«…Как счастлив я, что не за рубежом,

а в России открыто новое средство связи…»

В начале 1896 года к сэру Уильяму Прису, ученому-изобретателю и важному сановному лицу Англии — главному инженеру Правительственных телеграфов, который сам много лет безуспешно занимался проблемой телеграфии без проводов, явился итальянец Маркони с запечатанными ящиками и объявил, что в них находятся «приборы нового плана», способные осуществить передачу сигналов без проводов с «помощью герцевых волн». Отвечая на вполне понятные вопросы сэра Уильяма, кто он и каковы его заслуги в физике, Маркони с гордостью ответил, что «университетов не кончал», но прослушал курс у профессора Риги и крайне заинтересовался его опытами с электрическими лучами, после чего и взялся за изобретение уникальных приборов.

Далее события развивались стремительно. Маркони берет предварительный патент на изобретение, содержание которого хранится в тайне еще полтора года. За этот срок создается акционерное общество по реализации и эксплуатации нового изобретения, членами которого являются сам Маркони и его сановный покровитель Прис. А летом 1897 года сэр Уильям Прис делает доклад в Королевском обществе, где снимает завесу тайны с «открытия» Маркони, провозгласив его на весь мир изобретателем беспроволочного телеграфа.

Старый Оливер Лодж, известный английский физик (как пишет А.И. Берг в книге «А.С. Попов и изобретение радио») с сарказмом комментирует знаменитый доклад: «Итальянский энтузиаст, узнав от профессора Риги о возбуждении и распространении волн Герца и об их детектировании металлическими стружками, несомненно одаренный чувством юмора и большой энергией, располагая свободным временем, приступил к изготовлению подходящего когерера, упаковал его в запечатанную коробку и привез в Англию как секретное изобретение для дальней сигнализации без проводов. Влиятельными лицами он был представлен главному инженеру Правительственного телеграфа, повидимому слишком занятому для того, чтобы помнить о последних достижениях в области волн Герца, вследствие чего было объявлено, что коробки содержат «новый план, который привезен в Англию». Последовали лекции в Королевском обществе, и опытные чиновники произвели испытания с обычным для них искусством».

Горький сарказм Лоджа понятен: он и сам, экспериментируя с электромагнитными волнами, прошел мимо «эпохального» открытия, а, узнав об опытах А. Попова, признавался, что как ни глупо, но мысль об использовании волн для дальнодействия никогда не приходила ему в голову. Прошел мимо этого открытия и первооткрыватель «электрических лучей» Генрих Герц, как и многие другие после него. Да, для этого архиважного открытия было нужно гениальное озарение’

Это — кроме научного предвидения, кроме глубоких знаний и понимания физических законов и явлений!

С открытием радиосвязи жизнь человечества потекла иным образом: ускорились темпы труда, принятия решений, оценки событий, ведь именно скорость обмена информацией определяет уровень любой цивилизации!.. Вот почему и через сто лет после открытия радиосвязи и демонстрации Поповым первого радиоприемника не затихает спор о том, какой стране принадлежит приоритет, хотя мировая научная общественность по результатам работы комиссии, созданной в 1908 году для выяснения истины, признала бесспорное первенство за русским ученым Александром Степановичем Поповым. Но это случилось после его кончины.

3 января 1906 года «Петербургская газета» поместила скорбный некролог:

«В последний день старого 1905 года Россия лишилась одного из своих выдающихся людей. Умер А. С. Попов, директор электротехнического института, умер сравнительно молодым, на 47‑м году своей жизни, проведенной в неустанных научных трудах. Россия может гордиться им, как изобретателем беспроволочного телеграфа, хотя, увы, и на нем исполнилась злополучная судьба русских изобретателей… Только в 1901 г. в декабре м-це на XI съезде естествоиспытателей и врачей заслуги А.С. Попова были признаны представителями ученых всего мира, и даже сам Маркони любезно оставил за ним первенство изобретения. Но эти великодушные признания «европейского изобретателя» не потушили ни одного из лучей добытой им славы и не прибавили луча к славе русского профессора… Русские люди проглядели, по обыкновению, своего соотечественника, дождались подобного изобретения за границей, и А.С. Попов, вероятно, с горечью в сердце читал, как не только иностранная, но за ней и отечественная печать на все лады восхваляла запоздавшие изобретения иноземца, несмотря на то, что в делах одного из русских специальных обществ это изобретение было уже зарегистрировано за русским человеком, за А.С. Поповым.

…Он не последовал примеру Яблочкова и не продал своего изобретения за границу, он любил Россию и работал для нее…»

***

«По указу Его императорского величества Пермская духовная консистория сим свидетельствует, что в метрике Турьинских рудников Максимовской церкви Верхнетурского уезда за 1859 год № 58 значится: марта (4‑го) четвертого дня у священника Стефана Петрова Попова и законной жены его Анны Стефановой родился сын Александр. Восприемники: священник Александр Петров Кубасов и корпуса горных инженеров штабс-капитана жена Надежда Александровна Кларк. Таинство крещения совершил священник Василий Конюхов…»

(Из метрического свидетельства о рождении А.С. Попова, выданного Пермской духовной консисторией.)

Всего у четы Поповых было семеро детей. Саша родился четвертым. Отец и мать хорошо понимали, что «ученье — свет». У себя в доме они открыли школу, где бесплатно учили письму и счету детей рабочих рудника. Школа просуществовала десять лет. Всем своим сыновьям и дочерям Поповы дали высшее образование, хотя достаток приходского священника был весьма скромным.

Детство у Саши, смею утверждать, было счастливым. Рос он в дружной семье, и родство там велось скорее по духовной близости, чем по крови. Сашурочку любили все: и домашние, и многочисленные приятели. Сия любовь не была данью красоте, силе или ловкости. Этими качествами Саша никогда не отличался, был худ, нескладен и чрезвычайно, болезненно застенчив. Боялся драк, избегал шумных игр, самое «ужасное ругательство, которое когда-либо срывалось с его губ,— дура!» — а сказав, краснел и убегал. И тем не менее сверстники тянулись к нему, старшие семинаристы именовали его не иначе как «профессор», и в этом прозвище звучало больше уважения, чем насмешки.

И в духовном екатеринбургском училище, и в Пермской духовной семинарии Александр учился блестяще и легко, особенно заметны были его способности к физико-математическим наукам. Охотно, без всякого зазнайства, не подчеркивая превосходства, помогал товарищам. Эта черта — делиться тем, что сам знал и умел,— сохранялась у Попова всегда: и в студенческие годы, и когда он стал учителем и наставником молодых морских офицеров в Минном классе, и когда занял кафедру физики в Электротехническом институте в Петербурге.

Осенью 1877 года Александр Попов после отличного окончания общеобразовательных классов семинарии уехал в Петербург, сдал конкурсные экзамены и поступил в университет на математическое отделение физико-математического факультета. На первых порах восемнадцатилетнему юноше пришлось туго: частная квартира, стол, плата за обучение — все требовало немалых расходов. И хотя Александру помогал старший брат Рафаил, к тому времени закончивший факультет восточных языков и работавший у книгоиздателя А. С. Суворина, он был вынужден заняться репетиторством, редактированием в газетах и журналах. Однажды случился казус: не умея еще рационально распределять время, экзамены за первый курс студент Попов сдавал со «второго захода». Это был, пожалуй, единственный в жизни «производственный» срыв: Александр Степанович отличался всегда исключительной пунктуальностью и организованностью в делах, а также поражающей даже друзей неутомимостью, граничащей порой с фанатизмом. Забегая вперед, скажу: за двадцать с лишним лет Попов ни разу не был в отпуске. Наукой занимался, как сейчас бы сказали, в свободное от работы время, а свободными в пору преподавательской деятельности оставались лишь вечера после учебных занятий да воскресные дни. Летние месяцы, когда студенты разъезжались на каникулы, Александр Степанович проводил на Нижегородской постоянно действующей промышленной выставке, где заведовал электростанцией, которая обеспечивала освещение ярмарки. Отказаться от этой службы он не мог: ассистентского жалованья не хватало, чтобы содержать семью, да и занятия наукой съедали немалые суммы. Правительство в то время не было расположено потворствовать господам ученым и финансировать их бредовые фантазии: сомнительное это предприятие — наука! Что она сулит? И когда? Другое дело — потратить, например, несколько тысяч рублей на иллюминацию царского дворца — зримо, зрелищно, богато!.. Поэтому изыскивать средства на проведение опытов ученому приходилось иным способом, таким, например: «Что касается денег, то можно задержать в Кронштадте и расходовать на уплату мелких расходов мое июльское жалованье»,— писал Попов своему помощнику Петру Рыбкину, продолжавшему испытания радиоаппаратуры в его отсутствие. Подобное случалось часто, и тогда семья жила на заработки Раисы Алексеевны, которая имела постоянную врачебную практику. Александру Степановичу крепко повезло со спутницей жизни: хорошо владея французским и немецким языками, она часто переводила для него научные статьи из иностранных журналов, помогала в переписке с зарубежными лабораториями и учеными.

