(Все действующие лица и события этого рассказа выдуманы автором и какие-либо совпадения с реальностью − чистая случайность)

Февраль зимы 1942 года. Таджикская ССР Сталинабад. Аэропорт.

− И не уговаривайте меня. Нет, нет и ещё раз нет! Не то, что в самолёт, я даже близко к нему не подпущу! арҷманд зан[1], ты хоть представляешь, что такое зима в здешних местах? − горячился седовласый таджик-офицер, с четырьмя шпалами на петлицах[2], − Это, туман, шквальный ветер и полный ваҳшати[3] . Если бы не приказ, я вообще из здания аэропорта нос не высунул, и этот рейс ни за что не разрешил! А ты, совершенно гражданская! Уйди немедленно, с военный объект! Иначе я вызывая сарбозона[4], и он… − начальник аэропорта, попытался схватить женщину за рукав, но та увернулась и сжав кулаки и сверкая глазами «перешла в наступление»:

− Я жена советского командира, между прочим, вашего коллеги, сотрудника Хорогского аэропорта Абдуллоева! И вы, просто обязаны его знать!

− Война идёт, − сменяя гнев на милость, буркнул полковник, опустился на длинную скамью, и постучал по ней, предлагая женщине расположиться рядом, затем продолжил, − люди меняются часто. Одни уезжают на фронт, другие оттуда прибывают. А мне уже совсем бисер сол[5], память подводит. Сильно к мужу хочешь? Тебя как звать-то?

− Анна… Абдуллоева! Вот телеграмма от него. Ему комнату в общежитии выделили. Надо ехать, быт налаживать. Его долечивать. Мы же теперь семья. А он после ранения! Сразу из госпиталя, сюда отправили, то есть, домой. Он же родом из тех мест. В больнице и познакомились. Он же у меня, лётчик. Главврач и расписал нас. Как, только Сухроб, мой, начал ходить. А вы к нему не пускаете. Туда же никакой транспорт сейчас не ходит. Только самолёт и остаётся. Пустите на борт. Ну, пожалуйста. Мы с ним, век вам благодарны будем, − затараторила женщина.

− Её правда. Пусть с нами летит. Место в самолёте найдётся. Триста километров всего-то, за пару и часов управимся, − рядом с ними стоял улыбающийся человек, в лётной кожаной куртке, − Антон Княжич, пилот самолёта, на который вы, барышня, так рвётесь попасть.

− Фамилия у вас буржуйская, из этих, что ли из царских, − Аня недоверчиво поглядела на своего заступника.

А тот раскатисто рассмеялся, − мой прадед и дед, при дворе барском состояли. Собственную фамилию не имели, вот их по месту их работы и величали. Я хотел её поменять, да всё недосуг было, а сейчас война идёт, какая уж тут смена фамилий, − при этих словах он протянул начальнику аэропорта планшетку, − впишите дамочку в маршрутный лист. Под мою ответственность. Негоже нам семью разлучать, тем более, в тысячах километров от войны.

Из бортового журнала самолёта СТ15 −СССР-Л-391

Пассажиры рейса:

1) майор Масев Егор Кимович, комиссованный из рядов Красной Армии, по причине ранения,

2) сотрудники НКВД: Мурат Вахов, Леонид Тариков,

3) Анна Абдуллоева.

5) багаж. Документы. Восемь килограмм.

Прогноз погоды по маршруту. Мощно-кучевая облачность 3 балла на высоте 2000 м, ветер восточной четверти 10-20 км/ч, видимость…

***

14:00. Обнаружилась проблема с левым шасси. Три попытки его выпустить оказались безрезультатными. Садиться в Хороге с такой поломкой, нельзя. Перевернёмся.

Принимаю решение вернуться, на Сталинабадский аэродром.

15:00 «ворота»[6] над перевал Одули «закрылись» из-за сильного снегопада. Продолжаю полёт вслепую, по приборам. Ухожу ниже и правее, на меньшую высоту.

***

  Вихревой поток бросил самолёт на сотню метров вниз. Неожиданно из своего «гнезда» вышло левое шасси. Но радости это не принесло, ибо оно тут же зацепилась за склон горы.

Некоторое время машина всё ещё слушалась штурвала пилота и оставалась управляемой, но пять минут спустя мотор заглох, и самолёт влетел в снежный сугроб.

Фюзеляж раскололся, но и пилот, и пассажиры остались живы, получив лишь ушибы.

Из дневника  Антона Княжича

17:00. Мурат Вахов и Леонид Тариков отправились искать выход к реке. Вернулись час спустя. Поиски оказались безрезультатными.

