Бухнув тяжелую сумку под вешалку и скинув туфли, Марина босиком потопала в комнату. Мимоходом поправила растрепанные рыжие кудри, подушечками пальцев ощупала темные круги под глазами. Нда! То еще зрелище. Прихватив со стола пульт от телевизора, и оглядев покрывшуюся пылью мебель, вздохнула и тяжело плюхнулась в кресло перевести дух. Все же прав доктор, рано ей еще такие нагрузки. И почему она решила, что две остановки от больницы до дома она осилит пешком? В животе противно заурчало. Пришлось вставать и шлепать к холодильнику. Но там, как и следовало ожидать, ничего путного не было. Пара банок консервированной фасоли, полпачки сливочного масла, которое теперь только в выпечку годится, банка аджики, кусочек засохшего сыра и ведерко с маринованными огурцами.

— Не густо! – Закрывая холодильник, пробурчала Марина. – А в больнице сейчас обед!

Мысли о низкокалорийном диетическом, но все же горячем питании вынудили девушку снова влезть в туфли и отправиться в ближайший магазин за продуктами. За углом, недавно открылась частная пекарня, и запах сдобы и не полезной, по мнению докторов, выпечки теперь каждый день наполнял ароматами уютный дворик многоэтажки. В пекарне всегда можно было полакомиться горячими осетинскими пирогами и прочей вкусной выпечкой, кусочком на месте или взять на вынос целиком.

«Надо будет обязательно взять домой пирог с мясом и сыром. А лучше два. Два пирога и парочку хачапури.» — Думала девушка, спускаясь по лестнице.

Замечтавшись о сытном, но весьма калорийном обеде, у входной двери она налетела, на неожиданно вынырнувшую из кладовки фигуру.

— Ты, Маринка, куда запропастилась? Две недели тебя не видала. — Схватила ее за руку соседка баба Клава.

Старушка каждый день после обеда возилась на придомовой территории или в палисадниках. Выражаясь ее словами, она «несла», «создавала», «облагораживала», «озеленяла», «придавала», «окультуривала» и что-то там еще… За это была единогласно избрана на собрании жильцов Председателем домового комитета. И теперь «выбивала», «увещевала», «воевала», «внедряла», «выясняла», «пробивала», «продавливала», «контролировала» и далее по списку… А еще она все про всех знала и очень любила читать лекции на разные щекотливые темы.

— Здравствуйте, баба Клава. – Поздоровалась Марина.

От старушки вкусно пахло борщом.

«Вот же любопытная! Всё ей знать надобно. Сама-то уже пообедала, а мне что? С голоду подыхай?» — Замелькали в голове неприветливые мысли.

— Да в больнице я была. Прихватило спину на работе. Пришлось лечь, прокапаться.

— Ну да, ну да! – Кряхтя, запричитала старушка, перетаскивая из подъездной кладовки садовый инвентарь поближе к цветнику. – Здоровье смолоду беречь надобно. Кто ж тебя такую больную замуж возьмет.

От неминуемой лекции о здоровом образе жизни, которой соседка регулярно доставала буквально всех жильцов дома, спас телефонный звонок.

— Да. Хорошо. Я завтра утром обязательно заеду. Кого спросить? Сейчас, минуту, я блокнот достану, запишу. Следователь Иванченко Игорь Викторович. Завтра в 11.30. Да, обязательно буду. До свидания.

— Ой, милая! Что это тебя к следователю вызывают? Случилось чего?

Баба Клава мертвой хваткой вцепилась в руку Марины.

«И вот попробуй не ответить? Завтра весь дом будет обо мне неизвестно что болтать. Всем растреплет!» — Недовольно подумала Марина и уселась на лавочку.

— Да, знаете, баба Клава, случай у нас в больнице произошел. Положили к нам в палату женщину. Она сразу предупредила, что сильно храпит, и раздала всем беруши. Ночи, как Вы понимаете, мы ждали с ужасом. А тут к другой соседке приехал сын со своим мальчиком лет пяти. Фруктов привез, сок. А ее, ну, как назло, давление мучило. Целый день качало, кидало из стороны в сторону. Соседка все боялась, что в очередной раз голова закружится и полетит она на пол «как осенний листочек с деревца». Вот в одно из таких «предполетных состояний» навалилась она на шкафчик и оторвала дверцу. И чтобы ее не ругали, попросила сына починить. Тот сбегал в машину, принес инструменты в странном таком футляре: то ли шар, то ли яйцо. Я не поняла. Мне у окулиста капли какие-то закапали, сказали, зрение только к утру восстановится. Взял, значит, он отвертку, какую надо было, и принялся за работу. Я на смартфоне «читалку» включила, лежу в одно ухо через наушники книгу слушаю. Еще одна соседка задремала.

Душно в палате, жарко. Вышла я в просторный холл. Там хорошо, двери в торцах коридора на балконы открыты, сквозняком продувает, прохлада. Думаю, посижу тут, пока проветривают. И вдруг слышу, медсестра дежурная кричит:

— Стой. Не шевелись. Только не отпускай. Мужики, кто в армии служил, руки пацану зажмите, я сейчас охрану вызову.

