…Этими словами заключает Н.Н. Скатов, академик, директор ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом), свою книгу «Пушкин Русский гений».

Исполняется 185 лет гибели Поэта – дня «национальной трагедии Русского народа» (В.В. Кожинов).

Не устану повторять, что «Главной опорой русской национальной жизни» назвал Александра Сергеевича Пушкина Николай  Николаевич Скатов, отметив, что поэт выходил на поединок с Дантесом «и за честь страны как ее главный представитель» (курсив автора – Л.В.) А что же до «густого, все время помешиваемого варева, где будут и сплетни, и анонимки, и спровоцированные свидания», то здесь «трудились опытные повара высшей квалификации», а «Дантес там был всего лишь способным поваренком» [1; курсив мой – Л.В.]

Николай Николаевич повторит это и в книге своей. Еще раз подчеркнет: «Со смертью Пушкина обезглавливалась Россия. Стреляли в самое ее сердце. Подрубался один из главных столпов национального бытия» [2:586].

«Да, Пушкин поднимался на головокружительную высоту мудрости уже бесконечной, – писал Н.Н. Скатов, – мудрости всевмещающей и всеохватной. И у нас, малых сих, всегда есть надежда: на какой бы ступени мы ни находились, какой бы этап ни проходили, в каком бы положении ни пребывали, есть надежда на понимание, на сочувствие, на отклик, на отзыв, на его отзыв».

И даже «сама пушкинская гибель» укрепляет нас, «приносит России все нарастающую радость приобщения к Пушкину, но по тому же самому все нарастающую скорбь и горечь утраты».

Да, нам, в отличие от современников Поэта, «досталась многократно увеличивающаяся тяжесть осмыслений». И – «Так случилось, что мы чаще думаем теперь о днях рождения, чем о времени смерти. Но ведь есть не только радость, но и боль, не только счастье, но и страдание, не только жизнь, но и смерть. И пушкинская кончина каждый раз и всегда велит знать это и помнить об этом: и о таинстве смерти, и о мужестве преодоления, и о конечной просветленности.

Вот почему и в самом уходе Пушкин от нас не ушел, и, покидая, он не покинул нас, и, оставляя, он нас не оставил; он – Пушкин» [3: 588-589].

…Замечу: 10 февраля 2022 года исполняется 105 дней со дня Ухода Н.Н. Скатова.

И – 40 дней – С.А. Небольсина. В одном из интервью Сергей Андреевич сказал:

«Пушкин не только наметил, но и продолжает определять меру – нравственную, эстетическую, идеологическую – для русского распоряжения всемирным опытом, подчас серьёзно преобразуя и перестраивая его ценности».

«Особенно сегодня, – подчеркнет Сергей Андреевич, – Нет нужды повторять очевидное: Россия в обвале. Все кричат о необходимости возрождения. Претендентов на роль целителей, советчиков, вождей – тьма. Их столько, что иному советчику так и хочется посоветовать: «Врач, отравися сам!» А Пушкин действительно исцеляет. Как и двести лет назад, он вселяет надежду и уверенность: «Товарищ, верь: взойдёт она…» <…>

То есть так или иначе Пушкин участвует в современности, определяет её будущее» [4; курсив мой – Л.В.]

И да будет позволено мне – чрезвычайно малой в сравнении с ними – виднейшими учеными-пушкинистами, вспомнить сегодня об одной из работ Александра Сергеевича, многие годы отзывающейся болью в сердце, а сегодня – особенно…

«Жизнь его принадлежит истории»

Так А.С. Пушкин скажет о Георгии Кониском, Архиепископе Георгии. В миру – Григорий Осипович Конисский (20 ноября 1717 — 13 (24) февраля 1795). Он – «епископ Русской православной церкви, архиепископ Могилёвский, Мстиславский и Оршанский. Философ, педагог, богослов и общественный деятель Речи Посполитой, а затем Российской империи.

Причислен к лику местночтимых святых Белорусского экзархата Русской православной церкви в 1993 году.

30 ноября 2017 года Архиерейским собором Русской православной церкви было принято решение об общецерковном прославлении святителя Георгия, с установлением празднования памяти 6 августа по новому стилю» [5].

А.С. Пушкин считал владыку «одним из самых достопамятных мужей» XVIII столетия. В первом же номере своего журнала «Современник» (рис. 1) он поместил статью «Собрание сочинений Георгия  Кониского, Архиепископа Белорусского, изд. протоиереем Иоанном Григоровичем. СПб., 1835».

Поэт писал о Георгии Кониском: «Он вступил в управление своею епархией, когда Белоруссия находилась еще под игом Польши. Православие было гонимо католическим фанатизмом. Церкви наши стояли пусты или отданы были униатам. Миссионеры насильно гнали народ в униатские костёлы, ругались над ослушниками, секли их, заключали в темницы, томили голодом, отымали у них детей, дабы воспитывать их в своей вере, уничтожали браки, совершенные по обрядам нашей церкви, ругались над могилами православных. Георгий искал защиты у русского правительства…»

А это еще пуще озлобляло врагов, но Преосвященный, «презирая опасности», продолжал свое служение, неоднократно он едва успевал «спастись от их сабель».

Пушкин пишет и о попытке Кониского найти поддержку у власти Польши: «В 1765 Георгий явился в Варшаве и пред троном Станислава с жаром заступился за тех, которые именовались еще подданными Польши. Король поражен был его словами. Он обещал свое покровительство диссидентам и в следующем году действительно повелел «униатским архиереям, из среды своей избрав одного епископа, прислать в Варшаву, для изыскания и постановления надлежащих мер ко взаимному успокоению враждующих». Но гордые польские магнаты, презрев посредничество России и Пруссии, отвергли справедливые требования диссидентов. Вследствие сего Екатерина повелела своим войскам двинуться к Варшаве. Там, за оградою русских штыков, созван был сейм, учреждена согласительная комиссия и диссидентам возвращены их прежние права».

