Взялся за это предатель Серебренников, в частности, фильмом «Жена Чайковского» (2022). Предатель Долин об этом говорит так:

«Вообще, когда говорят о Кирилле Серебренникове, часто приводят эту аргументацию, что русскую культуру, ну, запретить невозможно, отменить нельзя, но как-то поставить надо паузу, чтобы переосмыслить. Потому что очень много в ней имперского, много самодовольства, много вот этого дутого величия. Пора как-то сдуть его обратно, но как, неизвестно. Этот фильм даёт один из возможных ответов. Кирилл Серебренников один из тех художников, который постоянно занимается оспариванием этого авторитета и переосмыслением того, что русская культура в себе несёт, и что может по-прежнему дать своему, ну скажем так, потребителю»

(Временная метка 5:43. Источник)

Этими словами Долин, если по моим меркам, превратил Серебренникова в создателя произведений прикладного искусства, т.е. зарождающегося от замысла сознания (сдуть величие русской культуры), т.е. второсортного. Которым я обычно занимаюсь лишь потому, что, подходя к незнакомому произведению, я ж не знаю наперёд, к неприкладному искусству оно относится (первосортному) или к прикладному (второсортному).

Вот я 4 раза обращался к этому режиссёру. Что там у меня получалось? – 3 прикладных и 1 – неприкладное.

Т.е. мало шансов, что «Жена Чайковского» окажется неприкладным. – Зачем тогда фильмом заниматься, раз Долин предупредил, сам того не зная?

Но у меня какая-то слабость к предателям. Я ж, как прокоммунист, был в СССР за уже немедленное начало приближения к коммунизму с его анархией (самоуправлением). Что оправдывалось достижением ядерного паритета, но смертельно для страны, которую хотят теперь вот стереть с лица планеты, из-за чего теперь я ПОКА за централизм и имперскость. То есть у меня есть какая-то тень взаимопонимания с предателями, которые дурасто всегда против централизма. Я, правда, не повёлся в 1991-м на Свободу. Но большинство-то – повелось. И ещё раз может повестись. – Значит, надо внимательно всматриваться во врагов, и предупреждать об опасности того, что они там ещё вздумают.

Хорошо. Вздумали сдуть величие русскости, вздумали дать какой-то заменитель. Надо разобраться, что это за заменитель. Есть ли в нём объективный соблазн, чем была свобода слова, скажем, гласность в 1985-м. (И которая, считаю, сохранилась в России до сих пор.)

Без гласности о гомосексуализме Чайковского не говорили. Я ею воспользовался: лично позвонил в музей Чайковского в Клину и спросил, есть ли документальные свидетельства его такой вот болезни. Мне ответили, что да, есть. – Мне стали яснее исступлённые места в его музыке. И никакого минуса для моего мировоззрения не произошло. А главный критерий художественной ценности у меня какой? – Наличие в произведении подсознательного идеала (проявляющегося здесь, наверно, в такой странности музыки, как исступление).

Исступлённая радость сталкиваясь с минус-приёмом полного замалчивания ужаса реальной жизни (у него – гомосексуализма) рождала катарсис, идеал вообще метафизического иномирия. То есть плевать мне, что в сознании Чайковского такая стыдность. Мне важно, что в его произведении подсознательный идеал Есть.

Ужасов жизни много. Какая разница какой из них использовался для выражения идеала, причём не самого страшного из естественных, способных быть подсознательными (этот – над Добром и Злом). Осознаваемые: декадентство (безразличие, что Зло сильнее Добра) и сатанизм (радость, что Зло сильнее Добра), — страшнее.

Вот если Россия всегда была на правильной стороне Истории, то, может, тот идеал, каким движим Серебренников в «Жене Чайковского», как раз из страшных: декадентский или сатанинский? Ну или мещанский (он уже способен быть подсознательным), и тогда вещь, не исключено, имеет художественную ценность, как «Доктор Живаго» Пастернака. Такая от России для Запада приемлема в видах «сдуть величие». Да и для России приемлема в качестве первосортного искусства (с подсознательным идеалом: Долин раскусил, мол, этот идеал, а Серебренников не знает о нём про себя – не дан же он сознанию автора).

