…или тайна Ордена под сенью Меншиковой

и Сухаревой башни Москвы

Уж на что был он грозен и смел,

Да скакун его бешеный выдал,

Царь змеи раздавить не сумел,

И прижатая стала наш идол.

Иннокентий Анненский.

Из стихотворения «Петербург»

Легендарное «Нептуново общество»,

стоявшее у истоков Русского флота

Три последних века истории нашей страны так или иначе связаны с существовавшим при Петре I загадочным «Нептуновым обществом», как будто основанным самим монархом, куда входили его соратники и конфиденты, содействовавшие словом и делом своему августейшему другу в реформировании огромной державы.

Но что известно об этом обществе, кроме разных небылиц, исторических преданий и анекдотов, целью которых, несомненно, было зловеще оттенить образ великого самодержца, чьим неустанным трудом до сих пор сохраняется Государство Российское? Разве только то, что его возглавлял сподвижник Петра I Франц Лефорт (1656–1699), а членами в нем состояли, наряду с царем, все его приближенные, в той или иной степени оказывавшие на него влияние. «Нептуново общество» заседало в Сухаревой башне, построенной в 1695 году, послужив основанием для открывшейся там же в 1701 году Навигацкой школе. Правда, некоторые исследователи-москвоведы, ничтоже сумняшеся, ссылаясь на различных мемуаристов аж середины XIX-го столетия, считают «Нептуново общество» первой русской франкмасонской ложей, тогда как сами вольные каменщики появились позднее в 1717 году (хотя спекулятивное масонство существовало в Англии уже с середины XVII-го века в виде якобитских лож), а в Россию они проникли только в начале 30-х гг. XVIII-го столетия. Кстати, предание, приводимое И. М. Снегиревым (Сухарева башня в Москве. Русские достопамятности. Т.1. М., 1877. С. 12–16), с тех пор кочующее по страницам многих москвоведов, приводит даже «масонский расклад» общества, дескать, его председателем являлся адмирал Ф. Я. Лефорт, Петр I значился первым надзирателем, а Феофан Прокопович занимал должность оратора. В членах «Нептунова общества» состояли: генерал-адмирал Ф. М. Апраксин, Я. В. Брюс, математик и астроном А. Д. Фархварсон, М.М. Голицын, А.Д. Меншиков и Б.П. Шереметев, представляя собой как бы тайную совещательную государеву думу. Однако Франц Лефорт умер в 1699 году, а Феофан Прокопович оказался в Санкт-Петербурге в 1816 году, после чего и попал в царское окружение, а, следовательно, оба они не могли находиться в обществе одновременно, как на это указывает И. М. Снегирев. С другой стороны, масонское предание, цитируемое А.Н Пыпиным (Русское масонство. XVIII и первая четверть XIX в. Птг., 1916. С. 88), рассказывает о том, что Петр I получил масонское посвящение в Англии во время Великого посольства, а в существовавшей в конце XVII-го столетия русской масонской ложе мастером стула якобы был Ф. Я. Лефорт, первым надзирателем – генерал и контр-адмирал Патрик Гордон, и только вторым –   Петр I.

Итак, наша цель здесь не умножать домыслы и мистические басни вокруг «Нептунова общества» и Сухаревой башни, столь популярные в москвоведении, а предложить свою версию разрешения этой исторической загадки. Ведь если ботик Петра I это «дедушка Русского флота», то «Нептуново общество» первоначальный интеллектуальный центр, на века определивший развитие России как великой морской державы, значение которого сложно переоценить.

Две мачты или два донжона.

Парк императорский, трактату философскому подобный.

Знаменский храм – Голицынская башня.

Ревнивое отношение Сталина к Сухаревой башне  

В свое время московские искусствоведы и историки архитектуры точно подметили, что Сухарева и Меншикова башни, находившиеся неподалеку друг от друга составляли как бы один ансамбль петровской Москвы, доселе столице неизвестный. Несомненно, что обе башни вместе с кремлевской колокольней Ивана Великого выполняли функцию военного оповещения, и расположенная в ту пору рядом со Сретенским холмом, самым высоким местом Москвы, Меншикова башня фактически оказывалась на нулевом градусе, являясь географическим центром древней столицы того времени. Представляется, что здесь не обошлось без петровского умысла.

Меншикова башня или церковь Архангела Гавриила на Чистых прудах строилась с 1704 по 1707 год по заказу всесильного фаворита Петра I Александра Даниловича Меншикова в стиле знаменитого нарышкинского барокко под руководством архитектора Ивана Зарудного, а в ее проектировании принимал участие выдающийся Андрей Якимович Трезин или Доменико Андреа Трезини (1670-1734), первый городской архитектор Санкт-Петербурга и зодчий, построивший великолепный Петропавловский собор с крепостью, шпиль которого по существу повторял не дошедший до нас шпиль Меншиковой башни. В храме Архангела Гавриила должна была храниться чудотворная икона Богоматери, привезенная Меншиковым из Полоцка в 1705 году и написанная по преданию самим Святым Евангелистом Лукой. В 1712 году в Меньшиковой башни временно размещалась Навигацкая школа, переведенная сюда из-за пожара в Сухаревой башне. Стало быть, и заседания «Нептунова общества» собирались здесь же, пока в Сухаревой не восстановили Рапирный зал, принадлежавший сему благородному объединению. Выходит, изначально обе башни между собой связывало «Нептуново общество», образовавшее Навигацкую школу, но что за организация могла стоять за самим тайным союзом в честь античного божества водной стихии?

Дело в том, что Петр Великий, став истинным родоначальником русского флота, еще при жизни желал увековечить образ Нептуна-Посейдона, чье имя носило его реформаторское сообщество, имевшее своей штаб-квартирой Сухареву башню. Спустя одиннадцать лет после смерти Всероссийского монарха в 1736 году при императрице Анне Иоанновне в центральном бассейне Верхнего сада Петергофа поместили скульптурно-фонтанную композицию «Телега Нептунова», простоявшую там до 1797 года, когда правнук первого русского императора царь Павел I Петрович, взойдя на русский трон, установил в честь своего прадеда новую скульптурно-фонтанную группу «Нептун», отлитую в 1688-1694 гг. в Нюрнберге В. Херольдом по проекту золотокузнеца Христофа Риттера и Георга Швайггера. Однако красоваться фонтанной группе в родном городе не довелось. Сначала для нее на площади городского рынка Нюрнберга был построен бассейн с пьедесталом, но вскоре выяснилось, что для работы фонтанов в местных реках недостаточно воды, после композицию разобрали, положив на хранение в амбар, где она и пролежал сто лет. Не странное ли совпадение, что фонтан «Нептун» был отлит в Нюрнберге в одно время с основанием в Москве в только что построенной Сухаревой башне «Нептунова общества». Как будто бы он сто лет дожидался, чтобы, наконец, увековечить в Петергофе память о Петре Великом и его реформаторском сообществе, куда входили лучшие умы России. Но, к сожалению, мало кто подобные вещи и события может соединять в ассоциативной последовательности.

