Людмила Сотникова (творческий псевдоним — Людмила Лайм). Родилась в гор. Таллинне (Эстония). Детство и юность прошли у Белого моря, в гор. Кандалакша. В настоящее время живёт и работает в гор. Заозёрске Мурманской области. Независимый журналист. Поэзией увлеклась в раннем детстве. Автор периодических публикаций в СМИ и литературных изданиях Северо-Западного округа РФ. (Поэтический сборник «Искрятся рифмами снега», литературный сборник «Город — воин, труженик, поэт», журнал «Мост», библиотека современной поэзии «Краски жизни», многих литературных ресурсов в интернете). В 2012 году подготовлена  первая электронная книга «Прозрение». (http://wsem.ucoz.ru/lajm.pdf;  http://t.co/hKV12hHf   wsem.ucoz.ru).

«…Переписав историю, не станем умнее и, тем более, богаче… Запомните! Особенно славяне — беспамятным не подают удачи».

Людмила Лайм

Когда  сказала Людмиле Сотниковой, что меня заинтересовало ее творчество, и я собираюсь написать его обзор, она, не задумываясь,  ответила:

— Вы смелая. Я бы не решилась.

Признаюсь:  задумалась, ибо понимала, что писать статью  будет не просто. И не потому, что ее произведения   во многом философичны, тексты наполнены смыслообразующими  разнообразными явлениями, особой иносказательностью, четко выраженными тематическими блоками, а еще и потому, что эти работы, с одной стороны,  слишком разнообразны по форме, а с другой, многие из них  трудно обозначить  в системе канонических жанровых образований.

Людмила Лайм  пишет и рассказы, и очерки, и миниатюры, и репортажи,  и стихи. Возможно, это от того, что сама она, по ее  же словам, живет  «на четыре мира: первый — это моя квартира, мир второй — это сон после яви, третий — всё, что природа явит, а в четвертое измеренье я хожу — через поколенье, мне б хотелось побыть и в пятом, но, похоже, ещё — рановато…».

Вероятно, поэтому  свое общее впечатление  о творчестве   Людмилы  Лайм осмелюсь выразить не  столько в литературоведческих традициях,  сколько  в своеобразном, скажем так,  субъективном читательском восприятии.

Мне думается, что наиболее ранние литературные опыты молодой писательницы  уже изначально   находились в промежуточном положении между прозой и поэзией.

Для  Лайм наиболее важной является запись возникающих у нее  художественных, гражданских или лирических идей. Именно эта фиксация  была призвана  запечатлеть авторские внутренние  переживания,  и только потом определить, найти ритм развертывания  того или другого художественного образа.  Ее мечты о «прекрасной другой стране», чуткой и заботливой о людях, настолько звучат реалистично, что ты начинаешь верить в их  исполнение.

«Вот бы — проснуться утром в прекрасной другой стране… Я бы свой день по минутам запечатлела в ней… я бы сходила в храмы разбитой своей души, я попросила бы маму мне почитать стиши… я бы гляделась в небо, как в отраженье себя… я дорожила бы хлебом, надвое разделяя,… я бы дарила радость! я бы любила рассвет! даже и самую малость я превращала бы в свет… Вот бы — забыть, что было, не видеть того, что есть: школа — работа – могила, сорокоуста весть… вот бы — проснуться поутру в моей, но прекрасной стране! хоть бы одну минуту ….в ней подарили мне…».

Художественные образы, уже имеющие  записанный свой  гражданский или лирический сюжет, словно  ветвятся,  а тематические мотивы и их разработка распределяются между стихотворным и прозаическим материалом  многих произведений.

Характерной особенностью миниатюр и рассказов Лайм  является  включение в реальные ситуации определенного особого смысла, что превращает события до некоторой степени в мистические  явления, которые могут быть правильно поняты не столько из нашего жизненного опыта, сколько из общей  предлагаемой  ткани текста. Такими произведениями есть «Загадки Кольского полуострова», «Шунгит. Как все начиналось», «Пророческие сны», «О том, как я смотрела в глаза убийцы» и др.

