Число конкурсов пьес в последние годы увеличивается, и неимоверно быстро растет количество пьес, присылаемых на конкурсы. Соответственно, распухают «интернет-библиотеки» пьес и растет число читок и показов. Критик и известный блогер Алексей Битов – участник работы жюри многих конкурсов современной российской драматургии; к этому надо добавить его участие во множестве просмотров спектаклей по новым пьесам, читок и экспресс-показов новой драматургии и их обсуждений, а также работу в жюри нескольких программ фестиваля частных театров «Московская обочина», организуемого Творческим центром «Театральный особнякЪ». А. Битов предлагает «сводку» своих впечатлений от «потока» современной драматургии Не тыча ни в кого конкретно пальцем, критик пытается как-то обобщить увиденное и прочитанное: тенденции, типичные особенности…

Насмотревшись, начитавшись:

О конкурсах пьес и современной драматургии

Когда говорят о нынешних драматургических конкурсах, нередко впадают в ту или иную крайность: либо «мы открыли ещё 30 новых драматургов», либо «сплошная графомания». Десятки серьёзных драматургов – это за гранью реальности: в одном лесу не бывает закопано несколько десятков «кладов», и количество драматургических «кладов» (идеи, сюжеты, характеры) тоже, как ни крути, ограничено. А к тому, что 75−80% конкурсных текстов – очевидный «отсев», надо быть готовым заранее.

Просмотрел свои оценки на последних конкурсах, которые довелось судить – один по 5-балльной системе, другой по 10-балльной; так и есть, в обоих случаях соотношение примерно 3 : 1. Повторю, речь не о том, что 25% конкурсных текстов что-то из себя представляет (это далеко не так), а в том, что 3 текста из каждых четырёх вообще не лезут, извините, ни в какие ворота. Отсюда проблема № 1: найти условную жемчужину, спрятанную среди 5 или 10 стекляшек, в общем-то, нетрудно; среди 30 – намного сложнее; среди 150 – совсем сложно: в жюри сидят живые люди, и глаз у них «замыливается», фронтовой разведчик Шарапов абсолютно прав.

Собственно, это даже не проблема № 1, а следствие удивительной проблемы нашего времени: у людей появилось множество свободного времени, а чем его занять – непонятно. Многие ринулись в писательство не потому, что как-то предрасположены к этому занятию, а потому, что «все побежали, и я побежал». Пишут, естественно, на компьютере, легко находят объявление о конкурсе и одним кликом посылают туда готовый «продукт»; сам процесс посылки занимает несколько секунд и не требует никаких усилий. Почему объектом внимания часто становятся именно драматургические конкурсы – не знаю: то ли объявление о таком конкурсе попалось на глаза первым, то ли автор простодушно считает, что «поставиться» в театре легче, чем где-либо опубликоваться, то ли ещё что-то. Во всяком случае, в театре некоторые современные «кандидаты в драматурги», похоже, если и бывали, то считанное число раз, а о «законах жанра» они нередко не имеют ни малейшего представления. Ситуация в какой-то степени усугубляется агитацией некоторых адептов «современной драматургии» в кавычках – вряд ли смогу забыть, как одна из таких «радетельниц» несколько лет назад объявила, будто пьесой является любой текст, заявленный как пьеса. Нечто в духе куда более знаменитого изречения куратора из, так сказать, смежной области: «умение рисовать художнику не обязательно». Комментарии тут, право, излишни.

О том, что «кандидаты в драматурги» мало знакомы с театром, я упомянул не случайно. Понятно, чем бы кто ни занимался, он подсознательно равняется на какой-то стандарт, особенно поначалу; за отсутствием театрального опыта за образец берётся кино или, что ещё хуже, телесериалы. Для современных конкурсных пьес характерно не только огромное количество сериальных коллизий и наворотов, но и язык, изувеченный речами с телеэкрана («Как я скажу Луису Альберто, что это – наш сын?») Допустим, в каких-то случаях подобные «изыски» можно считать «речевой характеристикой» персонажа (да хоть всех персонажей), но чаще всего по тексту понятно, что не только герои, но и сам автор не представляют, как можно говорить иначе.