Итак, безусловно, император Павел I знал о существовании «Нептунова общества» его славного прадеда и, будучи монархом-мистиком, монархом-теологом, он благосклонно отнесся к предложению возглавить Суверенный Орден Святого Иоанна Иерусалимского, великим магистром которого он стал в 1798 году. Историки полагают, что им двигали политические и внешне религиозные мотивы. Не отрицая этого, все же хочется отметить, что не политикой единой прожил свою яркую, но весьма короткую жизнь Всероссийский император, а для Русской Православной Церкви за границей Святой царственный мученик Павел. Ему ли не знать, что Орден Святого Иоанна Иерусалимского являлся de facto наследником другой более могущественной рыцарской организации… Все это отнюдь не экзо- или альтернативная история, а трезвое сопоставление событий с памятниками эпохи, если угодно, фактов – с артефактами, даже при отсутствии документированного базиса.

Современный исследователь Ольга Клещевич в своей яркой выразительной книге «Иероглифика Петергофа» (Санкт-Петербург: «Алетейя», 2017) отмечает: «<…> Распознав в фонтане «Нептун» комплекс герметических символов, включающий в себя общую эмблему тайных традиций Ордена тамплиеров, «предназначенную, в основном, для внешнего пользования эзотерической парадигмой, печатью рыцарства и опознавательным знаком», Павел I, разумеется, не смог устоять от предложения приобрести его, хотя, судя по истории появления фонтана в Верхнем парке Петергофа, не сразу осознал его истинное место и предназначение.

Нептун-Бафомет олицетворял обряд крещения у офитов. «Мете – андрогинное божество, представляющее природу порождающую» и бога Гермафродита. «Как у тамплиеров, у офитов было два крещения – духовное и огненное. Это последнее назвали крещением Мете. <…> Это крещение Светом франкмасонов. Очищением – словом очень подходящим».

Именно Бафомет, в образе которого тамплиеры соединяли элементы традиции и высшей науки, носил корону – символ высшего достоинства, отмечающего излюбленное место пребывания Духа, так же – символ философского камня – знака верховной власти и Мудрости. Философы древности представляли ее в виде короны с расходящимися лучами. Именно все эти атрибуты и символы делают Нептуна олицетворением Камня философов – цели Великого Делания, о сути и смысле которого нам предстоит еще многое узнать в процессе путешествия по парку – трактату, сочиненному царем Петром, которого самого сравнивали с богом морей:

«Вижу на волнах высоких

Нового Нептуна я,

Слышу в бурях прежестоких,

Рев из глубины тая,

Бездна радость ощущает,

Бельт веселье возвещает».

Другим атрибутом фигуры Нептуна, венчающей фонтан, является привычный и традиционный для бога морских пучин предмет – трезубец (или копье с тремя наконечниками). Здесь он может означать следующее: орудие предмет, имеющий три части, когда в норме бы хватило одной, осуществляет утроение своей символической силы или потенциала; единство трех сфер мира – воды, земли, неба; три ступени Делания; три основные стадии Делания; три основные операции Делания, то есть алхимическое “нигредо”, “альбедо” и “рубедо”».

Какая тонкая метафора рассматривать парк Петергофа как алхимико-философический трактат! Но что есть философский камень, как не кристаллизованный свет, окаменевший эфир, дающий возможность управлять тончайшей субстанцией под названием время; а повелитель земного цикла времен никакой не Кронос-Сатурн, но Посейдон-Нептун, отчего именно ему посвятил свои «Законы» выдающийся поздневизантийский философ и гуманист Георгий Гемист Плифон. Ибо вода, как царство Нептуна, обладая памятью и текучестью, запечатлевает время. Очевидно, что Всероссийскому императору Петру I удалось прикоснуться к завораживающей тайне времени, о чем мы скажем ниже. И стоя напротив скульптурно-фонтанной композиции «Нептун» в Петергофе, как тут не вспомнить слова из древнеиндийской «Бхагавадгиты» знаменитого американского физика Роберта Оппенгеймера (1904-1967), произнесенные им на санскрите по итогам «Тринити», первого в истории испытания ядерного оружия, состоявшегося 16 июля 1945 года в пустыне Аламогордо, штат Нью-Мехико:

«Если бы на небе разом взошли сотни тысяч солнц, их свет мог бы сравниться с сиянием, исходившим от Верховного Господа в Его вселенской форме (11:12); | <…> Верховный Господь сказал: Я – время, великий разрушитель миров | (11:32)» (диви сурйа-сахасрасйа бхавед йугапад уттхита йади бхах садриши са сйад бхасас тасйа махатманах | <…>  мритйух сарва-хараш чахам удбхаваш ча бхавишйатам|).

То есть предельно сконцентрированное в средоточии света время и порождает ядерную вспышку, свечение философского камня и трансмутацию. Так, по крайней мере, как нам представляется, мыслили герметические философы, создавая свой философский камень.

Таким образом, вполне читается в алхимической аллегории петергофского «Нептуна» название и самой тайной организации, членом которой с большой долей вероятности являлся царь Петр I. И это, несомненно, Орден тамплиеров. Тогда скульптурно-фонтанный ансамбль петергофского «Нептуна» с обеими московскими башнями, Сухаревой и Меншиковой, создают своеобразную пространственную дельту, замыкаясь на нулевой градус последней башни, обращенную на север и ориентированную на Полярную звезду. И если мы от них проведем к ней прямые линии, то получим и трехгранную пирамиду, конус которой упрется в светило. В данном случае Сухарева и Меншикова башни могут рассматриваться и в качестве донжонов (донжон – отдельно стоящая, в основном, центральная башня в замке, не связанная никак с его стенами), которые храмовники выстраивали в зависимости от расположения Полярной звезды, и как две колонны притвора Соломонова храма, хотя некоторые исследователи в них видели именно корабельные мачты, что тоже вполне справедливо.

