Игорь Фунт

Сопутствующее нам веянье душ…

«Ведь больше одной жизни не дадут…» — А тут сразу шестеро!

…Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были.

Жуковский

Начну с мысли, волнующей в наше время большинство прогрессивных русских умов. Мысль далеко не новая:

«…Распространяется всякая иноземная и иноземствующая шушера, что иногда руки опускаются. И не страшна была бы подлинная иноземщина, если бы наши иноземствующие головотяпы всеми силами, до безумства, не поддерживали её! Да, бедняги и сами не замечают, что лезут в рабскую петлю… С этим помрачением русских умов надо бороться без устали и всеми силами!..» (В. Васнецов) — Мы ещё вернёмся к данной цитате, а покамест о юбиляре.

***

К тексту о Васнецовых, чья жизнь и творчество изучены довольно серьёзно, благодаря в том числе и замечательным вятским исследователям и учёным (Виноградов, Востриков, Берова, Малышева, Любимова, Лаптева и мн. др.), подвигла обернуться не только юбилейная дата, но также и недавнее возвращение на родину картины, знакомой специалистам единственно по авторским наброскам. И коей не видела Россия более 100 лет: первого варианта «Витязя на распутье» работы 1879 г.

Находящийся тогда временно в Москве (в 2013 г.), в новом выставочном зале аукционного дома в Ермолаевском переулке, «Витязь» осязаемо отличается от хрестоматийно известного полотна 1882 года (Русский музей) и от других имеющихся на территории России версий (г. Серпухов и др.).

Прежде всего, витязь на более ранней картине развёрнут к зрителю. Мы видим напряжённую задумчивость в выражении его лица, видим «специфически васнецовский взгляд больших, наивно открытых глаз», по выражению самого В.М.

Второе существенное отличие — надпись на камне (источник её подсказан В. М. Васнецову Стасовым). В более поздних вариантах она сокращена, «спрятана под мох и стёрта», как писал В.М., а здесь — полная.

Картину купили — и тут же увезли в Америку — после её показа на первой выставке «Союза русских художников» (1903). Больше века великолепное произведение мастера действительно оставалось известным только по фотографиям, столь долгое время пребывая в руках одной семьи. Теперь, однако, потомки первого приобретателя «Витязя» решили с ним расстаться, а знатные нынешние цены на русское искусство их немало удивили и порадовали.

В июне 2013 «Витязь» участвовал в торгах аукционного дома MacDougall. Куда ушёл он в этот раз, автору, увы, неизвестно…

Ваш покорный слуга, вдоволь насмотревшись на всех васнецовских рыцарей по Инету, — спокойно и по-вятски неторопливо, — решил вспомянуть, кратко, семью и окружение любимых земляков, стоящих вровень с другими всемирно известнейшими вятчанами (Шаляпин, Шишкин, Хохряков, Чарушин, Книппер-Чехова, Грин, В. Катаев). И приглашаю, будто к добротному обеденному столу: как говорится, был бы телевизор, а гости будут, — присоединиться всех желающих и любящих искусство людей. Вдобавок у самого почитаемого из братьев, Виктора Михайловича, в текущем году юбилей — 170 лет со дня рождения. Итак…

Вятские дело знают: деньги есть, ежеден поливают…

Не к рукам куделя

Газета «Вятские губернские ведомости» от 30.07.1894:

«В нынешнем году появилась в свет и продаётся в Москве, в книжном магазине Прянишникова интересная книга под заглавием «Песни Северо-Восточной России». В этой книге помещены записанные Александром Михайловичем Васнецовым преимущественно в Вятской губернии песни, величания и причеты…»

Сразу начали поступать многочисленные отзывы:

«Сборник г. Васнецова, несмотря на свою значительную величину, ничем не выделяется из ряда новейших песенных сборников. Хорошие песенные тексты в нём сравнительно немногочисленны; большое число номеров не имеют или начала, или нескольких стихов из середины; ещё большее число — обрывки или соединение в одно целое нескольких отрывков, часто совсем лишённые смысла…», — писал известный профессор русского языка и словесности А. И. Соболевский в том же 1894 году, в «Этнографическом обозрении».

«Довольно значительный по объёму сборник песен Вятской губернии представляет некоторый интерес: в нём есть некоторые любопытные варианты песен, известных уже ранее в печати, есть и новые песни… Издан сборник с внешней стороны очень изящно; но имеет крупные недостатки. При накопившемся в значительном количестве материале народно-песенного обихода необходимо новым собирателям и издателям, с одной стороны, быть строгим в выборе и печатании, избегая помещать песни, уже известные в печати, с другой стороны, помещать известные им… варианты. Подобной строгости и библиографических указаний в рассматриваемом сборнике нет… В некоторых случаях желательно было бы знать и от кого собиратель слышал ту или иную песню. Неизвестно даже, где вообще записаны собранные г. Васнецовым песни…», — откликается другой критик, из этнографического журнала «Живая старина».

Упрёки рецензентов оказались абсолютно справедливы.

В те годы интерес ко всему народному возрос необычайно, и в работу по сбору и публикации фольклорных, лексикологических, этнографических трудов привлекались могучие университетские силы. Книга же простого, рядового сельского учителя из вятской глубинки не могла заинтересовать ни новизной, ни фундаментальностью. А сборник всё-таки оказался уникальным! — ибо Васнецов записывал песни не пером постороннего исследователя — он издавал песни, которые знал и пел сам. К тому же в апофегмат уложились песни, бытовавшие в основном на небольшой территории посёлка Шурмы и его окрестностей, и в селе Рябово и вокруг него. Песни, вошедшие в книгу, знал и с превеликим удовольствием пел впоследствии Фёдор Шаляпин, друживший и гостевавший в Москве у брата автора — Виктора Михайловича; — ведь прародина великого артиста и родина знаменитых художников находятся совсем рядом, на исконной Вятской земле.

До сборника А. Васнецова таких книг не печаталось. Но то мы сейчас знаем, а сто двадцать лет назад «Песни Северо-Восточной России» встали на полку знатоков и любителей фольклора в качестве заурядной и не очень удачной публикации. Издатель, писатель и поэт Леонид Дьяконов (1908—1995) в предисловии к нововыпущенному варианту сборника написал: «Это самое крупное из изданных до сих пор старых вятских песен, по содержанию книга была настолько значительна, что опрокинула господствующее до той поры в науке мнение о чрезвычайной бедности вятского песенного репертуара».

Сегодня песенник Александра Михайловича — один из ценнейших источников для всех, кто любит родную историю, народную поэзию, и для тех, кто интересуется творчеством братьев Васнецовых. А мы, после небольшого вступления, обратимся непосредственно к семье.

Хрен-то с пальцем не равняем, мясо с сальцем не верстаем.

Семья

В семье священника Михаила Васильевича Васнецова было шестеро сыновей. Николай (1845 г.р.), Виктор (1848), Пётр (1852), Аполлинарий (1856), Аркадий (1858), Александр (1860). Старший Николай и младшенький Александр, — рассказ о песенном сборнике которого Вы прочли ниже, — всю жизнь посвятили учительскому труду.

Николай Михайлович. Первенец

Незаурядный педагог, отменный организатор школьного дела, создатель «Объяснительного словаря вятского говора», где также использовал фрагменты из песенного сборника брата Александра. До сих пор словарь — одна из лучших книг по исследованию диалекта вятского края.

Николай Михайлович стал учителем в 1868 году, когда Россия, пережив отмену крепостного права, стала расправлять «могучие крылья». Всё громче и авторитетнее заявляла о себе разночинная интеллигенция с её идеями просветительства: открывались школы, возникали библиотеки, читальни, книжные склады. Воспитание и образование народа — главная задача выдающихся умов в столицах и многих мудрых умов в провинции.

В сельские школы в те годы идут наиболее бескорыстные, самоотверженные и целеустремлённые люди. Последняя треть XIX века — время расцвета народного образования. Учителя, как правило, отлично подготовлены, дисциплинированны и умны. Николай Васнецов проявил себя на педагогическом поприще сразу же и безоговорочно с выгодной ему стороны.