Вместе с тем, Лайм однозначно нельзя отнести ни к  мистикам, ни к  реалистам. В контексте многих текстов присутствует то и другое. И автор это понимает. Поэтому не раз говорит о себе противоречивыми интонациями и ситуациями.

«Я давно замечаю за собой некоторые странности. В последнее время они проявляются как-то уж слишком остро. К примеру, звонит вчера мой давний знакомый, напоминает, что завтра будет в городе. И при этом таинственным голосом сообщает, что расскажет много интересного. ..  В моей  голове вертелось множество вариантов, но один «привертелся» дольше других. Почему-то представлялось, как Юрий Михайлович показывает мне какой-то уникальный камень. Воображение разыгралось настолько, что я даже видела лучи, исходящие в разные стороны от придуманного мною предмета. И я твердо решила встретить своего знакомого со словами: «Ну, уважаемый, показывайте скорее Ваш камушек»…
Каково же было моё изумление, когда с загадочной улыбкой Юрий Михайлович достал из-за пазухи гранит. Да еще какой! Добытый с глубины 12262 метра! Из самой Кольской Сверхглубокой скважины* или «преисподней», как окрестили её журналисты несколько лет назад…».   (Очерк «Кольская сверхглубокая передает привет»)

Пристальное знакомство со многими лаймовскими произведениями показывает, что в ее  творчестве   преобладает  все же стиль поэтической прозы. Плохо это или хорошо?

Надо сказать, что в литературоведении до сих пор нет четко обозначенного понятия  «поэтическая проза». Наряду с  ним используются близкие, но несходные понятия «орнаментальной прозы», «лирической прозы», «ритмической прозы», «метрической прозы», «стихопрозаических единств», «прозиметрумов» и другие.

Появление разнообразных неканонических жанровых образований на стыке прозы и поэзии в литературе рубежа XIX-ХХ веков явилось продолжением процессов, происходивших в русской поэзии в период 1850-1880 гг. и 1880-1900-х гг., в частности прозаизации (романизации) стихотворных жанров в творчестве Н.А.Некрасова, и значительного усложнения жанра рассказа в художественной системе А.П.Чехова. [1]

Еще в 1919 году Б.Пастернак  объединял поэзию и прозу как единое искусство слова. В заметке «Несколько положений»  он писал: «Неотделимые друг от друга, поэзия и проза — полюса. По врожденному слуху поэзия подыскивает мелодию природы среди шума словаря и, подобрав ее, как подбирают мотив, предается затем импровизации на эту тему. Чутьем, по своей одухотворенности, проза ищет и находит человека в категории речи, а если век его лишен, то на память воссоздает его, и подкидывает, и потом, для блага человечества …». [2]

Поэтому  Б.Пастернак  едино и поэтично характеризовал  Лермонтова, Тютчева, Гоголя, Чехова, Достоевского, Толстого. Их поэзия, считал писатель, начиналась в прозе.

 «Поэзия есть проза, проза не в смысле совокупности чьих бы то ни было поэтических произведений, но сама проза в действии, а не в беллетристическом пересказе. Поэзия есть язык органического факта, т. е. факта с живыми последствиями. И, конечно, как все на свете, она может быть хороша или дурна, в зависимости от того, сохраним ли мы ее в неискаженности или же умудримся испортить. Но как бы то ни было, именно это, то есть чистая проза в ее первородной напряженности, и есть поэзия».  [3]

Иными словами,  поэзия требует полновесного, отчетливого отпечатка жизни во всей ее прозаической «первородной напряженности». [4]

И проза, и поэзия  у Людмилы Лайм сближаются до  органической нерасторжимости именно потому, что  и то, и другое отражает воспринятую, осмысленную, прочувствованную  действительность. Это и есть поэзия,  которая одновременно является и первородной прозой. Это многое объясняет в существе лаймовской  художественности ее текстов.

