На крошечном полотне земли наряду с травой росли полевые цветы. Живу я на белом свете пятьдесят пять лет, а всё чему-то удивляюсь. Хорошо это, ей-богу хорошо.  А всё одно, сколь ни живи, всё одно ничего не поймёшь. Сократ говорил: «Я знаю то, что ничего не знаю, но многие не знают и этого» – удивительно верные слова. Участок этой земли давно заброшен, но  граничит с моей дачей. Невольно  наблюдал, как растёт трава и цветы на этом участке, где люди уже давно не садили картошку. В мае росли одуванчики, в июне – другие растения, и так – до осени. И насчитал я этих разных трав и цветов больше  шестидесяти. А это ведь всего шесть соток земли! Из этих шестидесяти наименований я знал только несколько: полынь, колокольчик, жарок – вот и все мои познания. А наши предки знали все эти травы,  моя незабвенная бабушка Татьяна Ивановна Куванова без всякого образования прекрасно знала все травы. Да разве только травы?! Она, сердешная, как и все деревенские люди, ведала полный уклад деревенской жизни, а это без всякого преувеличения – великие познания выживания на земле. Отключи тепло, свет, воду в городе – это будет настоящей катастрофой! В деревне же не почувствуешь эту самую катастрофу. Пишу эти строки и думаю о сибирском писателе Анатолии Григорьевиче Байбородине, да я и приведу выдержку из его выступления у нас в Братске:

«Раньше была добрая традиция домашнего чтения. Читались не только стихи, но и проза. Это объединяло людей. Я родился в крестьянской семье. Были в нашей деревне охотники, скотоводы, рыбаки, ведь природа-то состояла из лесостепей – спасали рыбой наш народ многочисленные озёра (их было тридцать), добывалось в них рыбы, как с половины Байкала. Понятие крестьянский мир – это целая цивилизация, мир очень сложный, непостижимый. Наши великие русские писатели В. Белов, В. Распутин лишь прикоснулись к этой крестьянской цивилизации – и уже стали Великими. Непостижимо трудно об этом говорить. Если какой-нибудь гениальный, выдающийся художник напишет замечательную картину, на которой будет изображён ангарский закат или рассвет, то именно закат и рассвет будут намного гениальнее его картины. Это русская многовековая природа, она непостижима. Вдумайтесь: девяносто процентов живущих в России – раньше были крестьянами. Когда раньше говорили о народе, всегда имели в виду именно крестьянина. В советское время во многом чурались этого слова, крестьяне назывались колхозниками. Бабушка моя, когда расписывалась в ведомости, ставила крестик, была безграмотной, и мне маленькому казалось, что фамилия у неё – Крест. Но у неё в сознании были отзвуки вселенского крестьянского знания, она знала небосвод, звёзды. По звёздам она знала множество примет, ведала всякую травинку, былинку. Это академику надо было много и долго учиться всему этому, а бабушка моя всё это природное знала, была мудрее академика, хоть и не ведала книжной грамоты. В те времена крестьяне боялись книжной грамотности. Душа – она как чистый лист: или туда впишутся Божьи глаголы, или суетные порочные письмена… Я был тогда маленьким, а родные мои, хоть и были неграмотные, всегда с огромным вниманием слушали по радио спектакли. Радио было в виде тарелки, старенькое, вещали, например, «Тихий Дон» М.А. Шолохова, так казалось, все жители села в это время у приёмника – живое слово шло. В девятнадцатом веке было искусство дворянское, двадцатый всё же – искусство народное».

Вспомнив дорогого душе земляка, гляжу на удивительное разнотравье в который раз, невольно дивлюсь: окрест, в нескольких шагах от дачи, красавец сибирский лес, в нём полно разных птиц. У жены хорошее зрение, и она то и дело говорит мне, как выглядит та или иная птичка: «Ой! Гляди, Толик! Вон с красным гребешком, ой, а эта – с красной грудкой, ой, а у этой оперение и красное, и голубое, и синее с сереньким». Глядел на жену в очках с огромными линзами, и было просто хорошо… Но для себя отметил, что  почему-то среди множества разных птиц, главенствуют вороны… В лесу кто- то издаёт звуки, похожие на мяуканье. Жена говорит: «Может, кошка?» Я  отвечаю: «Может, и кошка, а может, рысь». Смеёмся, но в лес идти не решаемся: уйма клещей, да и на даче, как и во все времена, полно работы.