Но окончательно вопрос защиты православных от гонений был решен после вынужденных мер: «Между тем Барская конфедерация, поддерживаемая политикою Шуазёля, воспламенила новую войну. Следствием оной был первый раздел Польши. Семь областей, древнее достояние нашего отечества, были ему возвращены – и в 1773 году Георгий явился пред Екатериною уже как подданный, радостно приветствуя избавительницу и законную владычицу Белоруссии.

С тех пор Георгий мог спокойно посвятить себя на управление своею епархиею. Просвещение духовенства, ему подвластного, было главною его заботою. Он учреждал училища, беспрестанно поучал свою паству, а часы досуга посвящал ученым занятиям. Он умер в 1795 году, будучи 77 лет отроду» [6:326-328].

Замечу: «Шуазёль (1719-1785) – французский министр иностранных дел с 1758 до 1770 г. Придерживался политики, враждебной России, и поддерживал в Турции и Польше противников России» [7]. Увы, преступная, мерзкая практика стравливания славянских народов европейскими «политиками» – живуча…

Александр Сергеевич, приводя некоторые выдержки из проповедей Г. Кониского, пишет: «…проповеди Георгия просты, и даже несколько грубы, как поучения старцев первоначальных; но их искренность увлекательна».

Не актуальны ли и сегодня мысли Пастыря о наших молитвах? –

«Так истинно молящийся страстям своим, аки рабам, повелевает оставить его и ожидать, пока он молитву свою богу, аки Исаака, в жертву принесет. О! сколь отличны от сего молитвы наши! Мы и в уединении целое торжище вкруг себя собираем. Молясь, и покупаем, и продаем, и хозяйством управляем, и о лихоимстве заботимся, и друзьям ласкательствуем, и на врагов вооружаемся, и о сластях помышляем, и о сундуках своих трепещем. Подлинно, се ли молитва, и не паче ли торжище, молвы преисполненное? Где тут ум, разумеющий глаголы свои? Где сердце, долженствующее прилепиться к богу? Одни уста трубят, и язык, как кимвал, звяцает; а мысли – как птицы в воздухе, по всем странам носятся; а сердце – хладно, как бездушный труп, зарытый вместе с сокровищем нашим» [6:330].

И ещё: «Говорят многие: почему молитвы наши ни чудес не творят, ни лучшей перемены в нас не производят. Ах, стыдно и воспоминать молитвы наши! Об них можно то же сказать, что сказал кормчий одному бывшему на корабле беззаконнику. Когда, во время сильной и опасной бури, все плаватели обратились к молитве и вместе с ними и оный беззаконник нечто промолвил, то кормчий остановил его сими словами: «Ты, пожалуй, помолчи: не знает-де бог, что и ты с нами, и потому еще между отчаянием и надеждою находимся; а как-де услышит твою святую молитву, так мы и погибли». – Достойна ли молитва имени своего, когда она в одних устах обращается, а ум не помнит и но знает того, что болтает язык? Читаем: глаголы моя внуши, господи, разумей звание мое, а сами ни глаголов не внушаем, ни звания нашего не разумеем. Такая молитва переменит ли нас, окаянных и грешных, в добрых и богоугодных? Грешными в церковь приходим, грешнейшими выходим» [6:332; курсив автора – Л.В.]

Вспоминает А.С. Пушкин и о нескольких стихах «русских, польских и латинских» Георгия Кониского, приводит одни. Может быть, стоит и нам их знать? –

Серпа ожидают созрелые класы;
А нам вестники смерти – седые власы.
О! смертный, беспечный, посмотри в зерцало:
Ты сед, как пятьдесят лет тебе миновало,
Как же ты собрался в смертную дорогу?
С чем ты предстанешь правосудному богу?
Путь смертный безвестен и полон разбоя:
Искусного, храброго требует конвоя.
Кто ж тебя поведет и за тебя сразится?
Друг, проводив тебя к гробу, в дом возвратится.
Изнеможешь, пеший таща грехов ношу!
Ах! тут-то нужно иметь подмогу хорошу.
Подмогу, какая дана Сикеоту:
Но – та дана слезам, кровавому поту.
А ты много ли плакал за грехи? Считайся.
Не весь ли век твой есть цепь грехов? Признайся.
Ах! вижу, ты нагиш, как родила мати:
Ни лоскутка на душе твоей не сыскати!
Поверь же, не внидешь в небесны чертоги:
В ад тебя низринут, связав руки, ноги.
Без масла дел благих гаснет свеча веры;
Затворятся брачные буим девам двери.
Может быть, при смерти, «помяни мя» скажеш
И тем уста свои навсегда завяжешь.
И так, доколе древа топор не коснется,
Плод добрых дел тебе принесть остается.

«Как историк Георгий Кониский еще не оценен по достоинству…»

«Но главное произведение Кониского, – пишет Александр Сергеевич, – остается до сих пор неизданным: «История Малороссии» известна только в рукописи. Георгий написал ее с целию государственною» [6:334].

