Поздняя осень. Вечер. Я еду в вагоне “СВ”. Напротив, сидит мой случайный попутчик — мужчина лет пятидесяти. Мы, не спеша ужинаем, пьём хорошее вино, курим и уже полдня беседуем на самые разные темы. Сергей Петрович (так зовут моего визави) совершенно не пьянеет. Я смотрю на него и любуюсь этим человеком: умным, обаятельным и, по всему видно, темпераментным. Есть в нём что-то от старого русского интеллигента. Речь его изобилует самыми неожиданными метафорами, яркими эпитетами, пословицами. Всё это разжигает интерес к нему. Слушаешь его и забываешь, что время уходит безвозвратно и что тебя ждут какие-то дела. Мне хочется спросить: кто он, чем занимается, на что истратил лучшие годы своей жизни; к каким выводам пришёл, глядя на этот мир.

Сергей Петрович блистает своей эрудицией и этим приводит меня в восхищение. Действительно велик человек, подумал я, когда он свободно, как в своей квартире, чувствует себя в океане знаний. Я даже усомнился, а есть ли вообще такая тема, в которой бы мой собеседник бесславно утонул. И надо сказать, я не просто приятно удивлён, а поражён, с какой лёгкостью и в то же время глубиной он рассуждает и о нашей больной экономике, и о философии Ницше, и о гипотезах по существованию внеземных цивилизаций, и о творчестве Куприна, и ещё о многих предметах нашего разговора.

Но вот настал момент, когда мы как-то невзначай заговорили вдруг о женщинах.

— Э-э-э, батенька, — начал возражать мой попутчик, — вы, хотя и пожили уже (лет тридцать, наверно?), но, судя по вашему заявлению, до конца ещё не разобрались в этом очень и очень непростом феномене: что же такое есть женщина? А это, должен вам доложить, почти всегда не только глупое, но в конечном итоге и коварное существо…

Прочитав после этих слов на моём лице недоумение, Сергей Петрович заговорил с каким-то особенным азартом:

— Поверьте, на своём веку я повидал самых разных женщин — я ведь до сих пор холостяк — и каждая из них всё ближе и ближе подталкивала меня к этому выводу. А фокус весь вот в чём. Природа распорядилась так, что главная функция женщины заключается в продолжении рода человеческого. Женщина в этом смысле — Бог. Именно в ней зарождается и зреет самая великая тайна на земле — человеческая жизнь. В организме женщины изначально всё подчинено именно этой идее. На что-либо другое серьёзное у любого женского организма уже просто не хватает ресурсов. Потому и нет среди них выдающихся людей ни в науке, ни в политике, ни в искусстве. И если женщина и достойна любви, то только как женщина-мать. Вы спросите: а как же женщина-любовница? Отвечаю. Вы приходите в восторг не от того, что женщина как личность является источником наслаждений, и даже не по той причине, что имеете близость с её телом. То богатство чувств и эмоций, обладателем которого вы становитесь — это заслуга исключительно вашего собственного “я”, вашей натуры…

Я не разделял ход его мысли, но прерывать не стал. А он тем временем продолжал:

— Мы вот тут говорили о музыке. Смотрите, что получается. Вы с одинаковым наслаждением будете слушать сонаты Бетховена до антракта и после него, если в перерыве вдруг заменят рояль и исполнителя. (Если, конечно, тот и другой не уступают по качеству и мастерству предыдущим). Так, где же, скажите, ваша любовь к исполнителю и инструменту? А её и не было. Это — чистой воды самообман. Есть только ваша способность воспринимать гениального Бетховена и упиваться музыкой благодаря именно этой вашей способности…

— А Бетховен-то был? — сказал я, пытаясь загнать собеседника в угол.

— Да, Бетховен был. Но вы испытываете чувство прекрасного не от самой музыки (миллионы людей не получают от этой же музыки совершенно никакого удовольствия). Вы переживаете чувство прекрасного, которое формирует ваш внутренний мир. Вы любите, если можно так сказать, продукт своей души. Так и с женщиной. Вы любите не личность, вы испытываете наслаждение не потому, что она принадлежит вам, а от того, что обладаете способностью получать от этого эстетическое удовольствие. Физиологическую сторону в расчёт я не беру; она, хотя и важна, но всё же второстепенна. А значит в конечном итоге и здесь вы влюблены только в себя. Мы этого просто не осознаём…

— Я думаю, что в ваши рассуждения где-то прокралась ложная посылка. Чтобы чем-то наслаждаться, нужно сначала это “что-то” создать. Разве женщина не создаёт себя, когда она занимается самообразованием, самовоспитанием, подбирает себе наиболее подходящие наряды?..