Да даже и как второсортная вещь фильм приемлем для России. Мало ли у неё второсортного? Зато оно русское… Не подвергать же отрицанию русскую культуру, если она произведена предателями русскими, как пытались отрицать русскую культуру враги просто за русскость происхождения.

Смотрим фильм.

Начитается ирреальностью. Я так понял, что Антонине Чайковской (так и не давшей мужу развод), пришедшей положить венок к телу умершего Чайковского, померещилось, что тот встал со стола и спросил недовольно у собравшихся на похороны:

«Зачем она здесь? Ну зачем, я вас спрашиваю? Кто её позвал? (обращаясь к ней) Ты мне ненавистна. Ненавистна! Ненавистна!! Любви никогда не было. Ты просто хотела выйти замуж… (укладываясь обратно на стол) К чему эта пошлая трагикомедия?»»

То есть Антонина начала сходить с ума.

Может, всё просто? Как  сказал Долин, ссылаясь (и не верно) на Достоевского:

«…глубоко несчастливые люди… юродивые… опять безумие… » (Там же. Временная метка 2:52 и 7:07).

Может, задача – просто представить, что русские – психически больные люди. Наподобие недавней (досоветской) судьбы северных народов болеть мереченьем. Ну неполноценная нация, как для гитлеровцев были цыгане и евреи.

Если я угадал, то Серебренников просто в самообмане. Есть же люди, верящие, что есть бог, вот Серебренников верит, что русские – психические больные люди из-за образа жизни в этой стране. Вера зла… Можно и заблуждение подать талантливо.

Посмотрим.

Не всё я понимаю. Что за похоронный ужин был после венчания… Почему Чайковского с него уносили, больного…

Вообще же, тихий ужас – смотреть это кино. Ибо тягомотина. Как у Сокурова. От ненависти ко всему Этому миру за то, что тот такой скучный. Не Россия, а весь Этот мир.

Был, правда, один позитивный момент. Когда Антонина, демонстрируя матери, разозлившейся, что та, не зная, что за человек Чайковский, выходит за него замуж, играет на фортепиано его «Январь. У камелька» из «Времён года». Мать и сестра обалдевают от красоты музыки. А Антонина говорит, что в этом (жажде уюта – мещанский идеал) весь Чайковский и что она его знает. И имеется в виду, что и у неё (а может, и у Серебренникова?) такой же идеал, и что в том залог, по её расчёту, будущего счастья пары.

Но мог ли быть у Серебренникова подсознательным идеалом мещанский, если такая тягомотина во всей картине?

Я проверил, не нарушил ли он достоверность: сверил даты создания «Времён года» (1875-1876) и дату венчания (6.07.1877). Если б нарушил, это б значило, что вариант – верный. Но он не нарушил. – Мой резон стал исчезающе малым.

Правда, в этом «Январе» есть (если я не ошибаюсь) очень грустный кусочек, очень коротенький, который по велению Серебренникова (не иначе) был преувеличен Антониной в монтаже: 1) провал её попытки влезть в постель к Чайковскому и возбудить его и 2) это самое преувеличение грустного кусочка под её руками наутро. – Понимай: крах достижения мещанского идеала. – Следом Чайковский объявляет, что уезжает.

Но это, правда, голос персонажа в голосе автора.

А нудота – непрерывна и до, и после этого эпизода выражения краха. Всё – «пошлая трагикомедия». И это – ницшеанское доведение Серебренниковым до предвзрыва, причём взрыв предполагается такой силы (обратно пропорциональный нудоте), что выбросит из Этого мира в метафизическое иномирие.

Чего я ещё не понял – это зачем ещё раз играется этот «Январь» в каком-то собрании женщин и детей (надпись в уголке: «Каменка около Киева, 1877», это в доме у сестры Чайковского, Александры). И это после объявления Антонине двумя композиторами, что для сохранения психического здоровья Чайковского надо, чтоб она куда-нибудь подальше уехала. И та соглашается.

«- Я ему нужна.

— Я боюсь, что ему никто не нужен.  Ни ты, ни я.  Только его музыка».

Разве что это нудота в виде зацикленности Антонины: что краха, мол, не случилось.

И… Это ж уже голос автора в голосе персонажа-сестры. Ведь что такое «Только его музыка»? – Это ж нечто нечеловеческое. Это образ иномирия. Тогда как сестра-то, Александра, знает, чем болен Чайковский.

