А я живу, не ведая тревоги,

На вовсе неизвестной полосе.

В мой светлый дом вселились только Боги,

Дыханье звёзд и птицы на листе…

Наверное, не бывает поэзии сегодняшней и вчерашней, если она Поэзия. Если соткана из звёздного дыханья и утренней росы, из морского прибоя и радуги, из лепестков роз и шёпота ветерка  — из единого поля Вечности…

— Любой поэт, любой художник – тонкая душа и мир воспринимает, наверное, по-иному. В современном жесткаче  что Вас  трогает, от чего больно и от чего хорошо?

— Я думаю, что с течением времени всё это не меняется никак. Можно говорить, что наш мир жесток, но если вспоминать времена того же Ивана Грозного или начало XIX-го столетия, не говоря уже о  середине XX-го, то можно сказать, что мы живём в очень даже удачные времена — все-таки нет таких войн на нашей территории, нет повальной нищеты, которая была в императорской России. И в любом случае у людей больше возможностей реализоваться за свою жизнь, чем это было в XVIII-м, XIX-м, даже начале XX-го века. Мне кажется, что радует во все времена одно и то же, как и тревожит. Ранит чёрствость людей, но на жестокость и неумение сострадать сетовали  в своё время и Блок, и Ахматова, это были переживания Достоевского. А радует, конечно, любовь, дружба, открытость, возможность и способность человека сопереживать. Буквально в этом году я поняла насколько важно это чувство и почему Фёдор Михайлович беспокоился. Он говорил, что человек, который не пройдёт страдания, сопереживать не сможет, потому что не может оказаться на этом месте. Почему Блок говорил, что надо лелеять, воспитывать и холить в себе романтизм? Потому что с романтизмом жива душа. И почему всем нам не стоит забывать о том, что есть в обществе разные слои, общаться с разными людьми, не замыкаться в своем мелком домашнем или профессиональном кружке – как раз для того, чтобы видеть, слышать настоящих людей. Есть еще такое понятие, которое мне очень близко: живого человека от мёртвого – не в физическом, конечно, а в духовном плане – отличает желание. Живой человек постоянно чего-то хочет, постоянно чего-то добивается, постоянно без чего-то не может, от  чего-то страдает, чему-то радуется, о чём-то переживает. Однако есть два вида желаний: первое – когда ты просто хочешь, а вот когда уже в человеке преобладает дух, он понимает, что от того, что он хочет, не должны страдать другие, а его желание должно приносить радость не только ему, но, прежде всего, радость другим.

И оттого

Каждый миг наполняется тайной,

И, засыпая с тобой, то грущу – то молчу.

Кажется наша любовь до краёв пасторальной.

Или похожей на спящую в храме свечу.

— Вы не только пишете, но и читаете свои стихи со сцены, т.е. напрямую общаетесь со своими читателями, с публикой и такие вечера у Вас бывают довольно часто. А какая она – Ваша сегодняшняя публика? Что Вам нравится в ней?

— Скажу честно – публику обожаю. Это прекрасно, что люди ходят слушать поэзию, потому что лет 10 назад это было невозможно представить. В среде литераторов до сих пор существует устоявшаяся точка зрения, что люди не близкие к миру литературы, не читают, не интересуются книгами, не ходят на литературные вечера и вообще ничего об этом не знают. Но при первом же соприкосновении с реальной аудиторией, понимаешь, что это не так. Причём порой, люди далёкие от поэзии, видят, а большое, как известно, видится на расстоянии, те вещи, которые никогда не заметит литератор или так называемый человек читающий. Нет смысла писать для тех, кто  пишет сам, потому что в любом случае слово – это действие, и что бы про него ни говорили, но суть поэзии со времен Пушкина неизменна: если пишешь для себя, то пиши, сиди дома – проблем никаких в этом нет, но если ты пишешь для людей – в любом случае твоя главная ответственность в жизни – это они. Меня мои читатели радуют тем, что они совершенно из разных сфер общества. Есть сосем юные – студенты 1-2-го курсов, школьники, есть отъявленные интеллигенты. Их, конечно, больше всего и это вполне объяснимо, потому что кому же, как не им, увлекаться стихами и следить за современной русской поэзией. Я не могу отказаться от мировоззренческих, социальных тем, на которые большинству людей просто хочется закрыть глаза и представить, что этого нет, а интеллигенция как раз та часть общества, которая всегда чувствовала свою ответственность за будущее поколение и за современный момент. Бесполезно говорить, что в чём-то виновато правительство или кто-то ещё. Если серьезно разобраться, то во многом из того, что происходит с нами, виноваты мы сами, а не кто-то иной. Очень меня как-то тронули пожилые женщины в библиотеке Платонова — стали читать наизусть Шефнера, Антокольского, Дементьева… А потом говорили, что им не нужны в литературе боль, жёсткость, страдания, им нужна сказка, им хочется жить в цветных мирах. Вот такая разная публика. У моего любимого композитора Скрябина как раз была идея, и у Рериха тоже — создание цветных миров творчества, т.е. идти надо не от того, что есть в реальности, а создавать мир, в который читателям, слушателям приятно входить, где они отдыхают и находят понимание, дружбу, находят какие-то совершенно лёгкие обычные ответы на обычные вопросы. Ну, конечно, могу сказать, что моя поэзия этого года – по крайней мере с января-февраля — очень изменилась как раз благодаря читателям и за это я им очень благодарна.