После возведения Меншикова башня оказалась самым высоким зданием в Москве, достигая верхушкой своего шпиля 84 метра, что на 3,2 метра (полторы сажени) превышало кремлевскую колокольню Ивана Великого, в чем московские старожилы сразу увидели дурное предзнаменование. Из книги «Сорок сороков: краткая иллюстрированная история всех московских храмов» (М: Кром, 1994. – Т. 2.), вышедшей под редакцией ныне покойного писателя Петра Паламарчука, и работ других москвоведов мы знаем, что первоначальное строение состояло из пяти каменных уровней: неф, квадратная башня, три нижних восьмиугольных яруса и два верхних восьмиугольника, сделанных из дерева. Верх башни украшал 30-метровый шпиль, увенчанный фигурой ангела с крестом в руке. В 1708 году на башню установили часы с курантами из Англии и подвесили 50 колоколов. 14 июня 1723 года во время похорон священника Василия Андреева в шпиль ударила молния и начался пожар, продолжавшийся несколько часов и уничтоживший деревянные перекрытия верхнего яруса. Колокола обрушились и проломили своды церкви, придавив людей, находившихся в помещении. Удалось спасти чудотворную икону Полоцкой Богородицы, которую после пожара перенесли в придел Введения Пресвятой Богородицы одноименного храма в селе Семеновском. В 1726-м икона была вытребована самим светлейшим князем Меншиковым в Санкт-Петербург, где размещалась в домовой церкви дворца всемогущего магната. И до своего падения он не успел ее возвратить по принадлежности в храм Архангела Гавриила. Во время опалы, постигшей Меншикова, поскольку все имущество его подверглось описи, то и икона оказалась в казне Лейб-Гвардии Семеновского полка. Уже гораздо позднее капитан полка Петр Михайлович Приклонский, находясь в караульной службе, рассмотрел эту святыню в образной комнате императрицы Елизаветы Петровны во время ее отъезда в Петергоф (Романюк С.К. Из истории московских переулков М., Сварог и К. 1998. С.265-266). Но с тех пор ее след простыл. Саму же Меншикову башню удалось восстановить уже без шпиля только в 1787 году на пожертвования известного московского франкмасона Гавриила Захарьевича Измайлова, и в таком виде она дошла до наших дней. В 1928 году Меншикову башню могли снести, чего желали работники находящегося по соседству Главпочтамта, направив обращение об этом, но руководство Моссовета, к счастью, рассудило иначе.

Еще один тамплиерский донжон – храм Знамения Божией Матери – сохранился практически в своем первозданном состоянии в усадьбе Дубровице, принадлежавшей боярину Борису Алексеевичу Голицыну (1654-1714), руководителю Приказа Казанского дворца и воспитателю царевича Петра («дядьке царя»), служившему воеводой и наместником Казанского и Астраханского царств, но впавшему в немилость у Петра I в 1705 году, поскольку не сумел предупредить Астраханский бунт. Закладка храма состоялась 22 июля 1690 года, то есть в день памяти Марии Магдалины, а в феврале 1704 года местоблюститель патриаршего престола митрополит Рязанский и Муромский Стефан Яворский в сопровождении духовенства освятил храм в честь Иконы Знамения Пресвятой Богородицы. Считается в проектировке храма принял участие первый архитектор Санкт-Петербурга Доменико Трезини (Андрей Якимович Трезин), хотя существует версия о том, что главным автором проекта являлся придворный архитектор Швеции Никодемус Тессин Младший (1654–1728), вместе со своим отцом один из создателей так называемого скандинавского барокко, ученик Джованни Лоренцо Бернини и Карло Фонтаны. По данным современных исследователей, Знаменский храм в сечении представляет тамплиерский крест, а в его размерах храма зашифрована дата сожжения последнего Великого магистра Ордена Храма Якова де Моле; среди искусно вытесанного белокаменного убранства находится знаменитый Феникс, птица из египетского Гелиополя, способная восставать из пепла и символизирующая Воскресение Христово, а равно и Ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона, сгоревших на мученических кострах, но возродившихся при герцоге Филиппе Орлеанском и его собрате Петре I. В целом, Знаменский храм избежал участи, уготованной Сухаревой, да и Меншиковой башням, поскольку оказался поодаль от столицы в Подольском районе, а усадьбу Дубровицы, где он находится, занял с 1950 года Всесоюзный, а ныне Всероссийский научно-исследовательский институт животноводства имени Л. К. Эрнста. Известна оценка этого храма святителем Филаретом Московским, высказанная им во время его освящения 27 августа 1850 года после реставрации, осуществленной замечательным русским архитектором Федором Рихтером:

«После обновления вещественного и художественного, ныне обновлён храм сей обновлением духовным и священным. <…> При воззрении же на образ его устроения и украшения, нельзя не заметить, что храмоздатель старался произвесть нечто необыкновенное, возбудить особенное внимание зрителя, и следственно сообщить зданию качество памятника. В самом деле, сей храм полтора уже века хранит память Князя, который восприял благочестивую мысль создать его, – и с тем вместе провозглашает славную память великого Царя, который, по благоволению к вельможе, принял на себя руководствовать исполнением благочестивой мысли его, и который свою господствующую мысль – дать России новый образ по образцам других народов Европы, напечатлел почти на каждом камне сего здания»

(Слово по обновлении храма Знамения Пресвятой Богородицы в селе Дубровицах // Сочинения Филарета Митрополита Московского и Коломенского. Слова и речи. – Т. V. –   М., 1885).

Что тут еще можно добавить после слов выдающегося святителя?