Но вернемся в Санкт-Петербург, в исторические теперь стены физико-математического факультета университета, а точнее — Физической лаборатории, сыгравшей решающую роль в формировании научных пристрастий и личности будущего ученого…

Физическая лаборатория была местом, где собирались не только университетские физики — здесь проходили собрания Физического отделения Русского физико-химического общества (ФО РФХО), в которых принимал участие цвет всей петербургской науки. Руководил лабораторией приват-доцент Владимир Владимирович Лермантов, человек необыкновенной эрудиции, блестящий экспериментатор, умеющий зажечь горячие головы не только идеей, но строго поставить научную задачу и тщательно спланировать опыт. Студенты, которые занимались в лаборатории, его боготворили. Лермантов сразу выделил Александра Попова и всячески поощрял его увлечение физикой, а затем — и электротехникой. Позже Александр Степанович неоднократно с благодарностью вспоминал эти годы, школа, которую он прошел у Лермантова, не раз выручала Попова: в нем счастливым образом сочетались два таланта — физика-теоретика и физика-экспериментатора. Не будь их, возможно, что новое средство связи появилось бы впервые не в России.

Кафедрой физики в годы учебы Попова в университете заведовал профессор Федор Фомич Петрушевский, ученик Э. X. Ленца. Петрушевский считал, что физика весьма конкретная и практическая наука, изучать которую лишь умозрительно — бессмысленно и вредно. Поэтому профессор ввел для студентов курс лабораторных занятий по физике, что было совершенно непривычно для российских высших учебных заведений. Весьма заботился Федор Фомич и о том, чтобы лекции читались студентам на должном уровне. На кафедре в тот период работали профессора: И.И. Боргман, занимающийся разработкой многофазных электродвигателей; Н.А. Гезехус, ставший впоследствии первым ректором единственного за Уралом Томского университета; Н.Г. Егоров, неутомимый популяризатор молодой, только набиравшей силу науки электротехники, впервые повторивший в России опыты Герца; О.Д. Хвольсон, темпераментные, блестящие лекции которого по физике электромагнитных явлений собирали огромные аудитории. Все они были организаторами и активными деятелями VI отдела, или как его еще называли — «электротехнического», в составе Русского Технического Общества. Отдел поставил своею целью — оказывать всяческое содействие развитию в России электротехники как имеющей особо важное значение для народного хозяйства страны. А Оресту Даниловичу Хвольсону еще выпало дважды защищать приоритет русских изобретений — телеграфа Шиллинга и радио Попова…

Александр Степанович, поступив в Санкт-Петербургский университет, оказался, таким образом, в максимально благоприятной, насыщенной идеями научной среде. Там же, в VI отделе, Попов познакомился с Яблочковым, Лодыгиным, Чиколевым, Булыгиным, Лачиновым — пионерами мировой электротехники. Дружеские отношения он сохранял с ними и после того, как уехал в Кронштадт. В 1880 году, когда отдел организовал первую в истории России Электротехническую выставку, Попов работал на ней «объяснителем», что доверялось лишь специалистам, и в этой роли, кстати сказать, побывали все корифеи русской электротехники.

Молодая наука все больше привлекала студента Александра Попова, и, когда в Петербурге образовалось товарищество «Электротехник», он поступил туда на службу. По договоренности с заказчиками товарищество устраивало дуговое освещение на улицах, в парках, в частных домах и учреждениях; строило небольшие электростанции, чем обеспечивало «потребителям исправное освещение и совершенно исключало возможность погасаний». Энтузиазм этих первых инженеров-электриков был удивителен. Нужно помнить, что электричество лишь завоевывало российский быт, условия его эксплуатации еще только вырабатывались, необходимых измерительных приборов, которые известны сегодня каждому школьнику, просто не было. Александр Степанович вспоминал, как «вольтметром» у него работал уличный мальчишка. Когда фонари, по его мнению, начинали гореть слишком тускло, паренек кричал: «Поддай!» — это для Попова служило сигналом увеличить число оборотов динамо-машины, чтобы поднять напряжение в сети.

…Дипломная работа А.С. Попова стала одновременно и его кандидатской диссертацией. После блестящей защиты Попов по представлению заведующего кафедрой решением Совета физико-математического факультета был оставлен при университете «для подготовления к профессорскому званию». Это означало, что Александр Степанович мог работать в лабораториях, пользоваться библиотекой и университетскими мастерскими. Однако выхлопотать профессорскую стипендию не удалось (как исключительно одаренный и малообеспеченный студент Попов со второго курса был освобожден от платы за обучение и получал стипендию) и от ученой карьеры, которая виделась в недалеком будущем, пришлось отказаться. К моменту окончания университета Александр Степанович был уже семейным человеком и нес ответственность не только за себя. Как известно, по приезде в столицу Александр подрабатывал частными уроками. Тогда он и познакомился с будущей женой, дочерью присяжного стряпчего Богданова. Вскоре девушку постигло несчастье: скоропостижно скончался отец. Глубокие чувства, который молодой ученый испытывал к Раисе Алексеевне, и его природные доброта и отзывчивость откликаться немедленно на чужое горе объясняют этот ранний брак. Поэтому, когда он получил предложение занять место ассистента преподавателя по высшей математике и общей физике в Кронштадтском Минном офицерском классе, принял его без колебаний.

1 сентября 1883 года А.С. Попов вступил в должность, и на целых семнадцать лет Кронштадт стал его родным городом: здесь родилось четверо его детей, здесь он свершил главное дело жизни и обессмертил свое имя. По иронии судьбы (а может быть, в этом состояла ее мудрость?), Попов, сугубо гражданский человек весьма небогатырского здоровья (с юных лет он страдал ревматизмом и головокружениями, часто болел воспалением легких), поступил в распоряжение Морского и военного ведомств, чтобы воспитывать для них инженерные кадры. Но Минный офицерский класс и Военно-морское инженерное училище, где читал лекции и вел практические занятия по физике и электротехнике Александр Степанович, были тогда единственными в России заведениями, где молодая наука электротехника не слыла «падчерицей». Кабинеты и лаборатории были оборудованы по последнему слову техники, а начальство, хотя и с трудом, понимало необходимость научных исследований и не чинило в этом препятствий Попову.

А.С. Попов считался прекрасным лектором и педагогом, великолепным демонстратором и разработчиком лекционных опытов и лабораторных курсов. Но, разумеется, не эти достоинства принесли мировую славу ученому. Знаменитым его сделали открытия в области беспроволочной телеграфии, которая заинтересовала его не сразу. Попов увлекался теорией динамо-машин, фотометрией, рентгенографией и, конечно, электричеством. Еще мальчишкой он соорудил электрический будильник, приспособив для этого батарейку, звонок и… часы-ходики. «Автоматика» часто не срабатывала, цепь замыкалась, но звонок молчал! Это чрезвычайно огорчало Сашу, и он долго размышлял над причинами неудачи…

Разрядами высокой частоты и связанными с ними явлениями Попов занялся вплотную, ни на что более не отвлекаясь, осенью 1887 года, после возвращения из Красноярска, куда он ездил по заданию ФО РТО в составе экспедиции для наблюдения полного солнечного затмения. А с января нового года, когда в научных журналах появились описания опытов Герца, Александр Степанович начал работать только с «электрическими лучами». Вообще открытие немецкого ученого взбудоражило физиков всего мира, и попытки «обуздать» и практически использовать электромагнитные волны с тех пор не прекращались. Очень многие зарубежные ученые были близки к осуществлению телеграфирования без проводов, но сделать тот последний шаг, который превращает ценное наблюдение в гениальное открытие, не сумел никто.

