«Спекся город золотой,

Потому что не понял, над небом он или — под небом…»

Александр Непомнящий

Город квадратных улиц и тонких труб навис над стремительной рекой, что убегала в казачьи дали южных окраин. Здесь в преждевременные декабрьские ночи фонари горят через раз, а если смотреть с холма, минуя старый собор из пяти куполов, то перед вами откроется степная темень. Прищуришься, едва вдали различишь ниточку света: то трасса – направо если, к утру будет столица, налево – черти что – села, провинции, придорожные магазины, где торгуют черствыми пряниками, газировкой, пивом с высветившейся этикеткой.

Бывает морозно, что дешевые куртки и пуховики не спасают, а если ветер – то голову поглубже в ворот и скорее от точки «А» в точку «Б», семеня, не глядя по сторонам, шустрее… У авто замерзают двери, приходиться поливать кипятком, чтобы открыть. Дым из труб кажется гуще, дотянись рукой, потянешь, вытянешь веревочку распустившегося серого каната.

Случается сырость, тогда остерегаться машин, чтобы не обдало с ног до головы. А еще хуже плюхнется колесо в яму, и вся жижа на тебя – и ты мало того, что мокрый, так и еще унижен. В такую погоду лучше ничего нового не надевать. А если сам за рулём, то будь внимательным среди тумана, кругом не только люди, но и стаи бездомных собак Псы выбегают из подворотен ранним утром и поздним вечером из закоулков, облаивают окрестности, словно встречные виноваты, что хозяева их бросили и забыли.

А еще в киоске быстрой еды можно увидеть, как в окошке толстенькая тетенька в белом фартуке ужинает из пластикового контейнера макаронами, что политы кетчупом по «красной цене». Недавно таксисты заходили за кофе и булочками, следующие покупатели явятся не скоро – можно воспользоваться перерывом. Тетенька ест, глаза ее добры, руки опухли от труда. И если подойти ближе, перейдя ухабистую дорогу, присмотреться, то увидите, что мы и есть эта тетенька, сидим среди одиночества и жуем макароны…

Кругом одиночество, но оно так нам родимо, что исчезни оно, мы сделаемся по-настоящему одиноки….

Ее пенсионные руки привыкли к труду, они когда-то сжимали рычаги крана, и она возвышалась над миром. Но нет никого рядом, кто готов эти руки за труд поцеловать, и наверно, такого нет и в мире.

Руки держат вилку, что погружаются в макароны. А подослепшие глаза видят в узкое окошко перспективу улицы. По ней завтра пойдут люди и заспешат машины. А главный Собор загремит колоколами. Будет праздник.

А еще в этом городе есть футбольное поле, сколько ног его истоптало, где эти сильные ноги? Теперь они больны, врачи им ставят диагноз варикоз, некоторыми помогают передвигаться трости и костыли. А некоторые просто одряхли, и от машины до дома им кажется путь сравнимый с вечностью. Молодые ноги по ним не бегают, поле заросло, там выгуливают собак, которые гадят на траву, а хозяева их, не замечая этого, переговариваются о курортах в дальние страны, где волны и кругом все зелено и красиво.

Главный города сказал, что закупили еще несколько новых электроавтобусов. А когда-то по улицам гремели трамваи – и народ был к ним безразличен, до тех пор, пока их не убрали. Как убрали, и демонтировали последние рельсы на углу краеведческого музея, всем вдруг стало трамваев не хватать. А пройдя немного времени, когда по городу расползлись электроавтобусы – бесшумные, чужеземные, все поняли, что любили они те трамваи, что громыхали днями и ночами, будили живущих вдоль проложенного стального маршрута, искрились бугелями, предавали обыденности чувство праздника, напоминая бенгальские огни.

Провинция средней полосы, из которой люди ездят смотреть на море и горы, где всего этого нет. Зато, если вырваться за город, есть высокие сосны, можно встать у подножья, главное не споткнуться об могучие корни, и посмотреть вверх, то покажется, что по шершавому стволу можно долезть до неба.

