«Над самой головой стояло таинственное созвездие Южного Креста, мерцающими алмазными гвоздями прибитое к небу; казалось, оно колышется, тогда как движение создавал только ход корабля, пловца-гиганта, который, слегка дрожа и дыша полной грудью, то поднимаясь, то опускаясь, подвигался вперед, рассекая темные волны. Я стоял и смотрел вверх. Я чувствовал себя как под душем, где сверху падает теплая вода; только это был свет, белый и теплый, изливавшийся мне на руки, на плечи, нежно струившийся вокруг головы и, казалось, проникавший внутрь, потому что все смутное в моей душе вдруг прояснилось».

Стефан Цвейг. «Амок»

— У тебя вообще разум есть, или нет?

Приятели сидели на берегу озера, покуривая сигареты. Михаил изредка брал пригоршню камней в руку и, размахнувшись, что есть силы, бросал их в воду, пытаясь добиться ожидаемого эффекта.

— Так, где она сейчас?

— И не спрашивай!

— Что значит, не спрашивай?

— Что пристал, не спрашивай, да и все!

Михаил отвернулся, а потом резко встал и стал снова внимательно вглядываться в гладь озера, пытаясь, вновь и вновь, определить, что именно было на том дальнем, гроздями ветвей по воде, серебряном берегу.

Вечерело. Небо из пепельно-серого стало совсем голубым, чистым, а потом вдруг внезапно потемнело, превращаясь в черное марево.

— Ушла что ли?

— Да, нет. Не ушла, — Михаил силился насупить брови, но у него это никак не получалось, словно энергии не хватало.

— Колись! Не терзай душу! Может быть, еще все можно будет поправить! – не унимался Денис, толкая приятеля в бок, и пытаясь вновь и вновь растормошить его. – Что она, такая особенная?

— Да, особенная. Совсем не от мира сего, такая. Ты не понимаешь!

— Куда уж нам! Куда нам за вами, а? – Денис встал и быстрыми рывками побежал в воду, опустив голову вниз и разбивая руки, что есть мочи, о гладкую поверхность, словно входя в стальное зеркало, наперекор его твердокожей природе.

«Так она ушла и ничего не сказала? – звучали слова друга в ушах у Михаила» ….

— Да все было очень хорошо, хорошо, а потом вдруг раз – в общем, пропала она куда-то, понимаешь?

— Ну, пропала, это потому, что ты что-то сделал не так, — ты разве не понимаешь? Обидел ее…

— Как я мог ее обидеть, когда я ее совсем не знаю, — Михаил чувствовал, как все в груди заколыхалось и стало неожиданно раздваиваться, вдруг затрепетало, силясь вырваться наружу. – В общем – дохлый номер, получается.

— Что значит, дохлый номер?!

— А то значит, что я втрескался в нее, вот, втрескался в нее как мальчишка, и уже на протяжении пяти лет это все длится. И нет этому ни начала, ни конца. И совершенно не представляю себе, что же делать дальше.

— Совсем втрескался?

— Да! Когда видел ее, вообще с ума сходил. Ты не можешь себе представить, что меня охватывало, на что это было похоже. Я ни к одному человеку не испытывал таких чувств, ты понимаешь, дурак, или нет?

— Ты что? – Денис удивленно смотрел на друга, как будто бы тот рассказывал ему какую-то совсем неподражаемую историю. – Я тебе скажу так. Для мужика бабы это – слабость. Ты что не понимаешь? Ты всерьез что ли? Обломила тебя. Так тебе и надо!

— Нет! О ней так нельзя сказать. Это не то, что ты думаешь! – Михаил, казалось бы, не мог теперь не продолжать этот разговор.

— А в чем тогда дело?

— Я ее полюбил, выходит. Полюбил и не могу с ней спорить.

— Ну, полюбил, не можешь спорить. Тогда… — Денис развел руками, с удивлением глядя на приятеля. А что значит, полюбил? Слово-то какое выискал. Что значит, полюбил?

— Полюбил это значит…. Я не могу ее заменить, и я желаю ей добра. И вообще теперь с ума схожу, не могу себе представить, что делать.

— Как что делать? Работать! Жить! Познакомиться с кем-то еще!

Михаил слегка передернулся, и стал торопливо рыться в рюкзаке.

— Я знаю. Вот, надумал тут жениться.

— Что? – Денис оживился. — Так это здорово!

— Да! Очень славная девушка такая, я ей нравлюсь.

— Ну, — Денис снова слегка напрягся, как будто бы недоверчиво проверял слова приятеля.

— И какая она?

— Ничего себе так… Только….

— Что только?

— Только боюсь, как только я женюсь, все будет как будто бы, знаешь, кончено?

— Что значит, кончено?