Однако Сухаревой башне повезло намного меньше. 11 июня 1934 года работы по ее сносу завершились. Не помогло даже обращение в ее защиту двух писем И. В. Сталину известных деятелей советского искусства и культуры, среди которых искусствовед Игорь Грабарь, академики архитекторы Иван Жолтовский, Иван Фомин, Алексей Щусев, искусствовед и театровед Абрам Эфрос. Великий вождь не внял гласу своей интеллигенции. Действительно, ее ломали с каким-то фанатизмом при поддержке высшего руководства в лице тов. И. В. Сталина и К. Е. Ворошилова. Почему так, ведь на ее месте ничего монументально-фундаментального советского не планировалось? К примеру, снос Храма Христа Спасителя предполагал строительство на его месте грандиозного Дворца советов, фундамент под который был уже фактически завершен к началу Великой Отечественной войны. Но упорство властей в отношении сноса Сухаревой башни и в самом деле наводит на некоторые конспирологические мысли. Возможно, искали артефакты, по городским легендам замурованные погребенные в стенах башни, но скорее, как мы представляем, желали изменить пространственное энергетическое поле Москвы, связанное с Петром Великим и его выдающимися сподвижниками, ведь по народным поверьям Сухарева башня – невеста Ивана Великого, в Меншикова башня его сестра. Тем самым менялся весь пространственный образ, обращенный к петергофскому Нептуну, о чем мы писали ниже. Что-что, а в подобных тонких мистических вопросах И. В. Сталин прекрасно разбирался. Полемика вокруг Сухаревой башни и ее снос приходились как раз на время, когда Алексей Толстой работал (по социально-идеологическому заказу великого вождя) над романом «Петр Первый», две первых части которого как раз и вышли в 1934 году. Опять совпадение? Или, может, А. Н. Толстой создавал несколько иного Петра I, целиком угодного «отцу народов» и даже укорененного в нем? Впрочем, вероятно, Сухарева башня унесла с собой многие тайны, с которыми, по мнению высшего партийного руководства, не стоило соприкасаться советским людям. Башня умирала в лучах заходящего солнца 10 июня 1934 года, и великому москвоведу Владимиру Гиляровскому удалось в патетическом стихотворении запечатлеть, если угодно, посмертную маску потрясающего петровского архитектурного сооружения:

«Жуткое что-то!

Багровая, красная,

Солнца закатным лучом освещённая,

В груду развалин живых превращённая,

Все ещё вижу её я вчерашнею –

Гордой красавицей, розовой башнею»

Башни не стало, а спустя меньше одиннадцати лет умер 23 февраля 1945 года литературный любимец Сталина писатель Алексей Николаевич Толстой: его роман «Петр Первый» так и остался незавершенным. Но почему все же Сталин, как думают некоторые, подражавший Петру Великому и, несомненно, по-своему влюбленный в Москву человек, решился на снос Сухаревой башни? Ответ, как ни странно, на поверхности, и кроется он в произведении другого русского классика, хорошо известного товарищу Сталину. Это Михаил Юрьевич Лермонтов, писавший в очерке «Панорама Москвы»: «На крутой горе, усыпанной низкими домиками, среди коих изредка лишь проглядывает широкая белая стена какого-нибудь боярского дома, возвышается четвероугольная, сизая, фантастическая громада – Сухарева башня. Она гордо взирает на окрестности, будто знает, что имя Петра начертано на её мшистом челе! Её мрачная физиономия, её гигантские размеры, её решительные формы, всё хранит отпечаток другого века, отпечаток той грозной власти, которой ничто не могло противиться» (Сочинения М. Ю. Лермонтова. –   1891. – Т. 5. – С. 435–438). Разве не понятно, что именно этого отпечатка «той грозной власти, которой ничто не могло противиться», на реальном, мистическом или подсознательном плане невыносимо было терпеть товарищу Сталину, что и определило ее снос, ведь если враг (пусть это и запечатлевшее дух великого человека архитектурное сооружение) не сдается – его уничтожают. Кстати, уже в ту пору Иосиф Виссарионович задумывался о построении своих высоток, отображавших кремлевские башни; а уничтожением Сухаревой башни он желал обуздать, сломить, если угодно, подчинить и приручить не только дух человека Петра Великого, но и воплотившийся в нем дух Нептуна-Посейдона, иногда позволяющий превзойти неизбежно утекающее время, ибо:

«Если бы на небе разом взошли сотни тысяч солнц, их свет мог бы сравниться с сиянием, исходившим от Верховного Господа в Его вселенской форме…».

Что-то Сталину, оказавшемуся на вершине Третьего Рима, удалось сделать, особенно если вспомнить удачный ядерный проект, осуществленный под руководством Лаврентия Берии, но не все… Ведь роман А. Н. Толстого не окончен. Все эти вещи, безусловно, были известны соратнику вождя Лазарю Кагановичу, тогда секретарю Московского горкома ВКП(б), непосредственно занимавшемуся сносом памятника. Но поражает сама профанация ответа 90-летнего Лазаря Моисеевича, данного им в письме на публикацию в конце 1980-х годов в журнале «Известия ЦК КПСС» статьи о Сухаревой башне: дескать, строение снесли из-за ветхости и гибели возле него людей. Как тут верить старым большевикам? Можно было бы сказать «sancta simplicitas», если бы мы не ведали о биографии этого секретаря МГК. В своем произведении «Так говорил Заратуштра» Фридрих Ницше полагал высшей философической привязанностью «любовь к вещам и призракам». Но оказывается существует и ревность к вещам и призракам метафизического характера, что мы и видим на примере И. В. Сталина.

А теперь наше предположение. Ревность к вещам и призракам у Иосифа Виссарионовича заключалась в том, чтобы, разрушив Сухареву башню, стереть память о благородном сообществе, некогда наделившем царя Петра Алексеевича невиданной властью и об организации, стоявшей за ним. Ощущая себя абсолютным вождем, Сталин, разумеется, не желал иметь никаких традиционных предшественников, ибо вождь это Α и Ω, начало и конец абсолютной власти; это не монархическое правление, зиждущееся на законе о престолонаследии, или демократия, неизбежно скатывающаяся в плутократию и клептократию, ибо человеческий род не исправим… Так вместе с Сухаревой башней была разрушена и Рапирная зала, где собирались члены «Нептунова общества». Разумеется, она уничтожена физически, но не погибла и продолжает парить в астрале вместе с самой башней на том же месте (при том, что фундамент ее цел и находится в законсервированном состоянии), что прекрасно понимал И. В. Сталин. Хотя для восстановления энергетического и властного поля столицы Сухареву башню следует воссоздать в прежнем виде. Да будет так! Аминь.

Клуб августейших особ.

Точка на сфере, где сходятся противоположности.