Да, многие нынешние исследователи опровергают авторство Кониского. И Пушкин, кстати, упоминает роль «депутата малороссийского шляхетства» Полетики, но и И. Григорович в 1835-м, и издание «Исторія русовъ или Малой Россіи» Университетской типографии (Москва) в 1846 году по решению Императорского общества Истории и Древностей Российских, называют автором Георгия Кониского. А что до обвинений, де – «политический памфлет», «недостоверный источник», «мутный источник» и пр., а польского историка Тадеуша Коржон, в том, что «История русов» – не подлинная летопись, а «злобный политический пасквиль, рассчитанный на полное невежество русской публики и литературы» [8], то – не берусь судить, но понимаю и Александра Сергеевича, глубоко уязвленного трагедией украинского народа, и пытаюсь понять критиков XX и XXI веков…

А.С. Пушкин, считая, что «политические речи» Кониского «имеют большое достоинство», пишет: «Кониский, справедливо полагая, что одна только история народа может объяснить истинные требования оного, принялся за свой важный труд и совершил его с удивительным успехом. Он сочетал поэтическую свежесть летописи с критикой, необходимой в истории». Поэт уточнит: «Под словом критики я разумею глубокое изучение достоверных событий и ясное, остроумное изложение их истинных причин и последствий». Однако: «Смелый и добросовестный в своих показаниях, Кониский не чужд некоторого невольного пристрастия. Ненависть к изуверству католическому и угнетениям, коим он сам так деятельно противился, отзывается в красноречивых его повествованиях. Любовь к родине часто увлекает его за пределы строгой справедливости. Должно заметить, что чем ближе подходит он к настоящему времени, тем искреннее, небрежнее и сильнее становится его рассказ. Он любит говорить о подробностях войны и описывает битвы с удивительною точностию. Видно, что сердце дворянина еще бьется в нем под иноческою рясою. (Кониский происходил от старинного шляхетского роду и этим вовсе не пренебрегал, как видно даже из эпитафии, вырезанной над его гробом и сочиненной им самим.) Множество мест в «Истории Малороссии» суть картины, начертанные кистию великого живописца [6:334-335].

И Пушкин приводит «два отрывка из его рукописи». Осмелюсь привести эти отрывки из глав «Введение унии», «Казнь Остраницы» почти полностью: боль автора, А.С. Пушкина и собственная не позволяют сократить. Читайте же, молодые!

Из главы «Введение унии»:

«По истреблении гетмана Наливайки таким неслыханным варварством вышел от сейму или от вельмож, им управлявших, таков же варварский приговор и на весь народ русский. В нем объявлен он отступным, вероломным и бунтливым и осужден в рабство, преследование и всемерное гонение. Следствием сего нероновского приговора было отлучение навсегда депутатов русских от сейма национального и всего рыцарства от выборов, и должностей правительственных и судебных, отбор староств, деревень и других рангов имений от всех чиновников и урядников русских, и самих их уничтожение. Рыцарство русское названо хлопами, а народ, отвергавший унию, схизматиками. Во все правительственные и судебные уряды малороссийские посланы поляки с многочисленными штатами; города заняты польскими гарнизонами, а другие селения их же войсками; им дана власть всё то делать народу русскому, что сами захотят и придумают, а они исполняли сей наказ с лихвою, и что только замыслить может своевольное, надменное и пьяное человечество, делали то над несчастным народом русским без угрызения совести; грабительства, насилие женщин и самых детей, побои, мучительства и убийства превзошли меру самых непросвещенных варваров. Они, почитая и называя народ невольниками, или ясыром польским, всё его имение признавали своим. Собиравшихся вместе нескольких человек для обыкновенных хозяйских работ или празднеств тотчас с побоями разгоняли, на разговорах их пытками истязывали, запрещая навсегда собираться и разговаривать вместе. Церкви русские силою и гвалтом обращали на унию. Духовенство римское, разъезжавшее с триумфом по малой России для надсмотра и понуждения к униатству, вожено было от церкви до церкви людьми, запряженными в их длинные повозки по двенадцати человек и более. На прислуги сему духовенству выбираемы были поляками самые красивейшие из девиц. Русские церкви несогласовавшихся на унию прихожан отданы жидам в аренду, и получена за всякую в них отправку денежная плата от одного до пяти талеров, а за крещение младенцев и похороны мертвых от одного до четырех талеров. Жиды, яко непримиримые враги христианства, сии вселенские бродяги и притча в человечестве, с восхищением принялись за такое надежное для них скверноприбытчество и тотчас ключи церковные и веревки колокольные отобрали к себе в корчмы. При всякой требе христианской повинен ктитор идти к жиду торжиться с ним и, по важности отправы, платить за нее и выпросить ключи; а жид при том, насмеявшись довольно богослужению христианскому и прехуливши все, христианами чинимое, называя его языческим или по их гойским, приказывал ктитору возвращать ему ключи, с клятвою, что ничего в запись не отказано.

Страдание и отчаяние народа увеличилось новым приключением, сделавшим еще замечательную в сей земле эпоху. Чиновное шляхетство малороссийское, бывшее в воинских и земских должностях, не стерпя гонений от поляков и не могши перенесть лишения мест своих, а паче потеряния ранговых и нажитых имений, отложилось от народа своего и разными происками, посулами и дарами закупило знатнейших урядников римских, сладило и задружило с ними, и мало-помало согласилось первое на унию, потом обратилось совсем в католичество римское. Впоследствии сие шляхетство, соединяясь с польским шляхетством свойством, сродством и другими обязанностями, отреклось и от самой породы русской, и всемерно старалось изуродовать природные названия свои, приискать и придумать к ним польское произношение и назвать себя природными поляками. <…> Следствием переворота сего было то, что имения сему шляхетству и должности их возвращены, а ранговые утверждены им в вечность и во всем сравнены с польским шляхетством. В благодарность за то приняли и они в рассуждении народа русского всю систему политики польской и, подражая им, гнали преизлиха сей несчастный народ. Главное политическое намерение состояло в том, чтобы ослабить войска малороссийские и разрушить их полки, состоящие из реестровых казаков: в сем они и успели. Полки сии, претерпев в последнюю войну не малую убыль, не были дополнены другими от скарбу и жилищ казаков. Запрещено чинить всякое в полки вспоможение. Главные чиновники воинские, перевернувшись в поляки, сделали в полках великие ваканции. Дисциплина военная и весь порядок опущены, и казаки реестровые стали нечто пресмыкающееся без пастырей и вождей. Самые курени казацкие, бывшие ближе к границам польским, то от гонения, то от ласкательств польских, последуя знатной шляхте своей, обратились в поляки и в их веру и составили известные и поныне околицы шляхетские. Недостаточные реестровые казаки, а паче холостые и мало привязанные к своим жительствам, а с ними и все почти охочекомонные, перешли в Сечь Запорожскую и тем ее знатно увеличили и усилили, сделав с тех пор, так сказать, сборным местом для всех казаков, в отечестве гонимых; а напротив того знатнейшие запорожские казаки перешли в полки малороссийские и стали у них чиновниками, но без дисциплины и регулы: отчего в полках их видимая сделалась перемена» [6:335-338].