Такое впечатление, что автор  не представляет себе разделения своего мировосприятия на окружающий мир и себя в нем. И мировоззренчески сосредоточивается именно на этом. Потому для нее и поэзия, и проза едины как нераздельное искусство.

Нам  ведь известна «поэтическая проза» как  поэзия,  написанная «белым» стихом: это «Антоновские яблоки» И.В.Бунина, «Молчание» и «Неверная жена» Альбера Камю, «Двое в декабре» и «Во сне ты горько плакал» Юрия Казакова, «Старики» и «Медведь» Уильяма Фолкнера, «Кошка под дождем» и «Там, где чисто и светло» Эрнеста Хемингуэя, «Ранние журавли», «Тополек мой в красной косынке» Чингиза Айтматова,  и  многие другие.

Как и для этих произведений, так и для работ Людмилы Лайм, характерна открытость, искренность стиля изложения, значение которой Ортега-и-Гассет считал важнейшей характеристикой литературы вообще. Ведь «жизнь, по его мнению, это вечный текст, а культура лишь его комментарий».[5]

Людмила Лайм, безусловно, не  равнодушный носитель художественного слова.

Ее стихи, назовите их свободными, «белыми», верлибром,-  как угодно,- представляют собой прежде всего  философско-культурные поэтически образные системы, «кодирующие субъективный генотип автора», ее лицо, ее внутренний мир… Но вместе с тем это произведения словесного творчества ( несомненно!), ибо,  прочитав однажды ее строки [читателями], нам хочется еще и еще раз к ним возвращаться. Это значит, что  «произведение преодолевает время и включается в движение общественного сознания, а внутри него оно становится значимым для индивидуального сознания».[6]

Использование  формы «свободного стиха»  и  нередко логической инверсии, вместе с образной системой, изобилующей незамкнутыми  неожиданными метафорами и аллегориями-загадками, иносказательностью, — все  это подталкивает читателя  к многократному и нелинейному прочтению  лаймовского текста. Это вовсе не «кладбище слов», как выразился один мой друг, а нагромождение смыслов, которые надо осознать, понять и принять, если так будет  угодно  читательской душе.

Откуда  же идет  эта иносказательность и сложная  по логике процедура внесения в текст авторской позиции через ее внешнее, казалось бы, отсутствие? У Лайм нет  стремления «не открывать самого себя», о котором  в свое время писал М. Фуко.[7]

Скорее наоборот. Она раскрывает свои выстраданные, прошедшие через сердце, интонации.

«История нас ничему не учит… И мы, как дети, с ней играя в прятки, глаза закроем — так, на всякий случай, — твердя о Новом Мировом порядке…И уши, и сердца еще, пожалуй, — к чему нам сердце? Лучше подсчитаем, в кого еще вонзить поглубже жало, чтоб жизнь и далее казалась раем…Зажмурившись, в восторге иль от страха, /ах, хоть бы не признал меня «водящий»!/, во взрослых играх, — с топором над плахой, — мы головы свои заносим в ящик… Переписав историю, не станем умнее и тем более богаче…Запомните! Особенно славяне — …….беспамятным не подают удачи».

Она создает своей фантазией такие символы и объекты, на которые переносит свои собственные чувства, эмоции, интеллектуальные переживания, то есть фактически проецирует  на читателя  свой внутренний мир.

«Мы судьбу прошиваем волшебными тонкими прядями, мы стираем узор из разрозненных чувств в порошок. Только нам невдомёк, что целебными горькими травами мы не вылечим тех, кто внезапно и просто ушёл…
Мы стараемся жить, и к чему-то идти в продолжение — бесконечна дорога и финиш ещё так далёк. Но однажды под вечер приходит иное решение – мы, не зная, куда, начинаем безумный прыжок…
Мы уже занесли первый шаг над бездонью глубокою — нам никто не мешает. Мы делаем шаг не спеша… Безоглядно. Навеки. Прощаемся с памятью строгою. И, у пропасти, стоя, мы вдруг начинаем… дышать».

