Валерий Бегунов − театральный критик, журналист, обозреватель журнала «Современная драматургия»; член общественной редколлегии этого издания, а также серии сборников драматургии для детей и юношества «Я вхожу в мир искусств». Занимается всеми сферами культуры, искусства, связанными с театром. Отдельный давний и особый интерес – театр для детей и юношества и театры, где играют дети (был главным редактором журнала «Мир детского театра». Организатор, разработчик, член жюри многих смотров и фестивалей сценического творчества – профессионального и любительского.

Кафка и Царь царей Соломон: Даруют ли надежду?

На рубеже первой и второй декады текущего декабря на площадке 5-й студии «Открытой сцены» на Поварской заинтересованная публика познакомилась с новой премьерой московского театра «На Сиреневом» в постановке его худрука Инны Ваксенбург – «КАФКА.Mysteryplay» (автор идеи – Екатерина Горина; сценическая разработка – Инна Ваксенбург).

Мне кажется, что сценические опыты режиссера Инны Ваксебург заслуживают все более пристального внимания. И вот почему. На российских сценах все чаще появляются постановки, в которых возникает действо на границе между психологическим «разговорным» драматическим театром и театром пластическим (но не пантомимическим и не танцевальным в чистом виде). Этот тип театра не отвергает ни достижений реалистической драмы, ни практики балета или других видов танцевального и «движенческого» театра. В какой-то мере это – на новом уровне – освоение некоторых принципов древних мистериальных действ и древних синкретических зрелищ. Это – общемировая тенденция. И, что важно, современный зритель (и, особенно, молодой) с интересом и увлечением воспринимает такие постановки и не чувствует никаких неудобств в их восприятии.

На фото справа Инна Ваксенбург

Инна Ваксенбург упорно и успешно продолжает развивать этот, ставший и у нас в последнее время столь популярным и манящим, сложнейший вид сценического действа – когда пластика и слово, условный, почти абстрактный жест и подробная психологическая нюансировка актерской игры являются равноправными и взаимоувязанными частями сценического языка. Словесный текст, речь звучит только в самых ключевых, переломных моментах развития сюжета, на переходе от одной перипетии к другой – как и музыкальные экзерсисы. Музыкальный строй действа опирается на то, что можно назвать музыкально-звуко-шумовой партитурой, и актерская речь здесь, особым образом интонированная, и звуковые и речевые паузы, и шелест одежд, и звук шагов – ее полноправные составляющие.

Инне Ваксенбург с каждой новой работой на этом пути удается создавать все более продуманное и яркое в своем сложносочиненном единстве действо. «КАФКА.Mysteryplay» – заметный, сильный шаг режиссера Инны Ваксенбург и ее группы и по сравнению с недавним спектаклем «Граница» (уже побывавшем на одном из фестивалей в Петербурге), и тем более с постановкой «Жажда». Спектакль «КАФКА.Mysteryplay» – цельное зрелище и, по-своему, стильное во всех компонентах: и в музыкальной композиции (Николай Попов), и в хореографии (Светлана Скосырская), и в сценографии (Владимир Боер), и в костюмах (Любовь Подгорбунская), и в гриме (Эля Макушева). В том, как все это выполнено и сложено воедино, чувствуется то, с каким увлечением сотрудничали в этой работе с постановщиком и маститые, и молодые мастера. А для артистов освоение технологий такого действа – достаточно непростой и сложный опыт, весьма непривычный для актерских школ и театров России. Опытнейший Марк Пекарский, что называется, с кайфом существовал внутри этого действа со своими инструментами (это не первый уже опыт его сотрудничества с Инной и ее театром). Роль его в спектакле обозначена так: некий Экзаменатор. Временами он восседает за столом, в глубине сцены, и задает персонажам короткие вопросы, но о самом сущностном, усиливая и оттеняя их философическую и бытийную подоплеку такими же короткими музыкально-инструментальными «репликами».

На фото Марк Пекарский

И весь спектакль – это словно бы развернутая попытка персонажей дать хоть какой-то вменяемый ответ на эти вопросы. Но в основе постановки тем не менее тексты Франца Кафки. И фрагменты из соломоновой «Песни песней». Точнее, ощущения… острейшие эмоциональные переживания от текстов Кафки. Как объясняет сама Инна Ваксенбург, она пыталась передать в постановке свои еще детские впечатления после соприкосновения с произведениями Кафки.

Теперь попробую немного рассказать о том, что увиделось и ощутилось мною, как зрителем.

Вообще-то пытаться передать словесно, «формулировочно» впечатления от такого действа нелегко, ибо нужно найти адекватный «набор слов», «язык описания и повествования», соответствующий увиденному; а зрелище-то принципиально строится на переводе ощущений и эмоций в невербальный ряд! И слова в этом действе – органичная часть несловесных событий. Они дают толчок событиям – и растворяются в них… Но все же попытаюсь.

В глубине открытой и как бы пустой площадки – две полукруглые металлические конструкции: то ли парковые решетки, то ли просто какие-то ограждения… они по ходу действа предстанут и тюремными камерами, и решетчатыми дверьми на выходе из подъездов, и даже фигурными вешалками − на них персонажи развешивают свои котелки, шляпы и одежду; впрочем, вот так свои вещички можно развешивать и на заборах… и эти конструкции, натурально, выступают порой и в роли заборов: на них персонажи будут залезать, за ними прятаться, за них заглядывать и даже разыгрывать на них танцевально-пантомимическо-акробатические этюды. Еще эти конструкции – образ и символ границ между разными пространствами. Потому, кстати, я и начал так витиевато этот текст: «на рубеже между декадами». Ибо, перемещая эти конструкции и перемещаясь с ними, персонажи словно обозначают и преодолевают-переживают переход из события, которое для них стало их прошлым, в событие, которое только начинает разворачиваться, как и их будущее.