— А то значит, что не смогу я никогда ее забыть.

— Кого?

— Кого-кого! Вот того! Не смогу я никогда в жизни ее забыть! Будет она мне сниться, ночами являться, и так далее.

— Что значит, ночами являться? Ты ночью, что собираешься делать?

— Ночью? – Михаил снова задумался, упорно глядя на воду озера, ощущая, что все внутри колыхалось и дрожало, разбивалось о черную пустоту, от ощущения полного жизненного провала.

— В общем, так! Ты женишься! И все начинаешь сначала!

— Да?

— Да! Начинаешь сначала! И потом… Между прочим, ты потом можешь, что угодно делать! Ты защищен! Как хочешь, так и живи! Хочешь …. Можно и иначе, — Денис сделал удобрительный жест в левую сторону.

— Да… — Михаил привстал, и, казалось бы, в глазах у него снова стояли даже не слезы, а какие-то странные кристальные зеркала размером с блюдце. Два зеркальных блюдца полные хрусталя.

— Да… — снова повторил он.

 «И даже мой самый лучший приятель никогда не сможет этого понять. Никогда», — еще раз повторил про себя он.

Он помнил, как виделся с ней прошлым летом, помнил, как было тепло и совершенно невыносимо хорошо от ее присутствия. Он не мог себе признаться, что в институт он поступил только потому, что узнал ее. Все в жизни обрело смысл только потому, что он с ней познакомился. Почему же он не смог ее удержать? Не смог общаться с ней долго? Столько, сколько хотел. Почему он не смог? … Конечно, не смог? Как он мог разрушить ее жизнь?

Когда он думал о перспективах своей жизни, о семье, о детях, снова становился не по себе.

«Как это я заново все начну?» — думал он. – «Как я смогу забыть ее лицо, ее улыбку, ее манеру разговаривать? Как я смогу стереть это все из памяти?»

Он снова и снова задумывался, глядя на озеро, пытаясь воедино соединить все свои мысли.

***

На следующий день он встретился с Кариной в кафе, как и планировал. Она что-то долго тараторила, и ему вдруг, возможно впервые, стало казаться, что в общем-то она очень милая и веселая, и, наверняка, жизнь с ней будет очень даже приятной. Он не знал, как быстро эта идея проскользнула в его сознании, и как надолго там осела, но, в общем-то, увидев ее впервые, он понял, что она, по правде говоря, может стать родным человеком. Красивая, статная блондинка, вполне яркая, и уверенная в себе, да еще к нему хорошо относится!

«В общем-то я могу совершенно не концентрироваться. Вернее. Концентрироваться на ее мочке уха. Если буду так делать, она не заметит, как я к ней на самом деле отношусь!» — подумал он, даже не ужаснувшись своим мыслям.

Ее слегка развязная манера говорить ему даже нравилась. Она бойко рассказывала ему о последней поездке в Грецию, что-то бурно и долго говорила. В какой-то момент он даже почувствовал, как ее рука скользнула по его бедру, и ему стало приятно от того, что она с ним так несмело и так явно заигрывала.

Дома он раскладывал вещи, убирал бумаги. Тоска накатывалась так внезапно, что он физически чувствовал ее присутствие.

Закрывая на мгновение глаза, он снова ощущал запах и вкус Марининых губ, ее дыхание, ее низкий голос, ее радужные и грустные обертоны. Все то, что источал ее образ, ее очертания, ее настроение, и все то, что всегда было за ее сдержанностью и ее лукавством, за ее привязчивостью и деликатностью.

«Никогда не смогу выкинуть ее из головы! Есть женщины, которых можно легко забыть. А есть женщины, от которых всю жизнь сходишь с ума! Это вообще никогда не повторится!»

— И не надо! И не надо, — вслух повторил он, быстро осматривая комнату, пытаясь обнаружить внутреннее спасение, хотя бы в сидящем на стене пауке.

«Куда она ушла? Что с ней?» — от внезапной ярости Михаил стал стучать по столу, пытаясь собрать мысли воедино.

***

На даче было пусто. Он долго гулял по лесу, наблюдая за тем, как зелень постепенно приобретала темно зеленые оттенки, растворяясь в красках горизонта, и как менялись очертания леса. Потом он увидел неспешного огромного лося, который, покачивая рогами, мерно шел по тропинке, спокойно срывая листья и источая запах своего грузного тела по всей округе.

«Где Марина? Где она?» — снова и снова повторял он про себя, пытаясь собрать мысли. – «Придется мне женится, похоже. Куда я денусь без нее?»

От этой мысли, он снова приходил в печальное состояние, как будто бы все внутри переставало существовать, парализуя нервы, заглушая волю.