Пять утра. Слышим с женою: кто-то ходит по крыше. Прямо в трусах и майке выхожу на улицу, а кого стесняться – катастрофически мало наша Сибирь населена людьми, да после окаянных девяностых тут и объяснять ничего не надобно. Утро. Июньское солнышко всходит за лесом, его не видно, но оно вскоре осветит всё вокруг: и грядки, и картоху с капустой, и кабачки с  тыквой, и смородину, сливу, яблоньки, щавель, клубничку. Все ждут тебя, ненаглядное сибирское солнышко, ты уж всходи, а мы не позволим крокодилу из сказки тебя проглотить. Нам ныне без дачи туго выжить, потому – грей нас. Клубничку ранним утром взялись кушать птички, но сын заказал какой-то сорт, и мы посадили гряду в другом месте. Выросла крупная, красивая, словно в сказке, клубника, и вот на этом новом месте не трогают птички клубнику, а на старом – клюют. Клюйте, родимые, надобно делиться с живым миром, Божиим миром. На огороде всё полито и ждёт, родимое свет солнышко, твоего тепла. Но чтобы всё было полито, шибко туго пришлось другу моего старшего сына Виктора Михаилу Зелепукину. Прямо из Ангары качает старый двигатель воду в наш кооператив, берег крут и высок, состоит берег не только из земли, но и из камня под названием «диабаз», который используется в строительстве дорог, но и не только, плотина наша в этот камень врезана. Убеждал, убеждал Миша людей, что надо давно переслужившие свой срок ржавые трубы менять, но народ наш трудно стронуть с места. А он, сердешный, уж третий год в прямом смысле слова сотни сварочных швов наваривает на эти самые ржавые трубы. Тяжкий это труд и бессмысленный, потому как, если в одном месте заварил, тут же лопается в другом – труха, а не трубы. Тыкнешь по трубе электродом – вот те и дырка новая. Беда! Сам сварщиком работал, ведаю, о чём говорю. Вот Михаил и рискнул – купил пластиковые трубы и проложил по двум улицам кооператива. Поглядели люди, как радуются те, у кого новые трубы, и наконец стали сдавать деньги. Миша по образованию инженер-строитель. Немало они с моим сыном построили мостов и дорог, а потому как честные, то богатыми не стали. Мой так и мотается по Северам, а Михаил пошёл работать в МЧС и возглавил наш кооператив. До него была председательша, жутко и совершенно открыто  воровала, всё сделала для того, чтобы закрыли единственный магазин в кооперативе. Не получилось: люди хотят есть, и правда, как ни странно, победила –  словом, избрали Мишу. На собрании он обратился к сибирякам: «Я по образованию инженер, работаю в МЧС, вы меня выбрали, мы пережили страшные девяностые, многие люди не в состоянии были платить в те годы за дачу. Кооператив выжил за счёт тех, кто платил, низкий поклон дорогим нашим пенсионерам, но теперь за долгие годы у таких неплательщиков накопился огромный долг. Сейчас обстановка другая, все мы люди, давайте простим долг неплательщикам. Пусть платят текущие платежи, считаю, что размер платежа нужно оставить прежним.  Когда нет воровства, то выясняется, что пусть не на всё, но на многое хватает наших взносов». От такой речи я всерьёз забеспокоился за Мишу, думал, сейчас накинутся с матами. Но все одобрили Мишино предложение: сердоболен наш народ, ведь неплательщикам у нас никогда не отключали электричество и воду. Теперь Миша прилагает неимоверные усилия, чтобы сделать лучше напряжение тока. Достаётся Михаилу  крепко, зарплата председателя шесть тысяч, но он старается, помоги ему, Господи. Мишины слова напомнили снова девяностые, когда мне, сварщику с четвёртым разрядом, было не на что купить хлеб. Восемь тысяч рабочих нашего завода выгнали на улицу, а дома меня ждали жена и двое маленьких сыновей. Были предновогодние дни, по телевизору Андрей Макаревич советовал: «Если вы всё ещё думаете, что приготовить на Новый год, то приготовьте молочного поросёнка». В юности я любил песни этого музыканта, но после этой передачи что-то надломилось в душе – сытому голодного не понять, во все века видно так будет, только зря смеялись над Брежневым. В годы его правления подавляющее большинство нашего сердобольного народа имели работу, бесплатную медицину, путёвки в санатории и многое другое, но главное – уверенность в завтрашнем дне. Теперь многие миллионы людей так думают…

Но вернёмся к тому, что кто-то ходит по крыше. Обхожу домик, а надо сказать, что баня у меня прикреплена к дому. Вижу, как с крыши вороны сталкивают воронят – учат их летать, от этого и был шум, который нас разбудил. Эх, шельмы! Не дали ещё часок, другой поспать. Мы ведь работали на земле, устали, а им разве дано это понять?..

Сибирское утро. Это какая-то необъяснимая вселенская радость на душе. Тишина. Да, непременно такая, что всякий раз диву даёшься, как много всего дано человеку Создателем. Великий Фёдор Михайлович Достоевский говорил примерно следующее: «Много дано человеку, надо бы убавить». Дорогой Фёдор Михайлович! Вы, скорее всего, имели в виду плохие качества характера человека. Но глядя на это утро, на встающее из-за леса солнышко, слушая песни разных птах, которых такое огромное разнообразие, пожалуй, не меньше, чем трав и цветов, которые я попытался хотя бы сосчитать, прошу Создателя ничего не убавлять. Понятие, что мир лежит во зле, имеет тому массу подтверждений. Вспомнилось, как в девяностые шибко выручала дорогая сердцу дача: ели картошку, капусту, грибы, рыбу, спасибо Ангаре – выручила, не голодали, потому как работали на земле, почти все так выживали. Но отчаяние порою душу сдавливало так, что и продыху не оставляло, и вот в такие секунды думал: всё, отмотыжился. На хлеб денег часто не было, страшное время. А мы с Ириной растили двоих сыновей, тогда государство не давало денег за рождение детей, как нынче. Удивительно, но перемогая безвременье, всё же, хоть и далеко не часто, находили время с женою порадоваться: слава Богу, растут сыночки. Старший сын Виктор теперь работает по Северам ведущим инженером, построил и строит множество мостов и дорог в наисложнейших сибирских и северных условиях. Он, словно солдат в горячей точке, много чего повидал, много кому помог, и в свои тридцать лет имеет много болезней, но по-прежнему рвётся в бой – строить дороги и мосты. Летает на вахты на старых советских самолётах, и мы с Ирой, глядя, как тут и там разбиваются эти самые самолёты, горестно вздыхаем и осеняем себя летучим крестом. Младший Сергей, отслужив в армии, тоже учится на инженера-строителя. Сначала он отучился на программиста четыре года, потом год в институте, но по нашим законам не положено два образования, пока не отслужишь в армии. Сын вернулся, из армии, но учится уже не в своей группе. Известно, что жизнь сложна и многообразна, и мы по-прежнему живём, переживая сердцем за родных и близких, знакомых и незнакомых людей. Простите меня, многогрешного, за мои размышления, Фёдор Михайлович, но то, о чём пишу, выстрадано, а стало быть, по моему разумению, имеет право быть.