Ну, и вот: пять человек (среди них Девушка и Женщина) вышли однажды из дома… и навсегда стали компанией приятелей, которых отныне объединяет, прежде всего, их бродяжничество и бездомность. Раз выйдя откуда-то или из чего-то (неважно – из помещения или из очередного чувства-переживания), обратно уже невозможно вернуться.

На фото сцена из спектакля

То, что произошел именно уход пятерых из дома мы как раз и узнаем из «речевого сообщения». Этим пятерым встречаются другие люди. В различных комбинациях и перипетиях среди всех персонажей возникают Герой, Друг, Недруг, Проводник, Горожанин, Отец… Суламита-грешница. Собственно, обозначения персонажей мы узнаем из программки. Визуально же перед нами – встречи-расставания, общения-споры, любовные дуэты и трио, драки-соперничества персонажей, одетых в невообразимые наряды, в какую-то живописную рванину: в ней угадываются юбки и фраки и есть аксессуар, одинаковый у всех – шарф. И все они – босиком и в черных котелках. Перед нами проходит череда умело поставленных и исполненных, чувственно, с огромной самоотдачей прожитых актерами, драматических и пластических эпизодов-этюдов: танцы соблазнов и экстаза, танцы ревности и разочарований, споры – ничем внятным не оканчивающиеся, расставания и попытки при новых встречах заново наладить отношения. И у меня все более острым становилось ощущение, что это своеобразная история метаний бомжей – одиноких и в группе. Кто-то избрал эту судьбу осознанно. Кого-то толкнули на этот путь, вынудили ступить на него обстоятельства… Бомжи тут – как символ то и дело накатывающего на каждого ощущения своей брошенности, бездомности, незащищенности и ненужности. И одновременно – «бомжевание» как символ точно также время от времени накатывающего на каждого желания «все бросить», «начать все с чистого листа», «уйти в никуда».

Скорее всего, постановщик Инна Ваксенбург далеко не это имела ввиду; и даже совсем не это выстраивала как облик спектакля и как систему взаимоотношений внутри действа. Но весь облик персонажей: их одежды, их босоногость, перемещение света, конструкций и вместе с ними персонажей в пространстве действа, рваность общения и разорванность речи и музыкально-звукового ряда создавали (у меня конкретно) это ощущение сюжета о бездомных, о бомжах. Экзаменатор (Марк Пекарский) и его вопросы – это как бы внутренний голос каждого их них. Музыкально-шумовые этюды и несколько соло на духовом инструменте – это как отголоски чего-то прекрасного в их душах: не то отзвуки прошлого, не то манящие призывы надежды на лучшее.

А «слова, слова, слова»… Из нескольких коротких фрагментов «Песни песней» (в основном о влечении к возлюбленному или возлюбленной и поиске друг друга в этом мире) ключевой оказывается та фраза, в которой сказано о метаниях по городу и столкновениях с городскими стражами (уж куда как типичнейшая ситуация для бездомных и бродяг!). Потому что человек – и сам по себе, и в компаниях со-мышленников, и в столкновениях с недругами – это вечно бездомный душой в окружающем мире; ищущий себя и пристанище себе и надеющийся обрести… нет, порой даже не надежду!.. А хотя бы ощущение грядущей надежды или еще витиеватее – надежду надежды…

Сочинения же Кафки – как текст и как образный строй, отражающий систему и природу определенного мышления и мироощущения, – здесь лишь повод для экзерсисов сочинителя спектакля, повод для его сценического сочинения, отражающего его мироощущение, его впечатления и ощущения (в данном случае от текстов Кафки). Поэтому «кафкианских текстов» тут очень мало. Но есть попытка передать свое ощущение от «кафкианского мира». И важно не буквальное воспроизведение, а то, во что это выливается, как сочинение в другом виде искусства – в театральном действе в данном случае.

Повторюсь: спектакль у Инны Ваксенбург и ее команды получился яркий, цельный, стильный. Но у меня осталось ощущение некоей точечности, пунктирности действа. Или какой-то недосказанности. Инна Ваксенбург как автор спектакля стремилась адекватно передать давнее потрясение от мира Кафки и оставила в стороне необходимость понять, какой сюжет визуально выстраивается, и в достаточной степени прояснить его. Но, возможно, это всего лишь именно мое индивидуальное восприятие. И именно моя версия рассказанной постановщиком истории. Порой я ощущал себя в роли «разгадывателя кроссворда». Но при этом мне очень понравилось, что не было в программке никакого «либретто», «синопсиса» или других форм навязчивой подачи того, что «имел ввиду автор». Совершенно свободна была Инна Ваксенбург в сочинении спектакля – и так же совершенно свободны, без всяких назидательно-указующих жестов, были мы, зрители, в восприятии увиденного. И по реакции публики было видно, что многие зрители почти во всей полноте прониклись смыслами и образами зрелища.

Инну Ваксенбург можно искренне поздравить с этой работой. Она вызывает огромное уважение. И потому в финале этого текста я хочу назвать всех артистов – не по ролям, а вместе, как цельную творческую общность: Марк Пекарский уже назван; а еще – Максим Макушев, Анна Николаева, Денис Куликов, Вероника Ваксенбург, Семен Балан, Инна Ваксенбург (она, не забывая и свою актерскую ипостась, тоже выходит в одной из ролей), Андрей Орлов, Алексей Левшин.

Валерий Бегунов

Фото предоставлено автору Инной Ваксенбург