«Брат ты мой Васька бедовый! Мне уж тридцатник был, а он народился, и уж точно никто не ждал. У меня девка да парнишонка растут, и вот те на – брат родной!.. Сколь ни водил к знакомому логопеду, а он всё своё – «катошка». Мама говорит: картошку любит, а букву «р» совсем не выговаривает, ничего, мал ещё, научится, а нет, так ничего, люди и так живут, разве ж это главное, потешно только маленько».

Таковыми были думы Игната Сидорова. Вспомнилось вдруг как мальчишкой всё приставал к отцу:

– Пап! Меня Сидором в школе дразнят, смеются, говорят: Иванов, Петров, Сидоров самые распространённые фамилии.

А отец отвечал, бывало, с сердинкой в голосе:

– Эх, сынок! Да рази угодишь на всех. Пусть дразнят, перестанут, время придёт. Твой дед в Великую Отечественную два ордена и медаль «За отвагу» навоевал. От тяжёлых ран даже крепкая самогонка не помогала, а он, бывало, всё равно работал, хоть и пенсию по инвалидности получал. Не мог без работы. Бывало, ругается от боли этой окаянной трёхэтажным матом, курит папиросы одну за другой, да так крепко затягивался, словно боль от этого отступала. Я даже однажды жалостливо спросил:

– Тять! А чё, когда крепче затягивашь, легше становится, да?

Ответил, помню, осерчавши:

– Да отстань ты, помогай лучше вон лошадь запрягать. Тут уж только гробова доска поможет, ядрёна корень.

Но, главное, ежели маленько расшевелиться, то, говорит, меньше думает о боли. На коне в лес, надсадится уж не ведаю как – с помощью верёвок хитровал, а целую телегу нагрузит дров, даже лесник не ругал его, уважал, стало быть, – у самого два сына погибли. Приедет, сгрузим всем миром, и снова мается от ран, дерябнет стакашик самогонки, квашеной капусточкой захруснёт, и на тальянке чего заиграт, а потом всю ноченьку стонет… Нечего, сынок, стыдиться фамилии! И ты вырастешь, будешь работать не хуже других. Все фамилии сгодятся в нашей России. И махорку любили, и спирт глушили, матерились, а ведь именно наш народ сломил хребтину фашистам. А что махорка, самогонка, может, они и даны человеку для того, чтобы душа не лопнула от надсады. Что пережил наш народ, словами не вышептать…

***

Отцу, Ивану Панкратовичу, было пятьдесят шесть лет, маме, Татьяне Ивановне, пятьдесят два. И родители уже давно смирились, что только один сын у них и будет. То, что появились немочи, Татьяну Ивановну не смущало, они и должны быть. Но когда стал заметно расти живот, только тогда пошла она к врачу.

Шибко рад был отец рождению сына Василька! К тому времени выпивающий редко Иван в день рождения Васятки огоревал цельную бутылку первача. Силы совсем сдавали, мужики не любят жаловаться, но на работу ходил уже с трудом, давление, спина, словом, весь набор окаянных хворей. Шибко ждал пенсию, ничего, живут люди и на пенсию. А сынок народился на Божий свет, так ничего, картошка, капуста растут каждый год, вырастим.

На работе Татьяне Ивановне говорили, что надо рожать пока молодая, что могут быть проблемы, и вот так и вышло. Заболел пятилетний Вася такой болезнью, что старший брат Игнат и выговорить не мог название. На операцию требовались два миллиона рублей. Работал Игнат сварщиком на нефтепроводе, извечные вахты, но зарабатывал неплохо, отец продал свою любимую «Ниву», Игнат взял кредит. Врачи ошиблись в расчётах – не хватало восемьдесят тысяч.

Жили Сидоровы в своём дому и из поколения в поколение держали лошадей. На семейном совете решили продавать любимого коня по кличке «Чубарый». Конь был породистым. Когда родился жеребёнок, то был он весь пятнышками, и картошка в это время была почему-то в пятнышках, вот Татьяна Ивановна и решила: быть жеребёнку с именем «Чубарый». Все посмеялись, никто не возражал.

