Исполняется 200 лет первому посещению Александром Сергеевичем Пушкиным Одессы. Проездом, из Крыма в Кишинев. О нем мало что известно. К сожалению, не смогу добавить чего-либо существенного. Есть в литературе упоминания, что поэт был нездоров, его «дядька» – Никита Козлов, как мог, оберегал, заботился о нем.

Но, может быть, небезынтересны мои заметки: анализ нескольких листов Рабочих тетрадей Пушкина, предположения?

Прежде позвольте привести данные из фундаментального труда М.А. Цявловского «Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина».

* * *

Мстислав Александрович Цявловский писал:

«Сентябрь, 12… 14. Пушкин с Н.Н. Раевским-старшим у губернатора А.Н. Баранова. Отъезд Пушкина из Симферополя в Одессу.

Сентябрь, 12(?) – 17(?). Пушкин проезжает г. Перекоп (132 в. от Симферополя), Берислав (78 в. от Перекопа), губ. г. Херсон (70 в. от Берислава), Николаев (59 в. от Херсона) и приезжает в Одессу (121 в. от Николаева). <…>

Сентябрь, 20. Отъезд Пушкина из Одессы в Кишинев. Проезжает ст. Дальницкую (15 в. от Одессы), ст. Гидирим при Барабое (25 в. от ст. Дальницкая), ст. Кучурган (27 в. от ст. Гидирим), г. Тирасполь (27 в. от ст. Кучурган)» [1; здесь и всюду курсив мой – Л.В.]

.Таким образом, по Цявловскому, Пушкин был в Одессе то ли восемь дней, то ли – всего три.

А далее – интересные сведения о 20 сентября, дне отъезда из Одессы, следующих днях:

«Сентябрь, 20. «Мне вас не жаль, года весны моей». Под черновым текстом – помета: «1820. Юрзуф. 20 сентября».

Сентябрь, 20. Запись стихов французской песенки «L’amant que j’adore» («Возлюбленный, которого я обожаю»). <…>

Сентябрь, 20 . . . 24 . «Погасло дневное светило» (набросок стихов 32 – 39, доработка и переписка набело всей элегии); «Увы! зачем она блистает» (черновой набросок ст. 13 – 16; стихотворение адресовано предположительно Ек. Н. Раевской).

Сентябрь, 21. Пушкин проезжает ст. Бендеры (9 в. от Тирасполя), ст. Чепраджи (15 в. от Бендер), ст. Мерени (18 в. от ст. Чепраджи) и приезжает в Кишинев (25 в. от ст. Мерени).

Сентябрь, 21. Приезд Пушкина в Кишинев из Крыма. Останавливается в заезжем доме И.Н. Наумова, на углу Антоновской (№ 19) и Прункуловской ул. (дом реставрирован, и в 1947 г. в нем открыт Музей Пушкина)» [1].

Цявловский приводит также строки переписки разных лиц, в частности, касающиеся неоднозначного восприятия первой поэмы Пушкина «Руслан и Людмила».

Так, он замечает: «Сентябрь, 14. Петербург. Н.И. Тургенев записывает в дневник: «Видно вчера я осужден был читать все интересное. В клобе после обеда читал окончание разбора Пушкина поэмы. Гнусность, глупость, какая-то злость, какая-то самонадеянность и еще глухость, и еще глупость – вот что я нашел в сем разборе. Видно у нас в литературе, думал я, как и в политических мнениях, хорошие писатели стоят против тех же варваров, против коих стоят люди благомыслящие в мнениях гражданских и политических; дураки и хамы везде с одной стороны»» [1].

Увы, горький, но верный афоризм: «Дураки и хамы везде с одной стороны»…

Известно, что поэма была начата еще в Лицее, в 1818 году, отрывки были опубликованы в журналах «Невский зритель» (март 1820), «Сын отечества» (1820, №№XV и XVI), отдельным изданием вышла в «Сыне отечества» в конце июля – начале августа 1820-го. Пушкин – на Кавказе, с 15 августа – в Крыму. Второе издание с предисловием автора, изъятием «наиболее рискованных мест», с  рядом дополнений, из которых – с детства знакомое всем вступление «У лукоморья дуб зеленый…» – вышло в 1828-м.

