Рецензия на книгу:

А.М. Ломов. Избранные труды.

Воронеж: Издательский дом ВГУ,

2023. 133 с.

Имя воронежского ученого Анатолия Михайловича Ломова (1935-2018) широко известно в лингвистических кругах, и не только в лингвистических. Сразу вспоминаются следующие опусы синтаксиста: это монография «Типология русского предложения», понятийный словарь-справочник «Русский синтаксис в алфавитном порядке» и, конечно же, монография «”Слово о полку Игореве”» и его автор». Эти труды переиздаются в Москве: вышло третье издание, четвертое… А «Основы русской грамматики: Морфология и синтаксис»! А «Очерки по русской аспектологии»! Этих работ тоже немало.

Мы привыкли к изданиям избранных сочинений писателей, поэтов, но Воронежский государственный университет выпустил книгу «Избранные труды» ученого. Чем отличается эта книга? Во-первых, она небольшая по объему (133 страницы), что удивительно, нам привычнее толстые, многостраничные избранные труды. Но здесь подключается следующая особенность: «во-вторых». Во-вторых, в эту книгу включены как раз те статьи, которых трудно достать сейчас, и не только потому, что прошло пятьдесят лет с момента первой публикации, но которые существенно повлияли на ход синтаксической мысли, а значит, не потеряли своей животрепещущей злободневности и в третьем десятилетии XXI века. В-третьих, все эти публикации касаются самых главных моментов развития лингвистической мысли. Но по порядку.

А.М. Ломов стоял на плечах предшественников лингвистической мысли. Вот характерная заметка «Но посев новых идей, который И.П. Распопов вменял в обязанность следующему поколению ученых, неожиданно прекратился. Юношеский лингвистический задор 60-х – начала 70-х годов совершенно угас, и синтаксические реки и ручейки в наши дни почти полностью пересохли. В этом убеждает анализ квалификационных работ молодых ученых. В них синтаксическая проблематика почти не обсуждается…» (с. 128). Это отрывок из статьи 2018 года, так что актуальность явно просматривается, лежит на поверхности. Но надо сказать, что «предшественники» были разные, и  И.П. Распопов категорически подчеркивал, что в синтаксисе все вращается вокруг предложения, а словосочетание и сложное синтаксическое целое – это феномены операционного характера. То есть ученый шел за позицией не А.А. Шахматова и Ф.Ф. Фортунатова, а за традициями Ф.И. Буслаева и А.А. Потебни. «”Моя задача – вспахать землю и уничтожить сорняки. Здесь миндальничать нельзя. А вот сеять – дело вашего поколения. Там и можно быть добрым” (с. 126). Правда, его любили не только за талант, но еще за остроумие, за то, что он находил для всякого собеседника что-то приятное, причем он не льстил, а говорил о чем-то действительно бывшем» (с. 125). Школу такого отношения к коллеге и постулировал в своих воспоминаниях его коллега, другой ученый –  Анатолий Михайлович Ломов.

Мы упомянули выше о «Слове о полку Игореве». О, здесь многое прочитывается, и хорошо бы посмотреть на первоисточник, в котором обсуждался вопрос об авторе «Слова…». Мы не будем раскрывать суть исследования А.М. Ломова, повествующего о сходстве «Слова…» с военными повестями давних лет. Мы поведем речь о частном вопросе, об «инотекстовых актуализаторах», которым и посвящен материал статьи. И здесь важно следующее. Многое в «Слове…» остается неизвестным: когда начался поход, где находится Каяла, куда увезли половцы плененного Игоря, через какое время он убежал из плена, с кем вступил в кровавый спор половецкий князь Всеслав и чем этот спор закончился. «Но информативная скудость «Слова…» –  факт лишь кажущийся: он представляет собой закономерное следствие особого художественного приема, использовавшегося в памятнике» (с. 114). Этот прием назовем приемом ассоциативного ввода внетекстовой информации. И далее говорится… о Робинзоне Крузо. «Теперь же, с омерзением вглядываясь в свое прошлое, Робинзон просит у Бога только избавления от бремени грехов, лишивших покоя его душу. Об избавлении от одиночества он больше не молится, таким пустяком стало оно ему казаться» (с. 119). И хотя эти произведения разделяют четыреста лет, удивительно, как совпадают мысли больших мастеров! А дальше сравнивается «Слово…» с романом В.В. Набокова «Подлинная жизнь Себастьяна Найта». Чувствуется потребность в особом читателе, читателе-сообщнике, чтобы понять многие важные намеки и отсылки. Здесь же анализируется икона «Троица» А. Рублева, при этом подчеркивается мысль об отсутствии комментариев, которых нет, но которые домысливаются человеком, смотрящим на икону.