С языком вообще беда. Если в монологах и диалогах ещё можно спрятаться за персонажей, то ремарки-то уж точно написаны самим автором, скрыться некуда. Бог с ними, с грамматическими ошибками, но авторы порой путают падежи и употребляют такие глаголы как «ложит» и «садит»; в одной «пьесе» так говорил вузовский преподаватель-филолог; на подобном фоне почти невинное «улыбает» превращается чуть ли не в языковую норму. Вот такая невесёлая тенденция. Какое это имеет значение? Самое прямое: инструментом любого пишущего человека является язык (а вовсе не компьютер, как полагают некоторые); столяр, не владеющий молотком, или хирург, не умеющий пользоваться скальпелем, профнепригодны – как и литератор (в том числе драматург), который не дружит с языком.

С «жанровой принадлежностью», к сожалению, тоже беда, и она тоже не в последнюю очередь связана с тем, что авторы смотрели на экран намного чаще, чем на сцену. Результат: на сцене летают (и персонажи, и вертолёты), там случаются гонки на собачьих упряжках, танковые дуэли, лесные пожары (где герои перебегают от одного пылающего дерева к другому), наводнения и чуть ли не цунами. Не надо при этом ссылаться на бури в пьесах Шекспира – у него нет подробных описаний, а для технического воспроизведения «стихии» вполне хватит простого ветродуя. Но нет, современные авторы хотят, чтобы было, как в кино, со всеми, типа, голливудскими подробностями, отсюда – длинные, на пол-страницы и более, описания мест действия (при том, что само действие занимает порой несколько строчек и более в этот интерьер не возвращается). А уж какие фантазии приходят в авторские головы! В одной конкурсной пьесе, помнится, на сцену вносят жареного бобра; да хоть тахорга с Пандоры, но как об этом узнает зритель? По идее, ему должен сообщить кто-то из персонажей, но нет, автор ограничился ремаркой. Да что там бобёр, о котором, естественно, гипотетический зритель так и не узнает, что это был бобёр! Иногда нам и героев забывают представить, а потом они покидают сцену – и попробуй, догадайся, о ком из ушедших говорят те, кто пришёл им на смену. Такая, казалось бы, простая вещь – назвать героя по имени, чтобы зритель понял, кто есть кто… ан нет, многие авторы до этого не додумываются. Может быть, рассчитывают на титры, как в других случаях рассчитывают на экран над сценой или на декорации-трансформеры? Или даже на то, что режиссёр проявит фантазию и справится с любой задачкой?

Может, и справится (в каких-то случаях), но не лучше ли ему тратить фантазию и энергию на решение смысловых, а не технических задач? Да и вообще надежды на то, что режиссёр «исправит» и «доделает» слегка напоминают новеллу «Декамерона» – о том, как догадливый монах доделывал ребёнка жене отъехавшего купца; новелла, конечно, забавная, но не настолько, чтобы воспринимать её как руководство к действию.

А трансформеры… всё хорошо в меру. Эпизоды нынче преобладают короткие; правильно замечено, что живые персонажи самостоятельны, а картонных надо водить на помочах, автор в таких случаях быстро устаёт и спешит перейти к следующей сцене. Клиповость мышления современных авторов – проблема тоже не из последних: зрителю нужно время, чтобы «войти» в происходящее, почувствовать себя «соучастником», а без этого театру сложно оставаться театром. Понятно, сцены-клипы такой возможности не оставляют, а зритель «снаружи» не слишком склонен к сопереживанию, без которого театру не обойтись. Добавим к этому классические ошибки «драматургов», путающих пьесу со сценарием – мгновенную смену ракурсов и море крупных планов (с описанием выражения глаз героя или подробностей татуировки на его животе). Можно ли это вывести на экран? В принципе, конечно, можно, но постоянные переключения внимания (со сцены на экран, с экрана на сцену, со сцены на экран и т.д.) заставляют зрителя расходовать энергию на технические действия, отвлекая его внимание от главного; попробуйте, к примеру, кусать по очереди натуральный и консервированный помидор – вряд ли вы ощутите вкус того или другого, что называется, в полной мере.