В ее стихах чувствуется интонация выстраданной мысли, «выношенности»  и жгучести чувств,  и тут же: горькая сосредоточенность, внутренние слезы, дискомфорт  и даже негодование…

«Я тоскую по тебе.. я плачу… где ты, добрый мир, — такой иной? В русском поле больше не проскачет всадник золотистый на гнедой, что с мечом к седлу притороченном,  призван землю нашу защищать.. где ты, рыцарь? ныне удрученно я тебя стараюсь отыскать..
Где твоя прекрасная Елена?  и она исчезла словно быль: крепкими казались наши стены, превратившиеся в хлам и пыль.. за каких-то семь десятилетий мы свое успели потерять…сколько ж нужно нам теперь столетий, чтоб утраченное наверстать?
Мы давно привыкли жить во мраке, словно и не люди, а кроты, и в фиктивные вступаем браки с совестью: мы с ней давно на «ты»… о, моя родимая сторонка… как тебе и чем тебе помочь? только ветер шелестит вдогонку убегающему времени сквозь ночь…».

Если говорить о стихах Людмилы Лайм, то они порой не только не  вписываются в классический поэтический размер, она им попросту  сознательно жертвует в угоду своей установке, своему убеждению, своей  эмоции, создавая особенную ауру, нужный ей, кажется, до мелочей продуманный,    поэтический климат. Автору чуждо ученичество в выражении мысли, поэтому она сама себе учитель и в содержании стиха, и в его форме.

Свое представление о поэзии и поэте автор выразила такими самобытными строками:

«На каждое время – своя эпоха.
Для каждого строя – и СВОЙ поэт…

Когда-нибудь, через столетий призму
Появится в литературе невзрачной
Талант настоящий. Поэт от ОТЧИЗНЫ!
И врежет он словом! Встревожит все души!
Как волны накатит на серый гранит.
Преграды, барьеры сметет и порушит!
И будет затем непременно убит…
На каждое время – своя эпоха.
Для каждого строя – и СВОЙ поэт…»

Справедливости ради надо сказать, что эти строки несут в себе прежде всего мысль, накал гражданской страсти, они «не прилизаны» размером, точной выверенной рифмой, но их хочется читать. Такая она,  лаймовская  поэтическая проза: строгая, емкая, в меру художественная, к тому же и с преобладающим чувственно-авторским «Я»,  и повышенно-эмоциональным  стилем речи.

Гражданский пафос творчества молодой поэтессы довлеет в нем.

«…Мир изменится скоро. Я знаю. В это трудно, конечно, поверить… Да! Ещё мы сбиваемся в стаи, и с ноги открываем двери… Да! Пока на земле, по протоке, мы плывём в никуда упрямо… Но однажды в небесном потоке мы расправимся гордо и прямо…».

И совершенно не случайно ее первая электронная книга «Прозрение», адресованная  тем людям на Земле, которые не забыли, что существуют такие понятия, как любовь к ближним, милосердие, совесть, жалость, сострадание, состоит из  трех разделов: «Не ищите правды на земле», «Веруй! И верь!», «Прозренье пришло». «Давайте перестанем делить нас по национальному признаку. И будем различать по единственно верному признаку — люди мы или нелюди?»- взывает  автор в Предисловии.

А.А. Потебня отмечает, что поэзию можно встретить в любом произведении, «где определённость образа порождает текучесть значения, то есть настроение за немногими чертами образа и при посредстве их видит многое в них не заключённое, где даже без умысла автора или наперекор ему появляется.[8]

«Когда на радость глухим и сытым, слепым от жадности, бессердечным, уснут поэты с челом покрытым, и никому не споют о вечном… когда младенец, зашедшись в плаче, умрет от голода с синей кожей, а мать прошепчет: — Не плачь, мой мальчик…- но подобраться к нему не сможет…
Когда во славу /чего — не знаю/, кресты на тело прижгут железом, и отрекутся от древних знаний, и восхитятся червивым срезом… когда все деньги на свете мира рекой стекутся в одном лишь месте… когда военные в стойке «смирно», попрут законы свободы, чести…
Когда Земля с предпоследним вздохом начнет смещенье с Большого Круга… когда волна соберёт по крохам останки тех, кто ходил за плугом… когда взалкают, мосты сжигая: — Не надо счастья, а дайте хлеба! —
тогда закроют ворота рая… и никому не откроют неба…».