Многие статьи в книге «Избранные труды» посвящены вопросам о сути высказываний, отличиях их от предложений, о недопустимости считать предложения типа «Идет», «Без сахару» неполными. Это по синтаксису. Но в начале сборника есть статьи, посвящаемые разговорному стилю в языке газеты и письменным эквивалентам таких разговорных конструкций. Есть статьи, посвящаемые частеречной классификации, включена статья о диалоге в преподавании русского языка иностранцам. Но мы сейчас остановимся на статье, которая кажется нам наиболее актуальной: «Две жизни одного человека».  Это статья о В.И. Дале. Там в самом начале приводятся слова Пушкина:

«Владимир Иванович на всю жизнь запомнил слова поэта: “Сказка – сказкой, а язык наш сам по себе, и ему-то нигде нельзя дать этого русского раздолья, как в сказке. А как это сделать – надо бы сделать, чтобы выучиться говорить по-русски и не в сказке… Да нет, трудно, нельзя еще!” И тогда-то, видимо, Пушкин и посоветовал Далю заняться составлением словаря живого русского языка»

(с. 75)

Статья называется «Две жизни», и это справедливо. Подробнейшим образом описывается жизнь Даля как храброго воина, воевавшего с турками (за что получил орден святой Анны третьей степени и Георгиевская медаль на ленте), как строителя моста через Вислу, по которому оказалось возможным перебросить на противоположный берег целую артиллерию. Говорится о работе Даля как врача в те дни, когда из трехсот врачей более двухсот погибало от чумы, турецких сабель, пуль и снарядов. Повествуется об операциях на глазах (именно они послужили основанием для избрания Даля в члены-корреспонденты Академии наук по естественному отделению), раскрывается его работа как чиновника особых поручений, статского советника, описывается, как он управлял удельной конторой. Впоследствии крестьяне, знавшие Даля, вспоминали:

«Там борону починил, да так, что нашему брату и не вздумать, там научил, как сделать, чтобы с окон зимой не текло да угару в избе не было, там лошадь крупинками своими вылечил, а лошадь такая уж была, что хоть в овраг тащи»

(с. 80)

Такое внимательное, подробное повествование о первой жизни Даля дает многое, открывает сущность человека Ренессанса, показывает, как все это потом сказалось на его второй жизни – составлении словаря. Кстати, слово «толковый» мы употребляем вслед за Далем, обозначая этим словом словари. Эта «вторая жизнь» тоже может служить нам уроком. Во-первых,  сам факт состоявшейся корректуры: не один, не два, а четырнадцать раз проверить – такова мощность правки каждого слова. Во-вторых, это забота о читателе: инвективы (нецензурные слова) не входят в словарь, но они должны изучаться. Даль оставил их за рамками словаря. Такой урок подан нам, и мы должны следовать этому уроку. В-третьих, это постоянная забота о пополнении словаря: 22 сентября 1872 года Даль продиктовал дочери последнее слово, и через несколько часов Даля не стало. Он ценил время, и время давало ему возможность тщательной работы над каждым словом, почему этот словарь до сих пор в ходу, не устаревает, не исчезает, не становится редкостью.

Как видим, «Избранные труды» А.М. Ломова – книга современная, нужная и, что немаловажно, весьма интересная для читателя, кем бы он себя не чувствовал и сколько бы лет ему не было.

Вера Харченко