Предлагаем вниманию читателей начало нового романа Софии Агачер «Журнал Рыси и Нэта». Он посвящен событиям после Чернобыльской аварии, а место действия – Беларусь. В прологе к роману упоминается город Хойники, старинный, с богатой историей, живописный. Для меня это почти родные места. Там долгое время жили родственники мои по отцу, и туда я мальчишкой приезжал порой на летние каникулы. А теперь в тех краях – радиационный заповедник… София Агачер не живописует ужасы катастрофы. Ее роман – о другом. О том, как человек нарушает и разрушает свое единство с миром природы. И тогда приходится спасать и природу, и близких людей. Технические достижения человечества всё глубже вторгаются в самые глубинные основы мироздания. Последствия бывают порой катастрофичными, потому что человек пока не всегда может предвидеть и обуздывать негативные стороны своих научных и технических достижений. Катастрофы, подобные Чернобыльской или, ранее, в американском Тримайле, — добавочные аргументы для противников всей ядерной энергетики. Отходы атомной промышленности – неустранимы, разлагаются столетиями, их можно только либо захоранивать, либо отправлять в Космос… Другого решения пока не найдено… Роман Софии Агачер и о том, что Природа имеет живую душу. И разлад с этой душой – гибелен для людей и для всего живого.

Валерий Бегунов

 

 

Журнал Рыси и Нэта

Апрель 2014 г — апрель 2022 г

Чикаго-Москва-Гомель-Хойники

Здравствуйте, дорогой Читатель!

«Писать просто и ясно так же трудно, как быть искренним и добрым», – считал Моэм. Всю свою жизнь я стараюсь быть искренней и доброй, но просто о сложном, о трудном, о больном писать так и не научилась. Трагедия сама определяет язык повествования.

Мы не выбираем место рождения. Случилось так, что я родилась в Гомельской области и про Чернобыльскую катастрофу знаю не понаслышке.  Авария прошла через отчий дом и моё сердце, унеся жизни близких людей и во многом определив мою судьбу.

Роман «Журнал Рыси и Нэта» я начала писать в 2013 году, выкладывая главы в своём блоге «Живого журнала». Отсюда  и название романа и его композиция: к первым робким опубликованным в сети зарисовкам стали появляться комментарии читателей – теперь каждая глава в книге снабжена небольшими комментариями. Так я познакомилась со Змееловом. Вы, конечно, догадались, что это ник. Змеелов помог  мне впитать огромный пласт знаний о животном и растительном мире. Он писал о рыси, волке, кабане, зубре, чёрном аисте, выдре, как будто и сам был этим зверем, рассказывая не просто о дикой природе, а о животном царстве, из которого люди были изгнаны страшной бедой.

Земля устала от издевательства, насилия мелиорацией, вырубки лесов, уничтожения зверья и птиц и слегка выдохнула, изгнав тупых и обнаглевших паразитов. Границы этого мира от непрошенных гостей охраняли рыси. Патрулировали территорию и следили за порядком волки. Зверьё здесь было непуганое – охотилось и днём, и ночью. Зубры, кабаны, лошади Пржевальского, медведи жили по своим законам, никому не принадлежа и не желая подчиняться законам дичи, пойманной прицелом ружья.

Берёзы, осины да ёлки проросли сквозь брошенное человеческое жильё и превратили его в труху. Змеелов описывал мир дикой природы в условиях абсолютного отсутствия влияния человека.

Я знала только одно такое место в Европе – Полесский государственный радиационно-экологический заповедник, или «Чернобыльский рай», как шутил Змеелов.

Так о чём мой роман?

О любви и о спасении любимых!

Вы не прочтете в этой книге об Ужасе и Страхе Чернобыля, что так любит теперь смаковать кинематограф!