Правда, появился ещё и термин «пьеса для читки». Тут проблема в том, что театр по природе своей визуален, а читка рассчитана исключительно на слух. Если кому-то нравится подобный жанр – ради Бога, только к драматургии (к театральной драматургии) он никакого отношения не имеет, а про конкурсы радиодраматургии ничего сказать не могу – не в курсе. Но пьесы, никак не предназначенные для визуализации, появляются снова и снова – тут даже не тенденция, а, скажем так, стихийное бедствие, которое для сцены непригодно.

В результате мы имеем то, что имеем – то есть, по большей части, сюжеты б/у (есть такое замечательное выражение: эту воду уже пили) с персонажами из картона (хорошо, из полимеров, какая разница?), записанные канцелярским (или газетным) языком и «впихнутые» в форму, не слишком пригодную для сценического воплощения. Можно ли назвать это пьесой? Сомневаюсь – нет ни одного из признаков пьесы. По аналогии: можно ли считать человеком 10-сантиметровую фигурку из фольги с явно выраженными плавниками? Из той же серии, увы.

По идее, дело автора – записывать то, что он видит, а уж жанр в этом случае как-нибудь определится сам собой. Фразу из «Театрального романа» помнят, если не все, то многие: «Что видишь, то и пиши, а чего не видишь, писать не следует». С М.А. Булгаковым не поспоришь, но если не останавливаться на этой фразе и дочитать главу 7 до конца, можно найти и ещё один любопытный момент: «Ночи три я провозился, играя с первой картинкой, и к концу этой ночи я понял, что сочиняю пьесу». Как видите, Максудов не выбирал жанр, жанр определился сам собой, естественным путём.

Отдельно надо сказать пару слов о «сюжетной составляющей». Что бы кто ни говорил, средний современный автор отнюдь не тяготеет к «чернухе» (то есть к нарочитому нагромождению всевозможных журналистских «кошмариков», напрямую восходящих к «желтухе»). Другое дело, не факт, что какая-нибудь «розовуха» лучше чернухи – зачастую она ещё тошнотворнее и совсем уж смахивает на дешёвое «телемыло». Кстати, умеренное количество чернухи поначалу удивляло – ожидал, что её будет намного больше, но нет… Не знаю, может быть, лет 10 назад такого рода «драматургия» и впрямь преобладала, но сейчас – отнюдь; понятно, из обилия конкурсных текстов (по моему опыту – от 150 до 500) всегда можно выудить 20−30 чернушных образчиков, и не могу исключить, что «новая драма» в своё время не выискивала их специально; впрочем, гадать бессмысленно, и по-любому можно сделать вывод, что это «поветрие» не слишком повлияло на конкурсную флору и фауну. Если было – значит, что было, то прошло.

Осталось другое – в сравнительно небольших дозах, но, похоже, достаточно глубоко (и не с 2000-х) укоренившееся: попытка напрямую отреагировать на какие-то сегодняшние «горячие» события в псевдо-художественной форме. Но лозунг «утром – в газете, вечером – в куплете» подходит драматургии, как корове седло: природа предусмотрительна, и у каждого биологического вида – свои «сроки беременности»; при одномоментном зачатии сначала родится муха-дрозофила, потом – кролик (муха не дождётся), и только потом – слон (к тому времени кролик проживёт уже изрядную часть своей не самой короткой жизни).

Ещё одна беда – авторы конкурсных пьес не только редко ходят в театр, но и изучением классической драматургии себя не утруждают. А.П. Чехов, конечно, на роль учителя не подходит – понять, как что сделано, вряд ли возможно, но хотя бы А.Н. Островского можно бы проштудировать досконально – в порядке, так сказать, профессионального самообразования? Но нет, «мы ленивы и нелюбопытны» – тоже тенденция, однако.

И напоследок – ещё раз о жанровом соответствии, причём пример – из пьесы, вполне заслуженно признанной победителем конкурса. Главный герой во сне переносится в другое время и потом мотается туда-сюда. Автор не учёл, что его персонаж одет в «ночной наряд», а новую одежду добыть не так просто, да и ходить в ней неудобно (попробуйте примерить средневековый камзол, да ещё с чужого плеча); подобный «зевок» запросто проскочит в прозе, а вот на сцене он неизбежно проявится. Понятно, при постановке этот вопрос решаем, но это означает, что постановщику, как тому монаху, в очередной раз придётся «доделывать» ребёнка. Кого после этого прикажете считать отцом?

Алексей Битов