Наш дачный кооператив расположен в двадцати километрах от посёлка, лес вокруг страшно вырубается, огромадные сопки стоят голые, но наш кооператив кругом окружает лес, и я молюсь, чтобы до него не добрались нынешние воры. Понимаю, конечно, что это всё одно случится, от этого наступает в душе тоска…

От того, что воруют лес, народ наш не стал жить лучше, это до боли сложная тема. Но пока на этот зелёный островок надежды слетелись все редкие насекомые, птички Сибири. Живите, родненькие..

Порою думаешь, когда поедет техника сюда вырубать лес, то возьму двустволку и буду стрелять – не в людей, они не виноваты, а по технике, пули от двенадцатого калибра кого хошь остановят… Но нет у меня двустволки, а о её убойной силе знаю. Господи! Сохрани нашу Сибирь!..

Не ведаю, научили ли вороны летать своих воронят, а вот нас разбудили окончательно. Жена срезает кабачок, который посадил я в старой бочке. Эх, и мощнецкими лопухами радует кабачок, говорю ему: «Да не лопух ты! А кабачок! А листья-то твои лопуху не уступают, ничего, брат, расти, радовай, именно радовай нас, мало подчас радости-то». Ирина готовит оладушки, но раньше она добавляла больше муки, теперь больше кабачков, а муки совсем немного. Вкусно поели кабачковые оладьи с клубничным вареньем, попили чай из листа смородины. Не успел я и глазом моргнуть, а жена уж разговаривает через небольшой забор с соседкой Татьяной. Хорошо, что забор невысокий, рейчатый. Ныне ставят такие высоченные заборы, что не поговоришь с соседом-то. Я наблюдал одну картину: у двух соседей огромные заборы, и каждый забирается на второй этаж, и так они разговаривают друг с другом. Приходится им громко говорить, грустно от этого, а ведь раньше люди были ближе друг к другу. Иной раз хочется крикнуть на весь мир: «Ну все же помрём, так давайте, пока живы, соблюдать традиции наших стариков».

Но у нас с соседями, слава Богу, забор маленький, а стало быть, дружим и общаемся. Соседка бает Ирине: «У меня ныне капуста не завязывается в вилки, Сергеевна посоветовала ложку подсолнечного масла сверху на вилок вылить –  и ведь стали завязываться». Я же говорю Татьяне, что на остановке от одной женщины услыхал, что она в картофельную лунку добавляет комбикорм, твердит, что ботва от этого мощная. Татьяна улыбается. Как-то пошёл на дачную автобусную остановку: сидит бабушка и рассуждает: «У меня пенсия двадцать пять тысяч, мне не хватает». Я говорю ей, что моя жена получает десять. Та, ещё совсем не старая бабушка заявила: «Как это так? Я получаю двадцать пять, а ваша – десять, такого не может быть». После таких слов не хотелось разговаривать с этим человеком, но выручил дед – Белорус, ответив ей за меня: «Ты когда выходила на пенсию, чо сравнивашь? Те, кто сейчас выходит, мало получают, знать надо». Смотрел я на бабушку, которой не хватает двадцать пять тысяч и думал: «Милая моя Ирина, кормишь меня на свою десятитысячную пенсию, спасибо тебе, родная. Не ведал я, что, отработав с шестнадцати лет в северном регионе до пятидесяти пяти, останусь без пенсии. На бирже сказали потерпеть ещё три года, мол, пенсионная реформа, а так, ежели по-старому, то с января этого двадцать первого года получал бы пенсию. А после сложной операции на глаза вижу плохо и нельзя работать – запретили врачи. Инвалидность не дают, говорят, такие законы. Спасибо, дорогая моя  Иринушка, что не бросаешь меня…

