«О земле, похожей на вокзал!» — Так Борис Корнилов, уроженец Нижегородского края, Семёновского района, пишет в стихотворении «Спичка отгорела и погасла…» Многие литературоведы обращались к загадочному феномену земли русской, пытаясь отгадать неподдающуюся ответу загадку по имени поэт Корнилов.

Например, Сергей Станиславович Куняев пишет в предисловии к книге «Стихотворения и поэмы», изданной в 1991 году:

«Первые его стихи были опубликованы в 1925 году…»

Но где и при каких обстоятельствах? Кто был первооткрывателем имени Корнилова? С чьей лёгкой руки был повёрнут ключ в замке? Кто он тот, счастливчик?

Расскажу. Точнее поведаю то, что мне удалось раздобыть в наших библиотеках.

А точнее в одной из них – библиотеке города Кстово Нижегородской области. А где ещё искать, как ни в этих хранилищах русского слова? И вот у меня в руках книга «Избранное» Бориса Корнилова с небольшим предисловием Леонида Бережного…Но начну по порядку:

Мы ехали на Корниловские праздники в маленьком пазике по тряской дороге. Лес и вправду казался синим, этакое жирное, словно одним мазком сделанное густое хвойное море.

«…и синь Семёновских лесов…» —

Корнилов прав — полоска горизонта иссини пенная, ажурно голубоватая.

…Нашу делегацию нижегородских поэтов, состоящую из меня – Светланы Леонтьевой, Марины Котовой, Валерия Шамшурина и Александра Фигарева везли на речку Керженец. В этот год шли небывалые грибные дожди в село Покровском Семёновского района. Неожиданно налетал вёрткий несерьёзный ветерок, набегали легкомысленные тучки и негромкие капли начинали вразнобой кидаться вниз.

Рассказать обо всём хотелось бы так, чтобы не наврать, не исказить, а как можно точнее передать каждый факт. Об этом мечтают все рассказчики…

Никогда не забуду эти лица! Карпа Васильевича, музейных работников, библиотекарей! Не забуду, как привезли Юрия Андреевича Адрианова, который читал стихи в Семёнове возле памятника Борису Корнилову! Буду помнить тонкие тени, сквозившие по сырым улочкам Семёнова, гудки электричек, жёлтые купавы на реке…

После дождя установилась сытая, дремотная полдневная жара. Она словно где-то копилась, назревала в дубовой старинной кадушке, а затем вытекла из приоткрытой крышки и размягчено обволокла маленькие дворики, сарайчики, деревянные заборы палисадников.

Стало душно.

На площади Покровского собрались сельчане. Седые угрюмоватые старики, стайка старушек в белых платках, ребятня. И, конечно, молодые девушки. Они почему-то не шли в первый ряд, расставленных для концерта, лавочек, а толпились на так называемом «задке», поближе к ограде, в тени.

«…плакать девушки захотели

от неясной ещё беды…» —

снова подумалось мне Корниловскими стихами…

После концерта мы пошли прогуляться на Керженец, хотелось искупаться, нырнуть в заводь. Мы – женская половина делегации, ушли подальше за поворот. Разделись.

Я вошла в воду, будучи спортивно подкованной, поплыла. Затем выбралась на противоположный берег, нарвала цветов…

Прошло около пяти лет. Умер Карп Васильевич. Умер Юрий Адрианов. Но мысль о том, что мы повязаны единой нитью, скреплены этим синим, до щемящей грусти лесом не покидает меня!

А теперь вернёмся в город Кстово Нижегородской области. В литературный центр имени Павла Петровича Штатнова. Здесь, в этих стенах собираются краеведы, писатели, современные поэты. Было бы странно, если бы именно здесь я бы не встретилась с людьми, жившими неподалёку от того места, где жил Штатнов, изучающими историю литературной нижегородчины первой половины двадцатого века.

Итак — был такой писатель нашего края – Штатнов Павел Петрович, уроженец Кстовского района. Именно ему приписывают то, что он является первооткрывателем таланта Бориса Корнилова. Например, Леонид Бережной пишет об этом в своём предисловии к стихам Корнилова, вышедшим в Волго-Вятском книжном издательстве.

Не знаю, по каким соображениям, но данный факт изложен скупо, скорее всего, по-корреспондентски сжато. Суть его такова:

Кстовчанин Штатнов ездил по районам, разыскивая молодые таланты. Город Семёнов его поразил невероятно. Там он встретился с Корниловым. И в 1923 году опубликовал стихи Бориса Корнилова в малолитражке. Затем поэт покинул малую родину…

Что произошло в дальнейшем с Корниловым, знают все! Но вот этот факт знают немногие!

Я бы с радостью рассказала обо всём более развёрнуто, но некоторые шаги Корнилова прямо-таки смыты потоком истории. А ведь он всегда помнил о своей родине, о своих односельчанах. Земля хранит дыхание живого слова, дымные поля и седые луга пропитаны духом серебряного звучания…

Но вернёмся к объявленной теме:

«О реке подумал,

О вокзале,

О земле, похожей на вокзал.»

Не знаю, как другие, но я вижу здесь космическое звучание. Вижу небольшой просвет в замочке. Вижу маленький лучик в открытии тайны. Меня интересует именно встреча Корнилова и Штатнова. Как она произошла.

Можно, конечно, придумать, что была сухая безветренная погода, что леса были так же прозрачно синими, почти неподвижными. Что, люди, собравшиеся в тот вечер на занятия в литературном кружке, были как-то по-особенному сосредоточены. Когда ещё приедет старший товарищ по перу? Когда ещё выпадет такая удача – быть опубликованным в районной газете? Наверно, поэты читали стихи по кругу, наверно, много спорили…

«Как тесен мир.