***

С рассветом попробовали починить радиостанцию. Бесполезно. Приборная доска и её содержимое представляет сплошное месиво. Аня и Егор Кимович провели ревизию съестного и разделили на пайки.

Единогласно постановили:

Питаться придётся только раз в день, а поскольку воды нет совсем, то в качестве жидкости будем употреблять снег.(Снег в горах жажду не утоляет!)[7]. Водку и немного спирта использовать исключительно в медицинских целях, обрабатывая ею полученные раны.

***

Всем стало понятно, что судьба отпускает им не больше недели, на то, чтобы найти дорогу к людям. Иначе − смерть от обморожения и голода!

Антон, как самый боеспособный из выживших, отказался от положенного пайка и отправился повторить поход НКВДшкинов.

Найти-таки выход к реке, а по её берегу добраться до ближайшего селения.

Шесть часов спустя.

− Ну и как? Нашёл? − майор хуже всех справлялся с разряжённым воздухом, а потому почти всё время сидел неподвижно, укутавшись в совсем не спасающий от холода, брезент.

− Нет, товарищ майор. Прошёл шесть километров, безрезультатно. Но вы не беспокойтесь, нас обязательно будут искать. Мы не прибыли на аэродром назначения, не выходим на связь, значит …

− Понятно, что это значит, − оборвал лётчика Масев, − мы погибли, мертвецы, трупы. А за ними в военное время, никого не посылают. Не до них, сейчас Тоша, вернее, не до нас.

Услышав это, стоящая рядом Аннушка разрыдалась в голос:

− Неправда! Мой Сухробушка обязательно организует экспедицию, он меня ни за что не бросит! Вот увидите! Завтра крайний срок, послезавтра за нами придут! Мой бог и его Аллах нашей гибели не допустят!

Из бортового журнала превращённого в дневник. Пять дней спустя.

12:00. Тариков, в очередной раз, отыскивая проход к реке поскользнулся и упал с обрыва. Сильно ушиб колено, но до самолёта доковылял самостоятельно. Анна сделала ему перевязку. Возможен закрытый передом. Больше ходить он не сможет.

19:00. Готовимся к очередной ночёвке. Все плохо спят. Просыпаются почти ежечасно. Согреваются сидя друг у друга на коленях. Анна, в предыдущие ночь, уходила спать, в разбитую кабину самолёта, но, как только, замерзала, вернулась в тесный пассажирский салон.

Продукты закончились. Все. Совсем!

Люди, время от времени несмотря на строй приказ майора, выходят наружу за снегом, и едят его, пытаясь заглушить голод.

***

− Мальчики, идите сюда, − чуть слышно позвала женщина, вернувшихся из очередного безрезультатного похода Княжича и Вахова, − я тут кое-что сожгла из обломков самолёта, зато воды согрела. По полтора стакана на человека получилось. Жаль что крупы у нас нет, а то бы знатную кашу сварганила бы.

− Аня, хватит о еде! − рявкнул пилот, − нет её, и всё тут! Патронов у нас полно. Но ни одного зверя мы ещё не встретили. Место какое-то, проклятое…

− А я вот ещё чего отыскала, коробку, правда, сожгла, но костяшки берите, играйте. Авось забудетесь, хоть на время, − Абдуллоева, высыпала на камни домино.

− Прям как до войны, − Вахов попытался улыбнуться, но вместо этого на заросшем лице образовалась ужасная гримаса.

Из дневника пилота. Седьмой день после катастрофы.

12:00. Из обломков самолёта не вылезали. За обшивкой пурга! Съели по маленькому кусочку снега. Надо беречь силы. Завтра будем откапываться.

22:00. Проснулись от шума. Сквозь вой ветра слышали три выстрела. Дали три ответных, из табельного пистолета.

В ответ − ничего. Вой, ветра заглушает посторонние звуки.

Спали лучше, чем в предыдущие ночи. У всех зародилась надежда.

***

− Мужчины, подъём! Сони вы этакие, − Аннушка орудовала лопатой, пытаясь вырыть в снегу тоннель, и выйти наружу, − ветер стих, давайте, помогайте, бедной, голодной женщине. Если нашу вчерашнюю пальбу услышали, то сейчас сюда уже тащат кучу тёплых вещей и целую гору еды, − она хотела ещё что-то сказать, но майор грубо закрыл ей рот.