С 1870-го — ежегодный стипендиат «За полезную и усердную деятельность», среди всего 30 достойных, окончивших полный курс Вятской духовной семинарии.

1872 — заведующий Шурминским училищем Казанского учебного округа.

Вошёл в число инициаторов и руководителей уездного учительского сбора, сразу выбран председателем съезда.

Избран в комиссию по разбору учебников и руководств.

Разработал и демонстрировал коллегам методику обучения… черчению. Эта методика принята в качестве образцовой.

1890 — выставка архитектурных макетов Н. М. Васнецова в Казани.

В Шурминском училище под руководством Васнецова сложился прекрасный педагогический коллектив, куда и приехал после окончания Училища Александр Михайлович, автор классического сборника «Песен Северо-Восточной России», сыгравшего значительную роль в развитии краеведческих методов собирания и изучения русского фольклора в дальнейшем. К сожалению, Николай, исполнивший в становлении младшего брата огромную роль, не смог увидеть книгу, подержать её в руках. Он умер в 1893 году.

Девка-вятка телом гладка, в работе хватка, когда бежит, и земля дрожит.

Александр Михайлович. Младшой (1860—1927)

Скучно, матушка, голова болит;

Ай, люли-люли, голова болит,

Голова болит, плохо можется;

Ай, люли-люли, плохо можется;

Плохо можется, гулять хочется.

Я украдуся-нагуляюся,

Со милым дружком намилуюся.

Я домой пойду уворуюся:

Уж я полюшком — перепелушкой,

Я по улице — серой утицей,

Я по дворику — добрым молодцом,

Я по сеничкам — красной девицей,

За высок терем — молодой женой.

За столом сидит мой постылый муж…

Архивы не дают возможности говорить о каких-то особых педагогических успехах хорошего, но вполне обыкновенного учителя. Единственное, чем он несомненно выделялся — любовью к народным песням. Симпатичный юноша, обладающий приятным голосом, он был невероятно музыкален, и главное — имел превосходную память!

25 июня 1945 года в письме к журналисту Л. В. Дьяконову (переиздавшему книгу васнецовских песен) сын А. Васнецова Сергей Александрович рассказывал:

«У него была особая способность с первого раза запоминать мотивы песен. Помню, в детстве откроешь сборник песен отца и спросишь: «Какой мотив такой-то песни?» — и отец сейчас же его воспроизводил. Отец ездил специально по деревням и сёлам и записывал слова песен, которые ему пересказывали крестьянки, особенно люди пожилые…»

Поддерживали Александра в его увлечении и братья-художники. Виктор Михайлович подбадривал брата в феврале 1884 года из Москвы:

«Ты, Саша, бодрись — я за тебя радуюсь, что нашёл, к чему душу привязать. Бывают в жизни страшные минуты тяжёлой пустоты, вот тогда-то твоя муза нет-нет — и утешит. Дай бог тебе удачи на первых порах; но если и не так, то ничуть не унывай, а ещё больше крепни. Ведь больше одной жизни на земле не дадут, так и старайся хоть ногтем да оставить после себя чёрточку на земном шаре…»

Книга Александра Васнецова вышла благодаря Аполлинарию и Виктору. К 1894 году оба брата-художника уже известны в столицах, дружат со значительными художниками, музыкантами, искусствоведами, писателями, издателями.

Ты, талан ли, злочесть горькая!

На что матушка народила?

Зачем пустила на вольный свет?

На роду бы ей потоптать меня,

На роду бы ей сгубить мою голову. —

— Поместил такой вот причет в своём сборнике Александр Михайлович и словно судьбу свою судьбинушку накликал. Много горечи, безысходности в этих песнях, а также письмах, отправленных в Москву братьям; в тех, что сохранились в Доме-музее В. М. Васнецова и в отделе рукописей Государственной Третьяковской галереи. Отдельные письма Александра есть в Музее-квартире Ап. Васнецова.

Из писем Александра — брату Аполлинарию. Вятка.

1901 г.:

«…Ой, как трудно даётся кусок хлеба! Сколько муки приходится испытывать, отстаивая право на жизнь!.. Привязывает к жизни только любовь к своей милой семье. Отдыха не предвидится, отпуска не дадут. О нём и думать нельзя. Куда ни кинь — всё клин. Зачем только я поехал сюда?! Видя меня угнетённым, страдает и за меня Нюта. Утешительницей для нас является дочка: то своим замечанием, то милой выходкой, а иногда и сказанным экспромтом».

1902 г.:

«Здравствуй, Аполлинарий! …О, как дорог этот несчастный кусок хлеба, из-за которого приходится так страдать, болеть душой и сердцем, как бессмысленно всю жизнь бороться за существование и в этой борьбе укоротить свою жизнь. Стремиться поддержать своё здоровье и в этом стремлении убить своё здоровье. О, какой злой демон смеётся над человеком. Жить для того, чтобы в борьбе за жизнь себя убивать! Да, в жизни часто слышится хохот Мефистофеля!»

1924 г.:

«…Да, свеча догорает, а нет от неё ни тепла, ни света: один мрак и холод. Безотрадные последние годы. Настолько же безотрадные, как и в детстве. Из вас, братьев, ведь никто столько не пережил, как я. Если и находишь в воспоминаниях какую-то в детстве поэзию, так ведь она была не в окружающем, а в самом себе.

Тогда и самая обыденная проза казалась поэзией. Какой-нибудь ржаной калач, испечённый руками Настасьи, зимнее солнышко и свободная от скучной азбуки минута навсегда оставляли в душе светлый луч. Нынче и этих лучей нет. …Одного боюсь и не желаю: дряхлой, беспомощной старости — жизни в тягость себе и окружающим. Этого не надо.

…Недавно был на волосок от смерти… Видишь, в чём дело: доносил последние брюки, купить не на что, а без брюк — нельзя жить… Значит — умирать. (…)

Я — старый учитель, как старый воробей, которому сколько ни говори, что свежая мякина лучше, я всё-таки предпочитаю старое зерно. Все эти комплексы для меня — свежая мякина, а пережёвывания их современными учительницами — толчение воды в ступе. Шаткое нынешнее преподавание ещё подпирается непрочными, гнилыми подпорами: снизу — дошкольным воспитанием, с боков — пионерством да разными мопрами, а сверху крышка — комсомол. Такая, в общем, каша, что не разбери».

Вятская начка: сперва раскачка, потом горячка!

Аполлинарий

В 1929 г. семидесятилетний Аполлинарий Васнецов, в то время академик Петербургской Академии художеств, в автобиогра­фическом повествовании «Как я сделался художником…» написал об отце и своём детстве в Рябове: «Любовь к природе, влюблённость в неё, наблюдательность была воспитана во мне отцом с глубокого детства. Когда наступала весна, он звал меня в лес слушать зябликов; перед окна­ми мы ставили скворечники, вечерами всей семьёй гуляли по полям. Ночью обращал моё внимание на небо, я с детства знал главные созвездия и звёзды; вращение небесного свода и его причины… Любовь к природе и пейзажу воспитали во мне художника, и этим я обязан отцу. Его смерть потрясла меня до глубины души… Вечное, сердечное спасибо отцу».

Художник Аполлинарий Михайлович Васнецов — достоинство и слава русского искусства. Его талант признан всеми, полотна его хранятся во всех крупнейших музеях страны. Есть они и в вятском Художественном музее им. братьев Васнецовых. Добрые благодарные люди, вятчане, гордятся выдающимся земляком, не забывают его, дорожат всем, что связано с семьёй и творчеством Ап. Васнецова.

Рассказывает Всеволод Аполлинарьевич Васнецов, сын художника, организатор московского мемориального музея-квартиры Ап. Васнецова:

«Меня поражала работоспособность отца: всегда он чем-то был занят, дел у него было по горло. Конечно, прежде всего он много рисовал: в домашней мастерской и в училище живописи, ваяния и зодчества. Работал сосредоточенно, увлечённо, не любил, когда ему мешали.

