Моё понимание поэзии Вадима Дулепова для меня самой всё ещё неопределённо, но на уровне восприятия, а, пожалуй, даже представления, оно таково: формальная лёгкость, иногда – легковесность, непостижимым и недосягаемым (для меня лично) образом взаимодействует с содержательностью такой глубины, что сильно увлёкшись, есть риск утонуть.

Военный не только «по документу», но опыту, бывший «афганец», он сумел текстово, но до дрожи наглядно запечатлеть, пребывая «там и тогда», сомнительную романтику войны и несомненность человеческих чувств:

***

У него жена и дочь – шесть месяцев,

И любовь, не опаскуженная в быт.

Про любовь он плёл такую околесицу –

Хохотали мы потом до хрипоты.

—

Обижался, не спасён иронией.

Впрочем, очень быстро отходил.

И с майором вёл себя как с ровнею,

Чем майора сильно оскорбил.

—

Он ещё был облачён доверием,

И ещё не озверевший от тоски

К нам себя он всё тайком примеривал,

И военные всё поднимал тосты.

—

Всё про ордена, смущаясь, спрашивал.

В общем, лейтенант нам этот подошёл.

А сегодня лейтенанта нету нашего,

Врач сказал: «В сознанье не пришёл».

—

У него жена и дочь – шесть месяцев,

И любовь, не опаскуженная в быт.

Про любовь он плёл такую околесицу –

Хохотали мы потом до хрипоты.

«Послевоенный» и «мирный», мудрец, постигший главное и обнадёживающее: «финал обязан быть счастливым»:

***

я видел: пел глухонемой –

как дерево, махал руками,

мотал кудлатой головой,

мычал и топал каблуками.

—

среди асфальтовых полей,

где острый снег сипел прибоем.

для обеззвученных людей,

один, как перст, изгой изгоем.

—

конечно, пьяный вдрабадан,

конечно, дело у вокзала.

там под землёй играл баян,

а на земле – метель играла.

—

а он ни капли не играл

под репродуктором глумливым.

он был один, кто точно знал:

финал обязан быть счастливым.

—

и чтобы счастье не спугнуть,

мужские сдерживая слёзы,

он песню вёл, и песне путь

торили в небе паровозы.

—

сияй, подземный переход…

мети, стерильная позёмка…

пой, взбунтовавшийся урод!

нас ждёт родимая сторонка.

— Вы получили военное образование; офицер. Участвовали в боевых действиях в Афганистане и Чечне. Начало Вашего поэтического творчества – влияние скорбного вдохновение войны? Или Вы начали писать раньше?

— «Скорбное вдохновение войны» звучит, пожалуй, избыточно патетично…

Стихи я начал писать, как все, в отрочестве. Причина, тоже как у всех: зафиксировать себя в окружающем мире и мир в себе. Как я сейчас понимаю: словами мы описываем мир, поэзия ускоряет и проясняет смыслы и связи между ними.

Если мы говорим о моих военных стихах, там вообще всё было предельно утилитарно — как я понял позже, необходимо было зафиксировать события, очевидцем которых я стал, хотя бы в устной традиции. Подобная устная литература уже существовала до меня на магнитофонных кассетах, представление о ней наиболее полно может дать, например, исследование В. Огрызко «Песни афганского похода».

Кроме прочего, утилитаризм моих попыток что-то написать, заключался ещё и в том, что, плохо владея гитарой и стихосложением, я вынужден был сочинять песенки, которые привозил из командировок по Афганистану своим столичным кабульским друзьям, работающим в управлении спецпропаганды. Песенки были слабенькие, но всё равно благодаря им я считался желанным гостем, меня кормили пловом и наливали водки.

После Афганистана отправился служить в Уссурийск. Там у меня родился младший сын. Холодную воду в пятиэтажке на улице Ленинградской, где мы жили, подавали только ночью, воды требовалось много, а поскольку всё равно нужно было ждать, я и сделал окончательную письменную версию афганской книжки, чтобы она была: там — в голове и строчками — в блокнотах — было до десятка вариантов, их надо было привести в порядок и организовать в буквы.

Специальных попыток опубликовать свои стихи я не предпринимал. Да и сейчас считаю, что не важны ни способ опубликования, ни тираж, ни прочие технологии: главное, чтобы текст был зафиксирован, завершён. А там — «вода дырочку найдёт».

— Графика современной русской поэзии очень вариативна. У Вас же графическая «дерзновенность» ограничена тем, что все слова, которые по правилам современного русского литературного языка пишутся с заглавных букв, написаны строчными. Нельзя найти в ней и каких-либо новых сверхмодных стилистических приёмов, как, допустим, «пышной» (порой даже намеренно «пышной») орнаментальности или активного использования в качестве экспрессивного средства обсценной лексики. В целом весьма эмоциональная, Ваша лирика редко её «использует», а когда и «использует», то это такой… «стыдливый» мат, сказанный вполголоса, фонетически «проглоченный»… Нет намеренной «языковой игры матом», а лексико-семантический, синтаксический и композиционный уровни организации в большинстве текстов «не ссорятся», за счёт чего создаётся целостное их восприятие… Так вот, это какой-то намеренный подход к воплощению текста или «просто так пишется»?

