Вот представьте себе: катит по городу грузовик с опущенными бортами. В кузове — помост. В центре – парень в длинном плаще, полы которого намертво, но всё ж не очень надежно, прибиты к помосту. Спину парню подпирает шест, и к нему парня прикрутили веревками… Парень длинный, белобрысый и сам тощий, как жердь, правой рукой вцепившись в огромный меч, а левой, удерживая на сгибе локтя, судорожно прижимает к себе шестилетнюю девочку. Живую «скульптурную группу» покачивает в такт движению, и в лице парня явственно читается, как он мысленно твердит себе: «Умру, но не грохнусь… Подохну, но не выроню девчонку!..»

Рев моторов, шелест колес и ног, скандеж людских шеренг, и треск автоматов… и волнами – «ур-ра-а-ааа!»… и поверх всего бравурные марши… Театрализованное действо: «Взятие Берлина». Ах, да! Сперва – о том, что это было в особый день: 9 мая 1965 года.

Первый раз почти за двадцать лет в стране снова праздновался День Победы в Великой Отечественной. Сразу – 20-летний юбилей.

Сталин дал возможность отпраздновать Победу только один раз – в годовщину, в 1946 году. А потом надо было «воодушевлять» народы СССР на «трудовые подвиги». И это вправду было новым тяжким жертвенным подвигом людей: после войны, потерь, при нехватке всего, вытаскивать жизнь из разрухи, из отчаяний, из развалин и строить заново все – промышленность, города, сёла, семьи, отношения, души.

И в послесталинские времена тоже не праздновали. Хотя многие из новых высших правящих чинов все же прошли по-настоящему фронт и партизанскую жизнь, не поощряли ношение боевых наград. У фронтовиков их ордена и медали валялись по коробочкам и дальним ящикам комодов, а то и вовсе были игрушками-побрякушками их детей. Почему-Не праздновали годовщины Великой Победы и при надолго забравшем власть Хрущёве. Года за два до того, как его скинули, он вроде планировал что-то такое. Но не случилось.

Но сменилось время. При новом советском главном – генсеке Брежневе решили праздновать годовщины Победы. Начали сразу с 20-летия этой даты.

И вот впервые тогда и в столице, и во всех главных городах республик, краев, областей провели парады – и военный, и гражданский. И почти везде использовали стандартный ход: после военного парада «мирную» колонну с транспарантами и флагами возглавляла передвижная театрализация истории – «штурм рейхстага в Берлине».

Первым медленно двигался грузовик, на платформе которого высился макет узнаваемого купола рейхстага. За ним бежали бойцы и офицеры в касках, в плащпалатках. Дымовые шашки затягивали пеленой небо. Бухали и пыхали вспышками взрывпакеты. Бойцы палили холостыми из автоматов… Постановщики не заморачивались точным воспроизведением исторических подробностями. Обмундирования — более позднее, не из времен войны. Обошлись почти без винтовок не было. Зато автоматов – тьма. И не ППШ или иные, соответствующие времени. Палили холостыми АКМ-47, а он появился через два года после войны. Треск очередей, дружное разноголосное «ура!»… шествие катилось по главной улице. Перед трибуной с начальством и почетными гостями бойцы «захватывали рейхстаг» — прыгали на платформу с куполом и водружали красный стяг. А за платформой с покоренным рейхстагом шла другая. На ней живой человек изображал статую – знаменитый монумент в Трептов-парке: советский воин разрубает огромным мечом свастику, а на левой руке держит спасенную девчушку. Факт, положенный в основу идеи монумента, — реальный, ну да сейчас не о том речь. А об имитации. В каких-то городах статую солдата изображал местный актер. А в других – кто-нибудь из «обычных» людей.

В нашем Ровно… Да, этот Ровно в Западной Украине, — одно из моих «родных мест». Наша семья в 1962 году переехала туда из Йошкар-Олы в Ровно А это тот город, в окрестностях которого действовал партизанский спецотряд Дмитрия Медведева. И в его рядах – отчаянный разведчик и диверсант Николай Кузнецов (по «легенде» — немецкий обер-лейтенант Пауль Зиберт). И в этих местах последние лесные схроны националистической УПА были ликвидированы относительно недавно – лет за шесть – семь до 20-летнего юбилея Победы.

И внешне уже ничто не напоминало о тех годах кровавой внутренней междоусобицы в Украине.

Так вот, в нашем Ровно на грузовик в роли солдата с мечом и девочкой на руках водрузили самого юного актера-любителя – длинного, белобрысого и тощего Вовку Велигодского из десятого «Б», нашей 15-й школы.

Не потому, что он был сыном завуча. А потому, что временами играл в школьном театральном кружке. И личностью был по-своему яркой: то и дело он потрясал на уроках школу своими изречениями, которые потом расходились по всему небольшому городу.

Например, на уроке географии, посвященном американским прериям, на вопрос учителя: какая живность там водилась, Вовка Велигодский, поднапрягшись, ответил:

— Там туда-сюда мотались кодлы бизонов и шоблы индейцев. – Подумал еще и добавил: — А временами к ним подваливали за компанию и эти… своры мустангов! И индейцев.