Страх появится позднее… причём у тех, кого и близко там не было. А тогда, помню, не было ни страха, ни ужаса при эвакуации населения, никто ничего ещё не понял тогда! И героизма, и жертвенности не было – люди делали свою обычную работу, как делали её каждый день до этого, и радовались, что им заплатят два, а то и три оклада…

Если ещё проще и яснее … мой роман о враче, который пытается спасти свою любимую от жуткой болезни. Диагноз понятен, причины возникновения заболевания не изучены, лечения не существует. Смерть наступает в течение года. Врач решается на научный эксперимент, который можно провести только в условиях закрытой природной системы, где водятся рыси. В мире существует лишь одно такое место – заповедник в Чернобыльской зоне отчуждения, где и разворачивается основное действие книги.

Все события и имена в романе являются вымышленными.

Приятного погружения!

Ваша София Агачер

Пролог

Если бы не близкое знакомство доктора Анри Бертье с Президентом Французской республики и не звонок  господина Жака Ширака своему коллеге  Президенту Беларуси Александру Лукашенко, частный самолёт 1 канала французского телевидения TF1 никогда не смог бы приземлиться в Национальном аэропорту Минска.

Шасси выпущены, колёса мягко коснулись бетона и двенадцати местный комфортный джет побежал по почти пустынному взлётному полю, где врассыпную стояли самолёты с тёмно-серыми крестами на хвостах.

—  Похоже люфтваффе опять базируются в Минском аэропорту?! —  вслух пошутил брюнет, с типичным для француза крючковатым носом.

Стюарт Шарль, пристёгнутый к своему сидению на время посадки, тут же среагировал на реплику, нервно поправил свой красный галстук-бабочку и пояснил:

—  Господин Бертье, —  обратился стюарт к шутнику, — это самолеты  “Белавии”, а на хвостах у них нарисованы изображения цветка “василёк” или эмблемы белорусской авиакомпании.

 —  А почему тёмно-серого цвета?

—  Кризис, не хватает синей краски, дорогой Анри, — рассмеялся сидящий напротив доктора Бертье высокий мужчина, после чего с ленцой потянулся, встал и… стукнулся головой о верхнюю багажную полку. — Ууууу…поделом мне… или , как говорится:”il ne faut pas réveiller le chat qui dort!” ( в конце страницы сделать сноску il ne faut pas réveiller le chat qui dort! — французская пословица эквивалентная по значению русской: “Не буди лихо, пока оно тихо!”)

Пассажиры джета явно нервничали и хохмили, подбадривая друг друга перед поездкой в  Полесский радиационно-экологического заповедник, куда съемочная группа французского телевидения получила разрешение не только на посещение, но и на съёмку фильма о животном мире закрытой и таинственной Чернобыльской зоны. И предвкушение опасного путешествия пьянило, как шипучий нектар из подвалов мадам Клико.

Белорусские власти встречали французских телевизионщиков с уважением и вниманием, подобно членам правительственной делегации. Пограничник поднялся в салон джета, проверил и проштамповал паспорта. У самолёта застыли микроавтобус марки “Мерседес” и вытянувшийся в струнку, как солдат почетного караула, доктор биологических наук, зоопсихолог Фёдор Юркевич.

Доктор Бертье первым сбежал с трапа, обнялся с белорусским учёным и возбуждённо заговорил по-русски, слегка картавя:

—  Фёдор, как я рад тебя видеть! Мы ждали этого дня десять лет! Свершилось!

Французов было шестеро: руководитель группы и переводчик доктор Анри Бертье; его помощница — доктор Надежда Сушкевич; компьютерный гений доктор Ву и операторская группа: Мишель Дризэ; Александр Капнист и Поль Ванькович, состоящая из настоящих прожжённых телевизионщиков, одетых в видавшую виды, летнюю форму солдат Французского легиона.

Прибывший багаж молниеносно перегрузили в микроавтобус и уже через 10 минут прилетевшие покинули территорию взлётного поля, так и не побывав внутри здания Минского аэропорта. У открывшегося шлагбаума офицер пограничной службу отдал французам честь и даже попытался улыбнуться.

