Ирина Николаевна ГИРШ – журналист. По первой профессии – педагог. С детства много путешествовала: родилась в семье военнослужащего. Дан приказ! И семья военного, вслед за ним, кочует по городам и весям…  Это помогало Ирине получать по географии и биологии одни пятёрки.

По натуре Ирина Гирш – боец против житейских несправедливостей. Общественный темперамент и широта кругозора привели её в журналистику. Со временем создала свое издание, а затем его интернет-версию и издательство электронных книг. А журналиста кормят ноги. И напор. Вдумчивый взгляд. И жесткость непредвзятости. Так что, Ирина Гирш – непоседа. А еще любит театр. Обожает собак. И со своим изданием участвует в благотворительных акциях в поддержку детского творчества. Так что опыт учителя не забыт — интересы и психологию ребят Ирина знает не понаслышке. Рождение дочери (как не раз бывало в литературе)  вдохновило Ирину создавать для самых юных людей стихи и прозу. В них звенит веселая радость, доброта и надежда.

Еще в юные годы начала писать стихи, но они часто получались грустными и «взрослыми». А в нынешних «взрослых» стихах и в короткой прозе Ирины Гирш звучат мотивы житейской горечи и грусти.

Предлагаем вниманию читателей один из ее рассказов.

Пуговица

— Ну, здравствуй, Москва, — вздохнула я, оглядывая старую, захламленную «советскими» вещами хрущевку. — Господи, эти неподъемные сколоченные тумбочки! Диван, воняющий кошками. Про сантехнику и плиту вообще молчу. Какая вонь! Как же тут жили люди.

— С приобретеньицем тебя, моя дорогая, — продолжала я вздыхать, оценивая объем ремонтных капиталовложений.

Но это ерунда, по сравнению с тем, что пришлось преодолеть. Во-первых, само решение переехать в сорок пять лет из Сибири в Москву уже подвиг.

Я привыкла к комфорту. К маленькому городу. Хотя ощущала себя там, за Уралом… как в ссылке. Дочь выросла, поступила в московский университет. Время освобождения пришло. Желание уехать из мест, в которых меня ничего не держало, было таким сильным что я по дешевке скинула две большие квартиры, оставив новым владельцам мебель, шторы, посуду. В общем, все.

Новая жизнь встретила меня нулем. Денег хватило лишь на старую хрущевку, но я была рада и этому.

— Ладно, прорвемся, — успокаивала я себя, стоя с тряпкой в руках.

В первый же день, как получила ключи, я, с помощью дворников из солнечной республики бывшего СССР, вынесла почти все барахло, оставив только шкаф.

Не знаю почему я его оставила. Но решила хорошо помыть и убрать в него вещи.

Дверцы, склонившись друг к другу как во поле березки, наводили тоску, но я была настолько уставшая, что мне уже было все равно.

Перевозбуждение от нового, пусть и такого не идеального, не давало уснуть. Руки и ноги не слушались, тело ломило, и я провалилась в какой-то морок.

Потом меня окутал смертельный холод. Озноб был такой силы, будто сквозило из другого мира.

В полудреме я услышала, как со скрипом приоткрылась дверца шкафа. Меня окутал ужас. Я лежала не шевелясь, думая о том, что уже утром разломаю этот шкаф на досточки и вынесу на помойку.

Стало теплее. Я немного успокоилась и задремала. В полусне я увидела хрупкую фигурку старушки в неоновом тоннеле. А еще, в бездонной темноте, старичка, протягивающего старушке руку.

Слов слышно не было, но я почему-то слышала их разговор.

— Это я виновата, — плача, говорила женщина. — Надо было пришить оторванную пуговицу к твоему пиджаку. А я убрала ее в шкаф. Аккуратно. В коробку со моими швейными принадлежностями. Как чувствовала, что не успею. Но махнула рукой на предчувствия. Как жаль! Как я корю себя за это. А с сердцем не шутят. Это я уже поняла, когда увидела себя со стороны. Когда вы меня оплакивали. Спасибо тебе за цветы. Ты мне никогда их не дарил. При жизни. Жаль.

— После того, как ты ушла от меня, — отвечал старичок, — ушла безвозвратно… Я просил тебя забрать меня. Я каждый день вскидывал руки к небу и просил: «забери меня, забери меня…». Ты же знаешь: дети только и ждали освобождения квартиры. Да, мысленно я собирался к тебе, но даже не подумал.. по своей безалаберности!.. о костюме, в котором меня похоронят. Дочь заморачивать голову не стала. Да и зачем лишние траты. Одели меня в старый. Без пуговицы. Видишь, как все вышло: держит меня эта пуговица. Как путы. Уже месяц я ищу ее в квартире, — шептал мужчина, — но не могу найти. Что мне делать, не знаю,..

Картинка исчезла, и я в ужасе, пересилив себя, вскочила. Включила свет и лихорадочно начала раскручивать этот шкаф. Болты заржавели и не поддавались. Но, думая про эту чертову пуговицу, я отчаянно пыталась их выкрутить. Ночь. Соседи спят, шуметь нельзя. А я не могла медлить. Спасибо прежним хозяевам: под ванной нашла лом, молоток и всякие там зубила, дробила, плоскогубцы.