Но мужик есть мужик. Потихоньку удобно обустроил поливочные шланги, по утрам открывал, вечером закрывал теплицу. Дров напилил, пока был здоров, и теперь топил баню. Дровишки ношу по одной, две штуке – тяжёлое поднимать нельзя, иначе, врач сказал, глаз снова может ослепнуть. Ходил в лес, заготовлял берёзовые веники, а по мелочам сколько всего наберётся. Словом, был я хоть и никудышным, но всё же помощником у жены. Хотя из- за плохого зрения побил немало посуды – стал часто спотыкаться, сильно падать. Огромная линза на глазу спасает, но глаз быстро устаёт. Ирина, побыв выходные на даче, уезжала, а я оставался. Известно, когда живёшь на даче, то и лучше всё растёт. В прошлом году посадили яблоньку, старший сын заказал в питомнике, называется «президент», и действительно похожа она на нашего президента: небольшого роста, но коренастая, живчик такой, поливаю, разговариваю с «президентом»:

– Президент, президент! Хоть и кинул ты нас с пенсией-то, а вот я, горемыка, тебя поливаю, чтобы не засох. Я, слава Богу, не один живу, а ежели кто одинокий, да ситуация как у меня? Вот о чём надобно подумать. Только ведь тогда – подыхай.

Деревце это без веток. Сын говорит, что прямо на стволе яблоки должны быть через сколько-то лет. Одно слово – Сибирь»…

 Утром поливаю капусту, вдруг слышу встревоженный голос соседки Татьяны:

– Толик! Толик! Иди скорей, Володе плохо.

Володя сидит на крыльце, но заваливается, смотрит отрешёнными глазами. Мы спрашиваем, что с ним, но он ничего не отвечает, лишь мычит. Я держу его, Татьяна измеряет давление, оно оказалось страшно высоким. Жена даёт мужу таблетку от давления, но он выплёвывает, тогда она пихает её вновь ему под язык. Выносит подушку, и мы потихоньку кладём Володю, заносить в дом побоялись. Скорую Татьяна вызвала сразу, позвонила сыновьям, и вскоре один из сыновей приехал с другом. Погрузили в машину соседа и увезли. Потом узнали, что по пути встретили скорую, пересадили Володю туда. Дорогой мой сосед Володя! Всегда участливый, совестливый: давал мне плуг, сам показывал, как удобнее пахать, попросишь инструмент какой, тут же бежит и приносит. Всю жизнь отработал токарем, и лишь когда стали сильно болеть ноги, бросил работать. Татьяна ходила по даче потерянной, словно мать ребёнка потеряла. Едва уговорил её выпить таблетку феназепама, которая у меня имелась в запасе. Татьяна через какое-то время немного успокоилась, я же, понимая, что в такие сложные часы жизни крайне необходимо быть рядом с человеком, слушаю слова соседки:

– Сколько раз говорила: пойдём в больницу. А он, мол, я умру, как отец, и годы жизни отца называет. Я ему: что ты такое говоришь?! Вот дочка на отдыхе с семьёй, не знаю, сообщать ли.

Я посоветовал пока не сообщать. Ведь она с маленькими дочками, как бы не напугать детей, они всё чуют по матери-то. Несколько дней реанимации, и нет Володи на белом свете. Всё вокруг по-прежнему: так же шумит листва на деревьях, а человека, который много лет слушал  этот замечательный шум листвы, нет. Любил кормить курочек, радовался, что у него такая дружная семья, даже курить бросил. Всё вспоминал, как лихо они играли в футбол, выступая в заводской команде. В прошлом году Володя долго лежал в больнице, и его врачи подлатали, теперь, глядя на Татьяну, невольно думал: хорошо, что у них два сына и дочка, и живут меж собой дружно. Господи! Как же это во все времена, сколько бы ни жило человечество на земле, ВАЖНО. И вот уже две внучки щебечут у Татьяны на даче, и веселее нам от этакого действа на душе: молодая поросль бегает своими махонькими ножонками по земле, и уж смотришь, друзьями обзавелись, стало быть, жизнь продолжается. Вышла у меня новая детская книжка «Спасилушка», и я уж скорее везу её на дачу, чтобы подарить  Татьяниным внучкам. И вскоре слышу, как Татьяна говорит мне:

– Внучка спрашивает, почему дядя Толя пишет о себе, а имена меняет, мы же знаем, что кота их зовут Васькой. А я им отвечаю, что до этого был Бонифаций, отец этого Васьки.

Дети, услышав, что у меня вышло шесть детских книг, просят почитать. Вот где приходится расстраиваться, ведь раздал всё детям, но будем жить надеждой, во все века веселее так-то. В Первопрестольной живёт писательница Светлана Замлелова, она иногда публикует мои рассказы, и раза два в год присылает мне за это по пять тысяч. Низкий ей поклон! Вот на эти десять тысяч и издал я пятьдесят экземпляров «Спасилушки». В типографии «Полиграф» работает замечательный человек Марина Хомченко, берёт за издание с меня мало, говоря при этом: «Другие продают, а ты, знаю, всё раздашь детям».  Низкий поклон тебе, Марина! Низкий поклон и художнику Лене Фабричниковой, которая не берёт с меня денег, рисунки же её воистину волшебны и сказочно прекрасны. Низкий поклон замечательному писателю и редактору Лидии Сычёвой за то, что публикует мои работы на замечательном сайте «Молоко», всем редакторам нашей милой сердцу Отчизны, которые меня публиковали и публикуют, огромное спасибо и низкий поклон, скромно от души! В памяти Василий Ирзабеков, известный телеведущий православных телеканалов «Спас», «Радость моя», он сейчас болеет, но когда был здоров, всегда меня поддерживал и публиковал мои работы на своём сайте «Живое слово». Дай Бог здоровья этому праведному человеку. Ирина моя обо всём этом знает, низкий ей поклон! За то, что терпит меня, дурака. Невольно вспомнилось, как однажды, увидев мою детскую книгу, моя знакомая спросила: «А какой у тебя выхлоп»? Я поначалу не понял, о чём это она, потом догадался, что она имеет в виду, сколько я получаю выручки от продажи книг. Я ответил ей, что дарю книги. Женщина удивлённо сказала: «Если бы я была твоей женою, я бы тебя убила».