…Ох, как же нынешняя «элита» напоминает тогдашнее продажное «шляхетство»!..

Отчаянной болью заполоняет, утопляет в ней глава «Казнь Остряницы». Приведу с небольшим сокращением:

«На место замученного Павлюги, выбран в 1638 году гетманом полковник нежинский Стефан Остраница, а к нему придан в советники из старого и заслуженного товариства Леон Гуня, коего благоразумие в войске отменно уважаемо было. Коронный гетман Лянцкоронский с войсками своими польскими не преставал нападать на города и селения малороссийские и на войска, их защищавшие, и нападения его сопровождаемы были грабежом, контрибуциями, убийствами и всех родов бесчинствами и насилиями. Гетману Остранице великого искусства надобно было собрать свои войска, везде рассеянные и всегда преследуемые поляками и их шпионами; наконец собрались они скрытыми путями и по ночам к городу Переяславлю, и первое предприятие их было очистить от войск польских приднепровские города, на обоих берегах сея реки имеющиесь, и восстановить безопасное сообщение жителей и войск обеих сторон. Успех соответствовал предприятию весьма удачно. Войска польские, при городах и внутри их бывшие, не ожидая никак предприятий казацких, по причине наведенных им страхов последнею зрадою и лютостию, над Павлюгою и другими чинами произведенною, ликовали в совершенной беспечности, и потому они везде были разбиты; а упорно защищавшиесь истреблены до последнего. Амуниция их и артиллерия достались казакам, и они, собравшись в одно место, вооруженные наилучшим образом, пошли искать гетмана Лянцкоронского, который с главным войском польским собрался и укрепился в стане при реке Старице. Гетман Остраница тут его застал и атаковал своим войском. Нападение и отпор были жестокие и превосходящие всякое воображение. Лянцкоронский знал, какому он подвержен мщению от казаков за злодейство, его вероломством и зрадою произведенное над гетманом их Павлюгою и старшинами, и для того защищался до отчаяния; а казаки, имея всегда в памяти недавно виденные ими на позорище в городах отрубленные головы их собратий, злобились на Лянцкоронского и поляков до остервенения, и потому вели атаку свою с жестокостию, похожею на нечто чудовищное; и наконец, сделавши залп со всех ружей и пушек и произведши дым почти непроницаемый, пошли и поползли на польские укрепления с удивительною отвагою и опрометчивостию и, вломясь в них, ударили на копья и сабли с слепым размахом. Крик и стон народный, треск и звук оружия уподоблялись грозной туче, всё повергающей. Поражение поляков было повсеместно и самое губительное. Они оборонялись одними саблями, не успевая заряжать ружьев и пистолетов, и шли задом до реки Старицы, а тут, повергаясь в нее в беспамятстве, перетопились и загрязли целыми толпами. Гетман их Лянцкоронский, с лучшею немногою конницею, завременно бросился в реку и, переправившись через нее, пустился в бег, не осматриваясь и куда лошади несли. Стан польский, наполненный мертвецами, достался казакам с превеликою добычею, состоящею в артиллерии и всякого рода оружии и запасах. Казаки по сей славной победе, воздевши руки к небесам, благодарили за нее бога, поборающего за невинных и неправедно гонимых. Потом, отдавая долг человечеству, погребли тела убиенных и сочли польских мертвецов 11 317, а своих 4727 человек, и в том числе советника Гуню. Управившись с похоронами и корыстьми, погнались за гетманом Лянцкоронским и, настигнув его в местечке Полонном ожидающего помощи из Польши, тут атаковали его, запершегось в замке. Он, не допустив казаков штурмовать замка, выслал против них навстречу церковную процессию с крестами, хоругвями и духовенством русским, кои, предлагая мир от гетмана и от всея Польши, молили и заклинали богом гетмана Остраницу и его войска, чтобы преклонились они на мирные предложения. По долгом совещании и учиненных с обеих сторон клятвах собрались в церковь высланные от обоих гетманов чиновники и, написавши тут трактат вечного мира и полной амнистии, предающей забвению всё прошедшее, подписали его с присягою на Евангелии о вечном хранении написанных артикулов и всех прав, и привилегий казацких и общенародных. За сим разошлись войска восвояси.

Гетман Остраница, разослав свои войска, иные по городам в гарнизоны, а другие в их жилища, сам, и со старшинами генеральными и со многими полковниками и сотниками, заехал в город Канев для принесения богу благодарственных молений в монастыре тамошнем» [6:338-340; курсив мой – Л.В.]