* * *

Сегодня хочу обратить внимание на Эпилог поэмы, приглашая заново прочесть его, датированный «26 июля 1820»:

ЭПИЛОГ

Так, мира житель равнодушный,
На лоне праздной тишины,
Я славил лирою послушной
Преданья темной старины.
Я пел – и забывал обиды
Слепого счастья и врагов,
Измены ветреной Дориды
И сплетни шумные глупцов.
На крыльях вымысла носимый,
Ум улетал за край земной;
И между тем грозы незримой
Сбиралась туча надо мной!..
Я погибал… Святой хранитель
Первоначальных, бурных дней,
О дружба, нежный утешитель
Болезненной души моей!
Ты умолила непогоду;
Ты сердцу возвратила мир;
Ты сохранила мне свободу,
Кипящей младости кумир!
Забытый светом и молвою,
Далече от брегов Невы,
Теперь я вижу пред собою
Кавказа гордые главы.
Над их вершинами крутыми,
На скате каменных стремнин,
Питаюсь чувствами немыми
И чудной прелестью картин
Природы дикой и угрюмой;
Душа, как прежде, каждый час
Полна томительною думой –
Но огнь поэзии погас.
Ищу напрасно впечатлений:
Она прошла, пора стихов,
Пора любви, веселых снов,
Пора сердечных вдохновений!
Восторгов краткий день протек –
И скрылась от меня навек
Богиня тихих песнопений…

Грустный, признайтесь, эпилог!.. К счастью нашему – неосуществившийся. Но о многом повествующий умеющим слушать, слышать, чувствовать…

В связи с этим, особо интересен лист Рабочих тетрадей  А.С. Пушкина (рис. 1). Здесь – вверху три последние строки эпилога, затем, как указывает первый том: «Выписка из V песни «Ада» Данте (на итал. яз.)» и – стихи: «Увы! Зачем она блистает…». Последние 4 стиха первой редакции (от: «Смотрю на все ее движенья»). Существенно! – в конце листа – даты: «8 февраля 1821. Киев»; «9 fev. ар. <rès> <?> d. <mer> <?>» [2].

Уж как-то необычно выглядит дата, заключенная в кольцо-росчерк, не так ли? А дата (февраль 1821-го), как и город (Киев) очень знакомы…

Нахожу тексты выписки из «Ада» Данте:

…E quella a me: «Nessun maggior dolore
che ricordarsi del tempo felice
ne la miseria; e ciò sa ‘l tuo dottore.

Перевод:

…И мне она: «Тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии; твой вождь тому порукой. [3].

Жестока «она», призывая в несчастии не помнить радостные времена…Последняя строка оборвана, очевидно, «вождям» здесь – не место…

* * *

Предлагаю вспомнить и стихи «Увы! Зачем она блистает…»:

Увы! зачем она блистает
Минутной, нежной красотой?
Она приметно увядает
Во цвете юности живой…
Увянет! Жизнью молодою
Не долго наслаждаться ей;
Не долго радовать собою
Счастливый круг семьи своей,
Беспечной, милой остротою
Беседы наши оживлять
И тихой, ясною душою
Страдальца душу услаждать…
Спешу в волненье дум тяжелых,
Сокрыв уныние мое,
Наслушаться речей веселых
И наглядеться на нее;
Смотрю на все ее движенья,
Внимаю каждый звук речей, –
И миг единый разлученья
Ужасен для души моей.

На указанном листе – только последняя строфа. Обращаю внимание на очевидные поиски точного выражения чувств. «Краткий миг» не равен «одной минуте» (в итоге – «миг единый»), «ужасен» и «несносен» также не синонимы, «для любви» – не однозначно: «для души».