Ну и вот. Вовку одели во всё красноармейское. На плечи накинули длинный плащ-палатку: он как раз помог скрыть тот шест, который воткнули в доски помоста на грузовике, привязав к этому шесту Вовку. Полы плаща раскинули пошире, натянули и прибили к помосту. В помост вбили огромный посеребрённый деревянный меч; он служил Вовке добавочной опорой. Крепеж такой все же был шаткий при движении машины в колонне… неравномерном, с дерганьями и внезапными торможениями! Понимая это, хотели и подошвы Вовкиных сапог приклеить к доскам.  Но не успели. Или клея не нашлось.

«Спасённую из-под огня девочку» на левой руке Вовке изображала шестилетняя сестра кого-то из наших одноклассников. И все это, покачиваясь, поехало по главной улице.

Вовку рывками пошатывало. Но он держался крепко. Девочка обняла его за шею – как на памятнике, и, глядя прямо в серо-синие глаза под белобрысой чёлкой спросила:

— Не выронишь? А то моя мама тебе врежет лопатой по горбу!

— Не отвлекай, — ответил Вовка. – Езжай без трепа. Тихо. Гордо, как принцесса.

Когда небо заволокло дымами, грозно шибанули треском по ушам автоматы и загремело «ура!», Вовка стал белым, и побелел его кулак, которым он стискивал рукоять меча.

Но заволновался не он один. Посреди главной площади, на гостевой трибуне заволновались начальники и гости. Именно тут «ура!» зазвучало особенно громко. Автоматы трещали, заглушая музыку. Воодушевленные бойцы с красным флагом бежали к рейхстагу… Может, гостей на трибуне взволновал накативший на них дым от дымовых шашек. Но может, им почудилось, что штурмовать будут не макет рейхстага, а эту партийно-начальственную трибуну?

Всего-то лет шесть или семь как закончилась в этих краях «зачистка в лесах». А многие из тех, кто был на трибуне, в ней участвовали. И еще ходили среди людей слухи о подавленных силой оружия митингах и забастовке в Новочеркасске, в последние годы правления Хрущева. Да и в спокойную брежневскую пору у народа тоже накопилось немало неприятных вопросов к верхам.

Впрочем, может мне сейчас, задним числом, мстится какое-то особое судорожное шевеление на трибуне и тревожно-испуганные взгляды, летящие с нее в сторону солдат с автоматами и красным знаменем. Может, просто это дым разъедал глаза людям на трибуне, и они отворачивались от его клубов.

Ну, короче. Парад завершился. Рейхстаг взяли. Знамя водрузили. Салютуя, палили в небо. Вовка Велигодский живой статуей благополучно доехал до того места, где его освободили от пут и сняли с платформы. Сняли с него и девчонку.  Но Вовкины заботы на том не кончились. Вечером ему нужно было выйти в школьном спектакле по какой-то военной пьесе – в роли командующего армией или даже фронтом. Надо было еще умыться. Переодеться – нацепить генеральские погоны. И загримироваться – приклеить усы. Почему-то девчонку Вовка не смог отдать в объятия её родителей. Или девчонка почему-то не захотела расставаться с Вовкой. Она, почти не отрываясь смотрела – теперь не в упор, а снизу вверх — в серо-синие глаза под белобрысой чёлкой. И пару раз прошептала: «Я как принцесса!» И вдруг заявила:

— Та-та-та! Пули вж-вжжжж. А бомбы та-тах! А ты меня не выронил. Прям герой!

И, держась за руки, Вовка и «спасённая» девчонка помчались в нашу школу.

На спектакле, протолкавшись сквозь школьников, учителей и родителей, девчонка уселась в первом ряду. Потому все главные сцены – и с Вовкой в роли командующего – проходили прямо перед нею. А посмотреть было на что.

То и дело правый погон «генерала» отстегивался и съезжал с плеча. И едва Вовка успевал, принимая рапорты и отдавая приказания, водрузить погон на место, как отклеивался левый ус и свисал на губу.

Кто хоть немного причастен к театру, тому понятны чувства, которые в эти минуты испытывал на сцене Вовка. Его персонаж с пафосом произносит пламенные призывы, воодушевляющие бойцов на штурм последней, главной, вражьей твердыни, а у него то ус откле… отклеивается!.. то погон с плеча съезжает.

Девчонка болела за Вовку вовсю. Каждый раз, когда он побеждал непоседливый ус или погон, девчонка орала «Ура-а!» и «Би-ис!» и топала в восторге ногами. Девчонку едва не вытурили из зала. Но брошенный вскользь мучительно-горящий и умоляющий взгляд Вовки остановил руку его мамы-завуча.

Когда в финале спектакля наши снова взяли Берлин и все кончилось благополучно, и Вовка, прижимая одной рукой ус, а другою придерживая погон, вышел на поклоны, девчонка вырвала из рук мамы цветок и полезла на сцену – вручать своему герою. И Вовкины глаза из-под чёлки сияли во сто крат сильнее, чем когда он однажды получил по недоразумению единственную за время учебы пятёрку.

И вот что я вам скажу напоследок.

Наверное, каждой женщине, юной или пожившей, хочется хотя бы раз услышать: «Ты принцесса!» Но, может быть, еще важнее… для мирового равновесия!.. Чтобы в жизни каждого мужчины, матерого или юного, хоть раз, хоть на миг, пусть случайно, возникла бы женщина, которая, даже не обуреваемая любовными страстями, в восторге скажет ему:

— Ты – мой герой!

Валерий ВЕЛАРИЙ