— А какая такая «нарочитая орнаментальность» должна быть в стихах? Первая и главное качество поэзии — быть естественной.

То, что в моих текстах в записи отсутствуют заглавные буквы, — так это я пока не знаю в каком виде лучше их публиковать. Поскольку большинство своих текстов я сочиняю с голоса, лично мне она кажется вполне естественной.

Про орнаментализм, языковую игру и матерщину… Надо будет, и так напишу. Просто в том сюжете, где существую, нет потребности в каких-то выпирающих художественных средствах. А в стихах, как и вообще в жизни, важен прежде всего результат. Так что да, «подход намеренный».

— Уровень поэтической рефлексии, авторефлексии, в Ваших текстах, считаю, чрезвычайно высок. Но складывается впечатление, что всеми мыслями и чувствами Вы обращены более в прошлое, нежели в будущее. Почему? Всё главное УЖЕ произошло?

— Да, всё главное произошло. Христос распят. Каждый человек — личность и несёт личную ответственность за происходящее с ним самим и миром… Я стараюсь жить не вчерашним или завтрашним днём, а сегодня. Переживая жизнь сейчас, я, естественно, обращаюсь к своему и общему нашему прошлому опыту, сопоставляю. Метафизика, как и естественно-научная физика, основывается прежде всего на опыте, событии свершённом, уже случившемся.

— Стереотипы массового сознания существуют относительно всех явлений общественной и культурной жизни. Существуют они и относительно литературы вообще, поэзии — в частности. Так вот, согласно этим стереотипам, А. Пушкин был поэтом оптимистического мировосприятия, а, скажем, поэт М. Лермонтов являлся поэтом пессимистического мировосприятия. Вы себя можете «классифицировать» подобным образом?

— Я жизнь, в целом, люблю, стараюсь относиться к ней смиренно, но умею получать от неё удовольствие и радость.

— Ю. Лотман писал, что «при всей важности каждого из выделяемых в художественном тексте уровней, для построения целостной структуры произведения основной единицей <…> является слово». Помня, что в границах любого речевого произведения слово существует не изолированно, а в контексте, во взаимодействии с другими словами, обратным путем можно прийти к удивительно тонкой и глубокой мысли, некогда высказанной А. Потебнёй, согласно которой «весь текст ХП является, по существу, ОДНИМ СЛОВОМ». Безоговорочно принимая эту мысль, обнаруживаю в Вашей поэтической картине мира несколько главных концептов, как то: ЧУЖБИНА, РОДИНА, ЖИЗНЬ, СМЕРТЬ, ДОМ, ВОЙНА, МАЛЬЧИК (КАК ВОПЛОЩЕНИЕ БЕЗВОЗВРАТНО УШЕДШЕГО ПРОШЛОГО; ДЕТСТВА), ОДИНОЧЕСТВО (КАК ОДИНОЧЕСТВО ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЕ, ПРИСУЩЕЕ КАЖДОМУ ЧЕЛОВЕКУ С РОЖДЕНИЯ). Что-то ещё? И верно ли я увидела лично значимое для Вас, поэтически воплощённое Вами?

— Нет, не верно. Конечно, мне трудно судить, как мои тексты воспринимает читатель. Тут должна быть какая-то статистика, исследование (хотя не уверен, должны ли…). Лично для меня важен сюжет, динамика, диалектика, прости Господи, текста. Сам-то я мир воспринимаю как оппозиции: «жизнь» — «не-жизнь», «я» — «не-я», а если «не-я», то насколько и так далее. Перефразируя удивительно тонкую и глубокую мысль А. Потебни, — весь текст ХП можно определить ДВУМЯ СЛОВАМИ: «г…» — «не-г…»

— Сильно сомневаюсь, что мысль А. Потебни, даже будучи «изощрённо» перефразированной, содержала бы малейший намёк на подобное толкование. Впрочем, это Ваша личная интерпретация и мысль высказана весьма доступно.

— В вашей лирике, как мне показалось, достаточно громко звучит «региональная нота» — немалое количество стихотворений адресовано Уралу, Екатеринбургу (Свердловску): «над исетью свердловчайки/ в лёгких платьицах летят»; «под сенью харитоновского парка,/ где лиственницам, верно, лет по триста…»; «он – как мой свердловский город,/ как уральский тесный говор,/ тороплив, невнятен, вдов,/ не на выдох, а – на вдох…» и проч. Так вот, что это: любовь или просто вдохновение так указало?

— Я просто существую в предложенных обстоятельствах. Я здесь родился. Предки по отцу жили здесь с 17-го века. Мне нравится моя родина, здесь я себя чувствую естественно.

Досье

Родился в г. Нижняя Тура Свердловской области. Выпускник Львовского военно-политического училища (факультет журналистики). Проходил службу в Афганистане (за что был награждён орденом Красной Звезды) и других горячих точках. Майор запаса.

Первые стихи В. Дулепова были опубликованы в 1985 году. Проходя службу в Афганистане, записал (1987) альбом песен-фельетонов; часть из них имела большой резонанс.

Стихи поэта публиковались во многих всероссийских и региональных изданиях.

Является автором нескольких книг стихов.

Член Союза журналистов России. Член Союза писателей России. Лауреат нескольких литературных премий.

Жанна Щукина