Замечаю, что на обороте листа 4-го – первые строфы (рис. 2). И здесь немало правок. Внимание привлекает зачеркнутое «Нещастной матери своей» (изменено на: «Счастливый круг семьи своей») [4].

Да, судьба Софьи Алексеевны, внучки М.В. Ломоносова по матери, супруги героя Отечественной войны 1812 года Николая Николаевича Раевского, родившей 8 детей, схоронившей двоих, была нелегкой.

Она мужественно переносила «трудности полевой жизни, повсюду следуя за мужем». Второго ребенка родила в 16-месячном походе, «под стенами Дербента». Пишут: «Роды были очень тяжёлыми, а врачей поблизости не оказалось». Акушером «был вынужден стать полковник фон-дер-Пален. Болезнь вынудила Софью Алексеевну покинуть супруга и расположение полка». Пережила она с супругом и опалу: «10 мая 1797 года по высочайшему повелению Павла I полковник Н.Н. Раевский был разжалован и исключён со службы, вместе с мужем Софья Алексеевна отправилась в село Екимовское Каширского уезда Тульской губернии. Уединившись, супруги переживали тяжёлые дни, посвятив время семье и хозяйству. Лишившись жалования, Раевские оказались фактически без средств к существованию».

Когда «в 1806 году Софья Алексеевна опасно заболела, Раевский ухаживал за ней сам: «…с сердцем и с долгом моим сходно чтобы бросить все дела мои другия и иметь о ней попечение, она не только что одна но и женщины не имеет порядочной, словом я у неё всё»» [5].

А сколько пришлось пережить матери, когда сыновья – 16-летний А.Н. Раевский и 11-летний Н.Н. Раевский принимали участие «в нескольких сражениях, в том числе бое под Салтановкой» в 1812-м! Когда они были под следствием в 1825-м, а близкие (оба зятя, брат мужа Василий Львович Давыдов, мужья его племянниц) были осуждены.

Немудрено, что, как свидетельствует правнук С.М. Волконский. она была «женщина характера неуравновешенного, нервная, в которой темперамент брал верх над разумом».

И когда дочь Мария приняла решение следовать за мужем, С.Г. Волконским, в Сибирь, мать «не приняла её поступка, в единственном письме к Марии Николаевне в 1829 году она писала: «Вы говорите в письмах к сестрам, что я как будто умерла для Вас… А чья вина? Вашего обожаемого мужа… Немного добродетели нужно было, чтобы не жениться, когда человек принадлежит к этому проклятому заговору. Не отвечайте мне, я Вам приказываю!»» [5].

Но князь И.М. Долгорукий так отзывался о С.А. Раевской:

«Она дама весьма вежливая, приятной беседы и самого превосходного воспитания; обращение её уловляет каждого, хотя она уже не молода и не пригожа, но разговор её так занимателен, что ни на какую красавицу большого света её не променяешь; одна из тех любезных женщин, с которой час свидания, может почесться приобретением; она обогащает полезными сведениями ум жизни светской, проста в обращении, со всеми ласкова в обхождении, но не кидается на шею ко всякой даме; с лёгкостью рассуждает о самых даже слабостях ея пола; разговор её кроток, занимателен, приветствия отборны, в них нет поминутных «душа моя» и «ma chere»; ей известны иностранные языки, но она ими не хвастает и слушает охотно чужой разговор, не стараясь одна болтать без умолку; природа отказала ей в пригожести, но взамен обогатила такими дарованиями, при которых забывается наружный вид лица» [5].

Пишут, что Пушкин общался с С.А. Раевской «в Петербурге (1817 – 1820), во время совместного пребывания в Крыму (19 авг. – 5 сент. 1820) и в приезды Раевской в Кишинев (июнь 1821) и Одессу (окт. – дек. 1823)» [6].