НО! – «Поляки, отличавшиеся всегда в условиях и клятвах непостоянными и вероломными, держали трактат с присягою, в Полонном заключенный, наравне со всеми прежними условиями и трактатами, у казаков с ними бывшими, то есть, в одном вероломстве и презорстве; а духовенство их, присвоив себе непонятную власть на дела божеские и человеческие, определяло хранение клятв между одними только католиками своими, а с другими народами бывшие у них клятвы и условия всегда им разрешало и отметало, яко схизматицкие и суду божию не подлежащие. По сим странным правилам, подлым коварством сопровождаемым, сведавши поляки чрез шпионов своих жидов о поездке гетмана Остраницы со штатом своим без нарочитой стражи в Канев, тут его в монастыре окружили многолюдною толпою войск своих, прошедших по ночам и байракам до самого монастыря Каневского, который стоял вне города. Гетман не прежде узнал о сем предательстве, как уже монастырь наполнен был войсками польскими, и потому сдался им без сопротивления. Они, перевязав весь штат гетманский и самого гетмана, всего тридцать семь человек, положили их на простые телеги, а монастырь и церковь тамошние разграбили допоследка, зажгли со всех сторон и сами с узниками скоропостижно убрались и прошли в Польшу скрытыми дорогами, боясь погони и нападения от городов. Приближаясь к Варшаве, построили они узников своих пешо по два, вместе связанных, а каждому из них накинули на шею веревку с петлею, за которую ведены они конницею по городу с триумфом и барабанным боем, проповедуя в народе, что схизматики сии пойманы на сражении, над ними одержанном; а потом заперты они в подземные тюрьми и в оковы. Жены многих захваченных в неволю чиновников, забравши с собою малолетних детей своих, отправились в Варшаву, надеясь умилостивить и подвигнуть на жалость знатность тамошнюю трогательным предстательством детей их за своих отцов. Но они сим пищу только кровожадным тиранам умножили и отнюдь им не помогли; и чиновники сии, по нескольких днях своего заключения, повлечены на казнь без всяких разбирательств и ответов.

Казнь оная была еще первая в мире и в своем роде, и неслыханная в человечестве по лютости своей и коварству, и потомство едва ли поверит сему событию, ибо никакому дикому и самому свирепому японцу не придет в голову ее изобретение; а произведение в действо устрашило бы самых зверей и чудовищ.

Зрелище оное открывала процессия римская со множеством ксендзов их, которые уговаривали ведомых на жертву малороссиян, чтобы они приняли закон их на избавление свое в чистцу; но сии, ничего им не отвечая, молились богу по своей вере. Место казни наполнено было народом, войском и палачами с их орудиями».

Гетман Остраница и еще четверо его товарищей «были колесованы и им переломали поминутно руки и ноги, тянули с них по колесу жилы, пока они скончались»; пятеро полковников были «пробиты железными спицами насквозь и подняты живыми на сваи»; двенадцать есаулов и сотников  «прибиты гвоздями стоячие к доскам, облитым смолою, и сожжены медленно огнем»; семеро хорунжих «растерзаны железными когтями, похожими на медвежью лапу»; девять старшин «четвертованы по частям».

А – «Жены и дети страдальцев оных, увидя первоначальную казнь, наполняли воздух воплями своими и рыданием, но скоро замолкли… оставшихся же по матерям детей, бродивших и ползавших около их трупов, пережгли всех в виду своих отцов на железных решетках, под кои подкидывали уголья и раздували шапками и метлами».

Замечу, обратив внимание на выделенное мною многоточие в тексте, где – цензурный пропуск: «Женам сим, по невероятному тогдашнему зверству, обрезавши груди, перерубили их до одной, а сосцами их били мужей, в живых еще бывших, по лицам их».

И это ещё – не всё: «Главные члены человеческие, отрубленные у означенных чиновников малороссийских, как-то: головы, руки и ноги развезены по всей Малороссии и развешаны на сваях по городам. Разъезжавшие притом войска польские, наполнившие всю Малороссию, делали всё то над малороссиянами, что только хотели и придумать могли: всех родов бесчинства, насилия, грабежи и тиранства, превосходящие всякое понятие и описание. Они, между прочим, несколько раз повторяли произведенные в Варшаве лютости над несчастными малороссиянами, несколько раз варили в котлах и сожигали на угольях детей их в виду родителей, предавая самых отцов лютейшим казням. Наконец, ограбив все церкви благочестивые русские, отдали их в аренду жидам, и утварь церковную, как-то: потиры, дискосы, ризы, стихари и все другие вещи распродали и пропили тем же жидам, кои из серебра церковного поделали себе посуду и убранство, а ризы и стихари перешили на платье жидовкам; а сии тем перед христианами хвастались, показывая нагрудники, на коих видны знаки нашитых крестов, ими сорванных. И таким образом Малороссия доведена была поляками до последнего разорения и изнеможения, и всё в ней подобилось тогда некоему хаосу или смешению, грозящему последним разрушением. Никто из жителей не знал и не был обнадежен, кому принадлежит имение его, семейство и самое бытие их, и долго ли оно продлится? Всякий с потерянием имущества своего искал покровительства то у попов римских и униатских, то у жидов, их единомышленников, а своих непримиримых врагов, и не мог придумать за что схватиться» [6:340-342; курсив мой – Л.В.]

…Страшно, чудовищно, непостижимо ни уму, ни сердцу, неприемлемо! Но, похоже, все-таки – было. Сохранилось и в «піснях кобзарів».

Т.Г. Шевченко в Предисловии к своей поэме «Гайдамаки» напишет: «…весело подивиться на сліпого кобзаря, як він собі сидить з хлопцем, сліпий, під тином, і весело послухать його, як він заспіває думу про те, що давно діялось, як боролися ляхи з козаками; весело… а все-таки скажеш: «Слава Богу, що минуло», – а надто як згадаєш, що ми одної матері діти, що всі ми слав’яне. Серце болить, а розказувать треба: нехай бачать сини і внуки, що батьки їх помилялись, нехай братаються знову з своїми ворогами. Нехай житом-пшеницею, як золотом, покрита, не розмежованою останеться навіки од моря і до моря – слав’янськая земля. <…> Дід мій, нехай здоров буде, коли зачина розказувать що-небудь таке, що не сам бачив, а чув, то спершу скаже: «Коли старі люди брешуть, то й я з ними»» [7].