Девушка Карина при второй встрече показалась ему намного приятнее, чем во время первой. Ее заинтересованность в нем и несказанная бодрость, молодость явно говорили о том, что ей не терпелось как-то продолжить с ним знакомство и завязать отношения. Эта заинтересованность насколько нравилась ему, настолько она его и отпугивала. Но он собирал себя в кулак и делал усилие, чтобы его мысли не были написаны на без того серьезном, сосредоточенном, и заточенном под одно, мужском лбу.

— Давай жить вместе! – вдруг сказал он, и почувствовал, что от одной этой фразы сейчас просто рухнет под стол этого старого, но уютного кафе с зонтиками и голубыми столиками.

Карина засмеялась, заулыбалась. Вся приободрилась как-то, даже внешне. Михаилу показалось, что ей давно никто не говорил таких слов, поэтому он почувствовал от ее участия смутный след какого-то внутреннего удовлетворения. Когда он шел по вечернему городу с ней в обнимку, то явно ощущал внутри невыразимое счастье, его проступающие лики. Возможно, от того, что впервые в жизни почувствовал себя настолько нужным и, наконец, дающим.

Через пару дней кто-то из приятелей сказал, что видел Карину раньше. Рассказывал, что она долгое время дружила с какой-то девушкой. И что девушка эта было очень сильной, умной, и какой-то совсем мужиковатой. Ощущение того, что конкуренции у него, оказывается, и не было, немного его разочаровали или даже испугали, но Михаил вдруг снова ощутил внутренний подъем, вспомнив как накануне она мягко взяла его под руку и нежно с ним заговорила.

При следующей встрече ему очень захотелось ее поцеловать, Та взрослость, с которой она разговаривала с ним теперь, была ему и приятна, и неожиданна. Он даже представил себе, что мог бы ее обнять и раздеть прямо здесь, в этом странном старом кафе в центре города, но тут же с ужасом подумал, что, возможно, ей бы это совершенно не понравилось.

Марина бы не стала суетиться! Марина была на высоте в любой ситуации! Марина могла быть с ним в любом месте. С Мариной никогда не было бы сомнений, что он желанный и самый нужный мужчина на свете.

Но какая-то запоздалая нежность и жалость постепенно просыпалась, когда он смотрел на усталое лицо Карины. Просыпалась каждый раз, когда Карина вскидывала на него глаза. Придя домой после очередного свидания, он стал замечать, что слишком торопится лечь спать. Причиной тому, скорее всего, было то, что вдруг внезапно хотелось потереть губы о подушку, или даже укусить себя за локоть!

***

Они прожили полгода счастливого и легкого времени. Ее забота, слезы ночами, обеды и разговоры совершенно вывели его из нормального состояния нервозности, вернули к себе. Он как будто бы успокоился, начав жить заново. Мальчишка и девчонка, которые всегда мерещились ему, несмотря на их еще полное отсутствие в планах, были совершенно очевидны в этой квартире, где она так быстро и так умело наводила порядок.

Марины по-прежнему не было. Он даже стал забывать о ней, только иногда, ночами, отчаянно звал во сне, ощущая, что ее присутствие все равно было явным, никуда не ушедшим. И что его ни от кого не получается скрыть.

***

Однажды утром он вдруг почувствовал себя необыкновенно счастливым. Карина была столь расторопна, столько опрятна. У нее была какая-то особая способность улыбаться краешком губ, и целовать его в глаза. Она так целовала его, словно молча благословляла. Не двигаясь. Но делала она это так, как никто никогда не мог делать, даже Марина. Он вдруг почувствовал к ней такой прилив нежности, такую радость, такую сладость от ее присутствия, что даже на мгновение забыл о своем местонахождении.

— Я так счастлив с тобой! – вдруг сказал он, и почувствовал как тепловая волна охватила его с ног до головы,  как забил во все точки вселенной учащенный пульс.

— Милая, милая, милая, — зашептал он, и стал отчаянно целовать ее, осознавая ее неоценимую ранимость, мягкость, женственность и ласковость.

***

Он шел по лесу, вдыхая аромат листьев и влаги, ощущая лето и свежесть жизни, ее радость, ее нескончаемые возможности. Он радовался от ощущения силы своих мускулов, и от того, что кровь бежала по телу, наполняя каждую клетку кислородом.  Он ощущал это фактически во всех возможностях и проекциях, вслушиваясь в собственный ритм внутренних токов.

«Моя родная», — еще раз проговорил он про себя, с радостью вспоминая ее красивое лицо, тепло ее тела, ее жизнерадостность и нежность.

Эта нежность обволакивала его словно дымкой, заслоняя собой невзгоды, словно солнце согревало изнутри, вселяя радость и надежду.