Известно, что после смерти генерала Н.Н. Раевского (16 (28) сентября 1829) Александр Сергеевич писал А.Х. Бенкендорфу: «Узами дружбы и благодарности связан я с семейством, которое ныне находится в очень несчастном положении: вдова генерала Раевского обратилась ко мне с просьбой замолвить за нее слово перед теми, кто может донести ее голос до царского престола. То, что выбор ее пал на меня, само по себе уже свидетельствует, до какой степени она лишена друзей, всяких надежд и помощи. Половина семейства находится в изгнании, другая – накануне полного разорения. Доходов едва хватает на уплату процентов по громадному долгу. Г-жа Раевская ходатайствует о назначении ей пенсии в размере полного жалованья покойного мужа, с тем чтобы пенсия эта перешла дочерям в случае ее смерти. Этого будет достаточно, чтобы спасти ее от нищеты. Прибегая к вашему превосходительству, я надеюсь судьбой вдовы героя 1812 года – великого человека, жизнь которого была столь блестяща, а кончина так печальна, – заинтересовать скорее воина, чем министра, и доброго и отзывчивого человека скорее, чем государственного мужа» [7].

Вероятно стихи «Увы! зачем она блистает…» обращены к Елене Раевской (1803 – 1852), больной чахоткой, но прожившей почти до 50 лет и надолго пережившей Пушкина.

Но известно, что поэт нередко «переадресовывал» свои стихи. Вспоминаю и исследования А.А. Ахматовой, в частности, сопоставления строк из его писем от 2 февраля 1830 года Каролине Собаньской с образами, строками из его поэтических произведений. Рискну и я обратить внимание на слова из письма: «…А вы между тем по-прежнему прекрасны, так же, как и в день переправы или же на крестинах, когда ваши пальцы коснулись моего лба. Это прикосновение я чувствую до сих пор – прохладное, влажное. Оно обратило меня в католика. – Но вы увянете; эта красота когда-нибудь покатится вниз, как лавина. Ваша душа некоторое время еще продержится среди стольких опавших прелестей – а затем исчезнет, и никогда, быть может, моя душа, ее боязливая рабыня, не встретит ее в беспредельной вечности» [8].

Подчеркну, что в первом, коротком письме Собаньской [9] поэт цифру «9» – «Сегодня 9 годовщина того дня, когда я вас увидел в первый раз. Этот день решил мою судьбу…» [10],  дописал сверху, четче, чем другие строки (рис. 3). И какая-то странная эта цифра, не находите?..

Не могу не согласиться с автором работы «Пушкин в Крыму», поэтом Г.А. Шенгели, он писал: «Атмосфера легкой влюбленности, романтические мечтания и байронические флиртовые поединки, атаки «жестокого» на уравновешенное сердце девушки – вот та почва, на которой строились отношения Пушкина к девицам Раевским, введенные, конечно, в строгие рамки старинного семейного уклада, хотя и слегка расшатанного условиями экзотического путешествия».

Георгий Шенгели считает, что «…»свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства» (см. письмо брату 24 сентября 1820 г. Из Кишинева в Петербург – Л.В.) слагалась для Пушкина из бесед на исторические и политические темы, из литературных разговоров, из романтически-мечтательной болтовни, из наблюдений над незаурядными индивидуальностями членов семьи Раевских – и все это на фоне легких флиртовых переживаний, осложненных более сильными и более грубыми прорывами страстной природы поэта» [10].

«Грубые порывы», думаю, – перебор. Но, думаю, все-таки не девицы Раевские владели сердцем поэта. Указанная, особо оформленная дата, место (Киев) напоминает, что 2 февраля 1821 года в Киеве поэт встретил Каролину Собаньскую. Считают, что впервые. Не уверена…

…Очень жаль, что два листа, следующие за черновиком стихов «Увы! зачем она блистает…», вырваны. Они, может быть, что-то бы прояснили. На обрывке первого из вырванных листов – совершенно отчетливо вверху: «Увы…»

Дальше следует запись стихов «Мне вас не жаль, года весны моей…»

* * *

М.А. Цявловский той же датой – 20 сентября 1820 года – отмечает их. Перечитаем:

Мне вас не жаль, года весны моей,
Протекшие в мечтах любви напрасной, –
Мне вас не жаль, о таинства ночей,
Воспетые цевницей сладострастной:

Мне вас не жаль, неверные друзья,
Венки пиров и чаши круговые, –
Мне вас не жаль, изменницы младые, –
Задумчивый, забав чуждаюсь я.