Выделенные мною курсивом слова Кобзаря взяла эпиграфом к моим «Думам», рожденным 26 января 1992 года. Им сегодня – 30 лет. Правда, «знову з своїми ворогами» я упустила, заменив многоточием. Уверенность: «Нет и не может быть врагов!» – диктовала…

А.С. Пушкин заканчивает свой очерк словами:

«Как историк Георгий Кониский еще не оценен по достоинству, ибо счастливый мадригал приносит иногда более славы, нежели создание истинно высокое, редко понятное для записных ценителей ума человеческого и малодоступное для большего числа читателей.

Протоиерей И. Григорович, издав сочинение великого архиепископа Белоруссии, оказал обществу важную услугу. Будем надеяться, что и великий историк Малороссии найдет себе наконец столь же достойного издателя».

Б.В. Томашевский писал, что о труде Г. Кониского «сообщил Пушкину М.А. Максимович в 1829 году» [8]. Пишут, что Михаил Александрович Максимович (1804 — 1873) – «украинский и русский филолог, фольклорист, историк, поэт, ботаник, член-корреспондент Санкт-Петербургской академии наук (1871); декан историко-филологического факультета и первый ректор Императорского Киевского университета» [9], и познакомил Пушкина с рукописью Кониского (курсив мой – Л.В.)

Интересно, что «История русов» – «На украинском языке впервые была издана в 1956 году в Нью-Йорке. В Киеве – в 1991 году, в издательстве «Веселка»». А – «Историк литературы Валерий Шевчук, лауреат Национальной премии Украины имени Тараса Шевченко, в своем труде «Неразгаданные тайны «Истории русов»» делает вывод, что это выдающийся образец украинской национально-политической мысли XVIII столетия. Под воздействием этого труда Александр Пушкин писал свою «Полтаву», Николай Гоголь пользовался этим трудом при написании «Тараса Бульбы», Тарас Шевченко брал для своих произведений сюжеты из «Истории русов». По мнению Михаила Драгоманова, к ним относятся произведения Шевченко «Сон» («Із города із Глухова»), «Великий льох», «Іржавець», «У неділеньку святую» и др.» [10].

…Не думаю, что «Полтава» написана «под воздействием» труда Кониского. Б.В. Томашевский засвидетельствовал: «Поэма начата 5 апреля 1828 г. Первая песнь окончательно обработана и переписана набело 3 октября, вторая – 9 октября и третья – 16 октября. Посвящение написано 27 октября 1828 г., предисловие – 31 января 1829 г. Поэма вышла в свет отдельной книгой в конце марта 1829 г.» Первым источником Томашевский называет «Историю Малой России» Д.Н. Бантыша-Каменского, 1822 года издания [11:562]. Его трехтомник был у Пушкина.

Вместо заключения

Об А.С. Пушкине – историке написано немало работ: и монографий, и очерков, и статей. И, конечно же, 185 лет тому назад мы потеряли не только гениального Поэта, Гражданина, но и – Историка.

Стихи «Песнь о вещем Олеге», «Песни о Стеньке Разине», «Олегов щит», «Пир Петра Первого»; поэмы «Руслан и Людмила», «Вадим», «Полтава», «Борис Годунов»; «История Пугачева», незаконченная «История Петра», статья «Песнь о полку Игореве»; многие исторические заметки, среди них – «Заметки по русской истории XVIII века», «Заметки по русской истории», «Очерк истории Украины», «Записки бригадира Моро де Бразе, касающиеся до Турецкого похода 1711 года», «Заметки при чтении «Описания земли Камчатки» С.П. Крашенинникова»; многие заметки по истории русской литературы: об «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина и «Истории русского народа» Н.А. Полевого, о драме М.П. Погодина «Марфа Посадница» и на полях его статьи «Об участии Годунова в убиении царевича Димитрия», о романе М.Н. Загоскина «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году»; очерки «Александр Радищев», «Российская Академия» и др. – далеко не полный перечень произведений, дарованных нам нашим Гением, произведений необходимых, на мой взгляд, нынешней молодежи России и Украйны. Конечно, если для нее – Родина, Отечество, истинная история её – дороги, непереоценимы.

Как не помнить? – «Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблён, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал» [12:875].

Острую неприязнь вызывают «умники», цитирующие В.О. Ключевского: де, даже и он говорил, что история никого и ничему не учит. Отнюдь! Василий Осипович Ключевский (1841 — 1911) – выдающийся русский историк писал: «История говорят не учившиеся истории, а только философствовавшие о ней и потому ею пренебрегающие – Гегель, никого ничему не научила. Если это даже и правда, истории нисколько не касается как науки: не цветы виноваты в том, что слепой их не видит. Но это и неправда: история учит даже тех, кто у нее не учится; она их п р о у ч и в а е т за невежество и пренебрежение» [13; курсив автора – Л.В.]

…Неужели нам сегодня повторять? –

Украйна глухо волновалась.
Давно в ней искра разгоралась.
Друзья кровавой старины
Народной чаяли войны…

О, эти нелюди, человеконенавистники – «Друзья кровавой старины»! Эти «клеветники России», «мутители палат, Легкоязычные витии», «черни бедственный набат»! Той черни, что «холит в лакированных сапогах» (В.В. Розанов)!  Их потомки, отродья сегодня рушат на Западной Украине памятники Пушкину, бросают под ноги толпе и охраняют уродливую «Тень Пушкина» на земле Одессы! Подстрекаемые из-за кордона «хазяевами» готовят братоубийственную бойню!