− Помолчи, сорока, угомонись!… первый из нас, умер,… Леонид Тариков. Сейчас хоронить будем. И салют дадим! Может, они, там, внизу, в конце концов, услышат! Разрешаю десятью выстрелами! Мишень, номер пять, по габариту шесть, дистанция, четверть сотни, в память о погибшем товарище!

Восьмой день.

− Мужчины, товарищи, у меня для вас такая новость, такая, просто уф, − Аннушка просунула городу в кабину самолёта, − я там, видела…

− Людей, пограничников? − воскликнули мужики.

Женщина отрицательно покачала головой и вытерла обледеневшим рукавом глаза, − я по своим делам, в ту сторону пошла, чтобы подальше от вас, а там…

− Да, кто там? Не томи уже? − разозлился майор.

− Козёл, с рогами, вот такими, − она подняла над головой руки, − пошли быстрее −  пока не убежал. Застрелим, мясо будет, а это еда и жизнь…

  Договорить она не успела, Антон одной рукой уже доставал кобуру, а второй оттаскивал её от самолёта, − пошли скорее, показывай где? Только молчи, просто показывай направление. Да не топай ты так, горные козлы − звери пугливые.

***

− Тут он стоял, на меня глядел, глазищи, вот такие − Аня сняла варежки и, соединив два пальца в кольца, поднесла их к глазам.

− Ой, − она поскользнулась и, не удержав равновесие, упала и заскользила по насту к краю пропасти, − мама, мамочка, − Аннушка судорожно цеплялась за лёд руками.

Ещё секунда, другая, и всё. Женщина глянула вниз, и зажмурившись прошептала, − Сухроб, любимый прощ…

Сознание покинуло женщину. Аня не видела, как пилот, из последних сил тянул её от края бездны. Потом уложив в безопасное место, склонился над ней, хотел надавать по щекам и привести в чувство, но завидев стоящее поодаль животное, поднялся, медленно, чтобы не спугнуть вытащил пистолет, сделал пару шагов, на дрожащих от напряжения ногах, прицелился. Однако на курок нажать так и не успел, ибо откуда-то сверху сорвался и полетел вниз камень. Летчик машинально отшатнулся, поскользнулся и не  удержавшись, и не найдя опоры, полетел туда, откуда несколько минут назад, с огромным трудом вытаскивал пассажирку.

***

Очнувшись, Абдуллоева, первым делом, сама отхлестала себя по щекам, разгоняя кровь. Осмотрелась. Пилота нигде видно не было.

Дрожащим голосом позвала − Атон! Княжыч, где ты? Ау.

Эхо, безжалостно повторила её слова.

Кое-как поднявшись женщина, в лучах уходящего за хребет солнца, разглядела, лежащий на самом краю пропасти пистолет и всё поняла.

Запись в дневнике.

(После гибели лётчика Егор Кимович приказал вести его Анне Абдуллоевой)

Сегодня снова слышали винтовочные выстрелы. Майор определил, что это учебные стрельбы на заставе. И до неё примерно километров пятнадцать. Если по прямой.

Состояние всех резко ухудшилось. Порезать на кусочки кожаную портупею не удалось. Сварили целиком. Похлебали горячее.

В очередной раз поспорили на тему, почему нас до сих пор не разыскали?

Решили, что мужчины с утра снова пойдут искать выход к реке. Иначе − смерть!

Пишу на следующий день вечером.

Опять ничего не ела.

Вахов и Кимович возвратились обратно. Поднялся сильный ветер и идти стало невозможно. Майору оттирала ноги, Мурату руки.

Снова совещались. Спички заканчиваются. В зажигалке уже давно нет бензина. Плохая погода может продлиться ещё дня два.

Спасение одно − всё равно попытаться выйти к людям. На поисковую группу надежды нет, никакой.

Я уходить отказалась. Потому как, точно, не дойду, а обузой быть не хочу. И умирать лучше здесь, чем, в где-то в горах.

Москва. Кремль Заседание комитета обороны.

− Слушаем вас, товарищ, докладывайте всё как есть, по-честному, по-партийному, нам нужна правда, а не красивые цифры в вашей папке, − хозяин кабинета поднялся из-за стола, подошёл к окну и начал раскуривать свою трубку.

Седовласый генерал принял стойку смирно и не заглядывая в лежащую перед ним папку, отчеканил:

− Товарищ Верховный. Машин СТ15 было до начала войны изготовлено три тысячи штук. Две с половиной переданы нашим вооружённым силам, а оставшиеся, в гражданский флот. Те, которые попали на фронт, практически все уничтожены или сильно повреждены врагом. Организовать изготовление новых двигателей, в настоящее время…

− Нам всё понятно, − оборвал докладчика Сталин, − подробности не нужны. Товарищ Поскребышев, пишите…

Шифротелеграмма № 1694. В Душанбинское управление гражданской авиации.