Загадочное имя Petrus Urbinus

Но исторические совпадения не завершаются на вышесказанном, а расходятся как круги по воде в центробежном движении. И коль Филипп Красивый (Капет) (1268-1314) разрушил в 1307 году Орден бедных рыцарей Христа и Храма Соломона, то его возродил во Франции другой августейший представитель – Филипп Орлеанский (Бурбон), регент Французского королевства с 1715 по 1723 гг. при малолетнем короле Людовике XV, от которого и идет такое явление, уже ставшее весьма разветвленным, как «неотемпляризм» или новое храмовничество, что, впрочем, никоим образом не отрицает его связи со старыми тамплиерскими группами, выжившими и трансформировавшимися после упразднения Ордена Храма. Но ведь и корни исторического франко-русского союза идут от дружбы двух августейших лиц – Петра I и Филиппа Орлеанского. Но, может, их связывало нечто сокровенное, например, обоюдное членство в тайной организации? Ну с Филиппом Орлеанским все более или менее понятно.   Из довольно популярной книги еще советского автора Бориса Черняка «Судебная петля. Секретная история политических процессов на Западе» (М.: «Мысль», 1991) нам известно, что конце XVII столетия несколько французских аристократов, в том числе герцог Грамон, маркиз Биран и граф Таллар, создали в Париже тайное общество под названием «Малое воскресение тамплиеров». Король Людовик XIV по-своему оценил идею, выслав «воскресших» храмовников из Парижа. Далее автор сообщает: «В 1705 г. герцог Филипп Орлеанский объединил бывших членов тайного союза, придав ему политический характер. Иезуит Бомани состряпал известную фальшивку – подложные документы тамплиеров».

Особо не удивляясь безапелляционному стилю советского агитпропа, все же отметим, что нам не удалось найти в источниках иезуита Бомани (ни даже Бонами), а вот об обществе «Малое воскресение тамплиеров» упоминают такие франкмасонские авторы, как Бег Клавель и сэр Джон Яркер. Однако мы знаем о священнике Общества Иисуса Филиппе Бонанни (Philippe Bonanni) или Филиппо Буонанни (1638–1723), замечательном ученике и помощнике великого Афанасия Кирхера (1602-1680), полимата, ориенталиста, лингвиста и основоположника египтологии с синологией. Филипп Бонанни являлся зоологом, малакологом (раздел зоологии, изучающий моллюсков), энтомологом, нумизматом, математиком, антикваром, коллекционером и историком, составившим прекрасное описание Музея Афанасия Кирхера в Риме.  Сэр Джон Яркер (Ars Quator Coronatorum, Volume XI, MDCCCXCVIII (1898), P. 97–99) считает документы Ордена тамплиеров герцога Филиппа Орлеанского, в том числе «Левитикон» и «Хартию передачи», оригинальными артефактами, тогда как Бег Клавель противоположного мнения, полагая, что это искусная подделка отца Филиппа Бонанни (Histoire pittoresque de la francmaçonnerie et des sociétés secrètes anciennes et modernes. Par F. T. Bègue CLAVEL, Paris, 1845; P. 216-220). Нам нет никакого смысла выяснять вопрос аутентичности сих документов, а следует обратить внимание на следующую вещь, при этом никак не упрощая ни событий, ни явлений, от нее происходящих: получается, что иезуит священник Афанасий Кирхер, его ученик принадлежавший к тому же ордену Филипп Бонанни и их агент в Великобритании Элиас Эшмол стояли у истоков таких мощных по влиянию сообществ, как символическое франкмасонство и новое храмовничество, включая тамплиерские степени у вольных каменщиков. Отсюда понятно, почему иезуиты столь заботливо опекали поначалу эти организации, а утратив воздействие на них, принялись за их демонизацию всеми возможными и невозможными средствами. Есть даже упоминания о том, что и сам Эшмол вместе со своим родственником мог состоять в Ордене Храма, хотя последний являлся членом Ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Как бы то ни было, но честь реконструкции тамплиерских облачений, описанных в Статутах Филиппа Орлеанского от 1705 года и дошедших в измененном (разумеется, в сторону упрощения) виде до наших дней, принадлежит именно патеру Общества Иисуса Филиппу Бонанни, посвятивших добрую часть своих энциклопедических занятий восстановлению священнической и секулярной одежды без исключения всех христианских церквей и деноминаций, начиная с ранних времен. Прибавим сюда еще выдающегося французского прелата, приверженца «квиетизма» и писателя Франсуа де Салиньяка де Ла Мот-Фенелона (1651-1715), равно поддерживавшего тамплиерское возрождение герцога Филиппа Орлеанского и обратившего в римский католицизм шотландца Эндрю Рамзая (Рэмзи) (1686-1743), деятеля раннего франкмасонства и якобы автора высших тамплиерских степеней в нем, и все становится на свои места (по данным великого офицера Ордена Храма и символиста Жана-Мари Рагона, Фенелон предстает создателем раннего франкмасонского ритуала «Palladium», выдержанного в античных традициях и связанного с его произведением «Приключения Телемаха»). Вот он один из ликов творчества знаменитого ордена, доселе остававшийся в тени, бросаемой от выдающихся им созданных организаций. Интеллектуальность, нашедшая свое разрешение в построении поистине цветущей сложности! Это точка в сферической перспективе геометрии Лобачевского, где вполне могут пересекаться линии разновекторной направленности!

Уже из Статутов Филиппа Орлеанского от 1705 года нам известно, что внутри Суверенного Военного Ордена Иерусалимского Храма существовал и так называемый Орден Востока, до сих пор вызывавший своей загадочностью вопросы у исследователей и читателей. Из Статутов, в общем, ясно, что он сосредотачивался в Домах Посвящения, занимаясь посвятительной практикой, будучи подчиненным административной и клерикальной иерархии тамплиерского воинства. Однако этот орден якобы был «усыплен» к 1805 году, когда тамплиеров, возглавляемых Бернаром-Раймоном Фабре-Палапра, признал на официальном уровне император Наполеон I Бонапарт. Благодаря сэру Джону Яркеру нам удалось узнать нижеследующее о степенях посвящения, пять первых из которых образуют Дом Посвящения, а шестая относится уже к уровню Послушничества. Заранее отметим, что все степени являются символическими.