Белорусская земля радовала гостей жёлтыми и голубыми полями цветущего люпина, поздними трелями июньского соловья и нежно-зелёными берёзовыми рощами, протянувшимися вдоль  дороги по маршруту Минск — Хойники.

—  Как устроились, ребята, всем удобно?! Едем прямо в Хойники. Расстояние 330 километров, время в пути 5 часов. Сейчас 13.00 по местному времени. через пару часов сделаем привал в лесочке недалеко от Бобруйска. Поснедаем, как говорят беларусы: ушицы из щучек утреннего улова, а кто рыбку не уважает — тому мачанку с рёбрышками и драниками предложат. Так что  ещё засветло прибудем на место. Там для вас забронирован целый этаж в гостинице “Журавинка”. Хорошая гостиница …не хуже ваших клоповников на Монмартре,- переводил на французский язык  почти дословно вводную речь Федора доктор Бертье, опустив, правда, его замечание насчет кровососущих в парижских отелях.

—  Фёдор, — обратилась моя помощница Надежда к доктору Юрьевичу (хочу заметить, что на Западе “доктор” — это вежливая  форма обращения к любому ученому, а не только к врачу), — лёту от Парижа до Минска всего ничего, да и условия у нас были шикарные, так что все сбереженные силы помноженные на любопытство мы намереваемся обрушить на вас. Расскажите нам о Полесском заповеднике, Чернобыльской зоне, обо всм том, что мы должны знать прежде, чем попадём в эту радиационную паутину человеческой боли.

Фёдор Юркевич, доктор биологических наук, автор уникальной книги по зоопсихологии волков  и доктор Анри Бертье, всемирно известный невролог,  познакомились на всемирной научной конференции в Париже. В середине девяностых, одно упоминание Чернобыльской зоны вызывало у европейцев первобытный ужас. И когда небольшого роста и совсем негероической наружности, обросший щетиной, лысый человек лет пятидесяти выступил с докладом о сохранении экосистемы на примере Полесского радиационно-экологического заповедника, весь зал аплодировал белорусскому учёному стоя!  Анри Бертье пригласил Федора Юркевича к себе в Ниццу. Именно там, на лазурном берегу, на вилле “Вера”, где находилась неврологическая клиника  для безнадёжных больных и возник этот безумный план о совместной эксперименте и поездке в заповедник.

Фёдор снял бейсболку, провёл привычным движением руки по черепу, достал из своей сумки три альбома и протянул французам.

   —  Родные мои! Откройте эти альбомы, в них фотографии обитателей и истинных хозяев нашего Чернобыльского рая! И не смотрите на меня так удивлённо! Полюбуйтесь на этих красавцев оленей, зубров, медведей, рысей, черных аистов, орланов, диких лошадей Пржевальского. Разве они не прекрасны? Все эти животные наконец-то обрели свой дом, откуда страх перед радиационным облучением и смертью выгнал самых страшных, всё и вся пожирающих и разрушающих существ на Земле, нас с вами.

Итак, немного истории. 26 апреля 1986 года в 1 час 23 минуты произошёл аварийный взрыв Четвёртого энергоблока Чернобыльской атомной станции. Взрыв был такой чудовищной силы, что разрушил толстые стены из бетона и в атмосферу было выброшено колоссальное количество радиоактивных веществ. В блоке начался пожар — первыми в этот ад вступили пожарные расчёты.

Вечная слава и память, этим ребятам-пожарным, спасшим всех нас!

Пламя было потушено, но начались мощнейшие выбросы радиоактивных веществ. Шквальные порывы ветра рвали, гнали и разбрасывали радиоактивные облака по всей Европы, где “смерть” выпадала пылью и проливным дождём на цветущие сады, сохнущее бельё, играющих детей, велогонку мира, людей на первомайских демонстрациях, крестьян, работающих в поле, и коров, жующих отравленную траву.

Для нейтрализации Четвертого энергоблока был сооружён “Саркофаг”, на строительство которого затратили более трёхсот тысяч тонн бетона и большое количество свинца.