Я не знаю, сколько времени воевала со старым шкафом. Но он не сдался. И был разобран на досточки, которые я тут же вынесла на лестничную площадку. Вернулась в комнату. Опустошенная, села на чемодан и подумала: «Господи, какая тут разруха».

— Точно, Господи… как же я не догадалась! Бабушкины иконы…

Я лихорадочно принялась искать по коробкам милые и привычные с детства образа.

— Вот, мои вы дорогие, нашлись, — проговаривая что-то похожее на «Отче наш» и «идущую впереди Матерь Божью с ангелами позади», я начала расставлять иконы на подоконнике.

Стало спокойнее, хоть от перенапряжения дрожали руки.

Я сварила кофе. За окном светало. Вообще в Москве рано светает, не знаю почему.

Образа, кофейный аромат и нежный розово-голубой свет не дали моему сердцу разорваться от ужаса.

— Да это просто от нервов меня переклинило, — пыталась я себя утешать, внушая сама себе, что все это бред и сон.

После пары чашек кофе, я решила помыть полы и начала с места под шкафом. Первое, что я увидела, была половинка пуговицы, выглядывающая из-под плохо прибитого плинтуса.

Я села с мокрой тряпкой в руках и заплакала. Я так не плакала много лет. Я вообще давно не плакала. А тут будто накрыло вселенским горем.

Я смотрела на ту пуговицы и рыдала. Я ее достала. Пуговица от мужского костюма. Положила ее на подоконник. Возле икон. И задумалась.

— Что же мне с ней делать? Кому расскажи, в дурдом упекут. Может, в часовенку отнести? Она как раз во дворе. Наверняка старики в нее ходили…или детям их позвонить? А что я им скажу?

Мои метания прервал звонок в дверь. На пороге стояла молодая женщина. Она с недоумением поинтересовалась:

— У вас, что, опять горе? Вы так рыдали, что мы проснулись ни свет, ни заря.

— Извините, я не знаю, что на меня нашло… — опустив взгляд, сказала я.

— Вы новая хозяйка квартиры? Ох, долго же она продавалась. Светка с Ванькой родителей по-быстрому похоронили, да и бросились делить родительские квадраты, — разоткровенничалась соседка.

— А вы не знаете, где похоронены их родители? – отчего-то спросила я.

— Почему же не знаю. Знаю. На одном кладбище с моими. Я тут с детства живу. Родителей похоронила. Сейчас вот со своей семьей. Тоже хотим продавать квартиру. Кредит возьмем, жилплощадь побольше надо, Пополнение ждем, — женщина показала на живот. – Ну, ладно, не рыдайте так больше. Ремонтик сделаете, все хорошо будет. Дом у нас теплый, соседи, правда, как бы это мягче выразиться, разные. Ну да у нас с вами балконы смежные, только гипсокартонная стеночка разделяет. Если что, зовите на помощь.

Соседка ушла, а меня как кипятком ошпарило. Я поняла, зачем я про кладбище спрашивала. Мне же пуговицу туда нужно отнести.

Я опять к соседке, стучусь радостная. Она дверь открыла и опешила:

-Точно, соседи странные. То рыдала, как ненормальная. Сейчас сияешь. Тоже, как ненормальная.

— Как вас зовут, милая женщина?

— Анна….

— Аннушка, понимаете, вот хочу за такую хорошую квартиру лично поблагодарить прежних хозяев.

— Светку с Ванькой что ли?

— Да нет же. Родителей их. А вы говорили, что знаете, где их могилы. Хочу на кладбище съездить.

— А… ну, понятно. Я завтра собиралась фотографию на памятник матери прикрутить. Можете со мной поехать.

Я смотрела на нее глазами кота из «Шрека», умоляя…

— Что, так прям срочно надо?

— Очень срочно. Потом по-человечески и новоселье отметим. Чайком, тортиком.

— Ладно. Мужа сейчас на работу отправлю и зайду за тобой. Только машину мне заправишь.

— Хорошо. Конечно. Спасибо.

Соседка пошла собирать мужа на работу. А я взяла пуговицу и почти час просидела с ней. Рассматривала в тысячный раз эти четыре дырочки, представляя, как она была пришита: параллельно или крест на крест, или квадратиком, или…

В приоткрытую дверь заглянула соседка:

— Поехали что ли?

И мы поехали. Она всю дорогу рассказывала о своих родителях, о том, как ходили в гости к прежним хозяевам. Все делали по-соседски.

Аннушка показала мне где похоронены «мои» старики и пошла к своим.

Я положила пуговицу на скромненький памятник старичка, вспоминая ночное видение.

— Пусть вам там будет светло обоим.

Старичок со своей женой были похоронены рядом. Я стояла, смотрела на их фотографии, и мои мысли мелькали, как слайды. И стало мне на душе так спокойно! Будто свечу в Храме зажгла.

Ирина Гирш

На фото автор