А.С. Попов хорошо знал работы Максвелла и вполне разделял его революционную гипотезу об электродинамической теории света. По воспоминаниям современников, Александр Степанович говорил, что нечто подобное мелькало у него в голове еще до появления опытов Герца, а после того, как в мартовском номере журнала «Электричество» появилось их описание, он сразу начал разрабатывать цикл лекций «Новейшие исследования о соотношении между световыми и электрическими явлениями», которые затем прочел в Минном классе, сопровождая их демонстрацией вибратора Герца. Но Попов никогда ничего не копировал. Мысль изобретателя и руки инженера всегда требовали что-то «улучшить»…

В качества «ловца» электромагнитных волн Герц использовал разомкнутый проволочный круг, в разрыве которого в воздухе и проскакивала искра. Но была она так слаба, что рассматривать ее приходилось через лупу. Попов взял тоже проволочный круг, но в искровой промежуток поместил небольшую лампочку накаливания со сломанным угольком. Когда вибратор, источник волн, посылал сигнал, резонатор воспринимал его, и в лампочке возникало зеленоватое свечение, которое прекрасно наблюдалось с большого расстояния.

Сегодня трудно назвать точную дату, когда А.С. Попова осенила идея использовать электрические лучи для нового вида связи. Дневника он не вел, да и вообще не жаловал любую «писанину», предпочитая конкретное дело. По некоторым косвенным обстоятельствам можно предположить, что случилось это не позднее 1890 года. В январском номере «Электричества» О.Д. Хвольсон опубликовал статью о «кабинетных» опытах Герца. Содержится ли в опытах «зародыш новых отделов электротехники» и во что они разовьются, предсказать, по мнению профессора, в настоящее время невозможно. Но любопытна не сама статья, а примечание редакции, где пояснялось, что нужно понимать под новыми отделами электротехники: «например, телеграфию без проводов наподобие оптической».

Пророческая, исторически важная реплика!.. Не родилась ли эта мысль в результате бесед сотрудников редакции с А.С. Поповым, постоянным автором журнала? Редакция являлась как бы филиалом VI отдела, где обсуждались самые новейшие гипотезы и новости науки. Во всяком случае, вся деятельность Попова, ее целенаправленность и программность позволяют так думать.

Прежде всего, Александр Степанович поставил задачу найти высокочувствительный индикатор волн Герца: ни искра в резонаторе, ни свечение в разреженной атмосфере, ни радиометр, ни воздушный термоскоп, которые рассматривались как возможные кандидаты, его не устраивали. Внимание Попова привлекли работы французского физика Бранли. Металлические порошки под влиянием электрических разрядов резко изменяли свое сопротивление. Но после первого же приема порошки спекались и утрачивали это свойство. Чтобы восстановить его, порошок было необходимо периодически встряхивать. Английский физик Лодж, который занимался аналогичными исследованиями и тоже приметил «когерер Бранли», встряхивал индикатор с помощью часового механизма. Он пробовал даже передавать сигналы азбукой Морзе, однако изобретателем радио не стал! Позже, когда ученый мир познакомился с радиоприемником А.С. Попова, Лодж признавался: «Как ни глупо, но не было сделано попытки увеличить мощность для увеличения дальности действия системы».

Александр Степанович, заимствовав плодотворную идею у Бранли, сконструировал собственный «когерер Попова», способный восстанавливать свои свойства автоматически. Электромагнитная волна, на которую когерер реагировал изменением сопротивления, срабатывала, как рубильник: замыкалась цепь питания обмотки реле электрического звонка, последний встряхивал трубку с металлическими опилками, возвращая их к исходному состоянию.

Создав чувствительный индикатор, готовый в любой момент к приему сигнала, Попов начал усовершенствовать вибратор — источник электромагнитных волн. Нужно было увеличить его мощность и уменьшить длину излучаемой волны, что обещало двойную выгоду — возможность отказаться от громоздких зеркал, которые использовал Герц для концентрации волн, и повысить дальность передачи. К 1894 году Александру Степановичу удалось решить и эту задачу.

Когерер, реле и приспособление для встряхивания трубки Попов экранировал, чтобы защитить приемник от «шумов». Вскоре он заметил, что дальность и качество приема значительно возрастают, если к индикатору электромагнитных колебаний присоединить длинный провод. Эта первая в мире антенна принципиально изменила условия работы всей системы. С ее появлением завершились поиски принципиальных элементов будущего радиоприемного устройства.

25 апреля (7 мая) 1895 года А. С. Попов выступил с докладом на заседании РФХО и продемонстрировал созданный им прибор. Этот день считается днем рождения радио. Однако важная и торжественная дата была узаконена не сразу и признана далеко не всеми. Но прежде чем перейти к драматическим страницам истории открытия, следует упомянуть о четырех документах, зафиксировавших то знаменательное событие, которое произошло в здании физического кабинета Санкт-Петербургского университета.

Газета «Кронштадтский вестник» 30 апреля (12 мая) 1895 года на первой странице, где обычно сообщались читателям наиболее значительные новости, поместила заметку  об изобретении А.С. Попова. Статья заканчивалась так: «Поводом ко всем этим опытам служит теоретическая возможность сигнализации на расстояние без проводников наподобие оптического телеграфа, но при помощи электрических лучей».

Это была первая публикация, подтверждающая приоритет нашей страны.

В августе того же года вышла книга профессора Д.А. Лачинова «Основы метеорологии и климатологии», где подробно описан «разрядоотметчик Попова», который может служить «не только для обнаружения молний, но и электромагнитных волн». Дело в том, что Александр Степанович, стремясь расширить область практического применения своего прибора, параллельно звонковому устройству присоединил ришаровский барабан с самопишущим пером, которое и оставляло на ленте автографы далеких грозовых разрядов. Грозоотметчик Попова долго нес вахту на Нижегородской электростанции, добросовестно предупреждая людей о приближающихся грозах.

Третий документ — протокол заседания Русского физико-химического общества, где Александр Степанович показывал в действии первый радиоприемник. Свое сообщение он назвал вполне традиционно, следуя принятой в научном мире терминологии: «Об отношении металлических порошков к электрическим колебаниям». Эта излишняя наукообразность и расплывчатость названия доклада впоследствии дали повод оспаривать приоритет русского изобретателя. Впрочем, знай Александр Степанович, какие неприятности грянут из-за его непомерной скромности и осторожности в оценке своего труда, поступил бы он иначе?.. Вряд ли. Попов был очень серьезным ученым, чтобы позволить себе опрометчивые, хотя бы и сенсационные заявления…

После демонстрации прибора Александр Степанович, убедившись, что путь исследований выбран, верно, начинает интенсивные опыты с приемной антенной. Помогает ему ассистент Петр Николаевич Рыбкин. Испытания перенесли в сад Минного класса. Антенну поднимали на крышу беседки, на вершины деревьев, запускали на воздушных шарах, добиваясь увеличения дальности приема. А осенью ришаровский барабан Попов заменил на ленту телеграфного аппарата Морзе. По существу устройство для беспроволочной телеграфии было создано. Но Александр Степанович остался верен себе. В статье «Прибор для обнаружения и регистрации электрических колебаний», которую он подготовил для журнала РФХО, приводится схема грозоотметчика, описывается принцип действия и… делается знаменательная приписка: «В заключение могу выразить надежду, что мой прибор, при дальнейшем усовершенствовании его, может быть применен к передаче сигналов на расстояние при помощи быстрых колебаний».

Снова — осторожность, выверенность каждой фразы! Статью опубликовал январский номер журнала «Электричество», и она стала четвертым документом, подтверждающим приоритет А.С. Попова.

Работы по усовершенствованию прибора продолжались всю зиму 1896 года. Сделан был еще один принципиально важный шаг: антенну, излучающий орган отправляющего аппарата, Александр Степанович отделил от органа, создающего электромагнитные колебания — от генератора (у Герца обе функции выполнял разомкнутый вибратор). Это позволило в дальнейшем перейти к типу замкнутого колебательного контура и резко повысить качество и дальность передающего устройства.