Совсем рядом – дача участницы нашего народного хора «Русское поле» Натальи. Бедная, сердешная женщина, потеряла от коронавируса мужа и сына. Пошёл в магазин, разговорились:

– Знаешь, Толик, муж-то в больнице инфекцию эту подхватил, он с печенью лежал, а сын быстро сгорел. Страшная эта болезнь, страшная.

Глядя, как ловко управляется Наташа на даче, подумал, может, даст Бог, легче ей горе перемогать будет, работая, а Наталья, словно услышав мои мысли, говорит:

– Работаю вот, и легче, домой приезжаю –  вою, и снова на дачу, тут всегда работа, она спасает, да дочка с внучкой и зятем. Я тебе свёклы давала, взошла?

– Взошла. Спасибо.

Иду в магазин да вспоминаю, как сын мой старший на Севере в Мирном болел коронавирусом. А он, хоть самому было очень плохо, делился с болеющими людьми медикаментами, которые брал всегда с большим запасом. С медикаментами в Мирном было плохо, точнее, их не было вообще. Сын мой уж с жизнью прощался. За год до коронавируса, а может, и больше, среди моих знакомых стали умирать люди, внешне диагноз  – воспаление лёгких. И умирали молодые, теперь думаю, может, и раньше эта страшная инфекция к нам пришла, а пока распознавали, люди погибали и продолжают гибнуть. Всех очень жаль, именно всех… Боже! Спаси нашу забедованную Отчизну!..

Снова наступило утро у нас в Сибири. Большая у нас, милая сердцу Отчизна. Сколь писателей и поэтов о тебе, родна сторонушка, написали, сколь песен люди спели да напели! Мы, помню, в хоре «Русское поле» пели песню, которая была написана в 1840 году, чудно это всё. Где-то люди спят, потому как ночь, а где-то вовсю уж солнышко красно глаз людской радоват. Огромна Русь, и никогда на территории России не заходит солнышко: ежели где-то погасло, значит, где-то взошло. Нет, это в самом деле удивительно, ведь во время Великой Отечественной войны в нашей стране строились гидроэлектростанции. Нет, я об этом знал, но всё одно удивительно же: шла самая страшная война в истории человечества, гибли тысячи городов, миллионы деревень, сёл… Прочитал биографию нашего легендарного начальника легендарного Братскгэсстроя Ивана Ивановича Наймушина, тут тоже есть чему удивляться, ежели внимательно читать и думать. Нет, не удержусь, приведу выдержку из  биографии:

«Родился 25 марта 1905 года (по другим данным – 15 июня 1904 года) в Котельниче (ныне Кировская область). Рано остался сиротой. С 1920 года –  в батраках, также работал крепильщиком на шахтах Кузбасса, затем работал в Грузии. Самостоятельно выучил грамоту и решил учиться. Поступил в МГИ и окончил его в 1937 году. Как один из лучших выпускников был направлен в НКТП СССР. В 1939 – 1941 году работал в Главгидроэнергострое и занимался проектированием и строительством гидроэлектростанций. Был женат. Жена Анна. Дети: сын Анатолий и дочь Марина. В начале Великой Отечественной войны Наймушин руководил строительством оборонительных рубежей вокруг Москвы. Затем был назначен начальником строительства ГЭС на реке Кокшага близ Йошкар-Олы (Марийская АССР), проработал там до 1943 года. После окончания строительства этой станции был направлен на реконструкцию Брянской ГРЭС, взорванной фашистскими оккупантами. После восстановления Брянской ГРЭС руководил строительством каскада Нивских ГЭС в Мурманской области. В 1950 году Наймушина назначают начальником строительства Камской ГЭС в Молотовской области.

В 1954 году Наймушин был направлен на строительство Братской ГЭС в селе Братск Иркутской области РСФСР. Иван Иванович Наймушин возглавлял Братскгэсстрой с 1954 по 1973 год. У невиданной по масштабам Братской ГЭС было много противников: у страны не хватало ресурсов одновременно на космическую, ядерную, авиационную гонку и испытания, которым Советский Союз подвергла холодная война. Гидроэнергетики убеждали правительство в том, что использование Ангары и Енисея помогло бы ликвидировать хронический дефицит электроэнергии в Сибири, до этого времени жившей на угле. Кроме этого, в Братске планировалось строительство крупнейшего в стране алюминиевого завода, которому требовалось много энергии. А алюминий нужен для авиации, космоса.

