В одной из своих статей, посвященной вопросу реализма в политике, я вскользь отметил также, что прекраснодушная формула Робеспьера «Свобода, Равенство, Братство», помимо ее абсолютной неадекватности реальной политике, практически недостижима и во внутригосударственных, и в межличностных отношениях. Попытаюсь развить эту тему, взяв отправной точкой ту же политику.

Искусство политика – это искусство обмануть партнера раньше, чем он обманет тебя. Там не место для людей с моралью – их быстро с потрохами съедят. Потому и лезут наверх соответствующие персонажи. Прибегая к самым подлым методам для дискредитации конкурентов, они рассчитывают, таким образом, опосредованно доказать, что сами абсолютно честные и высоконравственные служители народа и, в результате, пробраться на те высокие позиции, где для успешной деятельности как раз и требуются самые мерзкие качества, оставшиеся человеку в наследство от животного мира. Кто хотя бы поверхностно разобрался в этой кухне, тому довольно забавно наблюдать за потешными игрищами, которые называются выборами, но народу нравится публичный цирк, да и куда, в принципе, денешься – ведь, на самом деле, не придумано ничего другого для отбора «лучших».

Максимильен Мари Изидор де Робеспьер (1758-1794) – французский революционер, один из наиболее известных и влиятельных политических деятелей Великой французской революции. Выступал за отмену рабства, смертной казни, а также за всеобщее избирательное право.

Цинизм – квинтэссенция политики. Всем известна фраза: «Он, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын». Каким же сукиным сыном должен быть тот, кто произносит эти слова! А кто из политиков никогда не произносил их? Пусть не прилюдно, не вслух? Себе самому хотя бы? И не обязательно применительно к внешней политике – к своему же ближайшему окружению? Могут ли они быть другими? В том-то и дело. Политика есть соревнование на тему «Чьи подлецы подлее», и это всего лишь концентрат нашей реальной повседневной жизни. Да, в политике сконцентрировано все худшее, что есть в человеке, но кто из нас не политик – в тех, или иных обстоятельствах? Как поступает каждый из нас, когда его интересы сталкиваются с желаниями и поползновениями соседей, друзей, родственников? Истинное отношение выявляется именно в конфликтных ситуациях. В обычной, «мирной», так сказать, жизни мы мило улыбаемся друг другу, делаем комплименты, можем даже искренне пожелать всего самого хорошего. На самом деле, какие сердечные, добрые у людей отношения, когда они не зависят друг от друга, когда им нечего делить! Но достаточно нам со своим ближайшим другом, братом своим нацелиться на одну и ту же должность, возжелать одну и ту же женщину и мы станем с ним врагами. И политиками соответственно. Политика есть работа в критическом поле столкновений интересов, где совершенно естественным образом проявляются худшие черты человеческой природы. Может ли политик позволить себе в какой бы то ни было схватке поступить благородно, если точно знает, что противоположная сторона расценит это только как слабость, или, хуже того, – глупость? Пошлите на это ристалище самых честных и благородных людей, посмотрите, что из этого получится. В этом смысле весьма красноречива характеристика, которую дал взбешенный Наполеон своему министру иностранных дел Талейрану: «Вы грязь в шелковых чулках». Но в отставку супостата не отправил; более того, Талейран сохранил свое влияние и политический вес и при сменивших Наполеона Бурбонах. Трезвость диктует относиться к политике и политикам так, как они того и заслуживают – неизбежное зло. Соответственно, не питать никаких иллюзий на сей счет – ни во внешнем, ни во внутреннем мире. Ни с врагами, ни с друзьями. Да и относительно самих себя – ведь каждый из нас и есть политик в той, или иной степени, в тех, или иных обстоятельствах.

Когда Христос сказал «не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее», он ведал миру, что Божьей благодати удостоятся только те, кто встанут на сторону правды и справедливости, а не родства и корысти, как это было всегда до него, но продвинулся ли мир после него хоть немного в указанном им направлении?  Разве и сегодня не наблюдаем мы почти равнодушно, как творится рядом с нами несправедливость, или как погибают тысячи людей в дальних краях, в то время как гибель даже одного соотечественника болью отзывается в наших сердцах? Не говоря уже о том, что для вызволения родного нам человека из узилища мы приложим максимум усилий, даже зная, что он действительно совершил ужасное преступление. Да тот же Иисус, проповедующий справедливость, и почитаемый за идеал нравственности, разве не бросил небрежно в ответ на просьбу язычницы о помощи: «Неправильно это, отнимать у детей еду и бросать собакам». Собаками для него были язычники, инородцы, то есть чужие, инакомыслящие. Запутано все в этом мире.