За два года свыше полумиллиона человек приняло участие в ликвидации аварии и её последствий. Сейчас их называют ликвидаторами.  Многие из них болеют, многие умерли, но никто не считал и не считает себя героем, потому что нас в Советском Союзе с детства учили Родину защищать. Сотни тысяч людей были переселены из своих жилищ, навсегда простившись с землёй и могилами предков.

Больше всего досталось моей родной Беларуси, на территории Гомельской области выпало 70 процентов радиоактивных осадков.

В радиусе тридцати километров от Чернобыльской станции, непригодная для жизни людей территория, с заражённой на тысячу лет почвой, с сотнями,  оставшихся без хозяев, брошенных деревень, куда пробирались тысячи мародёров со всей страны, была огорожена колючей проволокой и стала строго охраняемой зоной. Отныне и до веку, как бессменные постовые, застыли столбы с табличками, где красным по белому, словно кровью по снегу, было начертано: Внимание радиационная опасность! Вход и въезд запрещен! А ядовито жёлтый треугольник с изображением “вентилятора” или знак радиационной опасности знает сейчас в Белоруссии любой малый ребёнок.

Посмотрите, там в альбомах вы увидите и знаменитое фото, развороченного взрывом Четвёртого энергоблока; и фото автобусов, с эвакуирующимися жителями Припяти; и колесо обозрения в этом городе энергетиков в парке культуры и отдыха, который должен был открыться на майские праздники 1986 года; и обнявшихся молодых ребят и девушек на берегу реки Припять, любующихся на фантастически красивое зарево пожара на атомной станции; и пионерской вожатой, которая привела  своих пионеров на мост посмотреть на то, как работают их отцы после пожара на станции.

Смотрите, смотрите !!!!!!!

Сколько боли сочилось с этих фотографий, глядя на которые у любого человека сердце  сжималось тисками. По лицу Надежды беззвучно катились слёзы, а операторы сразу стали заниматься своей работой: снимать дорогу; реакцию соседей по микроавтобусу на увиденное в альбомах; рассказывающего Фёдора, с его уставившимися в одну точку глазами, и сами фотографии. Профессионалы! Спасительная рутинная работа, которая может вытащить из любого стресса и горя. Хвала тебе! Главное, не выть, а что-то постоянно делать.

Фёдор замолчал, достал из своей винтажной, потёртой на сгибах и швах сумки термос и повернулся к остальным пассажирам:

—  Предлагаю, на этой пафосной ноте сделать короткий перерыв и испить сбитня, приготовленного моей матушкой специально для вас.

По салону автобуса потёк травянисто-медовый пряный аромат.  Французы, держа в ладонях пластиковые кружки, жадно вдыхали запах напитка, отхлебывая  маленькими глотками горячее янтарного цвета варево.

— Федя! Объясни, что это за чудодейственный напиток? — поинтересовался доктор Бертье, прикрывая глаза и урча от блаженства, как мартовский кот на солнце.

С каждым глотком этого волшебного нектара  шестерёнки в черепушке крутились всё быстрее, а краски мира становились ярче и теплее.

—  Андрей!- обратился к другу на русский манер Фёдор. — Объясни своим коллегам, что ещё одна кружечка сбитня, и мы не только  начнем целовать и любить друг друга, но подобно ракете взлетим на Луну. Матушка моя готовит этот напиток из шипучего мёда и трав, что ей передаёт Матвей Остапыч, акурат из тех мест куда мы едем.

—  Ты хочешь сказать, что этот напиток сварен из растений и мёда Чернобыльской зоны? — воскликнул Анри, с ужасом посмотрев на пустое дно своей кружки.

—  Именно это я и сказал. Недалеко от контрольно-пропускного пункта Бабчин есть потрясная экспериментальная пасека, мёд из которой в небольших дозах обладает сильнейшими целебными свойствами. Как в гомеопатии, где вещества в микродозах являются лекарствами, а в макро — ядами.