Мой сын просил проехаться в трамвае.

Трамвай скользил среди больничных стен,

Перил, оград, скрывался за холмами

Сокольничих лесов,

А я взамен

—

По парку предлагала прогуляться,

Я возглашала: «Вот ещё беда!.. –

Мой сын просил в трамвае покататься. –

Куда тебе?» — «Так просто! В никуда…»

— Я знаю, что Вы и со школьниками общаетесь тоже. Какое впечатление детишки производят?

— Самое, что ни на есть прекрасное. Вообще искренне верю, что поколение, которое растёт сейчас — 10-15-летние — это то поколение, которое как раз поднимет Россию на прежний уровень, потому что у них для этого есть всё. Во-первых, они очень самостоятельные, причём в своих мыслях, суждениях, у них нет стольких стереотипов, сколько было у нас, выросших в 90-е, у них есть много возможностей. И что бы там ни говорили о сидении в соцсетях и других подобных вещах – это уже неизбежно, но там есть очень много подростковых групп, где объединяются любители истории России, к примеру, есть даже детская группа, посвященная стихам Есенина – притом довольно-таки посещаемая. И для них это – создание своих проектов. Просто беда в том, что вся их творческая и интеллектуальная деятельность не связана со школой. Если для нас учителя были чем-то вроде божеств, то для них это не так и боюсь, что виноваты в этом совершенно не дети — в чём-то, конечно, система образования. Но у них есть основные понятия, что человек должен быть успешен, что человек должен быть свободен, что он может что-либо решить сам, распорядиться своей жизнью. И это то основное, что им позволит пойти дальше. Они очень разносторонние. Если какой-то ребёнок увлечён творчеством, это не значит, что он не занимается программированием. Или наоборот – тот, кто увлечён экономикой, параллельно занимается танцами или ещё чем-то в этом роде. И, самое главное – они настроены патриотично, без чего, а это было еще в XIX-м веке подмечено, хорошее новое поколение и в том числе страна просто невозможны.

— Так откуда же взялась вся эта читающая публика? Ведь ещё совсем недавно всё было по-иному…

— Евгений Евтушенко рассказывает, что сейчас, когда все изучают шестидесятников,  говорят, что тот стихотворный бум был, якобы, навязан правительством, которое выбрало нескольких поэтов. Но он абсолютно прав — всё это ерунда, потому что само правительство не поняло, что с обществом произошло — вдруг все потянулись к поэзии, вдруг все стали ходить на поэтические вечера, начался такой особенный поэтический бунт. Просто, видимо, люди истосковались по доброму,  светлому,  тёплому. Сейчас есть волна  увлечения советской эстрадной песней и, что ни говори, стали появляться хорошие голоса. Громадное количество проходит фестивалей, и к ним влечение не только у тех, кто там выступает. То же с фестивалями джазовой музыки. Я думаю, поэзия в том же списке, потому что люди устали.  Приятно, что и взрослые, и подростки открыты и готовы говорить о том, что любовь и дружба – вещи основополагающие, им приятно беседовать о простых человеческих ценностях. Еще 5-10 лет назад люди от всего этого закрывались. Конечно, большинство молодых людей  хочет найти ответы на те вопросы, которые в них сидят. Я несколько раз даже письма получала, где молодёжь пишет, что находит ответы на свои вопросы в моих стихах. Двое влюблённых помирились после того, как девушка прочла молодому человеку одно из моих стихотворений. Всё это очень приятно. Удивительно, но школьники и молодёжь даже больше восприимчивы к поэзии, чем старшее поколение, чем даже учителя — они способны слушать. В этом году я вела свою полуторачасовую программу «Стихи на воде» в Санкт-Петербурге. Три четверти вечера — поэзия. Попадались люди, которые не знают кто такой Пастернак, но они слушают! Слушают «Медного всадника», притом открывши рот, слушают рассказ о «Бродячей собаке», слушают Маяковского и им не кажется, что кто-то что-то навязывает, что это неинтересно. Я думаю, что просто время такое, когда все соскучились по душе, по добру, по теплу и, наконец, поняли, что довольно разрушать, что пора хотя бы что-то строить.