Продать можно было только цыганам, именно они могли дать цену. Игнат вёл разговор с цыганским бароном, тот глядел на Чубарого, и о чём-то думал. А Игнат меж тем говорил:

– Конь, сам видишь, породистый, мы из поколения в поколение эту породу держали. Братишке надо на операцию. Я приценивался: такой конь больше ста тысяч стоит, я прошу восемьдесят, только сразу.

Барон долго торговался, но Игнат стоял на своём и, когда взяв под уздцы коня, повернулся, чтобы уйти, барон велел принести деньги кому-то из цыган.

***

Операцию Васе сделали и, по словам врачей, слава Богу, хорошо.

Призадумалась семья: приедет Васенька из больницы, а его любимого Чубарого нет. Вспомнят отец с матерью и их старший сын как Васятка с конём играл, как весело кричал на него «Чубалый», «Чубалый», так сердце заходится от тоски у всех разом.

Делать нечего, Игнат занял денег у друзей, снова пошёл к барону. Тот и слышать ничего не хотел. Игнат, отчаявшись и потеряв страх, уже не думал, что говорил:

– Вот был такой фильм «Табор уходит в небо», Зобар воровал коней, но душою добрым был, и он бы точно продал мне моего же коня. Да ещё с выигрышем, ведь я даю тебе сто тысяч.

Цыганский барон отвечал:

– Откуда знаешь, что Зобар отдал бы тебе коня? Он бы может другому покупателю дороже продал.

Игнат, уже не надеясь, что выкупит коня, грустно говорил:

– Раньше цыгане воровали коней, теперь, ни для кого не секрет, многие торгуют «дурью»… Я к тем, кто коней воровал, лучше отношусь. А Зобар бы продал мне коня, узнав про Ваську, он добрым был.

Игнат пошёл, но вдруг повернулся и добавил к сказанному:

– Знаешь, барон, а Будулай, узнав про Ваську, думаю, без денег отдал бы коня. Цыгане народ сложный, но Будулая и Зобара наш народ полюбил навечно, ты не думай, что я жалобиться пришёл. Просто Василька жалко, а так бы я ни в жисть.

Так и ушёл Игнат ни с чем. А на следующий день цыгане привели Чубарого, взяли сто двадцать тысяч с Игната. Тридцатипятилетний мужик взлетел на коня и помчал по полю. На душе была радость, которую, сколько бы не жило человечество на земле, ни за что не объяснишь словами. Видел Игнат в своём воображении, как обрадуется Васятка, когда увидит здорового, красивого коня. «А кредит выплачу, сейчас не 90-е, зарабатываю хорошо, это родители наши хлебнули… А про деда если вспомнить, так он до последнего на тальянке играл, хоть и болел шибко».

Чубарый мчал, словно угорелый, было видно, что рад свободе. Заметив, что конь вспотел, Игнат попридержал Чубарого, поехал тихо.

Когда вернулись домой, конь с жадностью осушил два ведра воды. А ночью Игнату приснился сон, что брат его Васятка гуляет по васильковому полу, ножонки его босоногие, а одет в беленькую рубашонку, и всё весело кричит «Чубалый», «Чубалый».

В этот момент во сне Игнат улыбался. Жена Ирина не спала и всё смотрела на улыбающегося во сне мужа. «Утром спрошу, чему радовался во сне. А он, поди, и не вспомнит. Пусть радуется. Счастливая я с ним… А логопед так и не научил Васеньку выговаривать букву «р». Это ничего, будет Васятка кричать «Чубалый», а мы все и посмеёмся». И, глубоко вздохнув, она продолжила свою мысль: «Ведь надобно человеку и посмеяться…»

  Казаков Анатолий

Илл.: Художник Наталья Сухова