Французы, не понимая русского языка, радостно галдели и протягивали чашки за добавкой. Надежда закрыла рот руками, чтобы не рассмеяться, глядя на вытянувшуюся физиономию и выпученные глаза доктора Бертье, который сделав несколько глубоких вдохов и успокоившись, объяснил телевизионщикам, что больше одного стакана сбитня с непривычки пить не рекомендуется, поскольку всем предстоит завтра трудный поход.

Фёдор перестал посмеиваться и  продолжил свою  привычную лекцию о Полесском заповеднике:

—  Хорошо, надеюсь, все восстановили силы, получили удовольствие и готовы слушать меня дальше, — вещал, как с привычной профессорской кафедры, доктор Юркевич, пряча свой огроменный термос от греха подальше в сумку.

—    Тридцати километровая Чернобыльская зона отчуждения находилась на территории двух советских республик: Украинской  и Белорусской ССР. В июле 1988 года Беларусь в своей части организовала Полесский государственный радиационно-экологический заповедник. Вот так через пять лет после аварии уже существовали  две совершенно разные структуры, подчиненные правительствам независимых государств  — украинская Зона отчуждения и белорусский Полесский государственный радиационно-экологический заповедник.

И что интересно, в “зоне отчуждения” природа и животные “отчуждены”, восстанавливаются не шибко, хиреют, а в заповеднике — флора и фауна заповедная, пышная. Всё в этом мире буквально, как скажешь, так и будет.

Радиационный заповедник обосновался в трёх районах Гомельской области: Брагинском, Наровлянском и Хойникском. (Сноска в конце страницы “Здесь сконцентрировано около 1/3 выпавшего на территорию Беларуси радиоактивного цезия, 70% стронция, 97% плутония. Площадь заповедника — более 215 тысяч гектаров.) Жители 97 вёсак были выселены за пределы этой территории. Ежедневно заботятся о заповедной зоне около 700 человек: охранники, егеря, лесники, научные работники, сотрудники МЧС. Приезжают на практику студенты-биологи, учёные, журналисты, фотографы из различных стран.  Двадцать лет, как флора и фауна развивается здесь без вмешательства человека. В заповеднике больше 1 250 видов растений, из них одни заросли исчезнувшего повсеместно водяного ореха чего стоят. Остапыч обязательно вас туда поведёт снимать диких кабанов, уж очень они любят там пастись.(Сноска в конце страницы. Фауна заповедника насчитывает 280 видов птиц, 25 видов рыб, 54 вида млекопитающих. 43  представителя животного мира занесены в “Красную книгу”: зубр, бурый медведь, рысь, барсук, чёрный аист, орлан-белохвост, лошадь Пржевальского и другие) Радиация и страх перед ней лучше любой охраны защищают заповедник от браконьеров.  Попасть туда можно только по специальному пропуску, который, ой, как трудно получить.

Надежда, перестала смотреть в окно, и как будто вынырнув на поверхность из своих мыслей, спросила:

—  Фёдор Стратонович, я ведь родом из этих мест, и прекрасно знаю, что и самосёлы есть в заповеднике, и мальчишки-сталкеры захаживают за “хабаром”!

Белорусский учёный лукаво улыбнулся и неожиданно хлопнул в ладоши.

—   Давайте, все вопросы, дорогие мои, вы зададите своему проводнику Матвею Остаповичу. Завтра он вас будет ждать на КПП Майдан. А моё дело рассказать вам общеизвестные вещи и доставить в администрацию заповедника, что находится по улице Валентины Терешковой в городе Хойники… Да, разместить вас в гостинице “Журавинка”. —  Фёдор замолк, посмотрел внимательно в окно и повернувшись к водителю неожиданно пробасил. — Василий, у той нарядной хатынки, сворачивай налево и по просёлку пыли до берега Березины. Пора снедать!

—  Березина! Березина! — Радостно зашумели французы, похлопывая друг друга.