Через десять месяцев после исторического опыта Попов демонстрирует своим коллегам работу беспроволочного телеграфа. Первая в мире радиограмма состояла всего из двух слов «ГЕНРИХ ГЕРЦ», и пролетела она не более полукилометра, который разделял химический и физический корпуса университета, где во время опыта находились передатчик и приемник радиосигналов. Передачу вел П.Н. Рыбкин, а профессор Петрушевский, стоя у доски, записывал мелом буквы, которые отстукивал аппарат Морзе. Работу аппарата слышали все присутствующие в аудитории и могли самостоятельно расшифровать сигналы. Александр Степанович произнес по этому поводу небольшую речь, заметив, что имя сие, конечно, более всякого другого слова имеет право быть передано при первом применении телеграфирования без проводов. В ответ раздались восторженные рукоплескания. Однако далеко не все, кто оказался свидетелями столь удивительного события, в полной мере смогли оценить происходящее, понять, что на глазах у них начинает материализовываться одна из самых чудесных сказок человечества…

Между тем в протоколе заседания 12 (24) марта 1896 года значится:

«§ 8. А.С. Попов показывает приборы для лекционного демонстрирования опытов Герца».

Эту запись сделал секретарь Общества А.Л. Гершун, как он утверждал, по личному настоянию докладчика. Что это? Опять излишняя скромность? Ведь несоответствие записи происходящему в тот весенний день было очевидным и вопиющим! Но именно эта казенная, затеняющая тину протокольная строка стала аргументом тех, кто пытался отобрать у России изобретение радио.

На сей раз разгадка таилась в другом. Напомним, А.С. Попов служил, хотя и вольнонаемным, в военно-морском ведомстве, опыты по беспроволочной телеграфии проводил в лабораториях Минного офицерского класса. Начальство прекрасно было осведомлено, чем занимается их преподаватель, надворный советник Попов во вне учебные часы. Да и не скрывал Александр Степанович ничего, наоборот, пытался заинтересовать как можно больше людей, привлечь внимание к проблеме, которая безраздельно забирала его силы и время. Он часто выступал с публичными лекциями, сопровождая их блестящими демонстрациями. На одном из таких вечеров, устроенном специально для морских офицеров, присутствовал Главный инспектор минного дела Морского министерства адмирал Н.И. Скрыдлов. Николай Илларионович отозвался весьма положительно о том, что увидел, хотя вряд ли понял всю грандиозность открытия — слишком туманна и трудновообразима казалась нарисованная изобретателем перспектива. Однако на «всякий случай» адмирал посоветовал Попову не слишком афишировать свои достижения, напомнив об ответственности блюсти государственные секреты. Мог ли Александр Степанович игнорировать «дружеское» предупреждение? Не последовать совету-приказу, если учесть, что другого места, где можно было бы вести исследования по телеграфии без проводов, в России просто не было?..

Летом 1896 года Попов, как всегда, работал на электростанции в Нижнем Новгороде и на Всероссийской выставке в качестве товарища председателя группы жюри по электротехнике.

2 июня того же года некто Маркони, итальянец по происхождению, взял предварительный патент на тщательно засекреченное изобретение:

«Патент № 12039. Г. Маркони. Лондон. Способ передачи электрических импульсов и сигналов и аппарат для этого».

Сенсация мгновенно облетела мир. Никаких подробностей ни о принципе, ни об устройстве аппарата не сообщалось. Все были заинтригованы, гадали, строили предположения. Газета «Котлин» попросила А.С. Попова прокомментировать таинственную новость. В октябре редакция опубликовала ответ ученого. Он предполагал, что прибор господина Маркони, по всей вероятности, не что иное, как повторение его «грозоотметчика», который регистрировал атмосферные разряды на расстоянии 30 километров. Этот точный, как показало будущее, прогноз основывался на глубоком знании проблемы и уверенности, что иного способа приема и передачи волн Герца не существует.

Лишь через год, после того как было образовано акционерное общество по эксплуатации нового изобретения, итальянец открыл наконец свои черные ящики, в которых хранились приборы, и опубликовал схемы и описание устройств. Аппарат Маркони оказался близнецом радиоприемника Попова! Ученый мир негодовал, в печати вокруг патентной заявки вспыхнула настоящая война. Английский журнал «Electrician» гневно обвинял: «Говорят, что умный адвокат может добиться любого постановления парламента. Если автор этого патента будет поддержан судебными инстанциями, то станет очевидным, что так же легко сфабриковать патент из опубликованных и продемонстрированных достижений человеческого ума…»

Но Гульельмо Маркони подобные высказывания игнорировал, а к эмоциям оставался глух. В Англии и Италии ему удалось взять патент, а в декабре 1897 года агенты акционерного общества предъявили аналогичные претензии от его имени в России. Министерство финансов запрашивает мнение Морского технического комитета. Комитет пересылает весь материал А.С. Попову как единственному в России эксперту по телеграфии без проводов, с просьбой дать заключение. Ситуация чрезвычайно щекотливая. Александр Степанович вынужден, тем не менее, ответить на запрос.

8 января 1898 года. «Передача сигналов помощью электрических импульсов, возбужденных при посредстве различных вибраторов и приемников с чувствительными трубками или слабыми контактами, не представляет новости для Морского ведомства, где работы в этом направлении производятся с 1895 года. Все источники электрических колебаний, перечисленные в спецификации Маркони, по существу, известны и вошли в курсы специальных учебных заведений Морского ведомства не позднее 1893 г. Комбинация чувствительной трубки, реле и электромагнитного молоточка для встряхивания трубки, а также соединение электродов трубки, с одной стороны, с высокоподнятым изолированным проводом, с другой стороны,, с землею, придуманы и опубликованы преподавателем Минного класса А. Поповым в 1895 г. Указана при этом возможность введения в действие пишущих аппаратов и сигнализации с помощью этого прибора на расстояние. Новыми могут считаться только немногие частности, но ни одна из комбинаций, перечисленных в описании Маркони, не нова».

В выдаче патента в России итальянцу было отказано, но домогательства фирмы Маркони продолжаются. Борьба за патент ведется на всем земном шаре необыкновенно энергично и дает весомые плоды: за год капитал акционерного общества удвоился и составил двести тысяч фунтов стерлингов (2 миллиона рублей золотом). «Повелитель невидимок», как называла Маркони бульварная пресса, видимо, действительно владел каким-то секретом, умея продать то, чего еще не было — «кота в мешке». Но имея деньги, итальянец получил возможность форсировать исследования по увеличению дальности передачи, что, в конечном счете, решало судьбу беспроволочного телеграфа и ставило его вне конкуренции среди других видов связи. Здесь заслуги Маркони бесспорны, это признавал и А.С. Попов:

«Заслуга открытия явлений, послуживших Маркони, принадлежит Герцу и Бранли. Затем идет целый ряд предложений, начатых Минчином, Лоджем и многими после них, в том числе и мною, а Маркони первый имел смелость стать на практическую почву и достиг в своих опытах больших расстояний усовершенствованием действующих приборов и усилением энергии источников электрических колебаний».

Что ж, справедливо. Кто-то печет хлеб, а кто-то доставляет его потребителям. Но вот благодарность, предназначенная мастеру, тоже почему-то достается разносчику…

Гульельмо Маркони. Кем же он был? Человек, считавший себя учеником известного физика Риги и другом Муссолини? Гордившийся тем, что «не кончал университетов», и провозгласивший деньги «единицей измерения»? Установивший впервые радиосвязь между Европой и Америкой и никогда не упоминавший имени истинного изобретателя радио? Ученый или делец? Повелитель или похититель «невидимок»?.. Да, были и прямые обвинения в присвоении Маркони «достижений человеческого ума», и нужно признать, не всегда беспочвенные…

Маркони действительно университета не оканчивал, на лекциях профессора Риги, работавшего в области электромагнитных колебаний, присутствовал как вольнослушатель. Опыты с лучами Герца, которые демонстрировал ученый, произвели на девятнадцатилетнего Гульельмо сильное впечатление. Отправившись на ферму отца, Маркони начал экспериментировать с вибратором Риги и когерером Бранли. В свои замыслы он никого из посторонних не посвящал: ассистировал Маркони старший брат, не слишком пытавшийся разобраться в сути проводимых в саду опытов. Родители еще меньше соображали в том, чем был занят их любимец, но, страстно верившие в «звезду» мальчика, беспрекословно оплачивали дорогие затеи.