Но где же вы, минуты умиленья,
Младых надежд, сердечной тишины?
Где прежний жар и слезы вдохновенья?..
Придите вновь, года моей весны!

Взглянем (рис. 4) на лист Рабочих тетрадей [12]. Очевидно: стихи непросто дались, немало правок. Даже слово «года» не сразу «нашлось»… И не могут не вспомниться куда более поздние строки:

…Я долго был пленен одною –
Но был ли я любим, и кем,
И где, и долго ли?.. зачем
Вам это знать? не в этом дело!
Что было, то прошло, то вздор;
А дело в том, что с этих пор
Во мне уж сердце охладело,
Закрылось для любви оно,
И всё в нем пусто и темно.

Никак не могу без горечи читать первые шесть строф главы четвертой «Евгения Онегина», выпущенные из текста романа в стихах, но первые четыре из них были напечатаны отдельно в журнале «Московский вестник» в октябре 1827-го, названы «Женщины. Отрывок из Евгения Онегина». Оттуда приведенные строки. А еще:

…Каким-то чистым божеством.
Владея чувствами, умом,
Она сияла совершенством.
Пред ней я таял в тишине:
Ее любовь казалась мне
Недосягаемым блаженством.
Жить, умереть у милых ног —
Иного я желать не мог.

II

То вдруг её я ненавидел,
И трепетал, и слезы лил,
С тоской и ужасом в ней видел
Созданье злобных, тайных сил;
Её пронзительные взоры,
Улыбка, голос, разговоры —
Всё было в ней отравлено,
Изменой злой напоено,
Всё в ней алкало слез и стона,
Питалось кровию моей…

Интересно, что на листе с черновиком стихов «Мне вас не жаль, года весны моей…» приведены строки французской песенки. Нашла их [13]:

L’amant que j’adore
prêt à me quitter
D’un instant encore
voulait profiter
felicité vaine

Перевод:

Возлюбленный, которого я обожаю,
готовый покинуть меня,
еще мгновением
хотел воспользоваться;
тщетное блаженство!

Кто, когда и где напевал-наигрывал поэту эту песенку? Вряд ли когда-либо узнаем. Хотя… Может быть, «Все, что сокрыто теперь, раскроет некогда время», – Гораций (Квинт Гораций Флакк).

А главное: есть, есть связь миров! Знал Александр Сергеевич, писал в своей «Тавриде» («Ты, сердцу непонятный мрак…»): «Конечно, дух бессмертен мой»! И –

…Зачем не верить вам, поэты?
Да, тени тайною толпой
От берегов печальной Леты
Слетаются на брег земной.
Они уныло посещают
Места, где жизнь была милей,
И в сновиденьях утешают
Сердца покинутых друзей…
Они, бессмертие вкушая,
В Элизий поджидают их,
Как в праздник ждет семья родная
Замедливших гостей своих…

Кстати, у этих  стихов эпиграф: «Gib meine Jugend mir zurück!», в переводе с немецкого: «Возврати мне мою юность!»

* * *

Следуя записи М.А. Цявловского, снова обращаю внимание на стихи, написанные А.С. Пушкиным на военном бриге в Черном море. Цявловский писал:

«Август, 18. На рассвете отъезд Пушкина с Раевскими на военном бриге из Феодосии в Гурзуф. Во время переезда Пушкин сочиняет элегию «Погасло дневное светило».