Через десять минут микроавтобус остановился на пологом берегу. Деревянный стол, лавки, костерок с котелком. Гости попрыгали на траву и начали шумно и жадно вдыхать воздух, напоенный ароматами реки, трав, дымом костра и сногсшибающим запахом ухи.

Александр Капнист — щуплый, сероглазый, похожий больше на озорного мальчишку, чем на одного из известнейших военных тележурналистов, в бейсболке, одетой козырьком назад — по-дружески начал тузить Мишеля Дризэ  и тащить того к реке с нескрываемым намерением столкнуть в воду.

—  Ну что!.. Французишка!… Это историческое место — Березина! … Здесь мой пра- пра- и так далее дедушка, Василий Капнист —  русский офицер, полковник Миргородского полка, герой войны 1812 года, чей портрет висит в Эрмитаже — потопил несметное число французских солдат, и как гласит семейное предание, чуть не взял в плен самого Наполеона Буонапарте!

Тут русские всегда мочат французов!

Мишель Дризэ, среднего роста, коренастый, лет 40, явно не робкого десятка коллега Александра по военным походам,  растерялся, начал пятиться назад, споткнулся о корягу и со всей дури упал в воду.

Водитель микроавтобуса Василий среагировал молниеносно, вбежал в воду и помог выбраться гостю. Пока Мишель переодевался, путники растянулись на лавках у стола, покрытого настоящим льняным белоснежным рушником, с вышитыми красными нитками ромбами, берегинями, голубями  и медведями.

—  Вить-вить-фьють-фьють!  — раздалось совсем рядом!

—  Да, замолчите же вы! Это соловьи поют! — тихо сказал Анри. Шёпот порой громче любого окрика людей заставляет замолкнуть.-  Не слышал их с археологического похода в восемьдесят четвёртом! Поздний соловей, старый! Поёт с хрипотцой, с горечью! Мастер! Моя бабушка говаривала, что соловьи поют только до Троицы, пока берёза косы не закрутит.

—  Ку-ку!… Ку-ку! — начала аккомпанировать соловью кукушка.

Надежда с ужасом прижала руки к груди и считала:

—  Раз, два, три…. — и с каждым счётом морщинок на её лице становилось меньше, а весёлых рыжих искорок в янтарных глазах больше.

Повар в уху вылил стакан водки, снял котёл с костра и поставил его на пень рядом с общим столом, на котором уже красовался лук-пырей, гора петрушки и укропа, огурчики зелёные пупырчатые, да красавец коровай, разобранный на крупные ломти, по другому горячий хлеб порезать нельзя, разве что ломать. Если бы не французы, то хозяева так и сделали бы, потому что ломать оно всегда вкуснее! Помечтаем, рука смачно отрывает хрустящую корочку, чувствует тепло и радость земли, аромат хлеба дурманит… увертюра к симфонии ухи… но стоп, гости то из Европы, вот хозяева и  постеснялись! Повар, румяный дядька лет 50, в колпаке и фартуке, большой деревянной ложкой неспешно помешал уху в котле и медленно начал насыпать это божественное варево в деревянные миски.

—  Родной, не томи, — застонал Фёдор Юркевич, первым заграбастав миску с ухой. — Сейчас захлебнусь собственной слюной. Ребята, извините, я первый, смотрите на меня. Вы ведь не умеете есть деревянными ложками, да ещё варево только с костра. Вначале вдыхаете аромат ухи, потом зачерпываете её ложкой и насыпаете по чуть-чуть в рот, смакуя каждый кусочек.  Кому не сподручно, скажите, дадут металлические ложки, но я не рекомендую — вкус  еды станет совсем другой.

Что тут началось за столом!!!! Смех, чавканье, крики, глаза горят, пот со лба  течёт.

—  Уф! А почему повар водку в уху лил? Кто знает? Нереально вкусная пьяная уха! —  закончив есть и облизав ложку, спросил доктор Ву.