— К самообразованию и самовоспитанию женщина почти не способна — это иллюзия. А наряды себе она действительно подбирает и, как правило, очень тщательно. Но для чего? Только ради того, чтобы привлечь внимание мужчины…

— Но ведь есть, наконец, и любовь женщины к мужчине…

— Так называемая любовь, — мягким тоном поправил меня Сергей Петрович и продолжил. — Женщина, будучи от природы, ограниченной в умственном развитии, смотрит на мужчину только как на возможного отца своего ребёнка и видит в мужчине лишь существо, которое способно помочь ей достичь главную цель в жизни: помочь рождению ребёнка. Так диктует ей инстинкт. А далее она видит в нём лишь машину, которая нужна для того, чтобы защитить и материально обеспечить её саму и главный итог её жизни — ребёнка. Как только мужчина утрачивает эти качества, он фактически уже не интересует её.

Переберите в памяти всех знакомых женщин, замужних и незамужних, — и вы согласитесь, что я прав. А если с трудом и отыщете нечто, противоречащее этому выводу, то это всего лишь редчайшие исключения. Да и то, если вы присмотритесь к этим исключениям повнимательнее, нередко увидите то, о чём я сказал.

Не желая мириться с такими выводами, я спросил:

— Сергей Петрович, вы извините за вопрос. Вас случайно не любила женщина лёгкого поведения?

— Вы хотели спросить: имел ли я интимные контакты с проститутками? Редко, но бывало. Одна из них, выражаясь вашим языком, любила меня…

— Так какие же движущие силы были в её душе? Она же, я уверен, не имела ни капли надежды, что вы согласитесь стать её мужем.

— Безусловно, такой надежды у неё вовсе не было. Однако подсознательно в её глазах я всё равно был потенциальным отцом её возможного дитя. На первый взгляд проституция — явление нетипичное, но это поверхностный взгляд. Изучите внимательнее семейные пары, и вы, к своему удивлению, обнаружите, что очень часто жена ничем не отличается от проститутки. Она регулярно ложится с нелюбимым мужем в постель. Ей противно, но она делает это, нередко скрывая свои чувства; и мотивы всё те же — за определённую плату. Только плата здесь иная, а именно: сохранить отца для своего ребёнка, не лишиться материальной поддержки, не остаться в одиночестве или что-то другое в этом же роде. Коли стремление к деторождению запрограммировано у женщины природой, то и вся её жизнь направлена на это. Все остальные действия — лишь скрытые маневры, сознательные или на уровне инстинкта.

Нет, я не мог согласиться с такими, как мне казалось, нелепыми выводами. Во мне стремительно нарастал протест. Как же нужно ненавидеть женщин, чтобы так рассуждать!

И тогда, не зная почему, я решился рассказать свою историю и сообщил об этом своему собеседнику. Сергей Петрович ещё больше оживился и, видимо, предчувствуя, что рассказ будет долгим, устроился поудобней и приготовился к моему повествованию. Я глубоко вздохнул и стал вспоминать:

— Пять лет назад судьба забросила меня в один городок на Украине: приехал с приятелем на несколько дней погостить к его родителям. Были майские праздники, но я никуда не ходил и упивался чтением Достоевского. Но вот дня через два этот мой приятель, кстати, любитель Бахуса и женщин, вытащил меня на танцы в дом офицеров. Надо сказать, заведение это производило хорошее впечатление: старинное роскошное здание, всюду порядок, великолепная бильярдная, громадные зеркала, шикарный буфет, приличная публика, наконец. Когда мы с другом вошли в танцевальный зал, духовой оркестр уже играл вальс, мимо проносились пары, мелькали возбуждённые и счастливые лица, где-то рядом раздавался взрывной смех кучки молодёжи. Офицеры, гражданские (вроде меня), студенты, очаровательные женщины в своих вечерних туалетах — всё смешалось, кружилось и радовалось жизни в этот весенний вечер. И казалось — не будет этому конца. Говорю о подробностях, потому что эта картина и сейчас стоит перед глазами.