Деление на «своих» и «чужих» имманентно присуще человеку, оно всего лишь отражает его естественное стремление к защите, самосохранению, для чего ему необходимо, как и любому животному, сбиваться в стаю. Но он становится и страшным, когда организуется в стаю. Ощутив свою силу, он не может не поддаться соблазну использовать ее для подавления других. Суперстая – государство. Оно образуется исключительно в противовес другим государствам, другим организованным силам (внутренним и внешним)  и существует, пока в состоянии выдерживать борьбу с ними. Жестокую борьбу – на смерть.

В жестких рамках новой религии Запада – толерантности – принято стыдливо умалчивать многие реальные жизненные проблемы, но посмотрим, что говорил совсем недавно на схожую тему самый, пожалуй, почитаемый западный политический деятель, сэр Уинстон Черчилль:

«Я не считаю, что собака на сене имеет какое-либо право на сено, даже если она очень долго на нем лежала. Я не признаю за ней такого права. Я не признаю, например, что большая несправедливость была совершена по отношению к красным индейцам Америки или черным аборигенам Австралии. Я не признаю, что несправедливость была совершена по отношению к этим людям, потому что более сильная раса, более высокоразвитая раса, более мудрая раса, скажем так, пришла и заняла их место».

To the Peel Commission (1937) on a Jewish Homeland in Palestine

Для современного уха звучит чудовищно, не правда ли? (И, между прочим, во многом объясняет  упорный отказ Британии признать Геноцид армян; должно быть воспитанные в духе своего кумира Черчилля англичане полагают, что пришедшие из степей Средней Азии турки, как «более сильная раса, более высокоразвитая раса, более мудрая раса», имели право вырезать автохтонное «отсталое» население.)  Вот, чем, в принципе, отличаются убеждения Черчилля от расистских теорий Гитлера, которого нынче принято считать исчадием ада? Чем они отличаются от убеждений современных политиков – истинных убеждений, которые выявляются не в красивых декларациях, а в зверских действиях в отношении чужих, а порой и собственных народов? Когда еще Плутарх сокрушался:

«Нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть!»

Человек всегда знал о своей зверской природе, страдал от этого и искал пути преодоления ужасных своих родовых пороков. После Иисуса Христа самую резонансную попытку корректировки природы человека предпринял Карл Маркс, который обвинил во всех бедах человека каптал и капиталистов; по нему выходило, что капиталисты – это какое-то особое племя, едва ли не засланное к нам злыми инопланетянами. К сожалению, – ибо если бы это было так, проблема действительно решилась бы довольно просто их тотальным уничтожением (что, собственно, и пытались сделать фанатичные большевики) – теория оказалась неверной, но для ее опровержения человечество заплатило (и все еще платит) очень высокую цену. Сбылось печальное предсказание Бисмарка: «С этим бухгалтером Европа еще наплачется!» – о Марксе, конечно.

Стяжательство, бездумное стремление к богатству – это лишь одна из порочных наклонностей человека, есть и много других, родовых, и среди них, может быть, самая отвратительная, самая мощная и неистребимая, потому что идет от самой его природы, от стремления самца к доминированию – страсть к власти. Тот же Черчилль, демократ и философ, горестно признавался: «Власть — это наркотик. Кто попробовал его хоть раз — отравлен ею навсегда». Важный аспект: ступивший на эту стезю не может не думать, не мечтать о постоянном расширении ареала своего влияния, и, если он успешен, то, в конце концов, эта мечта фатально должна привести его к идее о мировом господстве – разве и сегодня не это мы наблюдаем в поведении так называемых мировых лидеров? В старину правители были куда как откровеннее, они не прятались за демагогическими лозунгами о всеобщем равенстве и процветании, а говорили о своих захватнических планах откровенно и с особой гордостью. Персидский царь Ксеркс Первый, идущий на завоевание Греции, без хитростей заявил: один мир, один хозяин. Абсолютная власть, истинно – Бог.

Но что такое власть, как не возможность помыкать другими людьми? Более того – необходимость помыкать другими людьми! Может ли человек, достигший высшей власти, иметь друзей, любимых, братьев, наконец? Платой за абсолютную власть является абсолютное одиночество: даже страстные поцелуи верной жены отныне будут под подозрением корыстных побуждений. Друзья станут просителями, любовницы – проститутками.

Президент США Гарри Трумен сокрушался:

«Если хочешь в Белом доме иметь друга – заведи собаку»

Так то.

С властью все понятно, а в обычной жизни – есть ли место истинной дружбе, любви?

«Перестав быть палачом, вы превратитесь в жертву». Это Бальзак, он точно уловил суть человеческих взаимоотношений. Третьего не дано – либо хищник, либо добыча. Великий писатель сформулировал это определение для описания специфических любовных отношений, но в нем, по существу, раскрыта вся подноготная грешной нашей жизни. Ее трагедия.

Любовь, дружба, преданность – все это миражи воображения, фантомы бунтующего сознания. Тоскует душа человека по чистым взаимоотношениям, искренним и бескорыстным. И тщится уверить себя в их существовании, обмануть, обойти реальность. Все искусство питается этой мечтой. И питает нас. Мы притворяемся друг перед другом, лицемерим – из корыстных побуждений, или без, просто из желания, из постоянной потребности верить во что-то хорошее.