Первоначально перекрытие Ангары для плотины ГЭС предполагалось делать традиционно, летом. Решение о ледовом перекрытии ради сокращения сроков строительства приняли Иван Иванович Наймушин и главный инженер Арон Маркович Гиндин. Это революционное решение решило судьбу Братской ГЭС: Наймушин и Гиндин были уверены, что если «влезут в реку», то Москва будет вынуждена продолжить строительство. А побудило к этому то, что зимой 1956–1957 года стояли морозы до минус 45, и толщина льда на Ангаре в Падунском сужении достигла 2,5 метров. Поэтому пришла мысль, что рубить на таком толстом льду можно ряжи прямо над местом посадки на дно. Для этого было разработано специальное инженерное решение.

За проектирование взялась группа учёных и инженеров во главе с Роальдом Годассом. Проектированием руководил лауреат Сталинской премии Г.К. Костюченко.

30 марта 1957г. впервые в мировой гидроэнергетике со льда была перекрыта правобережная часть Ангары. За 9 часов 30 минут эту операцию провели 8 экскаваторов и 220 автосамосвалов.

Под руководством Наймушина на севере Иркутской области были построены такие предприятия-гиганты, как Братская ГЭС, Коршуновский ГОК, Братский алюминиевый завод, Братский ЛПК, Усть-Илимская ГЭС, а также города Братск, Усть-Илимск и Железногорск-Илимский.

«Простоватый с виду человек, он был великолепным психологом с удивительной способностью безошибочно разбираться в людях. Так что Братскгэсстрою повезло на руководителя, – сказал о нем А. Н. Марчук. – Наймушин выстраивал иерархию, назначал людей, которым он абсолютно доверял, и они это доверие оправдывали. А сейчас это какая-то невнятная горизонталь. Договора, тендеры, весь производственный процесс разбит на куски, разные фирмы выигрывают тендеры, и свести их в единый ансамбль, работающий слаженно, как симфонический оркестр, не получается. Все понимают пороки этой системы, и она будет совершенствоваться. Но ценой огромных потерь. Братская ГЭС стоила 760 миллионов рублей, мы ввели её с 300 миллионами экономии. Было много рацпредложений».

Сметная стоимость Братской ГЭС составляла 1 020,8 млн рублей, и при строительстве, благодаря новаторским инженерным решениям и рационализаторским предложениям, окончательные затраты составила 736, 8 млн рублей, при этом мощность Братской ГЭС увеличилась с 3,6 млн квт до 4,1 млн квт. Правительственная комиссия при приёмке Братской ГЭС поставила ей общую итоговую оценку «отлично».

Ну кто после этого скажет, что наш воистину многострадальный народ не Великий… Он самый Великий и есть, и к тому же очень скромный и гостеприимный…

Как-то года три назад сын повёз на берег Братского моря искупаться. Вижу: по песчаному берегу идёт большой верблюд. Мне, родившемуся в 1966 году в холодных, насквозь продуваемых и промерзающих бараках, (а морозы тогда всю зиму давили за сорок градусов), было удивительно вдруг спустя много лет увидеть живого верблюда, который идёт и смотрит на просторы Сибири.  Верблюда, как потом я выяснил, звали «Маргоша». В этот день я был совершенно трезв, в доброй памяти, но спросил сына:

– Витя! Это правда верблюд, или я с ума сошёл?

– Правда, отец!

Подошёл к хозяину верблюда, а тот говорит:

– Плати триста рублей и прокатишься.

– Эх, торгаши, торгаши, – думаю, – всё у них на деньги переводится…

Но надобно возвращаться к рассказу…

Выкапываю куст картошки – ныне картошка плохая. Земля у нас песчаная в этом месте, а лето засушливое, хоть и старался поливать, но разве с дождиком сравнишь? После дождя всё прёт, как на дрожжах. Выкопал морковину с луковицей, срезал кабачок. Кормит дача человека, то бишь, земля-матушка. На втором этаже висели всю зиму сушёные грибы на нитке, гляжу на грибы, баушку родимую поминаю (писатель Виктор Петрович Астафьев именно слово «баушка» баял). Вот и я эдак говорю, дивно… Вот и супишко спроворю, а на второе – тушёные кабачки, много ли мне одному надобно? Есть в православном языке слово «окормление», а у меня получается «кормление» самого себя. Жена приедет только на выходные. Вдруг погас свет, соседка Татьяна с тревогой обзванивает знакомых, оказывается, у них свет есть. Обхожу свою улицу, вижу, что после сильного ветра перехлестнулись провода, звоню Мише, пообещал приехать. Странное создание человек, как переменчиво в нём настроение. Вроде бы, опыт жизненный не малый, сердце говорит: будь спокоен, ну и что – света нет, можно на мангале приготовить еду, но есть расхотелось. Хожу по обесточенной улице, люди переживают, и мне тревожно на душе, ведь на других улицах свет был, а людям только повод дай, кто-то и председателя уж костерит; разный он у всех, этот самый нравственный уровень-то. Приехал Миша с товарищем, с помощью специальных когтей быстро залез на столб, передёрнул провода, подтянул, да как ловко у него получается. Вспомнил свою тётю Дуню из деревни Леметь. Когда к ней в гости приехали мой Виктор с Мишей, она нарадоваться не могла. Известно, в деревенской жизни – одна работа, и тётя моя только успевала всплескивать своими натруженными руками, восклицая: «От рукастый парень! От рукастый»! За свою жизнь мне довелось видеть много мастеровых людей, но Мишу, пожалуй, на первое место бы поставил, заслуженно это, и пусть другие не держат обиды – всем работы хватит, робяты. И вот уж Михаил слез со столба, объявив мне благодарность:

– Спасибо, дядя Толя! Место указали, а то бы искать пришлось, кооператив большой, и получается, где-то есть свет, а где-то нет, а замыкание – штука серьёзная.

