«В человеке должно быть всё прекрасно:

и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

Антон Павлович Чехов

—

НЕЗНАКОМЫЙ ЧЕХОВ

(штрихи к портрету)

…Детство

—

Таганрог, откуда родом великий писатель, стоит на самой границе степи у берега Азовского моря. Небольшой провинциальный городок, каких на Руси было немало, но здесь Антоша родился, учился, здесь прошло его детство, и к нему Чехов сохранил самые тёплые чувства и всю жизнь опекал родной город и помогал, чем мог.

Семья Чеховых была многодетная: пятеро братьев и сестра. Как рассказывал Павел Егорович, отец писателя, перед его рождением было предзнаменование: в январе разразилась гроза, и от удара молнии загорелась Михайловская церковь в самом куполе, а спустя несколько дней, 29 января 1860 года появился на свет ребёнок – Антон.

Родословную и по матери, и по отцу Антон Павлович вёл от крепостных крестьян. Но его родители были уже вольными и весьма образованными по тем временам людьми. Матушка Евгения Яковлевна даже училась в Институте благородных девиц. Мягкая, отзывчивая, она стремилась дать хорошее воспитание детям и развить в них чувство сострадания и милосердия к людям.

Отец Павел Егорович – полная противоположность супруге – был крут, своенравен, требователен и строг. Он окончил сельскую школу, выучился церковному пению и нотной грамоте, игре на скрипке, что в дальнейшем превратилось в подлинную страсть. Он организовал в Таганроге церковный хор, который приглашали петь не только в домовой церкви дворца, где по праздникам собиралась местная аристократия, но и в храме знаменитого Греческого монастыря, принадлежащего иерусалимскому патриарху.

Братьям Чеховым, как всем мальчишкам, хотелось порыбачить, погонять голубей, поиграть в мяч или в бабки. Но это выпадало им крайне редко, – отец принуждал их петь в церковном хоре, благо, у старших сыновей были хорошие голоса: у Александра – бас, у Николая – дискант, а у Антона – альт. Но это – бесконечные репетиции, службы по многу часов, выступления… Даже в каникулы, когда обычная ребятня развлекалась и дурачилась, мальчики обязаны были торговать в лавке, которую Павел Егорович открыл на «бойком месте», возле вокзала, надеясь (как оказалось, тщетно) на щедрые барыши. И то, и другое занятие Антоша ненавидел, не подозревая, что все эти впечатления пригодятся писателю Антону Чехову…

…Гимназия

Сначала Антошу отдали в греческую школу, где царили драконовские порядки: учитель-грек за любой проступок бил школяров линейкой и ставил на колени на крупную соль. И когда мальчику исполнилось 8 лет, отец повёл сына в Таганрогскую мужскую классическую гимназию, которая славилась на всём Приазовье. Там, после восьмого класса, можно было поступать без экзаменов в любой Российский университет или даже поехать заграницу. Правда, особого рвения в учёбе Антон не проявлял, однако всегда увлекался словесностью и естественными науками.

Когда Чехов учился в 5 классе, отец, будучи не в состоянии погасить долг за новый дом, вынужден был со всей семьёй бежать в Москву. И Антон, чтобы окончить гимназию, остался в Таганроге в одиночестве. Он был счастлив избавиться от родительской опеки, жил Антон у старинного друга Павла Егоровича, но чтобы не быть нахлебником, готовил хозяйского племянника к поступлению в юнкерское училище.

Гимназия сформировала у Чехова отвращение к лицемерию и фальши, позже он писал: «Я никогда не лгу!». Но именно в гимназии он пристрастился к писательству, книгам и театру. Антон Павлович признавался: «Театр мне давал когда-то много хорошего. Прежде для меня не было большего наслаждения, как сидеть в театре». И первые литературные опыты Чехов приобрёл тоже в гимназических стенах: вместе с товарищами издавал юмористический журнал, пробовал себя как рассказчик, даже первую пьесу «Безотцовщина» сочинил здесь, но предложить её театру так и не решился. А ещё впервые из уст учителя Закона Божьего – Фёдора Покровского получил «кличку» – Чехонте, ставшую его литературным псевдонимом. В дальнейшем их у Чехова было множество: «Крапива», «Дяденька», «Гайка №6», «Шампанский», «Грач», «Вспыльчивый человек», «Врач без пациентов» и др. Своим настоящим именем Чехов стал подписываться только после издания сборника «В сумерках», первой серьёзной, как сам считал, публикации.

…Увлечения, любимые занятия и привычки…

В детстве Антоша с азартом составлял коллекции насекомых и… мастерски считал на счётах, и все думали, что из него выйдет удачливый коммерсант. Но от этого увлечения осталась лишь привычка к образцовому порядку: всё должно быть на своих местах; даже письма (а переписка у Антона Павловича была преогромная!) он аккуратно сворачивал и складывал в спичечные коробки для удобства хранения.