И опять даётся исполнение Антониной этого «Января» только модифицированного во что-то очень грустное. – Неужели Антонина поняла? – Но тогда она должна б была дать развод. А она не дала… – Не понятно.

Объяснило б психическое нездоровье Антонины, на чём в реальности настаивали родственники Чайковского. Но такое не выгодно Серебренникову. Его сознанию нужно показать, что сумасшедшими русские делаются не от природы, а от русских условий жизни, неправильных, недемократичных, в частности, с затруднённым разводом в 1877 году в России.

Правда, во Франции, например, развод был запрещён до 1884 года, но зато допускалось раздельное проживание при сохранении женщиной верности. А в России надо было доказать неверность жены, чтоб с ней развели. А как было Чайковскому это сделать, если жена не хотела себя позорить. «Собственные показания прелюбодеев не имели для церковного суда никакого значения. Нужны были два свидетеля. Не свидетели каких–то близких отношений. А свидетели полового акта» (источник). Можно было подкупить членов консисторий и Синода, так и это было не для Чайковского.

Но сама непонятность отказа Антонины дать развод у Серебренникова объясняется его нежеланием «в лоб» противостоять мнению консервативных родственников Чайковского. Он же не хочет выглядеть пропагандистом.

И вот ей прямым текстом сестра Чайковского говорит, что брат любит не женщин, а юношей. – А что Антонина?

«- Он меня любит, но не как все».

Говорит она это после прочтения ей Александрой письма Чайковского, как она, Антонина, ему «ненавистна… Я, наконец, потерял способность владеть собой».

Ну что? Это один из механизмов психологической защиты – отрицание, «Отрицание очевидной реальности и правды» (источник). Это не психическая болезнь. Для Серебренникова была доказательством книга Антонины «Воспоминание о браке», которую он, наверно, читал. А там написано такое:

«Эта опера была — “Евгений Онегин”, самая лучшая из всех его опер. Она хороша, потому что написана под влиянием любви. Она прямо написана про нас. Онегин — он сам, а Татьяна — я. Прежде и после написанные оперы, не согретые любовью, — холодны и отрывисты. Нет цельности в них. Эта одна хороша с начала до конца»

(Источник)

Далее я опять не понимаю… Вроде, Антонине пригрезилось, что она сношается с мужем.

А потом то самое – с подкупом, что ли? – ей предлагают обвинить Чайковского в супружеской измене. Подписать заявление. Соблазняют пожизненным содержанием от него.

Отказывается. Это, мол, грязь.

И в самом деле. А не её психическое нездоровье.

Наконец, ей прямыми словами  говорят они, что женитьба была спектаклем, чтоб пресечь слухи, что он – бугор (так это тогда называлось).

Она опять рационально возражает: это была б подлостью со стороны Чайковского, а он не способен на подлость.

Она идёт к его другу, чтоб он друзей уговорил отстать от неё. А тот рассказывает, что он придумал для общества причину его женитьбы – анекдот. Дескать,  Пётр Ильич странным образом ворвался в спальню, где сидела Антонина, и чтобы снять с неё это оскорбление, счёл себя обязанным жениться. И сказал, что анекдот очень популярен в обществе. – Она делает нелогичный вывод, что друзья – разлучники.

Ну. Так это всего лишь нелогичность расстроенной женщины, но не заболевание.

И снова непонятность. Этот анекдотчик, вздумал соблазнить Антонину видом голых мужчин, которых он позвал, зная о визите Антонины. Пусть-де выберет любого. И та ходит между ними и нюхает их подмышки, щупает мышцы и член одного из них.

Унижение паче гордости. Она, чувствуя себя абсолютом достоинства, решила этих низких людей победить на их территории и выгнала зачинщика из комнаты, мол, чтоб сношаться со всеми этими. – Он, обескураженный, ушёл. И эпизод этим кончен, понимай, победой. – Монтаж: она вытирает вымытые руки, запачканные лапанием.

Теперь на неё кричит мать, ставшая вдовой при живом муже, застукав того с лакеем и не перенеся. Принципиальность-де – это не практично. И дура, мол: настоящая женщина любого мужчину уложит. – Совсем апогей пошлости. – Ею-то точно возвышенную Антонину не пробьёшь. – И опять не психически нездоровая такая Антонина.