—  Да, потому что это “царская “ уха. Рыба то речная, вот водку и подливают, чтобы отбить запах тины. — Неожиданно ответил Поль Ванькович. — Моя бабушка так умела варить уху, —  и протянул повару свою миску за добавкой. — Хоть мисочка и похожа размером на деревянное корытце, но я бы съел ещё, уважаемый! В Парижском ресторане ни за какие деньги такое блюдо не попробуешь. Когда ещё придется в следующий раз попасть в давно утраченный гастрономический рай!

—  Что самое главное и трудное в приготовлении “царской” ушицы? — облизав ложку и переведя дух, выпытывала Надежда у повара.

—  Самое сложное — это найти старого петуха, из которого варится бульон для ухи! — смеясь, ответил кук.

Все наелись,  расслабились, успокоились, на столе появился самовар с липовым чаем для неспешного разговора.

—   Пока мы не вошли в зону эксперимента и не достигли  Полесского радиационного  заповедника, основные характеристики нашего сознания не искажены, — обратился к сидящим за столом доктор Бертье, — поэтому я хочу попросить  доктора Ву и его любимое детище — нейрогенный компьютер, известный нам под именем Нэт, создать на базе цифровой платформы нашего эксперимента отдельный журнал, в котором участники экспедиции будут писать, что они видели, думали, чувствовали, слышали. Какие им приходили сны, какую информацию считывали в общедоступном интернете и многие другие мелочи, что окружают нас, и которым мы не придаём ни малейшего значения. Но работая в столь опасной зоне, где авария исказила время и пространство, такая мелочь, замеченная одним из нас, может спасти жизнь другому. Доступ к  журналу будут иметь все участники эксперимента и смогут, что крайне важно, обмениваться мнениями в комментариях к постам. Кроме того, оставшиеся во французской клинике другие участники эксперимента, я имею ввиду, свою жену Веронику, также будут с нами. Таким образом, мы получим наиболее полную картину происходящего.

—  Отличная идея, Анри! Ты просто читаешь мои мысли, — сказал доктор Юркевич, внимательно слушая перевод Надежды.

Доктор Ву задрал голову и, казалось, никого не слышал, пытаясь разыскать в кроне дерева неперестающую исчислять года серенькую птичку.

—  Ку-ку! Ку-ку!  Я насчитал 180, так что на каждого участника нашей безумной экспедиции, включая доктора Юркевича, Веронику и Нэта, приходится по 20 лет предстоящей жизни. Отличная перспектива! — включился в разговор доктор Ву. — Ммммм… Я бы поставил ещё такой небольшой “фильтрик”, позволяющий любому существу Вселенной с вибрациями, ментально-эмоционального поля сходными с нашими , участвовать в обсуждении постов. Не надо аплодисментов — это идея принадлежит не мне, а Нэту, который считает, что безопаснее всего так расширить границы эксперимента, — пошутил доктор Ву, внимательно всматриваясь в удлинившиеся от сформулированного им предложения лица своих товарищей.

—  Не понимаю, зачем заниматься лишней писаниной, операторы и так снимут всё происходящее с трёх точек, — воскликнула слегка раздражённо доктор Сушкевич.

Оператор Поль Ванькович вытер полотенцем лоб и шею, налил себе ещё чашку липового отвара и перебил Надежду:

—  Извините, мадемуазель Надин, я хочу рассказать забавный случай. Гулял я как-то со своей супругой по одному из жилых кварталов Парижа. И вдруг вижу, как по карнизу четвёртого этажа идёт огромный бело-серый мейн кун. Точь в точь, как мой оставшийся дома котяра Фипс, степенно  так ступает лапами и шевелит кисточками ушей.  Я обомлел! Покрылся холодным потом и переживал каждый шаг кота, пока тот благополучно не добрался до открытого окна и не скрылся за занавеской. В это время моя жена, устав дёргать меня за рукав куртки, начала истерично хохотать: “ Никогда не думала, что вид голой женщины в окне приведёт моего мужа, военного оператора, в такой экстаз?” Оказывается, двумя этажами ниже в огромном французском окне стояла абсолютно обнажённая женщина и курила. И если бы не хохот и слова моей благоверной, то я бы никогда не увидел эту голую тётку!  Так что каждый человек видит мир по своему. А оператор тоже человек!!! “Ведь снимает не камера, а глаза, сердце и ум оператора”, — так говаривал мой большой друг советский фотожурналист Николай Рахманов. Ведь мы видим только то, что в фокусе камеры или нашего интереса и ничего больше подобно лошадям с шорами на глазах.