1-я степень: Посвященный. Она заключается в испытании стихиями: водой при омовении рук и ног и огнем в его легком воздействии. Затем идет испытание кровью, когда имитируется вскрытие вен. Наставление объясняет это ссылкой на испытания древних мистерий.

2-я степень: Внутренний посвященный. Здесь речь идет о геометрии в соотношении с добрыми и злыми установками Инструкция посвящена геометрии, хорошим и плохим

установкам и ошибкам в металлах основания. Из этого вытекают моральные аналогии.

3-я степень: Адепт. Считается, что она соответствует степени Мастера символического франкмасонства. Кандидата оставляют одного в храмовом притворе, когда входят трое Внутренних Посвященных, завязывают ему глаза, связывают руки и ноги и угрожают смертью, если тот он не согласится раскрыть им секреты, которые собирается получить в новой степени. Они намерены его убить: у одного из них молоток, у другого уровень, а у третьего наугольник.  Они исчезают при появлении брата, покровительствующего Неофиту, и больше не обнаруживаются несмотря на предпринятые поиски.

4-я степень: Адепт Востока. Совершено ужасное преступление. Ночью был похищен великий интендант Адонирам. Соломон созывает всех Внутренних Посвященных и обнаруживает отсутствие Велиала, Сихора и Нимрода. Хирам назначается преемником Адонирама, и Соломон поручает пятнадцати Избранным отправиться в Иоппию, дабы найти вероломных братьев и похищенного великого интенданта Адонирама.

5-я степень: Адепт Черного Орла. Девять Избранных Адептов ищут похищенного в Иерусалиме, а остальные шестеро, разделившись на две группы, идут в Габес и Иоппию. Пастух сообщает Бенхаилю, Овадии и Хораму, что видел человека, похожего по описанию на Велиала, выходившего из Габеса. Тогда они посылают Хорама сообщить об этом Зоравабелю, Шомеру и Нееману. Хорам встречает их в тот момент, когда они разглядывают черного орла, парящего в воздухе, который направляет их в ту сторону, куда они должны идти. Итак, вчетвером они следуют за полетом орла. Между тем внимание Бенхаиля и Овадии привлекла собака, выбежавшая из пещеры, где и обнаруживаются предатели. Нимрод раскаивается, совершая самоубийство, после чего на месте убиваются Велиал и Сихор. Братья выясняют, что Адонирам был распят на сандаловом дереве, моля Бога простить виновников за совершенное преступление, и похоронен в пещере. Царь Соломон велит перезахоронить Адонирама во дворе Храма; а Нимрода предать земле в «Месте покаяния»; тела Велиала и Сихора должно сжечь, а их пепел развеять по ветру, прежде предав их сердца на съедение птицам небесным.

Следующая 6-я степень Совершенного Адепта Пеликана уже относится к уровню Послушничества или Постулантства. По существу, это степень Розового Креста. По данным сэра Джона Яркера, до 1830 года в Ливерпуле существовал конвент этой Розенкрейцерской степени под названием «Яков де Моле». Был один Конвент степени в Индии, а лондонский Конвент возглавлял доктор Роберт Бигсби, перед своей смертью принявший в него несколько новых членов.

Итак, после всех вышеприведенных и далеко неполных сведений, не оставляет впечатление, что истоки как современных неотамплиерских организаций, так и основных франкмасонских обрядов, в том числе Древнего Принятого Шотландского устава (ДПШУ) и Исправленного Шотландского устава (ИШУ), в общей сложности восходят к одним и тем же вышеупомянутым людям (отцу Афанасию Кирхеру, отцу Филиппу Бонанни и сэру Элиасу Эшмолу) и одному и тому же сообществу, существовавшему, по крайней мере, за несколько десятилетий до выхода на мировую авансцену в 1717 году регулярного франкмасонства и известному нам как Воинство Храма (Militia Templi) и Орден Востока.

Исходя из этого, уже не стоит столь остро вопрос об организации, являвшейся протагонистом «Нептунова сообщества» при Петре I, поскольку прорисовывается событийная очевидность. Русский эмигрантский антимасонский автор Борис Башилов в своем труде «Робеспьер на троне. Петр I и исторические результаты свершенной им революции» (Глава XI. Петр I и масоны) обращает внимание на следующее: «По указанию того же Вернадского “среди рукописей масона Ленского есть обрывок серой бумаги, на котором записано такое известие: “Император Петр I и Лефорт были в Голландии приняты в Тамплиеры”». Несмотря на антипетровский пафос автора, все же отметим ценность переданного им сообщения. В этой связи сразу всплывает характерное имя князя Ордена, магистрального секретаря, значившегося на Статутах герцога Филиппа Орлеанского от 1705 года. Его звали – Petrus Urbinus, Петр Урбин. Мы тщетно искали эту персону в окружении будущего регента Франции герцога Филиппа Орлеанского. Стало быть, это псевдоним по титулярному распределению мест и владений, за которые отвечают князья и главы Языков Ордена, как, к примеру, тем самым носящие звания Североамериканских или Южноафриканских. Но как переводится с латинского языка Petrus Urbinus? Петр Городской или Градский, что имеет аналог и в эллинизированной форме Petrus Politanus или Petropolitanus. Последнее, разумеется, обозначает уже петербуржца, петроградца, а кто главный петербуржец – понятно: царь Петр I. К тому же Санкт-Петербург был заложен в 1703 году, а в 1705 году шло его бурное строительство под руководством русского монарха и его сподвижников. Таким образом, должности и титулы князей Ордена во время великого магистерия Филиппа Орлеанского действительно замещались царственной или королевской крови, что, впрочем, имело место и при великом магистре Бернаре-Раймоне Фабре-Палапра. Да и нынешний Суверенный Военный Орден Иерусалимского Храма находится под монаршим покровительством Ее Высочества Елизаветы, герцогини Изенбург и Бюдинген, княжны Шлезвиг-Гольштейн-Сондербург-Глюкштадт, происходящей от Всероссийской императрицы Екатерины II Великой.