***

Доехав до города на электричке, он сошел с поезда, и медленно пошел вдоль кромки парка, огибая закрытые территории, устремившись в своих мыслях куда-то вдаль. Он шел и шел, ощущая запах кожи собственной куртки, которая так хорошо облегала его, словно очерчивала мускулистую фигуру, подчеркивая ее атлетичность.

Марина стояла в магазине в очереди, как будто бы он оставил ее там сто лет назад, и она так и простояла там, ни на кого не глядя, сосредоточившись на своих мыслях. Увидев ее, он почувствовал, что весь сжался, как будто бы ему ударили ножом в живот. Он слегка пригнулся, а потом неожиданно выпрямился и бросился к ней, обнял, прижал к себе. Он обнимал и целовал ее, вытаскивая из этого злополучного магазина, пытаясь обнять или мысленно связать, лишь бы она не убежала и вновь не покинула его. Он силился сообразить, куда он может пригласить ее, понимая, что домой он привезти ее больше не может, и что ему решительно некуда больше идти.

Она смотрела ему в глаза, отстраняясь от его объятий и поцелуев, и он ощущал, то сейчас провалиться куда-то в ад, а его жизнь, наконец, счастливо закончится.

— Я так люблю тебя! – наконец, сказала ей Михаил, ощущая свою непростительную слабость и глупость. Он не могу думать в этот момент о Карине, о новых планах, о чем-то другом. Он только видел, что перед ним стоял человек, которого он любил первый и последний раз в своей жизни, совершенно бешено, непреходяще, и мучительно.

Марина рассказывала ему что-то всю ночь, медленно водя рукой по его непослушным черным волосам. Потом он вставал и делал ей кофе, который она проливала на простыню и на свой белоснежный халат.

Мобильный он отключил. И даже не мог теперь думать о том, чтобы позвонить домой и предупредить Карину. Не мог же он ей в самом деле сказать, что после всей этой нежности, надежды и любви, он просто снова встретил человека, ради которого жил и надеялся все эти годы.

***

— Человек же не каменный! Как я могу все перечеркнуть! – продолжал Михаил, глядя на озеро и на колыхание ряби.

— Ты только ей не говори! Девушке этой своей, — посоветовал Денис.

— Конечно, не скажу. Что говорить – то! Но ты понимаешь, что, вот, я тогда встретил Марину, и вообще обо всем забыл. Я не то, что забыл, где у меня дом. Я забыл все на свете.

— Ну, приятель, не ты первый, не ты последний так…

— Да….

Михаил снова пытался найти своим мыслям приют, отряхиваясь от них как от совершенно ненужного хлама.

— Ты понимаешь, что я тогда по-настоящему решился. Решил все поменять, все начать заново.  Я так к ней привык уже. Она стала такой заботливой и родной.

— Ну и что дальше?

— А то, что появление Марины все сразу изменило.

— Ты думаешь, ты один такой? Может быть, у твоей этой Карины тоже все непросто?

— Думаешь? – Михаил, казалось, от этой фразы, как будто бы даже повеселел.

— У нее там…

— Да я слышал эту байку. Эту байку я слышал уже! Она так за тобой ухаживала. Что с ней будет-то? Ты уж какое-то прими здравое решение, или делом займись что ли?

С твердой уверенностью продолжить свою жизнь правильно, Михаил вернулся в город, обрадовавшись, что Карина его ждала, как всегда, безмолвно встречая на пороге, улыбаясь и целуя в лоб.

Через два дня, когда он встретил Марину на Невском, он понял, что окончательное решение его будет быть только с ней. Еще через два дня, он сообщил об этом Карине. А еще через два дня Карина съехала с его квартиры, совершенно в никуда, не оставив ни телефона, ни адреса.

С Мариной они прожили еще десять лет, никого не пуская в свою жизнь, запершись от мира, оберегая его от чужих глаз. Михаил говорил, что никогда не был так счастлив, хотя порой ему казалось, что это только длительный странный сон их затворничества, которое, несмотря на всю невозможность, продолжался еще долго.

Он слился с ней в одно, как будто бы даже не был отдельным человеком, ощущая ее тепло, и проникновенность, ее взрослость и последовательность.

Он никому не мог рассказать, что когда он целовал ее, то ощущал, что может умереть в любви, так страшно билось его сердце, так ужасно колотилось, билось в исступлении, все его тело.

Потом они долго бедствовали, много скитались по разным городам. А расстаться все же никак не могли. Их жизнь, строго говоря, была мучительной, и лишь временами счастливой.

Счастье приносило что-то внутреннее, сродни любовному напитку или заговору. Михаил когда-то обмолвился, что ни с кем не ощущал такое странного накала чувства, такого неземного вдохновения, напряжения и экстаза. Как этот экстаз длился такой длительное время, понять было нельзя. Но каждому в жизни дается своя возможность и мера всего.

Нина Щербак