— А почему Вы решили проводить  вечера на воде?

— Потому что необычно. Тут сама по себе задача немножко сложнее, чем в зале — там есть четыре стены, которые не дают людям отвлекаться в разные стороны. Представьте, что вы плывёте по дельте Невы, а перед глазами  дворцы, парки, закат, чайки летают – конечно, всё отвлекает взгляд и в таком случае держать внимание на стихах намного интереснее. Получается игра – сможешь-не сможешь. И людям нравится необычный формат, необычный город, особенно каналы — они настолько поэтичны, литературны, что даже сложно представить как плыть без стихов. А если рассматривать город как декорации, то лучшей декорации придумать сложно.

И только когда лопнула струна

Всё стало вдруг и празднично и ясно…

— Красивый синтез, безусловно…. И в поэтическом спектакле, что не так давно состоялся в Музее Скрябина,  вместе со стихами видео-арт и музыка…

— Это хорошо. Людям нужны краски, нужны ощущения – в этом нет ничего предосудительного, ничего плохого. Вы только представьте как мало часов у человека в жизни, которые свободны и которые он может подарить искусству, может куда-то сходить, ему, понятно, хочется, чтобы это были яркие часы, чтобы он оттуда что-то вынес, что-то узнал, чтобы вся палитра эмоций и чувств были задействованы. Всё это помогает воспринимать и этим-то и прекрасно, потому что если слушать стихи без всех этих эффектов, особенно в постановке  «Пять слов о прощании», где они с довольно-таки эзотерическим подтекстом и написаны под «Мистерию» скрябинскую, то будет совсем непросто.

— Вас ведь ещё и под барабаны читают…

— Барабаны я просто обожаю! И очень рада, что там-тамы, которые в самом начале были в постановке «Поэзия под барабаны», заменили на барабанную установку. Для меня барабан в данном случае – действующее лицо, он олицетворяет современный город — это его ритм и звук. И все прочитывают это сразу, независимо от поколения, и становится понятно, что там изображать дальше. Это ещё и очень энергетические инструменты — жизнь у нас очень шустрая, быстрая, ломаная. Мне они доставляют великое удовольствие и я не считаю, что артист должен выходить к зрителю «голый», совершенно без спецэффектов, на чём настаивают мастера традиционной школы. Хорошо, когда это идёт вкраплениями. У человека прошлого столетия было больше времени, что бы мы ни говорили, течение жизни ощущалось абсолютно иначе. Это можно даже на  себе проверить – мне, когда приезжаю в другой город,  кажется, что неделя там – это как месяц, потому что нет такого бешеного ритма. А у современного человека нет времени и нет желания настолько погружаться, плюс у него работают все органы чувств – это опять то же, что воспитывается изначально – он должен быть развит со всех сторон. Мне музыка помогает, но она вовсе не для того даже, чтоб облегчить, а просто стихи ближе к музыке, они музыкальны сами по себе и если они ложатся на определенные ритмы, то почему бы этому ритму не зазвучать?

— Как Вам песни на Ваши стихи?

— Это уже тоже не мои стихи, можно сказать, это уже отпущенные дети – когда я их слушаю, вообще не чувствую, что это имеет ко мне хоть какое-нибудь отношение, потому что понятно, что каждый человек, актёр проводит через себя и это его уже стихотворение, его видение. Ритм мне нравится – некоторые веселые, некоторые печальные, смотрю на них уже исключительно, как зритель и опять же радостно, что пишутся и песни на стихи и всё здесь уже зависит от людей, которые пишут.

— А как Вам работается с актёрами на сцене? Говорят, не каждый поэт любит, когда кто-то публично читает его стихи…

— Поначалу я очень сильно ревновала. С моим постоянным соведущим Антоном Савватимовым были постоянные бои. Но это совершенно нормально… Меня даже хотели задвинуть куда-нибудь поглубже – до смешного доходило. Сейчас я со всем этим просто уже смирилась, потому что понимаю — есть стихи, которые я как актёры не прочту. Мои «Лермонтову», «Маяковскому» — поэзия и по структуре, и по складу мужская. И в каких-то местах дать такую энергетику, движение, как это делает Антон, не в моих силах. И то, что в «Маяковском» акробатические трюки, а в «Лермонтове» лезгинка – это абсолютно на месте для этих стихов и это уже прочтение стиха им, и я согласна, что оно куда ярче, чем моё.