На каком бриге плыл Пушкин мы не знаем. Из Примечаний: «…в Черном море плавало четыре брига: «Мингрелия» (спущен 15 июля 1813 г.), «Ахиллес» (спущен в 1819 г.), «Меркурий» (спущен 7 мая 1820 г.), «Ганимед» (спущен 24 мая 1820 г.). Таким образом, вопрос, на каком именно бриге плыл Пушкин, остается открытым» [14].

Интересно, что и мичман Черноморского флота В.И. Даль плавал на бриге «Мингрелия». В «Общем морском списке» значится: «1820. На фрегате «Флора» крейсировал в Черном море». В своем дневнике Даль расскажет «о трехмесячных учениях на Черном море летом 1820 года» [15].

Перечитывая эту элегию, снова обращаю внимание на строки:

…Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…

…Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной… Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан…

П.И. Бартенев писал об этой элегии: «Пушкин означил ее: «Черное море. 1820. Сентябрь.»» А еще: «Намеки, может быть, биографического значения, находящиеся в этой Элегии, остаются для нас не понятны, и оттого мы не можем себе объяснить, почему Пушкин не захотел выставить под ней имени, a потом в собрании стихов своих, 1826 года, опять для прикрытия, означил пьесу Подражанием Байрону. – Для 6иографа особенно любопытно и часто весьма бывает важно следить, под какими произведениями поэт выставлял имя, и в каких, напротив, скрывал свою подпись. Эти последние большею частью содержат в себе чисто-личные ощущения и задушевную думу Пушкина» [16].

Нет, вы как хотите, но я убеждена в том, что мой Поэт в раннем юношестве пережил «безумную любовь», которая не оставляла его многие годы…

Об элегии «Редеет облаков летучая гряда…» мне приходилось не раз вспоминать. Не буду повторяться, приглашая прочесть мою статью «Что в имени тебе моем?..» [17].

* * *

Завершая, хочу вспомнить одесского исследователя Александра Сергеевича Говорова.

Повторив: «А.С. Говоров известен мне как автор рукописи «Пушкин и Каролина Собаньская в Крыму, в Одессе и в Петербурге». В ней он, в частности, настаивает на том, что стихи Пушкина «Дорида», «К Дориде», «Нереида», «Буря», многие другие – приводит более 30 произведений – связаны с Каролиной Собаньской, что она – «амазонка, спутница верховых поездок по окрестностям Гурзуфа» летом 1820 года» [18].

Заметив, что Константин Георгиевич Паустовский тепло приветствовал исследования Говорова. В Одесском Литературном музее сохранилась копия письма писателя, «адресованного 8 апреля 1968 г. А.С. Говорову из Кремлевской больницы: «Дорогой Александр Сергеевич! Я с радостью узнал, что Вы работаете над некоторыми деталями жизни Пушкина, в частности, его взаимоотношений с Каролиной Собанськой, т.к. этот эпизод в жизни Пушкина был забыт.

Вы умело подняли большой исторический материал и воскресили образ не только Каролины и самого поэта, во всем его обаянии и прелести, но воскресили эпоху…»» [19].

Через три с небольшим месяца Константина Георгиевича не станет…

У Паустовского – немало работ о Пушкине. Он – автор и пьесы «Наш современник (Пушкин)» (1949). Говоря о ней, он отмечал: «Каждый из нас, еще с детских лет, сознает, что Пушкин – рядом. Он всегда существует в нашей жизни. Но он молодеет с каждым десятилетием, и потому – он наш современник». Интересна мысль писателя: «…каждый пишущий о Пушкине имеет право создавать его биографию не только на основе внешних фактов, но и на основе всей пушкинской поэзии. Пушкин – это его поэзия, и в ней заключена, вопреки мнению некоторых пушкинистов, основная биография поэта» [20].

А вот М.О. Гершензон писал:

«Пушкин необыкновенно правдив, в самом элементарном смысле этого слова; каждый его личный стих заключает в себе автобиографическое признание совершенно реального свойства. Надо только пристально читать эти стихи и верить Пушкину» [21].