В этом стихотворении каждый увидит то, что волнует именно его, ибо строки будят воображение, актуализируют знания, информацию, требуют сосредоточенности и осмысления.

Больше всего Людмила Лайм протестует против равнодушия к непосредственной истине, ее строки в этом случае – пощечина тем, кто это культивирует.

Автор, словно вписывает в историческую тетрадь Родины   свое понимание происходящего, негодует его уродливым явлениям. И  это свое возмущение облачает в такую иносказательность, что читателю приходится потрудиться, самостоятельно добыть соль  в словесных копях мудрствований и эмоций. И, прочитав такие строки,  ты чувствуешь, что духовно обогатился.

Зачастую сквозь тоску, сквозь боль переживания Людмила Лайм пишет   эмоциональные  стихи, которые исполнены  самоотреченности, какой-то неистовой жертвенности.

Таким образом, у нее появляется целый лирический цикл. Цикл-стон, цикл- крик. И не смотря на это, этот цикл стихов достаточно мелодичен, прежде всего по своей композиции и образности. Он также по-прежнему  философичен по смыслу, сюжетной линии.

Читая, видишь, что если когда что-то попадало в поле ее зрения, оно  тотчас красиво и необычно преображалось, начинало жить своей жизнью, беспокойной, трепетной, искристой.

На каком-то творческом этапе романтическое мироощущение автора  вступает  во взаимодействие с миром русского фольклора.

«Ай, что за тяжесть давит да на плечи…
Ай, да откуда льются лживы речи,
Ай, да что нам всем за напасть такая,
Спи, кровинушка моя, спи, родная…
Ай, что на голову да всё валится…
Ай, каменья да глыбы состарятся,
Ай, увидим ли солнышко красное,
Спи, кровинушка моя, спи, ясная…

Ай, летит поутру сокол праведный…
Ай, да крыла у него не каменны,
Ай, да сердце-то его пламенное,
Спи, кровинушка, спи, израненная…
Ай, полетишь ты с ним белой лебедью…
Ай, не поймать опричникам неводью!
Ай, поспи…темна, недолга зимушка…
Набирайся сил, моя кровинушка…»

(« Колыбельная»)

Авторское романтическое мироощущение   у Л.Лайм органично сожительствует   с русскими былинами, сказаниями, пословицами и поговорками.  Отсюда и появление собственных  произведений этого плана. ( «Сказание о драконе», «Сказка про страх», поэма «Предсказание» и др.)

Да и  «мудринки», почти крылатые афоризмы,  у Лайм  особенные, не скупые, а  глубокие, заставляющие задуматься о нашей жизни. К примеру:

«Когда-нибудь, умрем мы все…не до конца не насовсем…для жизни вечной…что наша жизнь? лишь карусель или один сплошной тоннель..тупоконечный?»  или «Ждем принцев тут.. ждем принцев там…и там, где бы не надо…жизнь — как большой гиппопотам: прошлась по нам, — и тут и там…а принц — ведь был же рядом…».

«МирЪ изменится скоро. Я знаю. В это трудно, конечно, поверить… Да!- читаем Лайм.— Ещё мы сбиваемся в стаи, и с ноги открываем двери… Да! Пока на земле, по протоке, мы плывём в никуда упрямо… Но однажды в небесном потоке мы расправимся гордо и прямо!».