два с половиной метра

прекрасного прибрежного песка.

да птица серая,

да посвист ветра,

да гнусная козявка у виска.

О чём же думать в полночь?

О потомках?

О золоте?

О ломоте спинной?

И песня задыхается о том, как

забавно под серебряной луной…»

Остаётся только гадать так ли? Или иначе? Совсем-совсем по-другому?

Но, тем не менее, встреча Павла Петровича и Бориса Корнилова была в городе Семёнове! Это факт! И Штатнов первый разглядел в молодом поэте не шуточный талант…

Напомню, что Борис Корнилов родился 29 июля 1907 года, что первые стихи, как пишет С. С Куняев в своём предисловии опубликованы в 1925 году. То есть восемнадцатилетнего поэта уже ждала трудная, полная тревог жизнь «…до славы», как он пишет в стихотворении:

«Знакомят молодых и незнакомых…»

Что происходит, когда встречаются молнии? Когда их белые жгутики, переливаясь, рассыпаются искрами? Наверно, в тот миг, когда Корнилов передал тетрадку со стихами Штатнову – искры взлетели так высоко, что осветили весь мир – похожий, говоря словами поэта, на вокзал!

Думаю, что Штатнов, прощаясь, пожал руку Борису Корнилову…думаю, что рукопожатие было тёплым, по-дружески крепким, ибо:

… «Я вот этими вот руками

землю рыл

и навоз носил,

и по Керженцу

и по Каме

я осоку-траву косил.

На твоё, земля,

на здоровье,

тёплым жиром, земля, дыши,

получай лепёшки коровьи,

лошадиные голяши.»

Что было дальше? Штатнов уехал. Отправился дальше по районам, разыскивая молодые таланты. А Борис Корнилов, направился улочкой, мимо низких домов, к себе в Дьяково, что – «От Семёнова – полверсты».

… «а я подумаю в пути:

быть может, легче жизни этой

мне, дорогая, не найти.

А я пророс огнём и злобой,

посыпан пеплом и золой, —

широколобый,

низколобый,

набитый песней и хулой.»

И уже неважно, как Павел Петрович Штатнов, выполнит задание, как будут плясать буквы, массивно и жарко внедряясь в пахучий темп истории, как раскидисто обнимет будущность Корнилова. Важно то, что в точке «А» пересеклись две линии, скрестился свет звёзд — полынно, жарко, огненно!

Ибо на этой вокзальной дремотной, мглисто-розовой планете выпукло-алмазно-напористо прозвучали шаги Корнилова, спешащего к себе домой после встречи с Штатновым.:

 … «Ночь ли,

осень ли,

лёгкий свет ли,

мы летим, как планета вся,

толстых рук золотые ветви

над собой к небесам занеся…»

Светлана Леонтьева 

P.S. И немного своего, из кровоточащего:

Когда меня причащают, то слёзы,

точнее слезинки, две маленьких капли

они наворачиваются: вкус яблок

и сок, что как будто из белой берёзы.

Меня причащают, меня очищают,

под белые руки ведут на причастье,

а там всё равно, я богата, нища ли,

талантлива, счастлива или несчастна.

Меня причащают берёзовой родиной,

меня причащают путём моим пройдённым!

Меня причащают, о, милые, милые,

убитым поэтом Борисом Корниловым.

 —

Меня причащают навеки, взаправду так,

как будто пред смертью, как будто пред жизнью.

На мне платье белое в крапинку, мак

цветёт по подолу бархоткой, анисом.

Немного похожа на флаг моя юбка

(ты как-то шутил, что я в ней – правдорубка,

и что со мной сделают, что не помилуют,

как будто с поэтом Борисом Корниловым!)

От зависти, злости,

ах, бросьте вы, бросьте,

от чувства соперничества превосходства!

…Поэтовы косточки там, на погосте.

Как душит меня больно чувство сиротства!

Ну, что?

Разглядели во мне, в каждой фразе:

о, как она пишет, что за безобразие,

что видит, как тысячи, как миллионы

слепых, также яростно и ослеплённых!

А есть ли там сердце в груди – сердце волчье?

Не им ли глядит она, выдранным в клочья?

Не им ли рыдает отчаянно, горько

огромной звездой одинокого волка?

 —

Им! Вы отгадали! Рву грудь я когтями!

(Не надо толкаться своими локтями!

Берите всё то, что хотите, всё время,

вот деньги,

вот дети,

вот премии премий!)

 —

А я здесь на родине в граде-Семенове,

и камень мне лёг в мою грудь оголённую

на место, где сердце когда-то стучало,

на место, где свято почти что столетие.

Так много, что страшно!

Так много, что ало!

Где сердце стучало – пучки во мне света!

Огромные, нежные, точно святые

причастия, суффиксы и запятые!

 —

Убитых убить не получится дважды.

Воскреснуть – одно есть всечасное свойство.

Меня на причастье ведут.

Все мы ляжем…

Лишь книги сиять будут. Книг наших бойся!

Стихов наших бойся! И образов бойся!

Куда б ты ни бился, в пустотах рождённый,

в пустотах, в пустотах стеклянных гружёный.

Одной пустотою – словестный свой мусор

оставь ты в избе! Пустотою укусов!

 —

Выводят меня, но уже причащённой,

и в руки – просвирку,

в уста – ложку с мятой.

Молчу – причащённая, чистая, сильная.

Меня причастили Борисом Корниловым

в его день рождения двадцать девятого!