После отца остались тысячи этюдов и набросков, сотни рисунков карандашом, углём, тушью, свыше трёхсот пятидесяти полотен, написанных маслом и акварелью, сотни иллюстраций к литературным произведениям.

Кроме живописи, графики, Аполлинарий Михайлович очень интересовался историей, археологией, древнерусской архитектурой, философией, литературой, оформлял музыкальные спектакли.

Он говорил: «Я вообще люблю науку: собирать материал, классифицировать факты, изучать их». Цикл полотен «Старая Москва» написан отцом на основе им самим произведённых археологических раскопок и тщательного изучения исторических материалов и летописей.

В юности Ап. М. увлекался геологией, коллекционировал горные породы, ракообразных моллюсков, морские лилии, кораллы. Одно время даже думал поступить в геологический институт. Его коллекцию окаменелостей и отпечатков приобрёл для Петербургского университета профессор Брант. В московском обществе любителей астрономии Аполлинарий Михайлович выступал с докладами об определении положения звёзд, о солнечных и лунных затмениях. Он часто встречался с известными учёными, дружил с академиком К. А. Тимирязевым, социологом и философом В. Н. Танеевым, историками Д. Н. Анучиным и В. О. Ключевским, архитектором К. М. Быковским. В юности познакомился с идеалистической философией Платона, зачитывался произведениями «властителя умов тогдашней молодёжи» Писарева. Надо сказать, Михаил Васильевич, отец, имел очень хорошую библиотеку — сочинения Дарвина, Добролюбова, Герцена, духовная, философская литература: юные братья Васнецовы были неплохо знакомы с ней.

Литературная деятельность Аполлинария Михайловича имеет немаловажное значение. Он автор книг «Художество — опыт анализа понятий, определяющих искусство живописи» и «Происхождение красоты»; писал очерки и рассказы. Был членом Союза писателей СССР. Сохранился отцовский членский билет за номером четыре, подписанный Леонидом Леоновым.

У нас часто устраивались «Васнецовские вечера», — продолжает Всеволод. — На них бывали многие известные музыканты, композиторы, певцы, часто звучала музыка. Аполлинарий Михайлович не мог без волнения слушать романсы Петра Ильича Чайковского: он очень любил музыку. По душе А.М. была музыка «Князя Игоря» Бородина, он высоко ценил талант Римского-Корсакова, Мусоргского. И, конечно, отец восхищался пением Фёдора Ивановича Шаляпина, его неповторимым голосом, его игрой; без конца мог говорить о Шаляпине в ролях Бориса Годунова, Мефистофеля, Ивана Грозного, Досифея…

Ближе всех был ему брат Виктор Михайлович. Братья сердечно любили друг друга. Ап. М. всегда прислушивался к советам брата. «Влияние брата на то, что я сделался художником, было бесспорно», — писал он. И всё же, при всей близости, братья были очень разными людьми, часто спорили по вопросам искусства.

Узы дружбы связывали Ап. Мих. со многими художниками. Он искренно восхищался талантом Куинджи, Шишкина, Репина, Левитана. Любил Архипова, Поленова, К. Коровина, Хохрякова, Жуковского. В 1965 году открыт мемориальный музей-квартира Аполлинария Васнецова как филиал Музея истории и реконструкции Москвы — Фурманный пер., д. 6. Художник жил тут с 1903 по 1933 год. Сохранились его вещи: стол, стулья, мольберты… В экспозиции музея есть картины из цикла «Моя родина», прелестные, обворожительные пейзажи Рябова.

Сохранились отцовские этюды, детские и юношеские рисунки, работы последних лет. Мы собираем всё, что относится к жизни и творчеству Аполлинария Михайловича: его картины, письма, литературные работы, ведём переписку с музеями страны, с теми, кто помнит художника.

Бывал я и в Рябовском музее братьев Васнецовых, подарил картины, фотографии, письма отца. В Кировском художественном музее увидел немало пейзажей и исторических работ Ап. М. Немало интересного дала мне работа в областном архиве. Оказывается, там много документов, касающихся Васнецовых. Отыскалась, например, родословная Васнецовых».

В 1900-х годах А. М. Васнецов много занимался философией, историей искусства, читал опусы по вопросам теории и психологии творчества. Результатом напряжённых аналитических занятий явилась книга «Художество…» — достопримечательный трактат об эстетике изобразительного искусства. Книга вышла в Москве, в издательстве И. Кнебель.

«Изобразительная способность лежит в самой природе человека, это одна из форм самопознания, самоопределения человека. Но, как и всякий инстинкт, стремление к творчеству в художнике должно быть пробуждено и воспитано. Нельзя полагаться только на талант, на природу: выйдет, мол, само… Художник должен много учиться, отдать все силы души искусству, если хочет написать произведение, полное глубокого смысла».

Васнецов формулирует основные категории, «тезисы» пластического искусства: представление, впечатление, внутренний образ, красота.

Главное в искусстве — содержание. Им определяется подлинная красота и художественность произведения. Некоторые утверждают, размышляет художник: «Не важно, что писать, а важно, как писать». — Контрадикция равносильна отрицанию внутреннего образа произведения, его содержания. Такие люди похожи на человека, желающего переправиться через реку, но взявшего токмо одно весло без лодки… Правда действительности, актуальность, злободневность произведений искусства определяют их красоту. Аполлинарий Михайлович вводит понятие «художественная красота». Истинное произведение искусства всегда художественно. Художественное — это красота, постигаемая эстетическим чувством. В произведении искусства красота входит в более совершенную стадию, она облекается в «художественность». Следовательно, «художественная красота сопряжена с сознательным творчеством человека».

Искусство всегда имеет классовый характер, утверждает Васнецов. В капиталистическом обществе искусство зависит от капиталистов-меценатов. Они «заказывают музыку», искусство стремится угождать их вкусам. Вот истоки появления модернизма, декадентов, эстетов с их тезисом «искусство для искусства».

Аполлинарий Михайлович убеждён, что «живопись будущего не будет продолжением того рода искусства, которое принято у нас называть “декадентским”». — Элегантный и заманчивый цветок упадничества не несёт в себе плодотворных семян для родного искусства. Он отцветёт, не успевши расцвесть. Будущее — за реалистическим искусством: «Настанет день, и снова воспрянет оно, как Феникс из пепла. Не умрёт искусство потому, что оно есть проявление самосознания человека». Конечно, с изменением социальных условий изменится и облик искусства. Оно станет достоянием общества, могучим рычагом умственного и нравственного развития народа. Искусство будущего непременно наследует вечные основы — традиции, завещанные великими художниками предшествующих эпох — Веласкесом, Тицианом, Рубенсом, Рембрандтом, Левитаном, А. Ивановым.

Васнецов предвидел необычайный рост интереса народа к искусству. Он резко критиковал тех, кто писал картины для избранных, для элиты, тех, кто считал, что народ не дорос до понимания искусства. Эстетическое чувство, художественный вкус можно развить: к услугам человека в новом обществе будут выставки, галереи, музеи, история искусства, и «если во всём этом человек разберётся сознательно, то ему откроется вся бесконечная область изобразительного искусства так же свободно, как для птицы свободный воздух».

«Художество», — книга умная, глубокая, не утерявшая значение в наши дни, написанная взволнованно, образно. Она будет интересна всем, кто увлекается искусством. А разве можно искусством не увлекаться? — спрошу я Вас.

1899 год. Москва. Из письма брату Аркадию:

«Здравствуй, Аркадий! Как видишь, я пишу тебе из первопрестольной, а не какого-нибудь Берлина или Неаполя. Вот уж с половины июля я обретаюсь здесь и с месяц без малого как водворился в своей Кокоревке… Как твои дела? Можно сказать тебе приятные новости, что весь твой свободный товар, т. е. буфет и два шкафа покупает Савва Иванович для Парижской выставки. Когда лучше выслать — сам знаешь, с пароходами теперь или весной. (…) Что твои дела по самоуправлению Вяткой? (…) О себе скажу, что принялся за работу: мои картины меня поглощают всего, хотя разочарование в них отнимает ещё больше времени. Мой адрес: Кокоревка, 32. Пиши. Твой Аполлинарий». От себя добавлю, что сделка та не состоялась, так как С. И. Мамонтов вскоре оказался за решёткой, будучи ложно обвинён в изъятии крупных денежных сумм из средств акционерного общества железных дорог.