А вот еще одно стихотворение, лирическое, трогательное, но вместе с тем и философское:

«Мама моя, милая… родная…
Не придется повидаться больше нам.
Ветер кружит, с лодочкой играя,
Ну, а я плыву по жизненным волнам…

Оказалась лодка без мотора:
То нырнет, то вскинется всем носом.
Поняла я, мама, очень скоро,
Что была плохим, увы, матросом…

Ты меня любила и за это,
Вспоминая вечерочком часто:
Дал же дочку Бог с душой поэта!
Нет бы дом свой, сад бы да участок…

Что поделать? Кто-то любит землю.
Мне дороже шторм и сильный ветер!
Отберите у монаха келью, —
сколько он протянет на обете?

Так и я: на выжженной равнине
Всё пытаюсь посадить деревья…
Жизнь проходит… сердце, ноя, стынет:
Где моя пустующая келья?

Где та долгожданная обитель?
За какой волной мираж из рая?!
Только ветер, — времени хранитель, —
Смотрит молча, с лодочкой играя…»

Опять мы констатируем: поэзия и проза в творчестве Лайм едины. Они идут рядом рука об руку. Но в какой-то момент своего творчества  она выражает недовольство сделанным и продолжает поиск себя в другом, более простом стиле.

Она сознательно культивирует  в себе свежесть и непредвзятость взгляда, впечатлительность и верность воспоминаниям детства, юности, рассказывает  о себе искренне и откровенно…

«Заносчива. Стройна. Строптива.Умна. Порой нетерпелива. Не гнусь по жизни коромыслом, а в зависти не вижу смысла…
Люблю кошачьих! Автостраду! Друзьям? Положим, редким, — рада…
Врагов? Держу на отдаленье… А подлых обдаю презреньем…
Ещё — романтик! Фантазёрка! Могу ответить зло и колко:
Вчера — ударить на отмашку, а завтра — снять с себя рубашку,
Отдав последнюю буханку, с душою вместе – наизнанку…
Бывает, в людях — ошибаюсь, но никогда – не возвращаюсь…»

Поэтическое творчество Людмилы Лайм  «прекрасно, как проза». Так говорил Карамзин о настоящей поэзии, когда желал похвалить стихи.[9]

Ее слово побуждает духовное начало, заставляет думать, размышлять, представлять.  Проза для поэтессы, говоря словами Пастернака,  «волшебное искусство, на границы алхимии…». [10] Именно поэтому так притягательны образы «непоэтической» лексики, аллегории и метафоры. Обращает на себя внимание достаточно хорошая степень синтаксической упорядоченности ее текстов, намеренно создаваемые Лайм  неопределенность и недосказанность.

«Фиктивный брак с совестью», «ветер — времени хранитель», «денег река», «жизнь – игра в прятки», «храмы разбитой души», « жизнь – карусель, сплошной тоннель», «малость, превращенная в свет» и т.п. – эти философичные  строгие образы вместе с сочными метафорами, типа «судьбу прошиваем тонкими прядями» или «стираем узор из разрозненных чувств в порошок»,  придают текстам смысловой  емкой иносказательности и выразительности.

При этом не следует забывать, что анализ синтаксической, композиционной и фонологической организации  произведений показывает  насыщенность текста синтаксическими фигурами, направленными на создание эффекта парадоксальности и неоднозначности,  а также немалое   авторское предпочтение  звуковым связям ( и все же не в ущерб  семантическим), что способствует появлению  определенной рифмовки и ритма.[11]

Произведения Людмилы Лайм не являются в этом исключением.

Хотя понятно, что единой ритмической структуры в ее  стихах  нет.

 Что касается лирической  атмосферы в творчестве Лайм, то она также заполнена конкретным смыслом, ибо  ее  задают тематические доминанты работ: небо, земля, люди, полет, движение вверх и вперед, стремление к переменам, а также тот факт, что самой наполненной тематической группой и единственной, лексика из которой используется в прямом, а не метафорическом значении, является группа чувств и переживаний автора и ее героев.

Светлая печаль, которая сквозит в некоторых стихотворениях Людмилы Лайм, сопрягаясь с    духовными  приключениями в сюжетах, выводит логику автора на дерзновенное  соперничество с  Музой (художник творит свою Вселенную); мы ощущаем, как взмахивают  крылья  духа, и мысли ее парят,  пронзают осознанием  долга и совести   повседневность жизни.