На эти душераздирающие вопли выползли больные из ближайших палат, человек пять-шесть. Не больше. В тех палатах в основном тяжелые лежат. Так что ходячих не много. Другое дело палата напротив поста. Мужская. Четырехместная. Она у нас особая, в ней обычно военные лежат. Вот и в этот раз там «отдыхали» дед-ветеран, «афганец» и два «чеченца». Тот, что моложе своих соседей «дедами» называл. Вот из этой палаты и вывалился двухметровый бугай с плечами как трехстворчатый шифоньер и наколкой на плече «ВДВ». Схватил пацана в охапку, зажал между колен, чтобы не дергался, руки сдавил. Сестра уже что-то в трубку орет, у нее истерика. Пацан с перепугу или от боли, а скорее от всего и сразу заревел.  Его громкий пронзительный плач услышал папаша. Выскочил он из нашей палаты и с кулаками да криками «А ну, отпусти ребенка, сволочь!» кинулся на десантника. В этот момент из военной палаты вывалились еще два «шкафа» и с громогласным «Стоять!» и «Убери руки, придурок!» кинулись на папашу. Началась драка. Один щуплый папаша против двух громил, конечно, не воин. На полу с выкрученными руками и распластанной физиономией он оказался практически сразу. Правда, когда один из защитников его оседлал, то хватку слегка ослабил. В этот момент появились четыре охранника с победным «Саперы уже едут!» и дежурный врач с криками «Что за цирк вы тут устроили, завтра же всех на выписку!».

Пацан орет от боли и страха, папаша тоже пытается что-то мычать про то, что кто-то что-то не так понял и все не так, как кажется.

Как ни странно, но самыми невозмутимыми оказались охранники. Всех успокоили. Задыхающегося папашу извлекли из-под верзилы и с требованием «Говори, сволочь, а то когда полиция приедет поздно будет» прижали к стене. Хрипя и давясь словами, кое-как папаша объяснил, что это набор инструментов, просто футляр у него в форме гранаты — «Лимонки». Кто-то из стоящих у стеночки «зрителей» вставил свои «пять копеек». Мол, видел такой набор в продаже. Китайцы тыщами клепают. Теперь оставалось уговорить десантника отпустить мальчишку. И вот тут возникла проблема. Охранники решили никого к этой миссии не допускать. Но их ждала неудача. Как они не пыталась поговорить с парнем, ничего не выходило. Он только мычал что-то нечленораздельное и все крепче сжимал пацана, от чего тот кричал еще громче. Переглянувшись, «деды» отстранили охранников. Присев перед парнем на корточки, они что-то тихо ему говорили. Слышно было лишь то, как они называли его по имени. «Денис». Через несколько минут этих странных переговоров один из парней встал и начал шарить глазами по полу. Оказывается, Денис все это время говорил про чеку. Мол, граната с сорванной чекой. Стали искать. Нашли. Вояки быстро оценили подделку.

Каким-то непонятным стороннему обывателю способом им удалось уговорить Дениса успокоиться, и ребенок был освобожден.

Медсестру откачали, дежурного доктора напоили успокоительным, синяки и ссадины обработали. И тут приехали саперы. С начала, ругались. Потом ржали. Долго. А потом решили «десантуру» крайним сделать. Пришлось всем отделением за него заступаться. Реакция то у парня отменная. А то, что игрушку от настоящей гранаты отличить не смог, так в том его вины нет. Он после ранения на один глаз совсем слепой, а вторым только три верхние строчки видит. Так что мы его отстояли: и перед саперами, и перед приехавшей практически следом полицией. В итоге решили, что действовал парень правильно. Седьмой этаж четырнадцатиэтажного больничного корпуса. Самый центр отделения. А если бы граната была настоящая? А если бы рвануло? До ночи полицейские сидели, писали. А когда уезжали, сказали, что некоторых еще раз вызовут: тех, кто в самой гуще событий был и все видел.

А в субботу к «десантуре» друзья приходили. Так палатные «деды» наперебой стали рассказывать, какой у них друг герой. А гости помрачнели, лица почернели, голоса задрожали.

— Мы, – говорят, – живы только благодаря ему. Он калекой стал, а у нас ни царапины. До последнего вздоха помнить будем, что мы, родители наши, жены, дети — всем ему обязаны.

Притихли «деды». Каждый свою думку думал. Каждому было, что вспомнить. Степанычу – как под Ржевом, десятилетним сыном-полка с молоденькой медсестрой Зойкой, раненных с поля боя таскал. Ильичу – как на Саланге их духи трое суток давили, не позволяя головы поднять. Не додавили. Многие тогда полегли. Но отстояла перевал «десантура». Сереге – пацанов своих, головы сложивших под Гудермесом. Впятером с одного двора призвались. Он один вернулся. Да и Денису с друзьями было что вспомнить.

Так и сидели они молча, каждый думая о своем, пока на обед не позвали.

— Вот так я в этот раз, баба Клава, в больнице «отдохнула». И, кстати, не так уж сильно соседка наша храпела. Зря беспокоились. – Закончила свой рассказ Марина и, вздохнув, как будто это не неделю назад, а только что произошло, встала и побрела в магазин за продуктами.

— Да! Не оскудела земля русская героями! Значит, правильно молодежь воспитывали. По-нашему! – Пробурчала баба Клава и, подхватив тяпку, полезла под балкон в палисадник, цветы пропалывать.

Милена Миллинткевич