К концу 1895 года молодой человек получил обнадеживающие результаты по передаче электрических сигналов без проводов, но статьи в научные журналы писать не стал и публичные лекции читать не торопился. Наоборот, степень секретности достигла предела: Маркони упаковал приборы в черные непрозрачные ящики, и доступ к ним отныне имел один он. Зачем понадобилась итальянцу такая таинственность? Ведь никаких «дружеских» предостережений о неразглашении государственных секретов, какие получил Попов, ему никто не делал? Более того, когда Маркони попытался продать «кота в черном ящике», ни военное министерство Италии, ни компания проволочной телеграфии рисковать не захотели. Маркони отправился в Лондон.

Влиятельные лица представили итальянца главному инженеру Правительственных телеграфов сэру Уильяму Прису, ученому, изобретателю, который много лет сам занимался проблемой телеграфии без проводов, но, проигнорировав достижения Г. Герца, зашел в тупик. Когда Гульельмо продемонстрировал действие своих аппаратов, не вынимая, однако, их из упаковки, сэр Уильям пришел в восторг, сразу уверовав в перспективность нового способа связи на основе герцевских волн. Расчет оказался предельно точным: сделав Приса своим сторонником, а затем и пайщиком акционерного общества, Маркони приобрел влиятельного и заинтересованного покровителя. Авторитет ученого, важного сановника начал работать в полную силу: итальянец получил предварительный патент, рекламу и доверие финансистов, которого не хватило Маркони на родине, чтобы превратить «свое» изобретение в надежный капитал.

А далее Уильям Прис выступает с докладом в Электротехническом королевском обществе и лично проводит испытания приборов «нового плана». На докладе присутствуют зарубежные гости, ученые-физики, редакторы специальных технических журналов, прекрасно осведомленные о состоянии исследований по беспроволочной телеграфии во всех странах. Но ящики по-прежнему на запоре, а схемы приборов содержатся в тайне, которая сохранялась еще полтора года со дня предъявления Маркони претензий на авторство в патентную службу Великобритании. Зачем и кому это было выгодно?.. Не нужно быть большим провидцем, чтобы ответить однозначно — Маркони, прежде всего — ему, защищавшему исключительно личные интересы, поставившему цель баснословно разбогатеть и одновременно снискать всемирную славу. Эти честолюбивые устремления Гульельмо никогда не скрывал. На овцах, которых разводил отец, вряд ли можно было «въехать» в историю, а вот электрические лучи, всемогущие невидимки, — это прекрасный и надежный «белый конь»! Нужно отдать должное его практической сметливости: в открытом сражении, как поступали всегда истинные ученые, Маркони не мог рассчитывать на победу. Вот для чего понадобились ему на первых порах черные ящики, а потом… потом изобретателя Маркони защищала уже фирма Маркони, ее промышленный и финансовый капитал…

Знал или не знал итальянец о работах А. С. Попова, начиная свои опыты по беспроволочному телеграфированию? Этот вопрос волновал и ученый мир, и общественность. В истории науки бывают совпадения, но не будем забывать, что обе схемы Попова и Маркони, похожие как две капли, родились с интервалом в полтора года. Даже если допустить невероятное, что ни профессор Риги, лекции которого слушал Маркони, ни главный инженер Правительственных телеграфов, который демонстрировал аппараты Маркони, ни сам итальянец, приступая к конструированию невиданных доселе устройств, не интересовались и не следили за новинками электротехники, и в частности в той области, где работали сами. Даже в этом случае приходится констатировать, что Маркони изобрел «велосипед»!

Но есть поздние свидетельства профессора Риги и официального издания компании «Маркони» «Ежегодник беспроволочной телеграфии и телефонии» за 1922 год, откуда следует, что грозоотметчик А.С. Попова был хорошо известен за рубежом еще в 1895 году. То же вынужден был признать и сам Маркони в ходе судебного процесса в Америке, где он в течение 20 лет пытался получить патент на свое изобретение. Процесс в Штатах Маркони проиграл, не признали его приоритет ни Франция, ни Германия.

А тогда, в июле 1897 года, журнал «Электричество» и «Петербургская газета» выступили в защиту прав А.С. Попова, объясняя его молчание тем, что он «…не желал преждевременного обнародования результатов своих работ из понятного стремления окончательно усовершенствовать свой телеграфный прибор». Далее газета писала: «…скромность русских изобретателей поистине легендарна… Весьма многие ценные изобретения русских техников остаются почти неизвестными публике. У нас существует еще традиционная боязнь рекламы, которая истому русскому человеку всегда представляется чем-то вроде шарлатанства…»

Патент, защищавший его приоритет на изобретение передающей и принимающей антенны, Попов имел. Но Александр Степанович никогда не заявлял своих прав на изобретение радио. Почему?.. Друзья, коллеги А.С. Попова, многие видные физики разных стран в устных и письменных выступлениях отдавали пальму первенства русскому ученому. Даже противники, защищавшие Маркони, после многократных и длительных атак, в конце концов, тоже признали несомненное авторство за Россией. Советский физик В.И. Коваленков, член-корреспондент АН СССР, ученик Попова, рассказывал, что на свое изобретение Александр Степанович смотрел как на итог большой работы, выполненной рядом лиц, подвести который выпало ему: «Генератор электромагнитных волн Герца существовал, когерер Бранли существовал, я объединил их, прибавил ударник и антенну и получил радиотелеграфную станцию».

« — Не является ли это (иностранные патенты — Р.К.) заимствованием Вашего изобретения? — спросил Коваленков.

— Я не решился бы утверждать это, — ответил Александр Степанович. — Время индивидуальных больших изобретений вне зависимости от общей мировой работы прошло. Над каждым вопросом во всех странах работает большое количество лиц. Как результат появляется ряд назревших, но еще не вполне доработанных задач. Можно сказать, что некоторые идеи висят в воздухе. И вполне естественно, что решение многих важных задач дается не одним лицом, а почти одновременно несколькими. То же могло случиться и с радиотелеграфом».

«Только подвел итог», — нечто подобное говорил Максвелл, записав свои знаменитые уравнения, вслед за ним эти слова повторил Г. Герц, оценивая собственный труд по возбуждению и изучению электромагнитных волн. В этих высказываниях угадывается не просто «легендарная скромность», приумаление собственных достижений, а позиция истинных служителей мировой науки, результаты и успехи которой должны принадлежать всему человечеству…

***

Но вернемся к событиям, которые происходили весной и летом 1897 года в Кронштадте. В то время, когда в Лондоне у запечатанных черных ящиков Маркони сколачивал акционерное общество по применению своего изобретения, в России полным ходом шли первые натурные испытания радиоаппаратуры. Морской технический комитет наконец позволил Александру Степановичу провести опыты на судах учебного отряда в Балтийском море и даже выделил для них 900 рублей! Устойчивая связь, которая наблюдалась между берегом и кораблем, между судами на марше, в штиль и в шторм на расстоянии в пять километров — это уже было серьезное достижение. Доложили адмиралу Макарову. Ему не требовалось долго объяснять, насколько важны и перспективны для флота проводимые преподавателем Минного офицерского класса работы. Попов и Макаров познакомились осенью, когда адмирал привел эскадру после учений на стоянку в Кронштадт. Взаимная симпатия и понимание возникли сразу. Степан Осипович Макаров был одержим идеей покорить Арктику. «Россия главным фасадом выходит на ледовитые моря, — говорил он. — Великий водный путь из Атлантики в Тихий, туда текут могучие сибирские реки. Как одолеть этот ледовой океан?.. Нужна новая техника, принципиально новая связь. Первый ледокол вот-вот сойдет со стапелей, и к Северному полюсу — напролом! Торжество России, науки… И без новой телеграфии без проводов не обойтись!» А узнав о мытарствах, с какими приходится добывать Попову необходимые для опытов материалы и приборы, возмущался: «Что за скудная постановка! Неповоротливость, нищенские средства… Главное, корень всего — организация производства приборов. Нужна мастерская или завод, и проталкивание в практику!.. Где смогу, буду помогать», — твердо обещал адмирал.

В следующем году Морское ведомство для расширения опытов отпускает еще 4000 рублей. Взята еще одна высота — 11 километров, но выяснилось и другое: более невозможно кустарным способом совершенствовать радиоаппаратуру, необходимо хорошо оснащенное производство, новая технология и, конечно, деньги, много денег…

Французская фирма «Дюкрете» давно предлагала свои услуги — изготовить по схемам и чертежам Попова передающие и приемные станции. И Александр Степанович решился. В начале 1899 года он пишет докладную на имя главного инспектора Морского технического комитета о возможности приобретения телеграфных приборов за границей и представляет смету предполагаемых затрат. Получив принципиальное согласие, Попов подает прошение о командировании его на месяц в Париж.