Лайм  общечеловечна  еще и  благодаря  этическим , метафизическим вопросам.

 Ее интересует проблема одиночества, страха, духовной изоляции, свободы человека в мироздании. Она всегда находится  в поисках смысла. Потребность в созидании смысла и ценностей приводят ее  ко многим  важным и вечным проблемам.

«Веруй! И верь! не гони себя в стадо, — слаб лишь некрепкий духом народ! скоро закончится время парадов, — вновь на подходе горестный ход: всех православных, и всех иноверцев, всех, не поладивших с Новым законом, всех без разбора — стариков, младенцев, юных, взрослевших с шинелью суконной, всех умирать поведут, как на плаху, кровью омоется наша планета… смерть, как сварливая злобная сваха, будет беззубо смеяться при этом…

Веруй! И верь! ненадолго то время, — колокол спит до народной молвы… скоро ростки прорастут через семя, заколосятся под сенью травы! спросится скоро и скоро воздастся всем, кто вершили суды не по чести, всем, кто отправил народы скитаться, память стерев против Благостной вести, всем, кто рассказывал лживые байки, стравливал лучших, награды достойных, обогащался за скудные пайки, в кровопролитных развязанных войнах…

Веруй! И верь! все народы проснутся, — колокол тих в ожидании Схода… чаши весов на Земле покачнутся в сторону древнего славного Рода… светлые лица! и чистые песни! помыслы лучшие! добрая воля! милые сердцу, звенящие вести! радость свободы и духа раздолье! Верь! что над каждой страною Планеты эхом, раскатисто, также, как встарь,
весть прозвучит в наступившем рассвете – «КОЛОКОЛ БЬЁТ!»! и…
не нужен звонарь…».

В  завершение скажем: Людмила Лайм состоялась как гражданин, как литератор, поэт. Она одна из многих пишущих, которые созидают, а не развращают литературу.

По-разному можно относиться к ее творчеству, давать разные оценки, критиковать или восхвалять, но то, что она заявляет о себе достойным гражданским словом, несомненно.

ЛИТЕРАТУРА

1. ШАЛЫГИНА О.В. ПРОБЛЕМА КОМПОЗИЦИИ «ПОЭТИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ» (на материале произведений А.П.Чехова,  Андрея Белого,  Б.Л.Пастернака). Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук.

2. Пастернак Б. Охранная грамота. // Пастернак Б. Воздушные пути. Проза разных лет. М., 1982. c.112.

3. Пастернак Б. Там же.

4. Пастернак Б. Там же.

5. ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ. ЭСТЕТИКА. ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ. МОСКВА. «ИСКУССТВО». 1991.

6. См.: Доманский, В.А. Литература и культура: Культурологический подход к изучению словесности в школе [Текст] / В.А. Доманский. М., 2002.3: с.14.

7.Франсуа де Ларошфуко. Мемуары. Максимы. Издание подготовили: А.С. Бобович, Э.Л.Линецкая, М.В. Разумовская, Н.Я. Рыкова.Серия «Литературные памятники». М., «Наука», 1993.

8.  Потебня, А.А. Эстетика и поэтика [Текст] / А.А. Потебня. М., 1976.   с.614.

9. Карамзин Н. М. Полное собрание стихотворений / Н. М. Карамзин; вступ. ст., и примеч. Ю. М. Лотмана. М.; Л.: Сов. писатель, 1966. — 424 с.

10. Из письма к Е.Д. Романовой от 23 декабря 1959 года. http://ksana-k.narod.ru/Book/3tom/3/literatura/17.htm

11 Лингвостилистические параметры поэтической прозы Анри Мишо (на материале «Portrait des Meidosems») тема диссертации и автореферата по ВАК 10.02.05, кандидат филологических наук Попова, Алина Иосифовна. Научная библиотека диссертаций и авторефератов disserCat.