Вятские бояре любят брать за даре.

Виктор

«…Первые настоящие картины мы с Аполлинарием увидели в доме нашей бабушки, к которой наш отец возил «на поклон», чуть только приедем из семинарии… все под стеклом, в золотых рамах, висели чинно в несколько рядов… заполняя стены гостиной… Гордились талантом бабушки. Отец их тоже хвалил», — вспоминал Виктор Михайлович. Он неизменно привлекал внимание многих выдающихся русских людей: художников, музыкантов, писателей, творцов. Вызывали толки не только его произведения, но и он сам, его персона, характер, неординарный масштаб личности.

1884. Журнал «Осколки» (ред. Н. Лейкин), фельетон «Осколки Московской жизни» некоего Антоши Чехонте о картинах В. Васнецова «Алёнушка» и «Три царевны»:

«Я пугаю своих детей художником Васнецовым… Этого художника я отродясь не видел. (…) Они (картины, — авт.) мутны, зелены, больничны и панихидны. А его картина, которую он готовит для нашего Исторического музея, до того ужасна, что в могилах ворочаются кости всех живших от начала века до сегодня, и волосы седеют даже на половых щётках»…

Совсем скоро 25-летний насмешник близко и надолго сойдётся со всеми, над кем потешался в своих фельетонах — Чехов рос стремительно: подружится с А. Дуровым, В. Немировичем-Данченко, с певцами мамонтовской оперы («унеси ты моё горе!» — называл он их, вместе с Шаляпиным заодно) и, конечно, с 35-летним Васнецовым.

Вернувшись из Ялты, из милого Мелихова он писал Гославскому о его пьесе, в 1899: «Любовь у Вас в пьесе недостаточно интимна… у художников нет вдохновения… за их спинами не чувствуется ни русская природа, ни русское искусство с Толстым и Васнецовым». — Вот уже в какой ряд поставлен Васнецов! — восхищённо восклицаю я.

Шибко любим до обеда спать, а потом до ужина опять.

«Любовь, которая собирает…»

В 1890-м В. Васнецов рассказывал о происхождении своей фамилии писателю В. Л. Кингу (Дедлову), одному из немногих тогда, кто сразу и безоговорочно оценил гениальность росписей (многими не понятых и не принятых) Владимирского собора в Киеве, где трудился в то время художник:

«Происхождение моей фамилии совершенно русское, как и я сам. Жил-был в старые годы в нашей стороне Василий — по обычному сокращению Вася. Дети его и вообще домочадцы и родичи прозывались — по обычаю же — Васины. Главный в роде стал называться Васин. А его домочадцы и родичи звались Васинцы… Следующие поколения уже начали называться Васинецовы — фонетически правильно произнести, выбросив «и» — Васнецовы. Вот Вам и Ваш всегда преданный Васнецов». — Не исключено, что наиболее вероятное происхождение фамилии Васнецовых объясняется новгородским собственным именем «Васенец», и осталась оно от пришлых новгородских разбойников-ушкунцев, что «пограбиша Вятку» в 1374-м.

Кстати, Кинг чуть ли не первым стал отзываться восторженно о Чехове, чувствуя его неоспоримую мощь: «Чехов — крупное явление в русской беллетристике и вполне достоин внимания наших аристархов», — пишет он в весьма читаемом журнале «Книжки Недели», в 1891. В знак дружбы Виктор Михайлович оформил книгу Дедлова «Варвар, эллин и еврей» — «…Издателю виньетка очень понравилась, публике тоже, наверное, понравится», — с благодарностью откликнулся Кинг в письме В.М., в 1895-м. Люди одной творческой среды, большие интеллектуалы, они быстро сдружались, сходились, забывая прошлые, может, и вполне неоправданные упрёки: В. Васнецов, Чехов, Дедлов-Кинг, В. Тихонов (издатель «Севера»), Левитан, Н. Кузнецов, П. И. Чайковский, А. Плещеев, А. Суворин и многие-многие другие; создавая конгломераты, кружки, роящиеся вокруг одного, двух, трёх несомненных талантов, гениев, впитывая и потом распространяя, по-гоголевски, «запах, цвет земли, времени, народа» вдаль, вширь, в российскую глубинку, глубину. Правда, гоголевская эта фраза писана о Пушкине — но ведь и гений Васнецова сопоставим с пушкинским — словно ярчайшее обрамление потаённого духа слова художественной явью, каково шедевральное обрамление пушкинской «Песни о вещем Олеге» васнецовскими орнаментами в стиле древнерусских иллюминированных рукописных книг.

«Я и академик Кондаков ставим в пользу пушкинской школы «Келью в Чудовом монастыре» из «Бориса Годунова»… Это не всё. Опять просьбы, просьбы, просьбы. Если продаются фотографии или вообще снимки с последних картин Васнецова, то велите выслать мне их наложен. платежом», — пишет из Ялты издателю и драматургу Суворину популярный вполне уже писатель Чехов, чьими книгами зачитывалась вся Россия и Европа конца 19 века.

1899. Петербург. Первая персональная выставка Виктора Михайловича Васнецова. О «снимках с последних картин» именно с питерской выставки просил Чехов Суворина.

«На выставке Васнецова Вы получите громадное наслаждение… Вы вздохнёте широко и свободно перед Богатырями, — живые! Их надо видеть. А какие Сирины! Какой Гамаюн! Кажется, что это существо какой-нибудь другой планеты, и делается жутко от этого волшебства художника» (Репин — Суворину, 7 фев. 1899).

«Сейчас вернулся с Передвижной выставки и хочу под первым впечатлением высказать тебе то, что чувствую. Твой «Царевич на волке» привёл меня в восторг, я всё кругом забыл, я ушёл в этот лес, я надышался этого воздуха, нанюхался этих цветов. Всё это моё, родное, хорошее! Я просто ожил!

Таково неотразимое действие истинного и искреннего творчества. Исполать тебе и великое спасибо! Пусть говорят, что в картине много недостатков, неверностей, я не буду спорить, но пусть кто-нибудь другой так просто и непосредственно повлияет на мою душу, как твоя картина. Вот где истинная поэзия! Молодец! Не знаю, когда мне доведётся пробраться в Киев, но думаю, что вырвусь как-нибудь скоро — очень хочется посмотреть твои работы в соборе» (С. И. Мамонтов — В. Васнецову. 1889).

И. И. Шишкин — В. Васнецову:

«Многоуважаемый и высокочтимый мой земляк Виктор Михайлович! Пришла счастливая мне мысль написать Вам несколько строк и тем самым выразить Вам своё удивление и восторг, который Вы вызываете Вашими произведениями и которыми Вы увековечили Ваше славное имя, — я горжусь вами как кровный русский великим художником и радуюсь за Ваше искусство как товарищ по искусству и, пожалуй, как земляк. Не примите это за лесть, избави Бог, — я говорю от честного сердца и по правде, как должно быть, — приятно вспомнить то время, когда мы прокладывали первые робкие шаги для передвижной выставки — и вот из этих робких, но твёрдо намеченных шагов выработался целый путь и славный путь, путь, которым смело можно гордиться, организация, смысл, цели и стремления Товарищества создали ему почётное место, если только не главное, в среде русского искусства» (1896).

Первую икону, писанную для подмосковной абрамцевской церкви в 1880-х, В.М. посвятил духовно близкому образу Сергия Радонежского: «Всё для любви, которая собирает», — завещано Сергием. Абрамцево стало началом большого пути — символом возрождения церковной живописи, восхождения до уровня, достойного прежних великих образцов монументально-декоративной росписи: будущие васнецовские храмовые росписи, легендарные орнаменты и мозаика — связующие звенья, роскошный синтез церковной архитектуры; предтеча, основание русского модерна.