Не к ним, но к своим, «заблукавшим», обращает свое слово украинский филолог-романист, переводчица, педагог, профессор кафедры французской филологии Института филологии КНУ им. Тараса Шевченка, Соломарская Елена Александровна (р. 1940). В своей статье «Видатний україніст – Олександр Пушкін», сожалея, что «Пушкина сейчас не любят в Украине». достаточно подробно освещая тему «Пушкин и Украина», она напишет: «Украиника значительно обеднеет, если вычеркнуть из неё творчество великого российского поэта Александра Сергеевича Пушкина» [14; ориг. – укр.; перевод мой – Л.В.] Не со всем в статье я соглашаюсь, но с выводом – всецело.

Благодарна и Якову Исааковичу Бердичевскому (р. 1932, Киев), филологу, литератору, музейному работнику, библиофилу. Он в 1987 году передал в дар Киеву «собиравшуюся им более 30 лет коллекцию «Пушкиниана» для организации Киевского музея А.С. Пушкина (открыт 28 мая 1999 г.) С осени 1994 года проживает в Берлине (Германия), продолжая свои культурологические и библиофильские разыскания» [15]. В заключении своей интересной работы «А.С. Пушкин и Украина» он приводит слова Бориса Ильича Олейника (укр. Борис Ілліч Олійник; 22 октября 1935 — 30 апреля 2017, Киев), советского и украинского поэта, общественного и государственного деятеля.

«Действительный член НАНУ, председатель Украинского фонда культуры. Депутат ВС СССР, заместитель председателя Совета Национальностей ВС СССР; народный депутат Верховной Рады Украины с 1992 по 2006 годы; бывший глава парламентской делегации Верховной Рады Украины в Парламентской Ассамблее Совета Европы. Лауреат Государственной премии СССР (1975). Герой Украины (2005)» [16] – Борис Олейник писал в статье «Планета Пушкина»: «Нам, украинцам, Александр Пушкин, кроме всего, дорог ещё и тем, что на лучших страницах его творчества лежит голубой отсвет Украины, которую он любил трепетно и нежно» [17; курсив мой – Л.В.]

В интервью, опубликованном в 2014 году под названием «Предстоит большая созидательная работа», Борис Ильич сказал: «Нас встревожил выход на арену фашиствующих молодчиков, руками которых под режиссурой посольства США и Евросоюза в Киеве был совершён государственный переворот. Фактически, впервые после Нюрнберга при полной поддержке «мировой демократии» фашистской отмычкой был открыт вход во власть тем безответственным лицам, или, как они полагают, политикам, которые ничего не сделали, чтобы помешать новым вандалам и варварам объявить войну памятникам истории и мировой культуры. Их запрет говорить по-русски, читать по-русски Пушкина, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого, Гончарова, Чехова, Шолохова – это ли не одичание? Еще раз повторю: в центре зарождения русской православной цивилизации, как в третьем рейхе, могут запылать костры из книг великих светочей мировой, с русскими именами, культуры. Они обрекают малороссийский и другие народы Украины в пучину невежества и мрака.

Не следует забывать, что сам русский язык зародился в Киевской Руси, и все мы – три восточно-славянских народа – из колыбели Киевской» [18].

Может быть, стоит вспомнить и то, что в связи со смертью Бориса Ильича, я заметила в некрологе от 30 апреля 2017-го: «Борис Ильич был Председателем и членом Комиссии по государственным наградам, но  25 января 2010 в знак протеста против присвоения президентом Ющенко звания Героя Украины Степану Бандере написал заявление о сложении своих полномочий» [19].

Предлагаю желающим познакомиться и с моей статьей «Нет истины, где нет любви» [20], где – немало о «Полтаве», об оценках А.С. Пушкиным польско-русских отношений, восстания 1830-1831 годов; о роли женщин-полячек, и прежде всего – Каролины Собаньской, в судьбе и творчестве Александра Сергеевича и о многом другом.

Завершая, подчеркну: счастлив тот, кто любит и знает А.С. Пушкина. Он – поистине – «Наше всё»! И на любой вопрос-запрос современности может дать верный, исчерпывающий ответ. Надо только уметь слушать и – слышать.

«ОН НАС НЕ ОСТАВИЛ: ОН – ПУШКИН»

5-7 февраля 2022, Одесса.

Post Scriptum

Так случилось, что уже заканчивала очерк и тут Его Величество Случай послал интересную иллюстрацию. В работе «Рисунки и портреты персонажей, сделанные великим поэтом» [21] обнаружила на 41 странице изображение обложки второго тома пушкинского «Современника». Автор публикации считает, что это – «»Современник» с дарственной надписью Пушкина Г.И. Небольсину (1836 г.)» (рис. 2).

По-моему, надпись звучит: «Милостивому Государю Григорию Павловичу Небольсину в знак глубочайшего уважения», подпись, дата. Сходство с почерком Александра Сергеевича – велико, хотя подпись – нечеткая.

Разумеется, поинтересовалась: кто же таков Г.П. Небольсин. Узнала: «Григорий Павлович Небольсин (1811–1896) – русский экономист, член Государственного совета, сенатор, действительный тайный советник.

После окончания в 1827 году Благородного пансиона при Санкт-Петербургском университете, он начал в 1828 году службу в департаменте внешней торговли и с 1829 года редактировал в продолжение 30 лет «Коммерческую газету», издававшуюся при департаменте (в «Альманахе современных русских государственных деятелей» приведены другие данные: службу он начал 9 апреля 1829 года, а редактором газеты назначен в 1830 году). В качестве редактора специального издания, Небольсин имел возможность хорошо изучить разнообразные вопросы, касавшиеся нашей торговли и промышленности. Он был приглашаем к участию во многих комиссиях, рассматривавших различные вопросы по финансовой и торговой части в России; основным направлением деятельности Небольсина являлась внешняя торговля, в частности торговля с Китаем и другими восточным странами» [22].