Привычно добавлю: и очень любить его. Впрочем, одно без другого – невозможно.

И пускай было очень коротким и ничем внешне не примечательным первое посещение А.С. Пушкиным Одессы 200 лет тому назад, но жизнь, состояние его души отражены в стихах, которым также исполняется 200 лет. И я рада всех любящих поздравить с Юбилеем!

Людмила Владимирова

Примечания

1. Цявловский М.А. Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина // http://pushkin-lit.ru/pushkin/bio/cyavlovskij-letopis/1820-sentyabr-dekabr.htm

2. Пушкин А.С. Рабочие тетради. – СПб.- Лондон, 1995. –Т. II, ПД 830. – Л. 4.

3. Данте А. Ад. Из V песни, 120 стих. // http://dantetlt.ru/commedia/inf05.html

4. Пушкин А.С. Рабочие тетради. – СПб.- Лондон, 1995. –Т. II, ПД 830. – Л. 4 об.

5. Раевская, Софья Алексеевна/ // https://ru.wikipedia.org/wiki/Раевская,_Софья_Алексеевна

6. ЭНИ «Пушкин»: Черейский // http://feb-web.ru/feb/pushkin/chr-abc/chr/chr-3595.htm

7. Пушкин А.С. – А.Х. Бенкендорфу, 18 января 1830 г. В Петербурге. // А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах. – М.: «Наука», 1966. –Т. 10. – C. 267-268 (фр.); 806-807 (рус.)

8. Пушкин А.С. – К.А. Собаньской, 2 февраля 1830 г. В Петербурге. // А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах. – М.: «Наука», 1966. –Т. 10. – C. 270-271 (фр.); 808-809 (рус.)

9. Пушкин А.С. Рабочие тетради. – СПб.- Лондон, 1995. –Т. VII, ПД 842. – Л. .

10. Пушкин А.С. – К.А. Собаньской, 2 февраля 1830 г. В Петербурге. // А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах. – М.: «Наука», 1966. –Т. 10. – C. 270 (фр.); 807-808 (рус.)

11. Шенгели Георгий. Пушкин в Крыму. Опыт реконструкции объекта // https://odessitclub.org/publications/almanac/alm_68/alm_68-301.pdf

12. Пушкин А.С. Рабочие тетради. – СПб.- Лондон, 1995. – Т. II, ПД 830. – Л. 5.

13. Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты. – 1935. // http://pushkin-lit.ru/pushkin/documents/vypiski/vypiski-007.htm

14. Цявловский М.А. Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина // http://pushkin-lit.ru/pushkin/bio/cyavlovskij-letopis/1820-iyun-avgust.htm

15. Порудоминский Владимир. Даль. ЖЗЛ. – М.: «Молодая гвардия», 1971, выпуск 17. – С. 43-44.

16. Бартенев П.И. Пушкин в Южной России. Материалы, собираемые для его биографии Петром Бартеневым. – Москва. В типографии Грачева и комп.,1862. // http://lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=mJNGFmetwxQ%3d&tabid=10358

17. Владимирова Людмила. «Что в имени тебе моем?..» // http://moloko.ruspole.info/node/6628

18. Владимирова Людмила. «Кто там идет?..» // http://moloko.ruspole.info/node/11613

19. Куценко Ольга. Материалы архива литературоведа З.А. Бориневич-Бабайцевой в Одесском Литературном музее. // http://archive.odessa.gov.ua/files/derjarhiv/PUBLIC/books/2016_ais-2/2016_ais-2_0156-0161.pdf

20. Паустовский К.Г. Пушкин на театральных подмостках (Работа над пьесой о Пушкине «Наш современник»).  // http://paustovskiy-lit.ru/paustovskiy/public/pushkin-na-teatralnyh-podmostkah.htm

21. Гершензон М.О. Мудрость Пушкина. – М.: Т-во «Книгоиздательство писателей в Москве», 1919. – С. 155.