«Мозаики должны исполняться по оригиналу… Исполнительные рисунки для производства работ должны быть (каждый) просмотрены мною и утвер­ждены моей подписью», — скрупулёзно пишет он Ю. С. Мальцеву, получив от него заказ на украшение Георгиевской церкви в Гусь-Хрустальном, в 23-м году беззастенчиво обращённой в кинематограф, как и многие другие тогда.

Не для денег живём, а они пускай для нас крутятся.

«…Там светел свет Христов!»

В зал «запасников» Третьяковки, — на Лаврушинском, 10, — входишь с трепетом: здесь помещены эскизы росписей Киевского Владимирского собора, составляющие целую эпоху в русской иконописи: «Христос Вседержитель», «Крещение Руси», «Распятие». Первая мысль: неужели и это Васнецов? Такой знакомый «сказочник», летописатель, пейзажист, портретист, и вдруг — он же автор религиозных полотен. Да каких! Зовущих к истовой вере, глубоко эмоциональных, никого не оставляющих равнодушным!

Как же и когда написаны незабвенные полотна, волнующие и заставляющие сопереживать вот уже с лихвой век?

В 1884 году А. В. Прахов, историк искусства, археолог, председатель комиссии по внутренней отделке Владимирского собора в Киеве, предложил В. М. Васнецову расписать собор. Незадолго до того Прахов познакомился с росписями, сделанными художником в абрамцевской церкви, с выполненным Васнецовым фризом «Каменный век» — росписью для исторического музея, — восхищаясь ими, понял: именно Васнецов сможет справиться с отделкой Владимирского собора (архитекторы Беретти, Николаев и др.).

Над предложением Прахова Васнецов задумался, словно рыцарь на распутье. Ранее живопись его отвечала светским предписаниям: он автор жанровых картин «С квартиры на квартиру», «Книжная лавка», «Преферанс», «Военная телеграмма», автор исторических полотен «Витязь на распутье», «После побоища Игоря Святославовича с половцами», автор произведений на сказочные темы «Алёнушка», «Ковёр-самолёт»… С другой стороны, Виктор Михайлович — также и глубоко верующий сызмальства человек. В детстве любовался иконами в Рябовской церкви, видел и восхищался произведениями Феофана Грека, Дионисия (XV в.), Андрея Рублёва в московских соборах. Но во второй половине XIX века церковная живопись утратила своё значение. В 1870—80-х гг. торжествовало искусство с его стремлением передать бытийную обыденность такой, какова она есть на самом деле. Надо ли возрождать древнейшее искусство? И если да, то как? Подражая Рублёву? Или византийским художникам? Или писать иконы по-своему, иначе?

Через два-три месяца, после серьёзных размышлений, Виктор Михайлович пишет А. В. Прахову: «Поразмысливши, хотя с некоторым страхом, я решаюсь принять на себя серьёзную задачу исполнить предлагаемый Вами труд». — По договору он должен был расписать стены главного алтаря лицевыми изображениями и орнаментом, написать шесть образов главного иконостаса и четырнадцать малых образов царских врат главного иконостаса. Работа планировалась на два года. Но она растянулась на десять лет.

По предложению Прахова, для подготовки к работе над росписями Васнецов в 1885 году едет в Италию, чтобы ознакомиться с монументальной живописью старых мастеров. Он любуется мозаикой и фресками венецианского собора Сан-Марко, готической архитектурой Дворца до́жей, ранневизантийскими мозаиками Равенны, произведениями художников Возрождения. «До сих пор самое милое, самое поэтичное и доброе впечатление у меня осталось от Венеции, — пишет художник. — Это волшебное заснувшее царство… Впечатление от равеннских мозаик удивительное, точно восход видишь… Не видеть в оригиналах Микеланджело, Рафаэля, Тициана, Веронезе, Тинторетто, Рибейра, Веласкеса и др. — значит совсем не знать искусство — оно глубоко действует на душу и поучительно — я ужасно рад, что их увидел». «Я во время своего предкиевского путешествия в Ита­лию всё искусство воспринимал через музыку. Весь итальянский Рафаэль мною воспринимался как музыка Моцарта, а Микеланджело, без сомнения, чистейшей воды Бетховен», — не переставал восхищаться В.М. поездкой.

Вернулся художник домой, полный замыслов. Нет, не возрождать старинное искусство иконописи, не подражать русским, византийским, западноевропейским художникам, а делать такие росписи, чтобы они привлекали зрителя человечностью образов, будили в нём чувство, веру, страсть: «Я крепко верю в силу своего дела, я верю, что нет на Руси для русского художника святее и плодотворнее дела — как украшение храма — это уже поистине и дело всенародное, и дело высочайшего искусства. Пусть моё исполнение будет несовершенно, даже плохо, но я знаю, что я прилагал все свои силы к делу плодотворному… Я не отвергал искусство вне церкви, — размышляет художник, — искусство должно служить всей жизни, всем лучшим сторонам человеческого духа, где оно может, — но в храме художник соприкасается с самой положительной стороной человеческого духа — с человеческим идеалом. Нужно заметить, что если человечество до сих пор сделало что-либо высокое в области искусства, то только на почве религиозных представлений».

В дневнике Васнецов записывает: «Разум не оправдывает только веру в Бога, но требует Бога».

В поисках путей нравственного самоусовершенствования личности он обращается к образу Христа, так как в нём религиозное сознание человека воплощает нравственно-этический идеал. Исключительно религия, по мнению художника, с её культом Христа, и никакая другая созданная человеком философия, может увлечь людей высокими нравственными принципами и привести мир ко всеобщей гармонии, создать царство справедливости и добра. «Если Христос Иисус только лучший, умнейший, возвышеннейший человек, то нравственное его учение теряет силу обязательности», — убеждён Васнецов. Нет, Иисус — также и высоконравственный человек! — делает он вывод.

И вот, дабы не восторжествовал в человеке дух зла, не разрушилась бы духовная заповедь Бога, художник и взялся за росписи Владимирского собора.

Работа в Киеве уже ждала его: недавно отстроенный храм светился белизной — стены, своды, колонны, арки. Около трёх тысяч квадратных метров должен расписать художник! Он начал с эскизов, набросков: появляются первые фигуры святых; художник ищет, переписывает, начинает заново — находит, тщательно подбирая, единство в росписях, старается, чтобы вся работа сконцентрировалась в неделимое целое, в устойчивый монолит из гигантского замысла и кропотливого исполнения. Трудится над картинами, где фигуры уже в полный рост. Около 400 эскизов виртуозно сваял В.М., волшебник кисти. Начинал в 9 часов утра, заканчивал в сумерки. Уставал, порой кружилась голова, но сразу привык «висеть» на лесах, под потолком храма: «Мне нужны саккосы митрополита Московского Алексея и Петра, которых я пишу на стене, а рисунка одежд до сих пор не могу достать… Мне нужно общий того и другого саккоса рисунки узоров, — просит он друга Василия Поленова 29 мая 1888 г. И далее сам указывает, где в Москве надо искать нужное ему: — Их можно найти на фронтоне Успенского собора и в Патриар­шей ризнице».

Он написал 15 картин и 30 отдельных фигур для киевского собора. Трудно вообразить неохватную масштабность, вселенскость, как сказал бы Бердяев, выполненных работ Васнецова. В средней части храмов, в центральной абсиде (выступ в алтаре, под полусводом) — «Богоматерь с младенцем Иисусом» — непередаваемой красоты! — она, в развевающейся на небесном ветру тунике-покрывале, как на крыльях парит под куполом собора, и Вы тихо приклоняетесь долу в знак смирения и веры: «…что это за лик! В нём и простота, и ласка, и горе, и доброта, и покорность…» (С. Бартенев). — Образ Богоматери был замышлен ещё при строительстве абрамцевской церкви Спаса Нерукотворного (проект В. Поленов — В. Васнецов, при содействии С. И. Мамонтова. 1881-1882). Богоматерь с младенцем и сейчас украшает там церковный иконостас.