А лес сменяется степью, которые топтали кочевники разных времен. Татары-монголы покоряли города этой земли, создавали поселения – многие до сих пор гадают над странными названиями деревень, Тынып, Куймань, Усь-турка. Хотя в основном много названий привычных для нашего слуха, но порой можно встретить чернявую красавицу, родом из русской деревни с восточными чертами лица.

Когда-то возникла жизнь, и люди начали жить, женщина поддалась соблазну. Человека изгнали… И человечество стало жить веселее. Так что спасибо женщине за ее первый грех, спасший нас от тоски и скуки, а то прозябали бы при жизни в раю среди синего неба и цветочков. И не никто не возвел бы город квадратных улиц.

А мы – люди квадратных улиц, мы привыкли к свинцовому небу, макаронам по «красной цене», к бетонному забору, вдоль которого идешь и читаешь матершину, и знаем, что рано или поздно он кончится – и будет счастье. Начнется зелень или река. Человек в ожидании счастья куда прекраснее, чем человек счастливый. И поэтому, спасибо тебе Ева, что сорвала тот запретный плод. Свыше так было и задумано, я уверен. Бог любит нас, поэтому и подарил жизнь, а не прозябания в зоопарке с комнатными условиями. А для нас лично возвел город квадратных улиц.

А нам жителям лесостепи, квадратных улиц, сырых перекрестков, вскормленных пирожками советских бабушек деревенских домов, тесных хрущёвок, нужны промышленные районы, покосившиеся крыши домов, вагоны проходящих поездов. Наши зачумазанные лица суровы, а глаза печальны, мы с тоской смотрим на мир, как когда-то наш предок на узкоглазого, широкоскулого чужеземца, сжигающего его родное жилище. Столица от нас и рукой подать, мы же не Урал и не Сибирь, мы средняя полоса. Но мы совсем не столица, мы чужды ей. Север для нас Север, Юг – юг. Зимой стужа. Летом зной. В мае цветет сирень.

Мы – обитатели квадратных улиц спешим жить, словно бытие вот-вот выскальзывает из-под наших ног, поэтому, идя вперед, нас кидает по сторонам… Но не падаем.

Мы стремительная река, мы фонари преждевременных декабрьских ночей.

Мы придорожный магазин с черствыми пряниками.

Мы слушаем звон колоколов, мало во что веря.

Внуки феодальной раздробленности, родовые глаза, пугающиеся пожаров от чужеземных рук. Мы Европа, мы Россия, и немного Азия, из-за лес из-за гор показывали нам топоры – мы ухмылялись. Хотя было страшно. Но нам всегда было, чем ответить… И Европе, и Азии, если Россия для нас станет чужой, нам будет что ответить и ей.

Страшно?

Страх — это нормально, он у нас есть, отсюда и вера – а в основном наша полоса считается православной. Мечетей никто не замечал, может они и есть, но они тихи. Есть в городе квадратных улиц один Костел, есть второй, что у парка, где гуляют студенты. А в основном много разрушенных церквей в деревнях и селах, новых церквей в городе и городках, которые почти пусты и, конечно, Соборы, что звонят колоколами по праздникам. Слышно их наверху, слышно их и в низине.

Нам очень здесь одиноко, мы потерявшиеся – кричим друг другу в упор, но не слышим. Запертые, замученные, лишенные теплых чувств. Но мы добрые – жители квадратных улиц, просто испоганились, очерствели, душу перепутали с телом, а тело с душой.

Простите нас. А нет – не прощайтесь – это мы будем прощать вас.

Мы гордые!

Мы жалкие!

Стремительная река убегает в казачьи дали южных окраин, а мы остаемся. Те, кто настоящий – я, и не боится стать – мы.

И знайте – мы существуем, и в каждом мы, только стоит присмотреться – имеется множество я

Борис Бужор

фото из открытых источников