Становится очевидным, что пребывание в рамках одной рыцарской организации благотворно сказались как на отношениях между двумя августейшими особами, царем Петром I и герцогом Филиппом II Орлеанским, так на начавший оформляться в ту эпоху исторический франко-русский союз. Разумеется, царь Петр I мог встречаться с герцогом Филиппом Орлеанским и во время своего «Великого посольства» и в другие свои посещения Европы. Выскажем предположение, что в Голландии мог посвятить царя в тамплиеры именно герцог Филипп Орлеанский, ради такого случая посетивший Голландию. Произойти это могло в 1697 году, если посвящение имело место в «Великое посольство». Позднее Петр I поддерживал активную продолжительную переписку с герцогом Филиппом II Орлеанским, инициатором которой, кстати, являлся французский принц королевской крови, полагавший, что Россия должна стать главным союзником Франции в европейской политике.  На официальном уровне встреча двух августейших особ состоялась в Париже уже в регентство Филиппа Орлеанского над Французским королевством, когда Петр I находился в Париже в период с 7 мая по 20 июня 1717 года. Итогом встречи стал смелый геополитический проект: брак Людовика XV-го с дочерью Петра Елизаветой. Но со смертью обоих царственных персон (Филиппа в 1723, а Петра в 1725 году) от подобного замысла пришлось отказаться, поскольку в правление Екатерины I авторитет России, как государства, значительно снизился, хотя данный крипто-тамплиерский проект мог принести реальную пользу двум христианским монархиям, римско-католической и греко-православной, и, если угодно, являлся прообразом Священного союза, осуществившегося лишь столетие спустя в результате Наполеоновских войн. Смеем уповать, что новые архивно-исторические открытия, учитывая все вышеизложенное, позволят более четко высветить факт принадлежности регента Франции и Всероссийского императора к одной тайной тамплиерской структуре, существовавшей в тени французского двора и так или иначе восходящей к ученому-полимату священнику Общества Иисуса Афанасию Кирхеру.

Вообще, дружба царя Петра I с регентом Филиппом Орлеанским прекрасный пример того, как притягиваются две противоположности. Петра I можно смело назвать солдатским императором: он был прост в общении, довольствовался малым и повсеместно выделялся своей всеохватывающей и как губка впитывающей любознательностью, усиливаемой его железной волей; тогда как регент Филипп есть фигура уже начавшегося в последние годы жизни короля-солнца Людовика XIV-го и после его смерти декаданса Французской монархии, завершившегося Великой революцией в конце XVIII-го столетия; гедонизм Филиппа II Орлеанского сродни увеселениям патрициев заката Римской империи, когда оказался утраченным религиозный смысл оргий, а им предавались  с той лишь целью, чтобы развеять скуку. То есть безумная роскошь и сопутствующая ей всесторонняя профанация на фоне нищающего и угнетаемого народа. Ничего не напоминает?.. В этом смысле Орден Храма, возрожденный герцогом Филиппом II Орлеанским, действительно становился убежищем для регента, святилищем его души, ярким и, возможно, отчаянным проблеском его ослабевающей воли к власти и жизни. Тем не менее, у герцога хватило творческой энергии на то, чтобы воссозданная им организация просуществовала в Версале на протяжении XVIII-го столетия, пока в начале следующего столетия ее не возглавил выдающийся великий магистр Бернар-Раймон Фабре-Палапра. Регент умер 2 декабря 1723 года в возрасте сорока девяти лет на руках своей возлюбленной госпожи де Фалари. Почти год он страдал от депрессии, вызванной смертью его нежно любимой матери, урожденной принцессы Елизаветы Шарлотты Пфальцской, случившейся 8 декабря 1722 года. Спустя год с небольшим после регента умирает 28 января (8 февраля по новому стилю) 1725 года император Всероссийский Петр Великий. К сожалению, основным и далеко идущим замыслам их монаршего и, как мы полагаем, крипто-тамплиерского альянса не удалось воплотиться в реальной жизни. К слову, некоторые маргонатические потомки герцога Филиппа Орлеанского принимали участие в деятельности ордена при Фабре-Палапра, а его внебрачный сын рыцарь Жан-Филипп-Франсуа Орлеанский (1702-1748) от любовницы Марии-Луизы-Мадлен-Викторины Ле-Бель де Ла-Буасьер, графини д’Аржентон (1684-1747), будучи великим приором Франции Мальтийского ордена с резиденцией в Тампле в Париже, одновременно занимал пост великого приора Суверенного Военного Ордена Иерусалимского Храма.

Несомненно, в память о знаменитом тамплиерском «Нептуновом обществе» Петра Великого выдающийся русский флотоводец адмирал Самуил Грейг (1735-1788), происходивший из знаменитого опального шотландского клана Мак-Грегоров, основал в 1779 году вместе с флотскими офицерами в Кронштадте франкмасонскую ложу «Нептун», досточтимым мастером которой он состоял до своей смерти, наступившей 15 октября 1788 года. В ознаменование чего братья ложи устроили пышную траурную франкмасонскую церемонию в Кронштадте, что возмутило императрицу Екатерину II, и ложа по ее указу прекратила свое существование в том же году. Однако эта ложа не нарушала традиции, заложенной Всероссийским императором Петром I, и работала по шведскому тамплиерскому обряду, почерпнутому из Устава строгого тамплиерского послушания барона фон Хунда. Она возобновила свою работу в Кронштадте (очевидно в честь двадцать пятой годовщины со дня смерти адмирала Самуила Грейга) 21 октября 1813 года с названием «Нептун к Надежде» и просуществовала до известного рескрипта царя Александра I о закрытии тайных объединений и сообществ от 13 августа 1822 года. Эта достопочтенная ложа уже работала по реформированному на Вильгельмсбадском конвенте Обряду строгого соблюдения и преобразованному в Исправленный шотландский Жана-Батиста Виллермоза. Особо отметим, что ложа «Нептун к Надежде» использовала бумаги и ритуальные записи прежней франкмасонской мастерской «Нептун», основанной адмиралом Самуилом Грейгом, но ни одно из этих объединений военно-морских офицеров не имело прямого отношения к «Нептунову обществу» царя Петра I. Разве что мы можем признать между ними простую символическую памятную связь, поскольку на уровне эгрегора, очевидно, ее уже не существовало. Но почему? Нам представляется, что к этому времени франкмасонство несмотря на свои тамплиерские аллюзии в церемониале уже достаточно разошлось с Орденом тамплиеров, действовавшим в строго христианской парадигме, пусть и довольно независимой от определенных конфессий. Ну а беда наших российских конспирологов (преднамеренная или нет) как раз и заключается в том, что они смешивают воедино все франкмасонские и парамасонские организации, хотя последние, как выясняется, могут располагать более древней и богатой историей, о чем свидетельствовал и Рене Генон, нежели само франкмасонство, реально возникшее на европейской авансцене только в 1717 году, взяв себе эмблемой циркуль и наугольник, известный символ средневековых организаций строительных подмастерьев «Компаньонаж».