После этих слов все сидящие за столом задумались и замолчали, и лишь неутомимая кукушка продолжала предсказывать будущее.

—  Предлагаю назвать этот “полевой дневник” — “Журнал Рыси и Нэта”, — неожиданно для всех произнесла шёпотом Надежда.

—  Вот и ладушки!… По коням, ребята, нам ещё ехать до места часа три, — хлопнул по столу Фёдор Юркевич, встал и посмотрел на часы. —  Опаньки! Почти четыре часа. Покатила ушица наше солнышко к закату!

После гостеприимного и щедрого “перекуса” на берегу Березины  микроавтобус без каких либо остановок и разговоров домчал наших   развалившись на сиденьях и мирно похрапывающих  героев до небольшого белорусского городка. Справа из огромных бело-зелёных каменных букв промелькнула надпись “ ХОЙНИКИ”. По обеим сторонам дороги потянулись аккуратные, крепкие деревянные домишки, нарядно выкрашенные в жёлтый  и зелёный цвета с резными наличниками и коньками крыш. Потом автобус свернул и дорога стала широкой, а дома уже каменными и двухэтажными.

—  Друзья! Просыпаемся! Милости прошу, в старинный белорусский городок Хойники! Былую вотчину воинственных и гонорливых шляхетских родов  Вишневецких, Ястрембжевских, Ваньковичей….

Доктор Бертье, разбуженный зычным голосом Фёдора, начал переводить, но споткнувшись о фамилию Ванькович, воскликнул:

—  Ба, да, ты Поль вернулся на родину предков? Ты же Ванькович?…. Похоже каждый из нас имеет свою тайну, связывающую его с этим местом.

Поль перевернул на безымянном пальце массивный золотой перстень и показал всем эмалевую пластину с красный рыцарским щитом, короной и  изображением лиса.

—  Это перстень с гербом Лис рода Ваньковичей, к которому я действительно принадлежу. Не верил до последнего, что увижу, свой родовой замок с огромным на несколько гектар парком, вымощенными дорожками, репликами античных скульптур. В начале прошлого века мой прадед Станислав построил вблизи замка, в местечке Рудаков, мелиоративные каналы, кирпичный, маслосыродельный и спиртовой заводы.

—  Прости, брат! Там одни руины. Рудаков попал в зону отчуждения. Сельскохозяйственный техникум, который размещался в барском поместье был эвакуирован в Хойники. Но я попрошу Матвея Остаповича, нашего проводника, показать тебе замок  и заброшенный парк…

Автобус плавно остановился перед двухэтажным бело-розовым зданием с надписью под коньком крыши: “ Гостиница “Журавинка”:

— Господа, французы, приехали! В вашем распоряжении будет весь верхний этаж гостиницы. Кому какой номер достанется — разберёмся. Я буду жить вместе с вами… Выгружаемся! Вещи переносим в хол здания, паспорта отдаём дежурной для регистрации. Ужин в кафе на первом этаже, если кто голоден! Завтрак в 7.30 утра. Потом загружаемся в вездеход МЧС  и отчаливаем к контрольно-пропускному пункту Бабчин… Надюша, переведи! Извини, устал… весь французский вылетел из головы.

Солнце садилось медленно, небо алело, появился белесый контур растущей луны, вдали запели петухи, залаяли собаки. На улицах городка ни души. Местное население засыпало рано с петухами и солнышком. После аварии на Чернобыльской станции здесь осталось доживать свой век тринадцать тысяч человек. Кормил Хойники заповедник — основное место работы горожан.

София Агачер

Фото автора