И вот, вошёл я в зал; как водится, осматриваюсь. И вдруг! Я увидел шагах в десяти от себя женщину. Это было что-то невероятное! Во мне моментально всё перевернулось: я полюбил её сразу же. До этого мгновенья я не верил в любовь с первого взгляда. Любил ли я когда-нибудь прежде? Ещё как любил. И до какого безрассудства и исступления доходил! Первый поцелуй, первое жгучее желание, первая, как в бреду, ночь… Но здесь всё было совершенно иначе. Подхожу ближе. В голове туман, сердце стучит как сумасшедшее. Смотрю — и глаз не могу оторвать. На вид лет двадцать пять, чуть выше среднего роста, стройна. Бархатное платье бордового цвета плотно облегало её изящную фигуру, подчёркивая талию и завораживающую грудь. Круто вьющийся чёрный волос с каштановым оттенком едва касался плеч. Но больше всего поражали глаза: крупные, тёмные, выразительные, — магнит, да и только. В том, как она стояла и разговаривала с кем-то, была какая-то особенная грациозность, я бы сказал, возвышенная изящность. И в то же время всё в ней казалось простым и искренним. Когда оркестр заиграл новый танец, я, немедля ни секунды, подошёл, поклонился и пригласил её. Мы вышли на середину зала. Было танго: одна из тех прелестных мелодий Строка, которые исполняются часто, но от этого не увядают, всегда проникают в душу и трогают её. Я ожидал услышать от себя поток комплиментов, которые я обычно экспромтом выплёскивал любой женщине. Но тут, когда передо мной были её чудные глаза, чуть тронутые улыбкой губы, когда я чувствовал её дыхание и видел слегка обнажённую свежую грудь, когда её тёплые пальцы лежали на моей ладони, я не мог вымолвить ни слова: волнение сдавило своими тисками мой язык и не отпускало. И только в конце танца я что-то пробормотал и впервые услышал её голос — то были звуки необыкновенные. Меня охватил восторг! Когда танец завершился, я тут же пригласил её на следующий. К счастью, заиграли вальс — мой любимый танец — и мы утонули в этом нежном и стремительном движении. А вокруг мелькали пары, сияли люстры, перед глазами пробегали колонны…

Потом мы поднялись в буфет, пили шампанское. Я, наконец, пришёл в себя, начал шутить и увидел, что она достаточно остро воспринимает юмор. Затем мы снова танцевали — и я пьянел от аромата её волос. Всё складывалось великолепно. По её поведению нетрудно было догадаться, что я всерьёз понравился ей. Вместе с тем во мне зрело чувство, что наша встреча может каким-то роковым образом оборваться. Видимо, это и подтолкнуло меня. В одном из тихих уголков разветвлённого коридора (а мы уже стремились уединиться) я порывисто обнял её и страстно поцеловал в губы. Она не только не оттолкнула, а прижалась к моей груди и обвила меня своими жадными руками. Потом (уже не помню, как это получилось) мы вошли в какую-то комнату, и между нами произошло то, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они молоды и сходят с ума от желания друг друга…

После того, как это свершилось, она призналась, что она замужем и что первый раз позволила себе такое. Её последующие слова меня ещё более ошеломили. Она сказала: “Спасибо тебе за всё и прощай. Мы больше никогда, слышишь, никогда не должны встречаться — это моя первая и последняя просьба. Прости.” На её глазах вспыхнули слёзы. Она поцеловала меня в последний раз, и мы расстались, как оказалось, навсегда.

Всю ночь я, естественно, не спал. Я уже не мог представить свою жизнь без неё. О чём только не передумал, но её просьба была для меня священна. Ведь она просила у меня прощения! За что? За то, что подарила мне счастливый миг? Странно, не правда ли? Я твёрдо решил не искать с ней встреч, чего бы мне это ни стоило.

На следующий день я уехал. Потянулись дни, месяцы, годы — и каждый день я думал о ней. Я встречал других женщин, улыбался им, говорил комплименты, целовал их, проводил с ними ночи, наконец. Однако даже в эти моменты меня преследовал её образ. Только тогда по-настоящему я оценил пушкинское “Я помню чудное мгновенье…” И чем сильней я хотел похоронить своё чувство, тем стремительней оно росло, не давая покоя ни днём, ни ночью. Постоянно вижу её во сне и, не поверите, мучаюсь, но радуюсь этим встречам как мальчишка. Если на улице встречу похожую на неё, вздрагиваю и останавливаюсь. Вирус любви оказался удивительно живучим. И эта пытка длится уже пять лет. Иной раз всерьёз думаю: а не болен ли я? Вот так и живу, — закончил я свой рассказ и снова услышал перестук колёс.

Мой попутчик откинул голову к стенке, закрыл глаза, и просидел так несколько минут. О чём он думал? Быть может, вспомнил ту единственную и самую драгоценную женщину, с которой мог быть рядом всю жизнь? Не знаю. Затем, не проронив ни слова, он осторожно, как бы опасаясь нарушить наше молчание, убрал со стола лишнее и также аккуратно стал укладываться спать.

Я опешил: никакой реакции с его стороны на мою исповедь. Ведь ему, совершенно незнакомому человеку, я открыл свою самую сокровенную тайну, а он…

И только утром, когда мы расставались, я всё понял. Уже стоя у вагона, Сергей Петрович посмотрел мне в глаза и сказал на прощание:

— Вы знаете, это единственная болезнь, которой я хотел бы заразиться, даже если эта болезнь неизлечима. Но — увы! — не судьба.

Любовь — это самообман, конечно, как религия, бессмертие души… Но я вам всё-таки по-хорошему завидую. «Ну, — он протянул мне руку, — будьте счастливы».

Переложив, дипломат из левой руки в правую, он повернулся и пошёл по перрону.

Валерий Румянцев