— Это Ваша была идея пригласить актеров в программу? Как она родилась? Как вы вообще соединились, если ревновали?

— Мы с Антоном начали вести «Стихи на воде» в прошлом году ещё в Москве. И для неё были нужны  поэт и актёр изначально. Так мы встретились, и бои начались ещё там. А когда сезон заканчивался, как раз готовилась к выпуску моя книга и для презентации в магазине «Москва» нужно было подготовить что-то необычное, новое. Вот мы и задумали поэзию под барабаны. А до этого была написана парочка песен, которые мы тоже решили туда вставить. Попробовали. Людям всегда интереснее, когда не один, а два человека на сцене. Плюс внутренний конфликт, который никто не отменял – должно быть что-то, что движет действие. И этот конфликт складывается сам по себе, потому что для меня это – моё, а для него – уже его. И этот спор начинается изначально и всегда интереснее, всё-таки, когда читают  мужчина и женщина, это всегда правильно. А Антон ещё  похож на Есенина.

— Есть концерт, который Вам запомнился больше других?

—  Наверное, вечер 10 февраля в Доме журналиста — я на таких больших площадках ещё не выступала. Отлично помню свой испуг — мне ведь очень важно видеть взгляды, глаза – это постоянный обмен энергией, когда понимаешь как на тебя реагируют. А тут выходишь и… полная темнота, потому что рампа. До этого я рампу видела один раз и даже подзабыла как она выглядит… У меня, конечно, был шок — я поняла, что не вижу никого – в лицо бьёт свет, очень жарко, а надо как-то читать… И пришлось людей, которые там сидят, просто представлять. Из-за отсутствия реального контакта с публикой было очень тяжело. Помню, когда всё закончилось, я просто легла на сцену… Домжур для меня — очень родной дом, в детстве ещё я увлекалась биографией  Маяковского, и всеми объединениями 20-х годов, какими он их создал: и Блок там был, и Мандельштам, и Ахматова – дом для меня священный – и Пушкин туда еще на балы приезжал. Энергетика этого места,  конечно, потрясающая. И тот момент, который  помню – самая необычная моя реакция.

— Саша, Вы, наверное, ни о чём ином, кроме как стать поэтессой, даже не мечтали?

— Стихи и рассказики писала с самого раннего детства. С дедушкой любили играть в рифмы. Во втором классе уже работала на заказ – писала к праздникам. Проза постепенно ушла, стихи стали главным. Мой первый поэтический сборник вышел, когда я училась в 11-м классе. И вот уже совсем скоро – шестой. Он будет называться «Горячий аккорд». В Литинститут поступала 4 раза. А ещё пробовала попасть на чтецкое отделение в Институт культуры. В промежутках начинала учиться на психолога, но поняла — это не моё. Выучилась на режиссёра, училась на журналистских курсах. И рада, что не попала в Литературный совсем молоденькой девушкой. Раньше туда брали людей только с высшим образованием – и это правильно. Всё-таки у молодых там ломается психика. А если ты чуть постарше и имеешь какой-то жизненный опыт, то отлично осознаёшь, что у каждого мастера свой вкус, а главное в поэте всё-таки самобытность.

Меня спасают лишь стихи!

Смешно! Они меня спасают:

Пальто мне утром надевают,

Прощают все мои грехи.

—

На кухне чай со мною пьют

И говорят про вдохновенье.

Зевну – они тотчас зевнут,

Всплакну – они взовьются пеньем.

—

Мы с ними ходим на бульвар,

Мы по бульвару долго ходим.

Мы ничего в нём не находим –

Бульвар противен, сыр и стар.

—

Потом в кафешку забредём,

Встречаем там друзей, знакомых

И долго с ними ни о чём

Болтаем. Нам бы лишь не дома.

—

Друзья такие же, как мы,

Здесь честно скажем: раз-дол-баи,

Они не любят тишины,

Всю жизнь в кафешках прозябая.

—

Смеются, плачут ни о чём,

Всегда о чём-то забывают.

Им лишь бы быть плечо с плечом.

А с кем?.. Не знают.

—

Как мы, они не любят быт,

Не чистят чайники, кастрюли.

За это тысячи обид

Им помнят люди.

—

А в полночь мы домой бредём:

Стихи и я – всегда вдвоём,

По чашкам кофе разливаем

И рассуждаем ни о чём.

—

А за окном летает снег,

Ему, представьте, дела нет,

Как мы здесь тихо прозябаем

Полсотни лет.

—

Спасибо вам, мои стихи,

Что вы так празднично легки,

Что так стремительны и нежны,

Мои стихи.

Наталья Косякова

© Фото из личного архива Саши Ирбе