«Телега Нептуна». Ухмылка Петрова.

Вместо эпилога

Британский историк Эдвард Фриман (1823–1892) однажды метко выразился о том, что история – это политика, обращенное в прошлое. Перефразировав его скажем, что политика есть история, спроецированная на будущее. Ну в подобных изречениях англосаксонских мудрецов всегда в подтексте подразумеваются слова лорда Генри Джона Темпла Палмерстона (1784–1865), в свое время министра иностранных дел и премьер-министра Соединенного королевства: у Англии нет вечных союзников и постоянных врагов – вечны и постоянны ее интересы. Яд подобной сентенции когда-нибудь сыграет роковую шутку с одиноким островом, разжиревшим пристанищем пиратов всех времен и народов, непрестанно экспериментирующим над аборигенами в других краях и землях и повсеместно сующим свой нос. Но ведь переход истории в политику, а политики в историю как раз и осуществляется телегой или колесницей Нептуна, раз Нептун-Посейдон избран олицетворением быстротекущего века. Как уже говорилось выше, «Телега Нептуна», созданная по замыслу самого императора Петра I и по проекту Варфоломея Растрелли, увековечивала память о «Нептуновом обществе», стоявшем у истоков реформ, преобразивших Россию во Всероссийскую империю, пускай позднее обветшавшую телегу в верхнем парке Петергофа и заменила при Павле I скульптурно-фонтанная композиция «Нептун», в общем передающая ту же самую символику телеги, некогда появившейся в южнорусских степях у древних индоиранских кочевников, которые, создав подобное средство передвижение, казалось бы, обуздали пространство и вечное время – Зерван. Но что это, как не переход политики в историю, а истории в политику – бегущее колесо, зороастрийская идея вечного возвращения, непобедимый индоевропейский этос великой Русской равнины, породившей святого убиенного князя Андрея Боголюбского, святого благоверного князя Александра Невского, святого преподобного Сергия Радонежского, Ослябю и Пересвета, Петра Великого, Александра Пушкина, Федора Достоевского, Сергея Королева, Георгия Жукова и Юрия Гагарина! Очевидно, что у Зервана-Посейдона-Нептуна особое отношение к России, о чем свидетельствуют орды с Запада и Востока, похороненные в наших просторных степях. Это осознавал и товарищ И. В. Сталин, преклоняясь перед формулой его абсолютной власти, когда говорил: ««Все это ляжет на плечи русского народа. Ибо русский народ – великий народ. Русский народ – это добрый народ. У русского народа – ясный ум. Он как бы рожден помогать другим нациям. Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена, в опасные времена. Он инициативен. У него – стойкий характер. Он мечтательный народ. У него есть цель, потому ему и тяжелее, чем другим нациям. На него можно положиться в любую беду. Русский народ – неодолим, неисчерпаем» (Извлечения из дневников А.М. Коллонтай, хранящихся в Архиве МИДа РФ, произведены историком М.И. Трушем.  Сталин И.В. Сочинения. – Т. 18. – Тверь: Информационно-издательский центр «Союз», 2006. С. 606-611 (приложение). Беседа Сталина с Коллонтай (ноябрь 1939), С. 611).

Но что за точный и пронзительный образ змеи в стихотворении Иннокентия Анненского «Петербург»: «Царь змеи раздавить не сумел, и прижатая стала наш идол»? Но он вполне прозрачен: змея – это дракон, извечный геополитический враг России с ближних и дальних островов, превратившийся в наш идол в ходе безудержного разграбления страны либеральными младореформаторами в 90-е гг. прошлого столетия и до сих пор являющийся для нас образчиком во всех сферах жизни, будь то политика, экономика или общество. Однако дракон выпускает свой яд, и шипение его пасти мы уже хорошо ощущаем подле наших границ. И тут возникает могущественный образ царя Петра I, с особым цинизмом ухмыляющегося в сторону воскресшей рептилии, которую пронзает своим трезубцем оживший Нептун со скульптурно-фонтанной композиции Петергофа, стремительно кружась в своем танце в ритме тележного колеса, знаменующего обращающееся и возвращающееся время, и сливаясь с образом древнеарийского бога Рудры-Шивы, а сама телега Нептуна превращается в беспилотный подводный ядерный аппарат «Посейдон», как огромный головоногий моллюск цефалопод, рыскающий в морских глубинах и способный нанести неприемлемый урон подводному флоту противника. К слову, цефалопод – это моллюск, пожирающий в том числе морских рептилий и гадов, тело которого с вытянутыми щупальцами может достигать до 18 метров в длину, а вес составлять до полтонны. Соединенный с подобным образом искусственный интеллект особо изощрен и ловок в своих холодных алгоритмических счислениях. И запуск его в действие может означать необратимые вещи, когда безумно сжатое в одной точке пространства время с удалением всякого расстояния между прошлым и будущим, историей и политикой, вспыхнет в горении пятого элемента, и можно будет уже окончательно сказать словами из «Бхагавадгиты»:

«<…> Верховный Господь сказал: Я – время, великий разрушитель миров

(11:32)»;

или даже повторить ту же самую фразу из первого русского перевода этого великого произведения от 1788 года (стр. 141):

«Я есмь время, истребитель рода человеческого, приспевшее и пришедшее сюда похитить вдруг всех сих стоящих пред нами»

(Багуат-Гета или Беседы Кришны с Аржуном. Москва. В Университетской Типографии у Н. Новикова. В переводе с английского А. А. Петрова).

На этом завершится «Книга огненного крещения», некогда раскрытая царем Петром I в стенах Сухаревой башни – в Рапирном зале знаменитого «Нептунова общества».

Владимир ТКАЧЕНКО-ГИЛЬДЕБРАНДТ (ПРАНДАУ), KCTJ,

19 января 2022, праздник Богоявления-Теофании

Иллюстрация к статье: Нептун. Скульптурно-фонтанная композиция в Верхнем парке Петергофа