Вскоре свет появился. Соседка Татьяна о чём-то радостно разговаривает с внучками. Ладно, думаю, потушу кабачки, суп грибной завтра сварю. Вот уж и вечер, день прошёл быстро. Сын мой ставит брагу на ягоде ирге, потом гонит самогон, прогоняет два раза. Получается хороший, ни с чем не сравнимый напиток, и когда на душе бывает тоскливо, я иногда выпиваю. Пишу и невольно думаю, сколь людей по России так же живут, а чо, мы на своей земле живём, можно иногда и пригубить. Рюмки у меня старинные – сразу деревню вспоминаю, как пили из таких мужики да всё ругались на эти рюмки, не признавая их, а хозяйкам говорили, чтобы тащили стаканы гранёные. Ахнул рюмку иргинского, поел кабачков с лучком, на сковородке жаренных, вкусно: «Хоришь – моришь – хо – хо – хо» –  так, бывало, говорил один рыбак, а я запомнил, да после детский рассказик с таковым названием написал. Дети в школах говорят словеса эти да смеются, а мне радость от этого, нечаянная радость… Топлю баню, ныне у меня ещё и стирка белья.

Вороны по утрам не будят, видно, научили молодёжь свою летать. Младший мой, Сергей, когда я ему говорю, как было раньше, твердит: «Батя! Как раньше, как раньше… Нам, молодым, думаешь, не охота, как раньше? Но ведь видишь: ты вон слепой почти, и тебе ничего, хотя ты всю жизнь работал, с шестнадцати лет на заводе – сварщиком, и тебя государство бросило. Я хочу, чтобы было движение вперёд, чтобы наш Братск и страна развивались. У меня в группе учится шесть инженеров-строителей, в группе Вити было двадцать, а я на пять лет младше брата, и видишь, куда идём». Я теперь уже не говорю сыну о том, как было раньше, до боли в сердце и душе жаль нашу молодёжь, до нестерпимой боли в груди жаль. Раньше, когда умирал близкий или знакомый тебе человек, было не по себе, болела душа. Ныне из-за коронавируса у меня лично умерло немало близких и знакомых людей. Пишу рассказ этот в конце октября, написала знакомая женщина Людмила сообщение в «Одноклассниках», что умерла Ольга Шлыкова, работала охранником в большом магазине, приболела, думала – отлежится, и вот нет Ольги. Терпеливый, воистину терпеливый наш многострадальный народ! Завсегда вот так думаем, что отлежимся, скорую вызываем в последнюю очередь, когда совсем плохо. Ольга работала в Литейном цехе, одна растила сына, муж в девяностые пропал без вести, она думала, что убили. Я видел сам, как она ходила, открывала железные люки колодцев, искала мужа, страшно это всё, страшно… Ольга! Вечная тебе память! Переболев в ноябре прошлого года ковидом, недавно поставил прививку от этой заразы. Когда болел, думал – подохну, никогда так не болел. Ныне много кто против прививок этих, но я сделал, и будь что будет…

Переключаю мысли на кота Ваську. Ему на даче вольготно. Много значит для человека кот, вроде не один живу, умные они, коты-то. Сядет рядышком, мурлыкает, только вот мышей нынче не таскает, а взялся птичек приносить. Ругаю его, окаянного, а что толку –  инстинкты, язви их! Посердишься маненько, и всё, снова дружим. Соседская собачка Милка каждое утро стоит возле моей калитки, ждёт угощения, Татьяна кормит свою собачонку хорошо, а она всё одно ко мне ныряет. Невольно вспомнил, что в детстве одно время был у меня плохой аппетит, и тётя Нина обменивалась тарелками с супом с моей мамой, я ем  суп тёти Нины, друг Эдик – суп моей мамы, и ведь съедали…

Каждый год наши родители возили нас из Сибири на запад в деревни. Многие тысячи людей, уже давно ставшие взрослыми, об этом будут вспоминать всю оставшуюся жизнь. Это свято, ведь там, уже в далёкой памяти, бабушка, молоко коровушки, курочки, да и первый стакан вина, чего уж греха таить. Сколько раз замечал, как радовались, нас встречая, в основном старухи на деревне, стариков было мало – война покосила их.  Великая и мудрая это радость – память детства. Вспомнились строчки из моего стихотворения:

Бельё там женщины устало полоскают.

Коровушки на водопой бредут.

Воспоминания всё чаще навещают.

Сердечный ритм нарушен будет тут.

Томится чугунок в печи там русской.

Вкусней еды ты сроду не найдёшь.

Растёт рябинушка у тропки узкой.