Не издевается ли Серебренников над русскими, считающими себя повышенно душевными сравнительно с другими народами…

«В конце концов, патриоты всегда охотно уступали Западу ум, за собой оставляя душу»

(Вайль, Генис. Родная речь. М., 1999. С. 160)

О. Это серьёзно. Для этого и ницшеанского предвзрыва не надо. Простого сатанизма достаточно. Вы, русские, мессии Добра? Ну так получайте. Ибо Зло сильнее. – Произведение прикладного искусства, получается. Второсортного. Но всё же – искусства. Ибо больно уж много элементов говорит о таком замысле, хоть я и не сразу это обнаружил. – Талант есть талант.

Можно думать, что это простой реализм. Сценарий написан Серебренниковым в 2017 году во время ареста по подозрению в чём-то там денежном. Черновая версия появилась в сентябре 2021-го. За несколько месяцев до ультиматума Путина США и последовавшей СВО, которая, мол, есть начало конца путинской России. Чуткий, мол, Серебренников: по краху надежд на Трампа, в 2017-м, понял, что России – конец. А не – сатанизм: Зло сильнее Добра. Россия-де на неправильной стороне Истории, думая, что она всегда на правильной.

(Я замечу: чтоб быть настоящим реалистом достаточно угадать социум на короткое время. Ну так провал в 2022-м молниеносной войны – украинцы-де восстанут против своей власти на Украине – достаточное основание, чтоб считать, что в 2017-м угадан конец путинской России.)

Строго говоря, не досмотрев фильм до конца, рано решать сатанизм это или реализм…

Ну смотрим далее.

Далее опять непонятное. Что это за шабаш с факелами и горящими бочками на улице, по которой идёт Антонина? И если она идёт к Чайковскому, то я тоже не пойму. Ибо надо б какую-то паузу после таких потрясений.

Тут какое-то сплошь мужское общество. Она Чайковского находит в умывальне (или это туалет?). (Не иначе – продолжится режиссёрское издевательство над высокостью, мол, Антонины.) – И она лезет к нему со словами любви. – Что: в надежде, что ли, что Добро сильнее? Или это просто перегиб у Серебренникова (что естественно при того сатанизме: сатанизм же – от ума). Или это уже одержимость у неё? ТАК навязываться нормальная не может… Правда, бывает, что человек просто не в себе и порет глупость за глупостью. – Не понятно…

И если понятно, что она себе после какой-то неправославной молитвы на грудь капает воск от плавящейся молитвенной свечи, то как она смеет посыльному пенять, что муж е мало денег отправил.

Проваливается моя красивая догадка, что Серебренников издевается над русским величием в Антонине. Вот она у него уже сквалыга. Вот уже какое-то, мол (без её ведома действует?), доверенное лицо, Шлыков, мол, у неё – наглый тип, требующий денег. Вот уже, мол, за нею следят. Вот уже требует, чтоб ей давали контрамарки для писем мужу. – Поехала умом? Чем выше залетел русский, тем ниже падает?

И – опа (после передачи какой-то особо белой рубашки):

« — Передайте, что я согласна на любые условия, только пусть он живёт со мной. И я не знаю никакого Шлыкова»

Посыльный удирает. И… Шлыков, что ли, выходит из другой комнаты и отправляет её в нокдаун пощёчиной. И она нечеловечески орёт. И это переходит в крик какой-то роженицы.

Бр.

И нич-чего не понятно.

Назвала Пётр Петрович…

Впрочем, надо знать материал:

«Любовь к Чайковскому, пронесенная через всю жизнь, не помешала Антонине Ивановне родить от юриста Александра Шлыкова троих детей. Отпрысков Милюкова сдавала в воспитательный дом, где малыши вскоре умирали»

(источник).

Ну скажите, что плохо – писать по наитию. Я не соглашусь. Я ж оказываюсь в режиме непрерывных открытий.

Догадка подтверждается: высоко летающий низко падает – в этом суть русскости по Серебренникову. Выполняется задача «сдуть величие».

Дальше, наверно, всё будет без непонятностей.

Так и оказалось.

Соломон Воложин

7 августа 2023 г.