Приказываю! Срочно найти все разбившиеся самолёты СТ15, снять с них двигатели (в любом состоянии) и направить в распоряжение военно-воздушных сил Красной Армии.

Запись в дневнике.

Дни считать перестала. Незачем. Сколько проживу − все мои.

Спичек осталось три штуки, четвёртую использовала для того, чтобы натопить воды, хоть немного помыться. За окном темень непроглядная. Звёзд не видно. Совсем. От этого ещё холоднее.

***

Слышала шорох, выскочила, думала что за мной. Показалось. А может быть, это волки? Не дай бог. Пистолет ведь мне мужики оставить забыли. Сегодня воду не грела, берегла спички.

***

Погода хорошая. И у меня радость. Слышала гул мотора, кажется, самолёт летел на Хорог, а может быть, мужчины уже дошли и выслали его, чтобы сбросил мне еды и тёплой одежды.

***

Нашла в обшивке завалявшиеся луковицы (девять штук) и пару десятков головок чеснока. Живу. Израсходовала спичку, сварила самый вкусный на свете суп!

***

Опять буран. Пить сильно хочется. Но огонь разводить не буду. Боюсь загубить последнюю спичку. Отморозила себе пальцы ног. Жевала оставшуюся кожу.

***

Видела волков. Казалось, что хотят залезть в окно самолёта. Положила рядом с собой металлическую палку. Буду отбиваться, сколько хватит сил.

***

Начала писать завещание. Если волки меня сожрут, то одежду не тронут.

«Имею наличных денег одна тысяча сто рублей. Пятьсот пятьдесят зашиты в фуфайке. Остальные лежат радикуле. Было больше, но я их сожгла, чтобы согреться. Муж, прости меня за это. Но иначе я поступить не могла. Везла с собой ещё два платка красный и белый, их тоже спалила. Сапоги дамские, передайте…, простите, их тоже уже нет, разрезала и ела…

Прощайте мои родные и дорогие, кто меня знал!»

***

Опять видела самолёт. Не соображаю, наяву или в бреду. Вроде бы проходил те самые чёртовы ворота. Хорошо, если бы это была экспедиция…, смотрю на обмороженные пальцы, может быть их отрезать и.., они ведь уже, всё равно, мёртвые…

Кишлак Маратнауш. Тоже время.

Мурат Вахов смог добраться до кишлака. Майор умер километрах в трёх от него. Не выдержало сердце. Местные жители без промедления, переправили НКВДшника в Хорог. Там ему ампутировали отмороженные конечности.

***

В помещение, где лежал НКВДшник,  вошёл пожилой  человек, в  линялой гимнастёрке, с гербом  сотрудника прокуратуры и двумя  шпалами в петлицах.

Увидев его Вахов попытался приподняться на постели, но гость, жестом остановил:

− Лежи, лежи!  Я Саид Магомедович Сафаров,  военный юрист третьего  ранга, и мне надо задать тебе всего несколько вопросов.

И так, − сколько  всего  человек было на борту самолёта?

−  Пппя-те-ро, − почему-то заикаясь ответил Мурат.

− И где они? Про  майора знаю. Его тело уже принесли и даже успели похоронить. А остальные?

−  Тариков, Леонид, сломал ногу и умер, а пилот упал в пропасть. Вот и всё, − на лбу  больного  проступили капельки  пота.

− Не сходится, − буркнул следователь,  что-то записывая  в блокноте, с  арифметикой в школе, всё было в порядке? − в голосе прокурора  зазвучали  металлические нотки, − ты здесь,  выжил. Трое  умерли, кто,  пятый, там, в горах остался?

− Пассажирка, женщина, Аня. Но  она  сама отказалась с нами идти. Не захотела. Говорила, что не дойдёт, сил нет, совсем, − путая русские и таджикские  слова  затараторил Мурат.

− Понятно. И  почему о ней, не рассказал сразу, как  только вышел к людям? Забыл?

− Так она же умерла. Наверное. Еды нет. Одежды тёплой нет. Дров нет. Огня нет. Как  выживешь? Мёртвая она, уже. Сколько дней прошло. А там, наверху, в горах, буран, ветер, мороз…

− Не тебе решать! − Ты  присягу давал? Родине  служить обещал?  Мирных граждан оберегать и из беды  выручать? − следователь  поднялся, − вопросов больше не имею! И моли бога, чтобы она выжила, иначе  её гибель будет на твоей… − он не договорил, махнул рукой, шагнул за порог громко хлопнув дверью.