Несомненно: Александр Сергеевич мог быть знаком с Г.П. Небольсиным – редактором успешной, вероятно, газеты. Кроме того, узнав, что Небольсин учился в одном и том же учебном заведении, что и брат – Лев Сергеевич, правда, исключенный в 1821 году из-за участия в протесте против увольнения преподавателя словесности В.К. Кюхельбекера, друга, А.С. Пушкин мог порадоваться. Известно, как сердечно относился Александр Сергеевич к соученикам брата, в частности, к С.А. Соболевскому, выпускнику 1821 года, к М.И. Глинке, выпускнику 1822 года и многим другим.

Знакомясь с нашим современником, видным пушкинистом Сергеем Андреевичем Небольсиным в 2002-м, я спросила его: не является ли он потомком древнего дворянского рода. Он ответил, улыбнувшись: «Возможно…» Уточнять было бы неделикатно. И вот сегодня, в преддверии сороковин С.А. Небольсина, приходящихся на День 185-летия нашей безмерной, неисцелимой Утраты, эта дарственная надпись и – следствием – небольшая «штудия»…

Поистине, «Бывают странные сближения» [23]!

Расцениваю как ещё один урок, знак того, что, знакомясь с Пушкиным, его наследием, мы можем постигнуть многое, если не ленивы и по-хорошему любопытны. Если – любим и верим.

Дай-то Бог!..

Людмила Владимирова

Примечания

1. Скатов Н.Н. «Пал, оклеветанный…» // Труд – Украина, 1998, 21, 28 августа.

2. Скатов Н.Н. Как и за что погиб Пушкин. // Н.Н. Скатов. Пушкин Русский гений. – М.: ИЦ «Классика», 1999. – С. 566-587.

3. Скатов Н.Н. Мойка, 12. 10 февраля. 2 часа 45 минут. Каждый год. // Н.Н. Скатов. Пушкин Русский гений. – М.: ИЦ «Классика», 1999. – С. 587-589.

4. Небольсин С.А. «А Пушкин – исцеляет!» Интервью газете «Завтра» 18.10. 2002. // https://web.archive.org/web/20121030082656/http://zavtra.ru/denlit/074/26.html

5. Георгий (Конисский) // https://ru.wikipedia.org/wiki/Георгий_(Конисский)

6. Пушкин А.С. Собрание сочинений Георгия Кониского, Архиепископа Белорусского, изд. протоиереем Иоанном Григоровичем. СПб., 1835. // А.С. Пушкин. ПСС в десяти томах. – Т. 7. Критика и публицистика. – М.: «Наука», 1964. – С. 325-343.

7. Шевченко Т.Г. Гайдамаки. Передмова. // http://litopys.org.ua/shevchenko/shev117p.htm

8. Томашевский Б.В. Собрание сочинений Георгия Кониского. Примечание. // Ibid. – С. 705.

9. Максимович, Михаил Александрович/ // https://ru.wikipedia.org/wiki/Максимович,_Михаил_Александрович

10. История русов или Малой России. // https://ru.wikipedia.org/wiki/История_русов_или_Малой_России

11. Томашевский Б.В. Полтава. Примечание. // А.С. Пушкин. ПСС в десяти томах. – Т. 4. Поэмы. Сказки. – М.: «Наука», 1963. – С. 562-565.

12. Пушкин А.С. – П.Я. Чаадаеву, 19 октября 1836 года. Из Петербурга в Москву. // А.С. Пушкин. ПСС в десяти томах. – Т. 10. Письма. – М.: «Наука», 1966. – С. 596-598 (фр.); 874-876 (рус.)

13. Ключевский В.О. Дневники и дневниковые записи. // https://studfile.net/preview/4244506/page:2/

14. Соломарська О.О. Видатний україніст – Олександр Пушкін. // https://webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:FmNjXpWSgUgJ:https://burago.com.ua/solomarska-o-o-%25E2%2580%25A2-vidatniy-ukrainist/+&cd=33&hl=ru&ct=clnk&gl=ua&client=opera

15. Бердичевский, Яков Исаакович/ // https://ru.wikipedia.org/wiki/Бердичевский,_Яков_Исаакович

16. Олейник, Борис Ильич // https://ru.wikipedia.org/wiki/Олейник,_Борис_Ильич

17. Бердичевский Яков. А. С. Пушкин и Украина. Материала к сообщению на заседании Международной Пушкинской конференции в Гёттингене. // http://calendar.interesniy.kiev.ua/Berdichevskiy.htm

18. Интервью «Предстоит большая созидательная работа» // https://www.rospisatel.ru/ganichev-otvety.htm

19. Владимирова Людмила. Умер Борис Олейник. // https://www.rospisatel.ru/sobytija2017/87.htm

20. Владимирова Людмила. «Нет истины, где нет любви» // https://www.rospisatel.ru/vladimirova-pushkin.htm

21. Пушкин Александр Сергеевич. Рисунки и портреты персонажей, сделанные великим поэтом. // http://pushkin-art.ru/article3_41

22. Небольсин, Григорий Павлович. // https://ru.wikipedia.org/wiki/Небольсин,_Григорий_Павлович

23. Пушкин А.С. Заметка о «Графе Нулине». // А.С. Пушкин. ПСС в десяти томах. – Т. 7. Критика и публицистика. – М.: «Наука», 1964. – С. 226.