Мы и пребываем во многом в этом выдуманном мире, мы не можем иначе. Человек в нас борется со зверем; неизменный итог этой борьбы – ничья. Что можно считать большим достижением. Мы хотя бы преодолели тотальный эгоизм животного мира (не все, конечно). Горечь от постоянных жестоких разочарований никогда не сможет убить нашу мечту о человеке – какой бы недостижимой она ни была. Мечты о дружбе, о любви – часть этой общей мечты о человеке, как таковом, – высоком, разумном существе. И хотя от реальности никак не убежать, человек не может отказаться от иллюзий, без них он просто не может существовать, он сойдет с ума. Он должен лицемерить сам перед собой.

«Без истинной дружбы жизнь — ничто!» –  это говорит Цицерон, не раз преданный «друзьями» и в итоге погибший вследствие предательства любимого своего ученика.

Тот же Бальзак по свидетельству Теофила Готье всю жизнь «мечтал о героической и преданной дружбе, о том, чтобы душа, мужество, ум двух людей слились в единую волю». Сам писатель об этом говорит устами Вотрена в «Папаше Горио»: «Я глубоко заглянул в жизнь и признаю одно подлинное чувство: взаимную дружбу двух мужчин». Увы, чаще всего мы мечтаем о неосуществимом!

Другой великий француз, Ромен Роллан в своем романе «Жан Кристоф» меланхолически замечает: «В действительности имеешь одного только друга в течение всей жизни. И очень редки те, кто его находит». То есть фактически он признает, что истинная дружба случается только, как исключение, та же мечта.

Горький пошел и того дальше; он убежден, что проклятие бога Адаму опубликовано в библии не всё; в его интерпретации после  слов: «В поте лица твоего будешь ты есть хлеб твой» бог прибавил:  «И друга  дам в наказание тебе». Правда, Горький оговаривается, что речь идет о ложных друзьях, от которых – он, вроде, уверен в этом, – судьба избавит Ромена Роллана, кому и посвящен панегирик, где излагает Горький свой взгляд на дружбу. Фрейд, наверное, мог бы сказать свое веское слово по поводу этой оговорки.

Всем хорошо известна формула: «Избави меня, Боже, от друзей, а с врагами я справлюсь сам». Другая примечательная мудрость изложена во фразе: «Когда я попросил бога защитить меня от моих врагов, я начал терять своих друзей». К месту вспомнить и неподражаемую Фаину Раневскую с ее бессмертным: «Против кого дружим?»

И завершим разговор о дружбе (или «дружбе») наблюдением эволюционных психологов: чем выше IQ человека, тем меньше у него друзей.

Следующее – любовь. Это, пожалуй, еще более экзотический зверь, чем дружба. Французы говорят, что большая любовь похожа на приведение: все о ней говорят, но редко кто ее видел. Недавние исследования психологов показали, что 99 процентов мужчин, придя в ресторан с «любимой» девушкой, сразу же соглашаются на быстрый интимный контакт с незнакомкой, если ему предлагают это по пути в туалет. А женщины, несомненно, точно так же не устоят перед большими деньгами, подарками. По крайней мере, последние исследования показали, что одним из результатов сексуальной революции явилось и то, что молодые женщины стали вести более беспорядочную половую жизнь, чем мужчины. Это о чем-то говорит?

Как же можно сохранять веру в братство народов, когда мы теряем веру в братство людей, братство и любовь самых близких родственников! Да и существовала ли она на самом деле когда-нибудь, эта вера? Или ее фантом был просто хорошей приманкой в руках больших и малых политиков – государственных и дворовых –  умело манипулирующих нашей неизбывной тоской по сочувствию?

Уходит ли романтизм вообще из нашей повседневной жизни, или его никогда и не было, и в наших обычных человеческих отношениях это такой же мираж, как и в политической жизни? Вопрос. Он порождает большое разочарование в наших душах.

И тут, друзья мои, мне необходимо особо подчеркнуть, что я вовсе не мизантроп и отнюдь не пытаюсь внушить легковерному читателю человеконенавистнические мысли. Выше я уже заметил, что итог борьбы человека с самим собой за самого себя – ничья, и это прекрасный результат. Соответственно, надо просто хорошо представлять границы и сроки дружбы и любви, что гарантирует предусмотрительного человека от разочарований. Правда, лишит его вместе с тем и истинного счастья.

Выбор, в конце концов, каждый делает для себя сам: очаровываться, переживать короткое счастье, а затем жестоко за это расплачиваться, или же прожить спокойную, размеренную жизнь без потрясений с дальней благородной целью оставить детям солидное наследство. Второе, понятное дело, мало кому удается. И вряд ли таким стоит завидовать.

Григор Апоян