На хлопоты ушло почти пять месяцев, только в середине мая Александр Степанович смог наконец уехать во Францию.

Вообще последний год уходящего века был богат событиями. У Поповых родилась вторая дочь Екатерина, которая в будущем стала хранительницей музея своего отца. С французской фирмой «Дюкрете» был подписан контракт и одновременно сделан крупный заказ кронштадтской мастерской Колбасьева на изготовление приемных радиостанций. Испытания аппаратуры проходили сразу в трех местах: на суше, на Черном и Балтийском морях. Удалось установить радиосвязь на рекордном расстоянии — в 45 километров. Но об этом достижении мир не узнал, зато восторгался и рукоплескал итальянцу, перекинувшему радиомост (43 км) через Ла-Манш и соединившему таким образом две великих страны.

Осталось незамеченным и еще более значительное событие. Уезжая в Париж, Александр Степанович оставил своим помощникам и коллегам П. Рыбкину и Д. Троицкому подробный план испытаний. Телеграмму, взволновавшую его до крайности, Попов получил в Париже. «Обнаружено новое свойство когерера», — сообщали товарищи. Изменив маршрут, Александр Степанович поспешно вернулся в Петербург. Предчувствие не обмануло — явление, которое наблюдали Рыбкин и Троицкий, обещало качественный скачок в развитии телеграфии без проводов. Выяснилось, что когерер способен реагировать на очень слабые колебания, не теряя при этом детектирующих свойств. Возникала возможность вести прием на слух! Сие означало, что отныне не нужны громоздкие вибраторы, самописцы и аппараты Морзе, радиостанции станут компактнее и легче, экономичнее и дешевле. Это означало, что электромагнитные волны понесут в скором времени в эфир музыку и человеческую речь. Это обещало близкий триумф беспроволочной телеграфии, превращение ее в практическое, универсальное средство связи…

А.С. Попов немедленно принимается за разработку телефонной приемной станции, а в конце года подает заявление о выдаче ему русской привилегии на это изобретение. Но патент на телефонный радиоприемник он получил лишь через год, после французского, английского и немецкого.

А в ноябре случилось несчастье: броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин» потерпел аварию у острова Гогланд. «Апраксин» шел на стоянку в Либавский порт и во время шторма потерял управление, плотно сел на камни, пропоров борт. К месту аварии отправилась флотилия, но снять броненосец с камней не удалось. Положение осложнялось. Остров Гогланд не имел телеграфного сообщения с берегом, прокладывать по дну кабель — нельзя: замерзло море. Но и оставлять судно до весны было опасно, поскольку льды могли нанести броненосцу непоправимые травмы.

Морской технический комитет предложил единственно приемлемое в данной ситуации решение — использовать радиосвязь. К месту аварии пошел ледокол «Ермак», он доставил на Гогланд все необходимое снаряжение для будущей радиостанции. Строить и работать на ней отправились П.Н. Рыбкин и капитан Залесский.

Другая радиостанция возводилась на острове Кутсало у города Котки под руководством А.С. Попова, работать на ней предстояло лейтенанту А.А. Реммерту.

Строительство велось в неимоверно суровых условиях. Зима в тот год легла рано, морозы и метели неистовствовали весь декабрь и январь. Радиомачты и антенны приходилось монтировать под шквальным леденящим ветром, обмораживая руки. Увязали по брюхо в снегу лошади, перевозя тяжелые бревна, и тогда в сани впрягались матросы. Лед часто не выдерживал, крошился, уходил из-под ног. И все-таки люди выиграли это единоборство — к началу февраля работы были закончены.

А первого числа в Котку из Петербурга пришла срочная телеграмма от адмирала Авелана: «Командиру ледокола «Ермак». Около Лавансари оторвало льдину с 50 рыбаками, окажите немедленно содействие спасению этих людей».

Телеграмму, согласно приказу адмирала, не слишком верящего в возможности радиотелеграфа, должны были отправить на «Ермак» с нарочным. Посылать человека по тонкому льду за 46 километров — огромный риск! Да и не опоздает ли депеша? Пятьдесят терпящих бедствие, потерявших надежду на спасение, уносило все дальше в море… Александр Степанович передал телеграмму по радио, на Гогланде приняли — и «Ермак» немедленно ушел на поиски. Утром следующего дня ледокол вернулся, имея на борту спасенных рыбаков. С такой благородной миссии началась служба радио человеку.

В апреле броненосец «Апраксин» был снят с камней и доставлен в Кронштадт. Спасательная операция продолжалась 84 дня, за это время было передано 440 радиограмм.

«Котка. Попову. От имени всех кронштадтских моряков сердечно приветствую вас с блестящим успехом вашего изобретения. Крупнейшая научная победа. МАКАРОВ».

— У нас была роль, я бы сказал подсобная, — говорил Александр Степанович, давая интервью после спасения рыбаков. — Как кричат при виде тонущего. А спасает тот, кто бросается в воду. Это — «Ермак». Без ледокола — гибель.

Думается, ближе к истине все-таки был адмирал Макаров. Морской технический комитет также счел дебют беспроволочного телеграфа вполне удачным и признал, что можно считать опыты с этим способом сигналопроизводства законченными и наступило время вводить беспроволочный телеграф на судах нашего флота. Управляющий Морским министерством распорядился принять меры к тому, чтобы аппараты и все необходимые предметы для радиотелеграфирования без проводов могли изготовляться у нас самих в России и не зависеть от заграничных заказов.

Второй приказ касался подготовки кадров. Попов, чьи предложения и послужили причиной появления этого распоряжения, разработал специальные программы лекций и практических занятий и даже написал первый учебник по радио.

Нет худа без добра. Пошло, хотя и тихим ходом, дело. В Кронштадте открылась мастерская по производству радиостанций системы Попова, и признание краем крыла коснулось изобретателя.

«Во внимание к особым трудам по применению изобретения телеграфа без проводов и постановке сообщения при помощи этого способа между о. Гогланд и г. Котка объявлена благодарность, которая выражена в приказе 31 января 1890 г.»

И уж совсем несвойственную щедрость проявило Морское ведомство, выдав А.С. Попову и П.Н. Рыбкину довольно крупные суммы 3300 и 1100 рублей как вознаграждение за труды.

Позже вице-адмирал Тыртов, подписавший отношение о денежных премиях, очень сожалел о своей опрометчивости. «За что же мы им деньги платили?» — вопрошал он, узнав, что А.С. Попов назначен ординарным профессором Электротехнического института. Александра Степановича отпустили при условии, что он останется сотрудником Морского технического комитета и заведующим всеми установками телеграфии без проводов, а также будет читать лекции офицерам и нижним чинам по эксплуатации беспроволочного телеграфа.

***

Летом в Париже состоялся Всемирный электротехнический конгресс. Русских электротехников представлял молодой ученый Шателен, который сделал сообщение о работах А.С. Попова. Приоритет России никто не решился оспаривать, а само изобретение получило большую золотую медаль и диплом Всемирной парижской выставки. У себя «дома» Александр Степанович был тоже увенчан различными высокими титулами: «почетного инженера-электрика», «почетного члена Русского Технического Общества», а чуть позже его выбрали председателем Русского Электротехнического Общества.

Судьба, словно спохватившись, начала осыпать Попова милостями: привилегии, полученные в разных странах; общественный интерес, проявляемый к изобретателю; награды, материальное поощрение заслуг… Сам Александр Степанович тоже, казалось, был удовлетворен. Из Берлина, куда он ездил в командировку на I Международную конференцию по телеграфии без проводов, как сообщает Е.А. Попова-Кьяндская в своих воспоминаниях, Попов писал жене:

«Я должен быть очень доволен тем вниманием, которое мне оказывают делегаты. Начали французы и немцы, а за ними потянулись и другие. В речи министра при открытии конференции мое имя было упомянуто в надлежащем месте и в должной форме, впереди Маркони. Компания Маркони, которую поддерживали англичане и итальянцы, не могла добиться в свою пользу ничего».

