Страх перед белым листом бумаги. Ужас неизведанного. Откуда? Почему? Ей ли, собаку съевшей в журнально-газетном деле, жаловаться? А нет, всякий раз, как на экзамене замирает сердце, подкашиваются ноги. Хотя с чего бы им подкашиваться? Ведь удобно сидит за столом, пишет новый текст. В очередной газетный нумер, как говаривали встарь.

Итак-с, посмотрим, полюбопытствуем! Все честь по чести: большой, еще прабабушкин стол, покрытый зеленым сукном. Старый и слегка облезлый, но удобный, родной и привычный. Каждая щербинка знакома. За ним прабабушка переводила французских поэтов, мечтательно теребя камею на платье, потом бабушка писала окислительно-восстановительные реакции, отец грыз гранит науки, потом они с братом корпели над уроками. Верный деревянный друг под зеленым сукном.

Действительно, лучше не скажешь:

Мой письменный верный стол!

Спасибо за то, что шел

Со мною по всем путям.

Меня охранял – как шрам.

Мой письменный вьючный мул!

Спасибо, что ног не гнул

Под ношей, поклажу грез –

Спасибо – что нес и нес.

Она улыбнулась. А все-таки дивная вещь – ассоциации. Из безмолвия вдруг сплетается тоненькая нить мыслей, звуков, запахов. Еще минуту назад он сидела, тупо вперившись в белый лист бумаги.  Так и не смогла приучить себя сразу работать на компе. Он сиротливо поблескивал закрытой крышкой в дальнем углу комнаты. Нет! Вначале – бумага. Белая дверь в волшебный сезам слов. Откройся, сезам, придите слова! Легкие, единственно верные, мгновенно падающие в сердце.

Только их она потом перенесет на экран компьютера с густо исписанного листа. Но ведь минуту назад никаких слов не было, не было ни-че-го! А вот стоило взглянуть на стол, как в памяти всплыли не только поколения, сидевшие за ним, но и стихи, знакомые с детства. И голоса, лелеющие душу…

— Сиди ровно, детка. Девочка должна быть стройной. – Это  — мама с ее ровным, мелодичным голосом и золотой косой, обвернутой вокруг головы.

— Ну, ма-а-ам! –Протяжное «а-а-а» выражает всю степень негодования. Слово «должна» и одиннадцать лет плохо сочетаются!

— Держи спину, — голос мамы ровный и осанка безупречна. — Всегда держи спину.

Мама скрывается в проеме двери. Из него бьет золотой закатный свет и кажется, что мама растворилась в сиянии.

А спину и вправду держать научилась. Королевская осанка, золотое сияние – мама…

— Учись хорошо. Работай над собой. Знания – единственное богатство, которое у тебя никто не отнимет. – Голос бабушки непререкаем. Она едва поднимает голову от листка с окислительно-восстановительными реакциями. Взгляд ее суров, как хлорная кислота —  самая сильная в природе! А руки – шершавые, попорченные реактивами, породистые руки с длинными пальцами – мягки как цезий – самый мягкий металл на земле!  Этими руками она невесомо дотрагивается до головы внучки, уравновешивая суровость взгляда и закрепляя его:

— Учись хорошо! Всегда найдется то, чему можно поучиться! – Через десятилетия будет доноситься бабушкин голос и зОлотом оплавляться на дне души. Единственная в мире окислительно-невосстановительная реакция – золото памяти окисляется сердечной болью.

«La pensée doit être gracieuse» – «мысль должна быть изящной» — выступает из тьмы облик прабабушки. Ее она не застала, лишь слышала о ней. Но материализовался закрепленный в семейных преданиях образ: «в кольцах узкая рука», шуршащее платье, камея у горла, сосредоточенный и нежный профиль. И аромат духов – волшебный, летящий, растворенный в обивке стола. Прабабушка переводит Теофиля Готье, восторгаясь изяществом его стихов. Но! La pensée doit être gracieuse – мысль должна быть милостивой. У французского «gracieuse» есть еще и это значение. Возможно, оно более верное. Мысль и слово должны быть милостивыми.

— Всегда выбирай оптимальный путь решения, – голос отца-математика плотен, зрим и нависает как гора. – Не трать время на сложные пути, они малоэффективны. Даже в математике существуют задачи на упрощение примеров, а не на усложнение. Что уж говорить о жизни. Но знай: оптимальный путь — не всегда кратчайший, по прямой!

Голос отца глохнет в зеленом сукне стола. Да, папа, все верно. Прямая – обманет, упрет в стену. Кривая пропетляет, но вывезет, не предаст. И подведет к тому, что тебе действительно нужно, чего ты достоин. Взвесит на весах вечности и определит положенную меру.

А это что? Хулиганский и милый голос, выводит под Вертинского:

— Ах, мадам, вас соткали из пены

И тончайших лучей самых дальних светил.

Дядя… Огнеглазый, веселый, всегда вышучивающий чьи-то патетические речи. «Снижаем градус пафоса» — говорил он.

— Настоящий авантюрист! – отзывался о нем отец, почему-то тоскливо вздыхая.

А тот хохотал, вился бесом, и вносил в жизнь дурашливую милую сумасшедшинку…

«В жизни не должно быть скучно, племяшка, — смеется он, сидя на столе. – От скуки до жестокости всего один шаг. Жизнь – это вам не просто так!» — добавляет он важным менторским тоном. И вновь рассыпается хохотом: «Жизнь надо любить!»

И смех его звенит в стеклянных бирюльках настольной лампы — «люб», «люб», «люб».  И отзывается эхом в ее сердце.

Но, что это? Лист бумаги, который недавно внушал ужас, исписан тонкими строчками. Осталось только перенести их на компьютер из безмолвия родился рассказ, из небытия соткались полные нежности и печали фразы. Хотя, отчего из небытия? Разве не любовь диктовала их? Та самая, что пребудет вовеки, когда «и пророчества прекратятся, и языки умолкнут и знание упразднится».

А все он! Старый крепкий стол, обитый зеленым сукном. Ее опора и поддержка, защита и вдохновение. И пристанище.

Так будь же благословен –

Лбом, локтем, узлом колен

Испытанный, – как пила

В грудь въевшийся – край стола!

Ляман Багирова

В рассказе использованы: строчка из 1-го Послания апостола Павла к Коринфянам;  стихотворение М.Цветаевой «Мой письменный верный стол», и строчка из романса В.Степанцова.