 В куполе: «Апостолы» и «Святители русской и вселенской церкви» — 28 святых; «Преддверье рая» — более 10 филигранно выполненных образов; «Христос-Вседержитель», «Александр Невский», «Нестор — летописец», «Княгиня Ольга», «Борис и Глеб». «Вседержитель» и «Богоматерь» — в главном иконостасе… Орнаменты центральной части собора писались по его рисункам и при его участии художниками П. А. Сведомским и В. А. Котарбинским. Эскизы росписей в дальнейшем приобрёл для своей галереи П. М. Третьяков.

***

…Входишь в зал Третьяковки и с волнением рассматриваешь церковные произведения Васнецова:

«Крещение Руси». Каким порывом охвачен князь Владимир! Как живо написаны все фигуры, и каким светом пронизано всё полотно!..

«Распятие». Поразительное произведение! Сколько страдания в лице Христа, как отчаянно убиваются ангелы!

«Единородный сын. Слово Божие». Долго будешь стоять перед этим полотном, и светлые чувства пробуждает оно в душе!

«Христос Вседержитель». Всю свою веру в достижимость всечеловеческой гармонии, мудрости и справедливости вложил Васнецов в незабываемое полотно!

«Бог Саваоф». Могучий создатель мира потрясён смертью Христа, скорбят и ангелы, окружающие Бога.

В экспозиции представлены многие и многие церковные произведения Васнецова: изумительный «Спаситель в терновом венце» (1906), «Николай Чудотворец» (1911) и др.

Церковная живопись В. М. Васнецова вызвала огромный интерес в России у всех, кто интересовался искусством, кому дороги и небезразличны судьбы страны. Почитатели художника равняли его соборные работы с великими произведениями итальянского Ренессанса, с Рафаэлем. Виктор Михайлович отшучивался: «Ну, где уж там — Рафаэль, хоть бы Корреджио-то быть…» — Да, говорили, возглашали: Васнецов «творит чудеса», возрождает давно забытое дивное искусство «Дионисеев», «Андреев Рублёвых»!

Д. В. Философов, литературный критик, публицист журнала «Мир искусства», утверждал: «Иконопись Васнецова есть факт, есть заключённое целое, представленное на суд истории, на суд всего русского народа».

«Васнецов производит глубочайшее впечатление своею силою творчества и глубоким, чисто русским мировоззрением, — писала известная художница, гравёр А. П. Остроумова-Лебедева. — Это первый художник с такой полной, цельной натурой, которого встречаю в своей жизни. Какая простота и искренность и глубина чувства… Его не смешаешь ни с кем из всех художников земли».

Встречались в русской печати и отрицательные отзывы о живописи и о храмовых росписях В. М. Васнецова. Но не вижу смысла приводить примеров. Отклики эти напоминали скорее дружественный междусобойчик (А. Бенуа, В. Стасов о «русско-волшебных» сочинениях В.М.), включая неприятие стилистик, накладывающихся с течением времени одна на другую: «одно порождало другое» (Маковский) — каноны быстро рушились, тут же создавались новые и вновь рушились. Время расставило по местам всех — величие, критику, посредственность. Каноны осели ровными рядами в музеях, являя нам примеры лишь по-настоящему достойных, нужных потомкам образчиков ушедших лет.

Думается, в наши дни, когда изменились в корне взгляды на религию, много стало антицерковных выпадов и сомнительных фантасмагорий; когда, несмотря ни на что, несмотря на серьёзные потери, — каковой стала, к примеру, утрата главной достопримечательности родины художников, села Рябово: порушение каменного храма Иоанна Предтечи (1960-е), — наконец вновь восстанавливаются уничтоженные памятники старины. Сегодня, когда духовное возрождение народа стало на первое и наиважнейшее место в развитии культуры, — особенной, архизначительной видится роль храмовых росписей В. М. Васнецова. Их человечность, оригинальность, обращённость к духу людей по-прежнему делают эти творения выдающимся явлением отечественной и мировой культуры. Тем более в свете непростых внешнеполитических отношений украинского и русского народов, братских, кровных народов навек.

Полностью соглашаюсь со словами М. В. Нестерова: «То, что оставил нам Васнецов в наследство, не всякому удаётся оставить. Я верю, что Родина наша, беззаветно им любимая, ещё много раз помянет его добрым словом своим».

«Искусство есть откровение, — пишет С. Н. Булгаков, находясь под впечатлением от росписей Владимирского собора. — Оно сразу интуитивно делает понятным, приближает нам то, что мы постигаем в философии только длинным путём мышления».

Необъятность, «вселенскость» исполненных васнецовских замыслов невозможно передать одним лишь перечислением храмов и соборов, наряду с Владимирским, где работал мастер, — а ведь В.М. задействовал ещё и коллег, соратников, помощников, и много. Клубок творческих взаимоотношений превращал инициативы мастера-виртуоза в настоящее подвижничество, школу созидания: «…Ты огромное впечатление производишь на всю русскую школу» (И. Репин). Изготовлены сотни эскизов, сотрудничать пришлось с десятками архитекторов и художников, многие из них ныне, к сожалению, позабыты: Парланд, Нестеров, Рябушкин, В. Беляев, Н. Бруни, Н. Харламов, Н. Шаховский, Берингер и т.д. и т.п. Так, ещё не закончив эскизы для Владимирского собора, В.М. уже трудится над полотнами для храма Воскресения и церкви Христа Спасителя (Петербург); одновременно с последними создаёт цикл для Георгиевской церкви в Гусь-Хрустальном; параллельно ведётся разработка эскизов для русской церкви в немецком Дармштадте; один за другим исполняются заказы для собора А. Невского в Варшаве.

Писал образа для иконостаса, храма Александра Невского в Софии (1904—1913), заложенного в 1882 г. в память освобождения Болгарии от турецкого ига. В 1900—1901 исполнил проекты фасада здания Третьяковской галереи и ряда других зданий в Москве. А ещё частные заказы: такие как икона «Распятие» — для императорской яхты «Штандарт»; икона «Божьей Матери» — в Англию; Спасы «Скорбящий» и «Нерукотворный» — для членов царской фамилии и др.

Более сорока различных художественных выставок: Париж, Лондон, Рим, Стокгольм, Петербург, Москва; в 1924—1925 гг. — Нью-Йорк и Чикаго. Кроме того, в московских музеях, залах Академии художеств в Петербурге прошли семь его персональных выставок, очень разных по назначении и названию — от своеобразных отчётов об определённом време­ни творчества до тематических. В 1903 г. в Петербурге экспонируются эскизы мозаик храма Воскресения Христова «на крови»; 1904 — в Истори­ческом музее — картина «Страшный суд»; 1905 — выставка религиозной живописи в Петербурге; 1910 — религиозных картин в Историческом музее; в 1911—1912 иконами из своего собрания (44 иконы) участвовал в выставке иконописи и художественной старины при Первом Всероссийском съезде художников в Петербурге, и т.д. и т.п.

Действительный член Императорской Академии Художеств, Почётный член Рейнской Академии живописи, Почётный член Московской духовной Академии, Почётный член Киевского общества древностей, профессор живописи, действительный член Музея изящных искусств в Москве, Почётный член Строгановского училища, действительный член Исторического музея, Почётный член «Общества им. А. И. Куинджи», член Союза художников России, награждён орденом «почётного легиона» (Франция) «за заслуги на поприще человеческой мысли и деятельности». Имел большую дружную семью — у Виктора Михайловича и Александры Владимировны было пятеро детей.

История многих монументальных работ В. Васнецова трагична. Через несколько лет после революции, в 1923 г., худож­ник Михаил Нестеров сообщал об участи церкви в Гусь-Хрустальном: «Храм обращён в кинематограф, а картины (росписи) после разных мытарств оказались во Владимире, где их видели сейчас — «Страшный суд» — нака­танным на большую жердь, разорванным более чем на аршин (более 70 см) внизу и наскоро зашитым бечёвкой (до того он был сложен в несколько раз и на сгибах потёрся)… Две другие картины без определённого назначения валяются в другом соборе. Сырость делает своё дело. В общем, не знают, что с этим имуществом в настоящее время делать…»

Разрушены храмы Александра Невского в Варшаве, «Спас на водах» в Петербурге, исчезли многие иконы, предназначенные для членов царской семьи и императорской яхты «Штандарт», и другие, написанные Васнецовым по заказам частных лиц в России и Англии. Не каждый из нас может увидеть его работы в Софии и Дармштадте. Но в Петербурге нынче такая возможность есть. Сохранились шесть уникальных мозаик в Храме Воскресения — «Спасе-на-крови», — построенном на месте убиения императора Александра II, 1 марта 1881.