«Должен быть очень доволен…» — на первый взгляд кажется совершенно непонятным то, что произошло с Александром Степановичем в последние три года его жизни. После переезда в Петербург Попов постепенно отходит от дела, которому служил с такой неистовой любовью и энергией десять лет. Этот вопрос занимал и его современников, и последующих исследователей научного творчества Попова. Устал? Охладел? Выдохся? Увлекся новыми идеями?.. Попробуем посмотреть на события из нашего сегодня, как взгляд из космоса на Землю порой позволяет заметить такие детали, которые неразличимы вблизи…

Мастерская по ремонту и изготовлению приборов для беспроволочного телеграфа, которой заведовал близкий друг Александра Степановича Е.Л. Коринфский, жила очень напряженно и нервно: не хватало нужного оборудования, квалифицированных рук и, как бы сказали сейчас, производственных мощностей. За два года мастерская смогла собрать лишь 12 радиостанций для судов Балтийского флота, примерно еще столько же — в следующем году для портов и кораблей Тихоокеанского флота. Конечно, это было каплей в море. Между тем на востоке страны все более и более сгущались тучи — назревал военный конфликт с Японией. Оснащение русского флота приборами нового средства связи превращалось из «роскоши» в суровую необходимость.

Аппаратура, которую поставляла фирма «Дюкрете», не могла решить проблему в полной мере. Морское министерство было вынуждено делать закупки за границей. Услуги предложили сразу две фирмы — итальянская и германская. После некоторых колебаний Морское ведомство предпочтение отдало «Телефункен», а экспертизу немецких поставок поручило А.С. Попову. Отказаться от этой затруднительной и ответственной миссии он не мог. Эскадра, на судах которой устанавливались радиостанции, уходила на Дальний Восток, где уже разворачивались боевые действия, и любой сбой в работе аппаратуры грозил обернуться непоправимой бедой. С другой стороны, придирчивая инспекция могла быть истолкована превратно, как и положительная оценка: незадолго до того А.С. Попову германская фирма предложила купить его патенты…

Александр Степанович, презрев мещанские пересуды, дал честное и беспристрастное заключение. Отметив внешнюю солидность немецких приборов и относительную простоту технической разработки, Попов указывал на сложность их настройки и предупреждал в связи с этим о неустойчивости и ненадежности связи.

Прогноз оправдался: аппаратура отказывала в самые критические моменты — в походе, в бою, в условиях плохой видимости. Ситуация осложнялась тем, что обслуживать корабельные радиостанции фактически было некому. Единственные курсы, где читал лекции Попов, не успевали готовить необходимое количество специалистов.

Трагедию русско-японской кампании Александр Степанович переживал как личную. Погибли многие дорогие ему люди — ученики и коллеги, работавшие вместе с ним в Минном офицерском классе и техническом училище. А новая служба на кафедре физики Электротехнического института принесла новые заботы. Попов принял довольно разоренное хозяйство: лаборатории требовали переоборудования, нужно было разрабатывать оригинальные курсы, ставить практикум, думать о массе мелких неотложных дел. Вполсилы Александр Степанович работать не умел, и на свое «заветное» оставалось меньше и меньше времени и сил.

И еще, думается, была причина некоторого «охлаждения» к радиопроблемам. Есть два типа ученых. Одни, тяготеющие к теоретическим исследованиям, видят проблему в постановке задачи и принципиальном ее решении. Как только оно найдено, интерес ученого ослабевает, и его мозг поглощает какая-нибудь иная глобальная идея. Другие — наоборот, видят смысл в осуществлении на практике теоретических положений и внедрении своего детища в промышленность. Собственно, это — извечный спор между фундаментальной и прикладной наукой. Александр Степанович, как уже упоминалось, был начисто лишен «пробивного» таланта. Не умел, не хотел, тяготился. И, судя по всему, гораздо уверенней чувствовал себя в лаборатории, на кафедре, чем в качестве совладельца торговой фирмы «Дюкрете».

Попов, по сути своей, был первопроходцем. Определив принципы беспроволочной дальней связи посредством электромагнитных волн, он шел дальше. По свидетельству’ его учеников, Александр Степанович имел обширные планы по разработке теоретических основ радиотехники, на глазах нарождающейся науки. И нет сомнений, он бы их осуществил, не случись трагический девятьсот пятый…

***

Студенческие волнения, прокатившиеся девятым валом по учебным заведениям страны, захлестнули и Электротехнический институт. Митинги вместо лекционных занятий, самоуправление, отставка «недемократичных» профессоров, стычки с полицией, открытая конфронтация правительству…

В 1905 году, когда высшая школа получила автономию, Александра Степановича как исключительно порядочного человека, пользующегося безусловным авторитетом у преподавателей и студентов, избрали первым директором Электротехнического института. Попов с тяжелым сердцем принял это назначение. Понимая, какую ношу взваливает на плечи, он не счел возможным отказаться. «В настоящее трудное время,— писал он жене,— коллективный разум должен стоять выше личного… долг товарища обязывает меня принять в высшей степени трудное дело, возлагаемое на меня».

15 октября Ученый совет института под председательством нового директора единогласно подписал петицию правительству с требованием демократических свобод.

20 октября в одном из окон студенческого общежития появился красный флаг с призывом: «Да здравствует демократическая республика!»

Электротехнический институт находился в ведении Министерства внутренних дел, и, конечно, все, что происходило в его стенах, было под пристальным вниманием полиции. О решении Ученого совета и крамольных действиях студентов немедленно сообщили печально известному генерал-губернатору Трепову. На директора посыпались «дружеские советы» и предупреждения — прекратить безобразия в институте, но Попов ослушался. Трепов доложил министру внутренних дел: «Несмотря на требования полиции, дирекцией не было сделано распоряжения о немедленном снятии флага».

На этом донесении заместитель министра Дурново начертал: «Вызовите директора, спросите, как он объяснит этот инцидент?»

Последовали вызовы, унизительные допросы и предложения. От Попова требовали допустить в институт переодетых шпиков, заставляли выдать зачинщиков студенческих сходок и представить досье на неблагонадежных и вольно настроенных преподавателей. Начинать бы пришлось с самых близких друзей, с родного сына, которого совсем недавно они с Раисой Алексеевной, думая, что он убит в стычке с полицией, искали в моргах среди трупов…

Александр Степанович умел писать статьи, выступать на международных конференциях и съездах, читать лекции специалистам и широкой публике. Он знал, как разговаривать с матросами и всемирными знаменитостями, но Попов не научился строчить доносы, не понимал языка жандармов. После одной из очередных «бесед» с Дурново он вернулся домой совершенно больным. Вечером было назначено заседание Электротехнического общества. Превозмогая слабость, Попов поехал в институт, открыл заседание, но остаться до конца не было сил.

Александр Степанович скончался 31 декабря (по старому стилю) 1905 года от кровоизлияния в мозг, 46 лет от роду…

Сообщения о кончине большого русского ученого появились во всех крупных газетах России. Поместили некрологи и слова прощания специализированные русские и иностранные журналы.

«Мы не сумели сберечь его»,— сказал на гражданской панихиде друг покойного профессор Любославский. Согласимся — не сумели!

***

Похоронили ученого на Волховом кладбище в Петербурге. Несколько кронштадтских и столичных организаций и друзья Попова создали небольшой капитал, проценты с которого составили премиальный фонд его имени. Первую премию присудили уже в следующем году — профессору Миткевичу, ученику Александра Степановича, за выдающиеся исследования вольтовой дуги. Но и сегодня, через восемьдесят с лишним лет, эта премия является самой почетной и дорогой наградой для физиков и радиотехников.

Не стало замечательного ученого-изобретателя, но судьба его открытия, к сожалению, имела драматическое продолжение. Выше говорилось о загадочной истории появления черных ящиков Маркони, который сумел получить привилегии во многих странах спустя два года после создания в России прибора, родоначальника всех последующих радиотехнических устройств. Но притязания итальянца не прекращались и через пять, десять, пятьдесят лет. Имя Маркони гремело, его популярности способствовала отличная продукция фирмы «Маркони», которая продавалась во всем мире. Об ученом А.С. Попове знал достаточно узкий круг служителей науки, широкой публике имя истинного изобретателя радио фактически известно не было. Поговорка об отсутствии пророка в своем отечестве, увы, оказалась верной на сей раз.

Осторожность, какую проявляла русская пресса в «прославлении» соотечественника, удивляла! В лучшем случае ее можно было объяснить боязнью заслужить упреки в националистических пристрастиях, зато имя Маркони произносилось неизменно с эпитетами «великолепный», «великий», «единственный».