И с милой до утра гулять идёшь…

Вот и ночь приспела, звёзды. О Боже! Сколь ни живи человек, а чистое тёмное небо, Большая Медведица, Лунушка будут всегда сказочно удивлять человека. Стою, дышу. На выходные приедет моя Ирина, и мир станет  светлее, ведь ежели мало ныне радости, то надобно её выдумать в душе, вот выдумать – и всё…

Настали выходные у моей Ирины, она трудится в теплице, я помогаю, чем могу. Зашли в гости соседи Кротовы. Олега знаю давно, наши родители трудились на железобетонном заводе. Помню, когда хоронили его маму, он нёс её большое фото и плакал – такое не забудешь. Ведь наши родители строили овеянный заслуженной славой легендарный Братск, и мы, их сыновья, успели в этом поучаствовать. Олег с Любой вырастили и воспитали троих сыновей. В девяностые, когда дети были маленькие, сделать это было величайшим подвигом. Всё чаще думаю: именно им, нашим выросшим детям, продолжать Россию, бывает, и всплакнёшь ненароком – старею, как ни крути. Оказалось, Олег с Любой накоптили куриных крылышек и вот теперь зовут к себе. Курица ныне недорогая, ей Богу, народная еда. Едим крылышки, пьём самогонишку, говорим о жизни. Олег работал бригадиром на Отопительном заводе, серьёзный и ответственный мужик, побольше бы таких…

Теперь, в начале ноября, гляжу в окно на снег, вспоминаю слова песни легендарного певца и музыканта Сергея Дроздова:

Рано выпал снег в поле с проседью,

Разлучил меня с рыжей осенью.

До утра снег, снег, снег, а в душе – лёд, лёд, лёд,

Нежность губ, тихий взгляд унесла с собою осень…

—

Фонари в ночи тени бросили,

Не найти зимой тропку к осени.

На висках снег, снег, снег, в памяти – силуэт,

Нежность губ, тихий взгляд закружил в метели этой…

—

Снег, снег, снег,

Вот уже много лет…

Тихий взгляд, звук шагов, прощай!

Эх, и покрутил я песни в твоём неповторимом исполнении, дорогой Сергей. Был радиохулиганом. Нынешним певцам и музыкантам не помешало бы поучиться у тебя простой человеческой скромности. А ведь тебе подпевала вся наша страна: «Там, где клён шумит // Над речной волной, // Говорили мы, // О любви с тобой». Всматриваюсь в коротенькие интервью с тобой, Сергей, невольно до глубины души был поражён, оказалось, ты сильно заикаешься, но твой неповторимый голос в прекрасных песнях семидесятых, восьмидесятых годов будет с нами, покуда мы живы. А ещё ты начинал в молодости с инструмента под названием балалайка, и у тебя хорошо получалось. Невольно вспомнил своего музыкального учителя Александра Васильевича Корсанова, который тоже обучал меня игре на балалайке. Удивительно греющий душу древний инструмент. Я рискнул и показал твои песни младшему сыну Сергею. Он неплохо играет на гитаре русский рок, и несмотря на то, что это совершенно разные направления, слушал мой сын «Синюю птицу» с уважением, немножко завидовал нам, горестно вздыхая о настоящем. Легендарный коллектив «Синяя птица» оставил большую, мало с чем сравнимую душевную радость. Вечная тебе память, дорогой Сергей! Вечная память!..

Соседний с моей дачей участок тоже поле. И как в песне – с проседью. Мало ещё снега, но знаю наверняка, что придёт время и укроет белое покрывало все эти шестьдесят с лишним видов трав, и перезимуют они нашу суровую сибирскую Зиму. Травы не болеют коронавирусом… Не вышептать, не высказать, не выкричать, как жаль людей, умерших от этой заразы. Господи! Пресвятая Богородица! Святые угодники! Спасите нас, многогрешных! Дорогой мой друг, батюшка Андрей, помолись о нас там, на небесах. На прощание с тобой пришли тысячи братчан, приехало немало священников со всей страны. Скольких ты спас от бед, скольким помог! Ты – праведник! У твоей могилки получают исцеление люди. Дорогой мой друг, помолись о нас, я знаю, твоя молитва дойдёт до Бога…

Сентябрь и октябрь ели мелкую картошку, теперь в ноябре сыновья привезли из гаража крупную. Жена Ирина говорит, де, не знаю теперь, сколько на суп чистить надо, мелкую-то всё чистишь и чистишь, и, кажется, всё мало, а тут – пять картошин, и на суп хватает, непривычно после двух месяцев. В этом году собрали хорошую капусту, мама моя очень вкусно солит капусту, нашенское это ёдово. Слава Богу, не голодные, это действительно во все времена важно. Набираю чеплышку посоленной мамочкой капусты, пробую, балдею от вкуснотищи, варю свекольник. Проходит два дня, достаю из холодильника солёные огурцы. Ох, мои хорошие! Пупырчатые! Завсегда вы глазоньки радоваете. Цельно лето поливал вас, родимые, на даче, теперь вы окажите любезность, покормите. Ныне надумал рассольник спроворить. Стою, варю, перловочка кипит в кастрюле, разбухает, опять же радоват мой полуслепой глаз – с помощью толстенной линзы варю ёдово. А в глазах стоит снег и поле с проседью, где кажинный год растёт более шестидесяти разных трав, милое душе сибирское поле с проседью…

Анатолий Казаков