Коли мать кричала Липунюшку, в те поры егибица подслушала её

 и пришла на другой день к бережку, и кричит толстым голосом…

«И впрямь как хорошо!»

Савва Иванович Мамонтов очень хвалил васнецовские декорации и костюмы, начиная с домашних спектаклей в Абрамцево (1880-е) и кончая впоследствии оформлением спектаклей в знаменитой мамонтовской Частной опере. «…До часу ночи или до двух ночи, бывало, пишешь и водишь широкой масляной кистью по холсту, разостланному на полу, и сам не знаешь, что выйдет. Поднимешь холст, а Савва Иванович уже тут, взглянет ясным соколиным оком, скажет бодро, одушевлённо: «А хорошо!» — Посмотришь — и впрямь как будто хорошо» (В. Васнецов).

В. Стасов так описывал впечатления от васнецовских декораций и костюмов:

«Ничего подобного я ещё не видал на русской сцене, даром что у нас бывало на моём веку немало истинно талантливых, истинно замечательных художников-декораторов. Такой необычной творческой фантазии, такого изумительного знания древнего русского искусства вообще и древнерусской архитектуры в особенности мне никогда ещё не приходилось у нас видеть…»

Много, очень много нового внесли братья Васнецовы также и в историю русского национального театра: их по праву считают родоначальниками высокого расцвета театрального декоративного искусства конца 19-го века. Полотнам братьев Васнецовых присущи сказочность, монументальность. Театральность, т.е. яркая образность, красочность, обобщённость помогает художникам воссоздать типы русских богатырей, героев былин, русскую природу, старую Москву. Можно даже сказать: оба брата писали и мыслили театрально, увлекали зрителя зрелищностью, образностью, глубокой содержательностью и красотой своих полотен.

Эта театральность появилась в произведениях братьев Васнецовых не случайно — она является характерной особенностью их творчества, следствием их искренней любви к русскому театру. Истоки тончайшего наития, бескрайнего разнообразия и фантастического трудолюбия следует искать в вятском прошлом: первозданная красота родной природы, народное житьё-бытьё с традициями праздников и будней, вятские сёла и города с памятниками далёкой старины-старинушки — всё это Русь Васнецовых. Художественный талант Виктора Михайловича и Аполлинария Михайловича не появился «вдруг», ни с того ни с сего, а накапливал, набирал силу в течение нескольких поколений рода Васнецовых — суровая природа севера с дремучими лесами, исполинскими елями и пихтами, народные сказания, слышанные в детстве, врезались в память одарённых мальчиков и оказали впоследствии огромное влияние на музу вдохновения:

«Я всегда был убеждён, — писал Виктор Михайлович, — что в жанровых и исторических картинах, статуях и вообще каком бы то ни было произведении искусства — в сказке, песне, былине, драме — сказывается весь целый облик народа, внутренний и внешний, с прошедшим, настоящим, а может быть, и будущим…»

В 1867 г. В. М. Васнецов поступает учиться в Петербургскую Академию художеств, спустя пять лет к нему приезжает 16-летний Аполлинарий: поездка на лошадях, пароходе и впервые по железной дороге ошеломила рябовского паренька, сироту — недавно умер отец Васнецовых, Мих. Васильевич (1870, в 47 лет); чуть ранее, в 39 лет (1866), умерла мама, Апллинария Ивановна.

Братья вместе посещают выставки, ходят в театры. Младшой увлечён архитектурой Москвы, Подмосковья, становится душой абрамцевского кружка, блистательного созвездья талантов, — находится под влиянием В. Поленова, И. Репина, экспонируется у передвижников — становится в итоге признанным мастером-пейзажистом, «певцом древней Москвы». Так, дух времени XVII века Ап. Мих. изысканно и блестяще передал в музыкальной драме Мусоргского «Хованщина», в мамонтовском театре (1897).

 В 70-х годах на сценах петербургских театров шли пьесы Пушкина, Островского, Писемского, оперы Римского-Корсакова, Мусоргского, Глинки, Чайковского. Хоть эти спектакли и оформляли известные художники и декораторы, их творчестве пронизано рутиной, обставлено устаревшим хламом — во всю использовались каноны казённых царских театров, «слабые, бесцветные и бесхарактерные» (Стасов). Невозможно было уже удовлетворяться бутафорскими костюмами и декорациями в псевдорусском стиле.

В 1885 г., в доме будущего МХАТа (пер. Камергерский), оперой «Русалка» открылся Мамонтовский театр. «Русалку» Даргомыжского шикарно оформили В. М. и А. М. Васнецовы. В дальнейшем С. И. Мамонтов неоднократно привлекал обоих братьев к работе над постановками в театре: оперы «Снегурочка», — с неё, кстати, и начался, зародился в Абрамцево Частный театр, — «Псковитянка», «Садко», «Моцарт и Сальери» Римского-Корсакова; «Хованщина» Мусоргского, «Борис Годунов». Братья влили в искусство театрального оформительства, костюмирования и композиции новую, свежую кровь: жанр сказки, былины, исторических грёз, фантастики, основанной на достоверных фактах, — оказался чрезвычайно нов, свеж и одновременно знаком с детства: «Я всегда только Русью жил», — говорил Вик. Мих. Помимо Васнецовых к работе в театре привлечены лучшие художественные силы: Коровин, Левитан, Серов, Врубель и др. — превращавшихся из заурядных сценических оформителей в соавторов, сорежиссёров постановок, своими произведениями встававших вровень с исполнителями: артистами Шаляпиным, Н. Салиной, Е. Цветковой, дирижёром Рахманиновым, композитором Римским-Корсаковым.

Ап. Мих, естественно, в полную силу использовал своё знание и любовь к историографическому, архитектурно-географическому материалу; в свою очередь Вик. Мих. — эрудицию в вопросах народного костюма, в увлечении народными песнями, сказками.

Добавим, — цель Частной оперы была проста по замыслу и необычайно благородна по исполнению — пропаганда творчества русских композиторов. И всё. На недешёвое это предприятие, упорно и непоколебимо поддерживаемое в национальном духе, С. И. Мамонтов, режиссёр-новатор, потратил громадные суммы.

Пойдёмте, девушки домой, пойдёмте, белы лялечки.

 Дадим хозяевам покой, закроем все гуляночки.

Аркадий. Потомственный почётный гражданин Вятки

1871—1874 — учится, как и все его братья, в Вятском духовном училище.

С 1878 учительствует в Вятском земстве. Великолепный мастер-столяр, резчик незаурядного таланта. Пишет хрестоматию «Русский школьник».

20 лет работал членом Вятской Городской Управы, являлся гласным Городской Думы по списку партии Народная Свобода.

1910 — один из основателей художественно-исторического музея им. В. М. и А. М. Васнецовых, действующего до сих пор и являющегося гордостью вятской земли. Аполлинарий Васнецов, жертвуя музею первые вещи, — «Оренбургские степи», «Кипарисы», «Старая Москва», «Лиственница», «Отзвуки минувшего», также скромно добавил: «Это на первое время, устраивай­тесь, я дам ещё».

1916—1917 — член партии кадетов. Но против Советской власти никогда не выступал.

С ноября 1918 по май 1919 — находился под следствием по ложному доносу в растрате: «поддержке торгово-промышленного класса для борьбы с Советской властью», — совместно с другими уважаемыми людьми Вятки участвовал в перечислении 1000 руб. на создание военно-добровольческого отряда для охраны городского порядка. В возрасте 60 лет просидел в тюрьме 4 месяца. Условно-досрочно амнистирован. Но здоровье подорвал основательно: до смерти уже практически не работал.