В 1908 году журнал Русского физико-химического общества напечатал статью, где автор называл «патриотической сказкой» тот факт, что беспроволочный телеграф изобретен Поповым. Профессор В.К. Лебединский, возглавлявший журнал, говорил, что намеренно опубликовал столь резкое мнение, чтобы положить конец бесконечным выпадам. Общество назначило особую комиссию, куда вошли наиболее авторитетные ученые, председателем поручено быть О.Д. Хвольсону. Орест Данилович обратился ко многим видным ученым с просьбой высказать свою точку зрения по этому конфликтному вопросу. Немедленно откликнулись Бранли, Лодж, Дюкрете, профессор Риги и другие. Мнение было единодушным: да, приоритет изобретения радио принадлежит русскому ученому!

Доклад комиссии, ее выводы и другие материалы, проясняющие суть дела, были опубликованы в русских и иностранных журналах.

Казалось, что инцидент исчерпан — и навсегда. Но в 1947 году итальянский министр Мерлин публично провозгласил, что изобретение радио принадлежит безраздельно его стране, родине великого Маркони. И вновь пришлось защищать честь А.С. Попова. Советские ученые заявили протест, направив в газету «Известия» коллективное открытое письмо. Особым постановлением правительства СССР была учреждена стипендия имени Попова и золотая медаль за выдающиеся научные работы в области радиотехники. В Ленинграде и Кронштадте открыты музеи русского изобретателя, двум его дочерям была назначена пожизненная пенсия. 7 мая объявлено всенародным праздником — Днем радио.

Но до сих пор, спустя уже более столетия, время от времени появляются в зарубежной печати и, самое удивительное, на родине великого изобретателя — попытки преумалить, если не отрицать совсем его роль в рождении революционного средства связи. Чего только не выдумывают досужие «искатели» истины! И что Попов «разбрасывался», занимался и тем, и этим, и потому дал Маркони обогнать себя в исследованиях; и что Попов с большим опозданием понял суть сделанного им открытия и лишь с подсказки более талантливых и прозорливых друзей уяснил, наконец, всю грандиозность и перспективность своей «находки»…

Все эти измышления настолько нелепы, что как-то неловко на них всерьез отвечать, и невольно приходит на память известная басня И.А. Крылова о слоне и моське.

Верно в подобных наскоках лишь одно: первые широко эксплуатируемые радиостанции в России были «импортными», но «виноват» в этом был не Попов.

Когда-то, вернувшись из командировки во Францию, Александр Степанович сказал, что «мы не очень отстали от других», имея в виду отечественные достижения в исследованиях беспроволочной телеграфии. Но через три года частицу «не» пришлось опустить. Несмотря на усилия энтузиастов, министерская рутина, казенщина в отношении изобретений и их авторов, неповоротливость и неспособность организовать и поставить на промышленную основу буквально «золотое» открытие привели к тому, что Россия безнадежно отстала в деле практического применения радиосвязи. «Догонять» мы начали с октября 17‑го. Новое рабоче-крестьянское правительство прекрасно понимало силу и значение, по образному выражению В.И. Ленина, «газеты без бумаги». Радиосообщения о ходе революции, обо всех важных, принимаемых правительством решениях стали регулярными с тех пор, когда радиостанция крейсера «Аврора» передала написанное Лениным воззвание Военно-революционного комитета:

«К гражданам России! Временное правительство низложено! Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!..»

А через год председатель Совнаркома Ленин подписал декрет «О централизации радиотехнического дела» и целый ряд постановлений, положивших начало советской радиотехнической науке и промышленности.

Судьба открытия, таким образом, завершилась счастливо. Можно ли то же повторить о судьбе его автора?

Но прежде, чем ответить на этот последний и очень важный вопрос, необходимо сказать несколько слов об А.С. Попове как о человеке, его «быте» — без него портрет изобретателя радио был бы, пожалуй, однокрасочен.

Об истории изобретения и его судьбе написано довольно много: здесь и очерки, и научные статьи, монографии и доклады, художественно-популярные произведения, создан даже полнометражный фильм. А вот о самом ученом — сведенья весьма скудные. С одной стороны потому, что объективно его повседневная жизнь не была богата острыми «сюжетами», с другой — потому что в быту Александр Степанович казался, очевидно, человеком «обыкновенным», без особенных чудачеств и эффектных поступков, создающих почву для «анекдотов», которыми обрастает, как ракушками, глыба, жизнь замечательных людей.

Женился Александр Степанович, как уже отмечалось, по тем временам рано и, надо полагать, никогда об этом не жалел. Раиса Алексеевна, по свидетельству дочерей, была сильным, волевым человеком, вела «дом» и была его душой. Александр Степанович проводил в кругу семьи редкие часы, пропадая в лабораториях Минного класса. Зачастую случалось, что гости приходили раньше хозяина, но это никого не смущало: читали стихи, играли в шахматы, музицировали. Дом Поповых был теплым и притягательным, заходили сюда запросто, и не только по праздникам и торжественным дням. По воскресеньям к обеду подавалось фирменное блюдо — сибирские пельмени, которые лепили… сами гости. Но вот фирменный чай готовил сам хозяин: в стаканы особым способом наливались густая заварка и кипяток с резкой границей между жидкостями. Крепкие напитки в доме не жаловали: сам Александр Степанович никогда не пил и не курил.

На лето семья Поповых уезжала на дачу под Нижний Новгород на весь период функционирования ярмарки, за электрическое обеспечение которой отвечал Александр Степанович, будучи директором электростанции. Днем — на службе, вечером — дома, здесь он позволял себе «расслабиться» — порыбачить. Пожалуй, это единственное «ненаучное» увлечение Попова, и то, как шутили друзья, потому что бессловесные рыбы не мешали думать ему об электротехнике и электрических лучах. Поразительную настойчивость в осуществлении своих научных планов и одержимость отмечали все, кто близко знал ученого. Он мог оставить гостей и закрыться в кабинете, если им вдруг овладевала любопытная, требующая немедленной проверки идея. Занятый размышлениями, мог запамятовать, что сменил квартиру, и возвращался по старому адресу. На службе Александр Степанович постоянно держал запасной галстук, ибо забывал повязать его дома. Спокоен, ровен, медлителен, деликатен и одновременно прост в обращении с коллегами и студентами. Никто не мог припомнить случая, чтобы Александр Степанович накричал, «вышел из берегов». Неприятности переживал тяжело и углубленно, мрачнея и еще больше замыкаясь в себе. Зато в хорошем настроении любил петь, «репертуар» же певца был традиционен: марш Черномора и ария Бояна — «А рок ему навстречу готовит злую рать». Это служило сигналом детям – забирали в полон отца, которого не просто любили — боготворили.

Так можно ли считать судьбу Александра Степановича счастливой? Думаю, да!.. Прекрасная семья, дети; верные друзья-единомышленники, со многими из них дружил всю жизнь; удачная, хотя и трудно сложившаяся карьера (статский советник, директор Электротехнического института, профессор); кавалер орденов Святой Анны 2‑й и 3‑й степени и Святого Станислава 2‑й степени; автор эпохального открытия и всемирное, при жизни признание. Относительный достаток: годовое жалованье — 3000 руб., столовые — 2000 руб., за лекции — 800 руб., квартира — «натурою».

Могла ли в материальном и бытовом отношении жизнь ученого устроиться более благополучно? Безусловно.

При жизни Александр Степанович много раз получал предложения продать свои патенты за рубеж, а при желании мог уехать сам в любую страну. Ему не пришлось бы заниматься тысячью посторонних дел, от которых он на родине не смел отказаться. Ему не пришлось бы «проталкивать» свое изобретение, что Попов не умел и не любил. Ему не пришлось бы писать унизительные отчеты о потраченных на исследования копейках и доказывать необходимость строительства радиостанций в стране. Но Александр Степанович Попов не мыслил иной судьбы, вне родины:

«Я — русский человек, и все свои знания, весь свой труд, все свои достижения я имею право отдать только моей Родине. Я горд тем, что родился русским. И если не современники, то, может быть, потомки наши поймут, сколь велика моя преданность нашей родине и как счастлив я, что не за рубежом, а в России открыто новое средство связи».

«Как счастлив я…» — это ли не ответ?..

Римма Кошурникова