***

На местном аэродроме готовилась к походу экспедиция, целью которой, согласно шифротелеграммы № 1694, был поиск разбившегося СТ15 и доставка в город его двигателей.

Узнав об этом Вахов, сообщил примерные координаты места падения самолёта.

В состав поисковой команды включили и лейтенанта Абдуллоева, мужа Аннушки.

Стартовали на следующий день, с рассветом.

− Мужики, стой! Гляди, что я нашёл, − Сухроб спрыгнул с коня и склонился над лежащим телом, − на зинда нафар8. Одежда, как у лётчика.

С трудом вырыли в замёрзшей, каменистой земле небольшую могилу, и прежде чем опустить туда тело, обыскали карманы.

«Антон Иванович Княжич. Сталинабадский авиаотряд» − прочёл лейтенант и сделал пометку на карте, отмечая место последнего упокоения, − война закончится, придём сюда и перезахороним, как героя. А сейчас спешить надо, солнце скоро, за горы уйдёт. В темноте, что искать будем?

Прошло ещё двое суток.

Экспедиция, наконец, вышла на указанную точку. И все, как по команде, застыли на месте.

На крыле самолёта сидела, живая… но измождённая и исхудавшая до неузнаваемости Аннушка.

− Сухроб, а ты ведь женился, не дождался меня, − еле слышно произнесла она и упала на камни, потеряв сознание.

− От…от.. откуда она знает? А же фикр мекардам, ки ҳама мурдаанд (думал, что все погибли. Тадж.) И она тоже…Самолёт ведь не долетел, пропал… Родители твердили, возьми замуж сиротку, вдвоём жить легче… Как же теперь быть? Выходит, я закон нарушил!?

− Не об этом сейчас, надо думать, − прервал его бормотание, командир отряда, − женщину срочно вниз, в больницу, всем остальным приступить к немедленному демонтажу двигателей. Их на фронте ждут.

1962 год. Душанбе.

Главный врач столичной больницы Анна Никифоровна Абдуллоева открыла окно в своём кабинете и посмотрела на окружающий город вершины гор. Она вспоминала не  ужасные дни, проведённые в этих местах, а целый год «принудительного» лечения, в специальном госпитале, определивший её дальнейшую судьбу. Теперь она ведущий специалист по горным болезням, и ещё, но об этом лучше помалкивать или вообще никогда не вспоминать.

В качестве компенсации за те страшные дни, всевышний наделил её, особым дар… − додумать до конца эту мысль она не успела, потому как заныла нога, в том месте где раньше были пальцы, а потом зазвонил, телефон правительственной связи:

− Анна ханум, − раздался в трубке бас одного из руководителей республики, − не могли бы вы приехать ко мне.

− Насколько я знаю медицинский НИИ, в котором я работаю, не подчинён вашему ведомству, − возразила женщина, догадываясь о цели предстоящего визита.

− Аз ин пас! (Это так! Тадж.) Не хотите − не надо! Тогда я изложу свою просьбу по телефону, прямо сейчас. Дело в том, что мой сын, офицер Советской Армии, сейчас в спецкомандировке на Кубе. Вы про Карибский кризис слышали? С ним ничего плохого не случится? Дайте отцу ответ. Не томите, пожалуйста.

− Вы меня ставите в неловкое положение. Вдруг нас подслушивают. Я, вообще-то, кандидат медицинских наук, а не цыганка-гадалка, − чуть слышно молвила Абдуллоева.

− О чём, вы? Кто в этой республике меня посмеет подслушивать? Приезжайте, пожалуйста. Очень прошу. Машину за вами я уже выслал. Да, кстати, можете поздравить вашего бывшего супруга с повышением. Приказ о присвоении ему очередного звания я уже видел!

Александр Ралот

[1]− уважаемая женщина (тадж.)

[2]− отличительные знаки полковника

[3]− ужас(тадж.)

[4]− солдата (тадж.)

[5]− много лет(тадж)

[6]− расстояние  между высокими горами. Самолеты летают между ними,  а лётчики такие места называются «воротами».

[7]− Не следует забывать о затрачиваемой энергии на растапливание снега. Из семи литров снега, получается лишь два литра воды.  Эскимосы, растапливают, снег при помощи теплом собственного тела. Заполняют им кожаные фляги  и надевая их под теплую меховую одежды. Ничего подобного у героев этого повествования не было, да и способ этот они, увы, не знали.

фото из открытых источников