Умер 10.05.1924 от паралича. На месте Богословского кладбища, где его похоронили, вскоре построен Дворец культуры им. 1 Мая (по воспоминаниям О. Васнецовой. В нек. источниках указано др. место захоронения, — авт.).

1992 — реабилитирован.

Мир праху.

Из письма Аркадия — брату Виктору (1917):

«20 лет нынче исполнится, как я служу в Управе. В истории Вятки ещё не было, кажется, случая, чтобы по выборам кто-нибудь так долго служил. Не знаю, как нынче, а раньше меня всё выбирали, значит пользуюсь доверием. Приятно и служить, когда тебе доверяют, когда тебя ценят. Что будет нынче — не знаю. А, признаться, очень уж надоело служить, пора и на покой».

Сегодня ночьев-ту такая меня дрожж взяла, что зубы только чакали.

Пётр. Средненький

Пётр Михайлович Васнецов, средний сын, стал простым русским агрономом — и ежели его не коснулась слава великих собратьев, это ничуть не изменило и не омрачило сути негромкого, нехитрого крестьянского быта. После окончания учёбы в семинарии работал сельским учителем — тут всё как у родни, склонной во всех генеалогических линиях к учительству и попечительству. Позже увлёкся сельским хозяйством, уехал сначала в Тульскую, далее в Пензенскую губернию. Умер в 1899. Всё как у всех: всякая избушка своею крышею крыта.

***

Можно подумать, что умопомрачительная известность и ослепительный блеск творчества братьев-художников Виктора и Аполлинария оставила в тени деятельность остальных «вятских» Васнецовых — Николая, Аркадия, Александра, — но сие не так. Их роль в развитии культуры именно вятского края была очень и очень значительной, яркой. Они внесли огромный вклад в развитие родной земли, плотью и кровью, добрыми делами и добрым словом показали — братья-«вятичи» явились в свет не сколько честными исполнителями обязанностей земских учителей, сколько людьми необычайно одарёнными, творчески реализующими свои способности на благо простого народа. Среди народа, в гуще его они и жили, воспитывали деток, вкладывая в потомство лучшие душевные начала.

Род Васнецовых необычайно плодовит, даровит, богат на гениальных, одарённых людей. Потомки Васнецовых — знаменитые русские, советские художники, обладатели самых высоких наград своего времени: нар. худ. СССР А. В. Васнецов, нар. худ. РСФСР Ю. А. Васнецов, скульптор Л. А. Васнецова, ленинградский худ. Л. А. Васнецова и многие-многие др.

Налуплю варёных картошек, маслица полью, сольцы положу и поем.

Путь к свету

Пора заканчивать свой небольшой рассказ о Васнецовых, иначе текст грозит статься монографией, а такой задачи перед автором не стояло. И поскольку начали мы с волнующего Виктора Михайловича размышления, к сожалению, актуального до сих пор, попрощаемся также — парой поколенческих цитат — их разделяет время, но никоим образом не разделяет дух, смысл и совесть национального воспитания, восприятия действительности и образа мыслей на пути к свету человеческой мудрости и совершенства. Спасибо огромное всем, кто нашёл пару минут отвлечься от текущих дел и вернулся ненадолго в наше с Вами общее прошлое. Храни Господь Россию!

В. М. Васнецов:

«Я жил среди мужиков и баб и любил их не «народнически», а попросту, как своих друзей и приятелей, слушал их песни и сказки, заслу­шивался, сидя на пеньке при свете и треске лучины».

«…я как православный и искренне верующий русский, не мог хоть на копеечку свечку не поставить Господу Богу. Может, свечка эта из грубого воска, но поставлена она от души. В Православной церкви мы родились, православными дай Бог и помереть».

Сын В. М. Васнецова, Алексей:

«Он никогда не читал нам детских книжек. Он их не любил и совершенно отрицал, что для детей нужны какие-то особенные книги. Он считал, что лучшие мировые произведения доступны и взрослым, и детям. Читал нам часто Шекспира, которого он очень любил. …Под конец жизни он почти исключительно читал Гоголя».

Внук В. М. Васнецова, Виктор:

«В последний раз я видел своего деда, художника Виктора Михайловича Васнецова в 1924 году, когда мне было 6 лет. Естественно, что в памяти сохранились только отдельные эпизоды, например, как дед писал с меня портрет. …Как сейчас помню его высокую, стройную, несмотря на его возраст, фигуру в голубом халате с большой палитрой в левой руке. На всю жизнь запомнился мне его взгляд, который он время от времени обращал в мою сторону. В это время его глаза, обычно добрые, а иногда даже весёлые, становились какими-то проницательными, впивались в меня, как два буравчика, и мне порой становилось как-то страшновато. …Эти периоды были для меня настоящим праздником, меня в семье Виктора Михайловича все очень любили и, естественно, я себе мог позволять куда больше, чем в родительском доме».

От бляблы-то не умрёшь, не реви.

Плох тот народ, который не помнит, не любит и не ценит своей истории. Только больной и плохой человек не помнит и не ценит своего родства, детства, юности.

В.М. Васнецов

P.S.

Шанс есть всегда…

Знаете, никогда не любил выказывать на рожон своё мнение, тем более в широкой печати, тем более после Васнецова. Однако скажу.

Помните, вначале мы пообещали возвернуться к васнецовскому неприятию «иноземствующей шушеры» — и всем повествованием старались выделить, насколько важно осознание наших корней в их чистом, объективном виде. Без примесей целесообразного настоящего, проникнутого различными недостатками и трагизмом.

Незнание корневых сущностей, прошлых и обозримых в будущем, как кризис модернизма и декадентства гипертрофированно ведёт именно к тому, что мы сегодня видим на ТВ-экранах — безразличие, безотносительность, беспредметность — неплохой вроде бы драйв, моторика текста, слов, стихов, изображений. Вместе с тем абсолютно нулевая цикличность усвоения информации, на глазах превращающейся в обыденную пошлость — торжество жестокости и эгоизма. С одним веслом без лодки… А всё почему?

Да потому что безоговорочное и повелительное значение социально-исторческих требований сведено на нет отсутствием полноты свободы волеизъявлений и пристрастием к извращённым императивам варварствующих «экранных» иноземцев, — льющих в эфир лишь констатацию отсутствия жизненных приоритетов: подвергая сомнению каноническую эстетику Витрувия, мы на практике сталкиваемся с триумвиратом Цезаря.

Каждодневное разрушение конфликта меж величием «ласковой лжи» и ничтожеством «сермяжной правды» и есть тот безусловный личностный подвиг, пусть и небольшой по цезарианским меркам, осуществляемый с помощью таких вот убедительных примеров, как история семьи Васнецовых.

И пускай роспись собора, подобно Владимирскому, выпадает на одного из тысячи и раз в 100 лет — у каждого из нас есть возможность расписывать свой внутренний, духовный храм — и быть счастливым, духовно свободным и благостным. И этой благостью делиться с другими. И в благодарении том — божественный шанс… Стоит лишь выключить телевизор.

Литература

1. Научные и публицистические материалы старшего научного сотрудника Кировского областного художественного музея им. братьев Васнецовых Т.В. Малышевой.

2. Материалы учёного-подвижника, кандидата филологических наук, доцента Л.И. Горевой (1925—1976), в том числе использован составленный ею «Областной словарь вятских говоров».

3. По материалам собирателя диалектов, кировского журналиста Б.А. Никулина (1922—1992).

4. Из архива писателя, краеведа, журналиста, заслуженного работника культуры Российской Федерации Тамары Константиновны Николаевой (ГАКО).

5. По материалам старейшего вятского краеведа О.Н. Виноградова.

6. По материалам исследований И.А. Любимова, Н. Кутейниковой, О. Васнецовой (проф. Московской мед. Академии им. Сеченова, правнучки Арк. Мих. Васнецова) и мн. др., — добытых в архивах Кировского обл. худ. музея им. братьев Васнецовых.

7. Архивные материалы кировской библиотеки им. Герцена. (http://www.herzenlib.ru/almanac/.)