Обожал Чехов природу, нежно ухаживал за растениями, цветами, деревьями. Всюду, где ему удавалось иметь собственное жильё, он разбивал сад в память о том, вишнёвом саде возле родного дома, что жил в его детских воспоминаниях…

Животные тоже пользовались его привязанностью и заботой. Во дворе обязательно кто-то бродил, летал или бегал: ручной журавль или цапля, кошки, собаки, которые нередко перемещались на страницы его рассказов и повестей. Кстати, «Каштанка» имела прототип: Антон Павлович подобрал раненого пса Каштана и, по всем правилам врачебного искусства, перевязывал и лечил его разодранную лапу. Даже мышей, которые попадали в мышеловку, Чехов не убивал, а, ухватив за хвост, спускал через низкий забор на кдадбищенский участок в Ялте.

Чехов не имел своих детей и, возможно, поэтому не писал «детских книг», в убеждении, что «детям надо давать то, что годится и для взрослых… Надо не писать для детей, а уметь выбирать из того, что уже написано, из настоящих художественных произведений; уметь выбирать лекарство и дозировать его…».

…Чехов и религия…

В своих письмах к разным адресатам Антон Павлович упоминал, что он атеист. Но чем тогда объяснить, что крестик он, никогда не снимая, носил на шее; в его библиотеке хранились богословские и богослужебные книги, а, по свидетельству его друзей и знакомых, Чехов ни единой пасхальной ночи не провёл в постели?.. Почему любимым рассказом, как признавался  Ивану Бунину писатель, был «Студент»?.. То потрясающее чувство потерянности и одновременно – общности и спасения через эту общность, – которая пронизывает весь текст – мог выразить лишь человек, знавший церковную жизнь изнутри, читавший кафизмы, выстаивавший долгие сумеречые утрени…

В его дневниковых записях есть признание: «Между нами «есть Бог» и «нет Бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец…». По всей вероятности, Чехов в последние годы жизни упорно передвигался по этому полю, и никто не знает, в каком пункте его застала смерть…

Но жил Антон Павлович по христианским заповедям, и подтверждение тому – его изумительная проза и тома исповедальных писем…

Антон Павлович ЧЕХОВ

(1860-1904)

СТУДЕНТ*

(любимый рассказ А.П.Чехова)

…Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шёл всё время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко кругом, где была деревня, всё утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что по случаю Страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод; такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнёта – все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдёт ещё тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой.

Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь. Костёр горел жарко, с треком, освещая далеко кругом вспаханную землю.

– Вот вам и зима пришла назад, – сказал студент, подходя к костру. – Здравствуйте!

Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его и улыбнулась приветливо.

– Не узнала, Бог с тобой, – сказала она. – Богатым быть.

Поговорили. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно; дочь же её Лукерья, деревенская баба, забитая мужем, только щурилась на студента и молчала.

– Точно в такую же холодную ночь грелся у костра апостол Павел, – сказал студент, протягивая к огню руки. – Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! – Он посмотрел кругом на потёмки, судорожно встряхнул головой и спросил:

– Небось, была на двенадцати Евангелиях?

– Была, – ответила Василиса.

– Если помнишь, во время тайной вечери Пётр сказал Иисусу: «С тобою я готов и в темницу, и на смерть». А Господь ему на это: «Говорю тебе, Пётр, не пропоёт сегодня петух, как ты трижды отречёшься, что не знаешь меня». После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Пётр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику,  били, а Пётр, замученный тоской и тревогой, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдёт что-то ужасное, шёл вслед… Он страстно, без памяти любил Иисуса и теперь видел издали, как его били…

Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента.

– Пришли к первосвященнику, – продолжал он, – Иисуса стали допрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Пётр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала: «И этот был с Иисусом», что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно и сурово поглядели на него, потому что Пётр смутился и сказал: «Я не знаю его». Немного погодя опять кто-то узнал в нём одного из учеников Иисуса и сказал: «И ты из них». Но Пётр снова отрёкся. И в третий раз кто-то обратился к нему: «Да не тебя ли сегодня я видел с ним в саду?» И он в третий раз отрёкся, и тотчас запел петух, и Пётр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые тот сказал ему на вечери… Вспомнил, очнулся, пошёл со двора и горько-горько заплакал. В Евангелии сказано: «И исшед вон, плакался горько». Воображаю: тихий-тихий, тёмный-тёмный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания…

Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слёзы крупные, изобильные потекли у неё по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слёз, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у неё стало тяжёлым, напряжённым, как у человека, который сдерживает сильную боль.

Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и свет от костра дрожал на нём. Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошёл дальше. И опять наступили потёмки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле, возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха.

…Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент подумал, что если Василиса заплакала, а её дочь смутилась, то, очевидно, то, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему – к обеим женщинам, и вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Пётр ей близок, и потому что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.

И радость вдруг заволновалась в его душе, и студент даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. «Прошлое, – думал он – связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекавших одно из другого». И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой.

А когда студент переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полоской светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжалась непрерывно до сего дня, и, по-видимому, всегда оставляли главное в человеческой жизни, и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, – ему было только двадцать два года, – и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.

—————————————-

*Рассказ публикуется в сокращении.

Материал подготовила Римма Кошурникова