт», – ответил Гришка, нагло ухмыльнувшись при этом.

– То, о чём я говорил раньше, к твоей просьбе не имеет никакого отношения, – возразил Матвей.

– Очень даже имеет, – произнёс овод Гришка тоном, не терпящим возражений, – сами регалиями с ног до головы обвешались. А я что хуже?

– Разговор ведь не о том, кто лучше, а что хуже. Мне просто неловко беспокоить своих приятелей такими просьбами, тем более, что это уже было неоднократно, – заметил шершень. Но по поведению овода Гришки он понял, что его ответ пришелся не по нраву бывшему ученику. Овод стремительно покинул лист лопуха и стал кружить поблизости над кустом шиповника, где отдыхала бабочка Гламурина. От злости он хотел было ужалить бабочку, которая стала невольной свидетельницей его разговора с Матвеем, но передумал и решил продолжить разговор. Но шершень явно не желал идти на поводу у бывшего ученика. Тогда овод пошел ва-банк.

– На фестиваль поэзии вместе поедем или порознь? – задал он провокационный вопрос бывшему учителю, которому обещал профинансировать поездку. Недолго боролась совесть с тщеславием. Шершень Матвей пошёл на попятную.

– Ладно, позвоню. Будут тебе диплом и медалька, – ответил он вздыхая. Что поделаешь, пенсия небольшая, а звездиться тоже хочется. Тем более, что и талант пошел на убыль. И сам чувствуешь, что уже исписался, да и другие замечают, что нет уже новизны ни в рифмах, ни в образах, а про темы и говорить нечего. Современным читателям про деревню читать не интересно, им что-нибудь инновационное подавай. Пока «старая гвардия» на поэтических конкурсах в жюри заседает, то у него есть шанс, что не забудут друзья-приятели отметить его стихи грамотой или диплом. А когда уйдут, что тогда?

«Из-за этого Гришки я со старыми друзьями поссориться могу», – подумал Матвей, припоминая недавний разговор с одним из редакторов журнала.

– Я тебе поверил на слово и напечатал стихи твоего ученика в своём журнале.  А когда, благоговея перед его регалиями, прочитал его вирши, то за голову схватился. Зачем это тебе? – упрекнул его старый друг. Матвей тогда промолчал, но сейчас он же должен хоть что-нибудь сказать, тем более, что Гришка улетел куда-то.

– И действительно, зачем выдавать залежалый товар за высший сорт? Вредно это и для читателя, и для литературы. Жаль, что не слышит никто. Или не хотят слышать? – произнёс шершень Матвей и вздрогнул, услышав голос овода Гришки.

– Будущее за нами! – крикнул тот, пролетая над зарослями лопухов с десятком похожих на него бойких оводов.

– Не дай Бог! – сказала бабочка Гламурина. Шершень, услышав её слова. вздрогнул как от удара. Он посмотрел на небо и увидел, что Гришка со своими приятелями возвращается, похоже на то, что тоже услышал слова бабочки. Овод по кличке Поэт опустился на куст шиповника рядом с Гламуриной, а его группа поддержки осталась в небе и кружила над зарослями лопуха.

– Тебе, что больше всех надо?  – обратился овод к бабочке. – Смотри у меня! Как бы не пожалела, что ни в грош ни ставишь всемирно известного поэта. В моей компании приятелей-поэтов много найдётся желающих тебя придушить. С этими словами он взлетел вверх и присоединился к группе собратьев по перу.

– Вперёд, братаны! Отложим свои творения в плоть Пегаса! Пусть знает наших! – раздался зычный голос «восходящего светила насекомьей поэзии».

– Сначала бабочку уберёт с пути, чтобы не портила ему имидж своими разговорами, а потом и до меня доберётся, – озвучил свою мысль Матвей. Он даже  содрогнулся, представив, как будет изгаляться вся эта компания над его выстраданными душой и сердцем стихами. А потом подойдёт и его очередь. И всё потому, что он уже не способен будет продвинуть своего бывшего ученика на престижную Нобелевскую премию, куда ему самому хода нет.

– Это всё потому, что вы не любите критику, – заметила бабочка. – Окружили себя льстецами, которые в лицо вам говорят одно, а за спиной другое. А тех, кто вас уважает, но имеет своё мнение, вы отвергли. Вместо того, чтобы извиниться и поддерживать отношения с талантливыми поэтами, чтобы всем вместе делать благое дело, вы готовите себе такого преемника.

А сколько таких, как вы по всей стране Насекомии…

Матвей задумался над словами Гламурины. Иногда глупые насекомые мудрее умных и заслуженных шершней.