У поэта и писателя Елены Крюковой вышла новая книга «Сестра милосердия», как Елена пишет:

«Памяти моей матери,

нейроофтальмолога,

глазного хирурга,

военной медицинской сестры,

подполковника медицинской службы запаса,

заслуженного врача Российской Федерации

Нины Степановны Липатовой»

Именно памяти — ибо память это человеческая роскошь – помни! Вспомни! Поминай! Память – это целостность, это объём, это шар земной, это вселенная, это запредельное.  Это прошлое, настоящее и будущее. Ибо мы себя помним во младенчестве, в девичестве, в старости и даже иногда представляем, что будет в послесмертии. То ты (я) старуха, то ты (я) молодая, то смотришь из детской своей кровати на весь мир пред тобой, на твои радости и горести, на твою жизнь, на своё же распятие. И матушка подходит и тоже крестится. А ты младенец – ещё только ручками-ножками машешь, а сосредоточиться сложно. То сиреневый шар мешает, то погремушка, то час кормления.

У Елены Крюковой – сразу взрослость, сосредоточенность на глобальных темах, на объёмах, на многотомниках. Пожалуй, она, как Агата Кристи современности – от детективов, приключений, романов, тюрем, царёвых палат, концлагерей, поездов до маленьких лачуг в поле, домов, сараев и до дворцов и расписных теремов, от часовенок до огромных Храмов, от кричащих бубенчиков до молчащего в эгрегор Царь-колокола.

А передо мной – простор, косогор, хоровод, костёр,

     бесноватый немой.

Хатка, чугунки, рушники…

Как Елена сама говорит – художник.

Страстно.

Жарко.

До спора.

Художник. И неразделяемая власть тканых полотен и бумажных листов в едином китайском веере, расшитом жемчугами. Тонкие кружева тканые грубой овечьей шерстью. И огромные для вещей мешки, вышитые мелким ювелирным бисером. Бусы – с крупными каменьями на тонкой шее, розмарин и агат, листья клёна и редчайшей выделки серебро с матовыми рельефами, мельхиоровые блюда, на которых восседают фарфоровые котята.

Всё сконцентрировано, ровно выстроено, аккуратно приложено, ни стежка не видать. Продумано. До тонкостей. Нет, не потому, что люблю косноязычных, а потому, что люблю настоящее. Истинное само пробивается, как ландыши в лесу, его ни сеять, ни жать не надо. Оно само по себе. Не зависимо от самого себя.

Вообще, писатель должен быть очень образованным, до скрупулёзности, до слёзной материи, до таких основ, словно ещё до рождения в школу ходил. Сама по себе начитанность – дело хорошее, ибо «хорошие книги в детстве читал» и идёт корабль, вопрошая:

— Мальчиш-кибальчиш подвиг твой высок!

И плывёт лодка – вёсла мелко-мелко по воде черпают воду, вся команда восклицает:

— Мальчиш-кибальчиш дело твоё живёт!

И плывёт чаша огромная, медная от самих ангелов:

— Мальчиш-кибальчиш, вот уж вечер алый, ночь светлая, радуемся тебе!

Ибо от стихов свет должен идти и одновременно тень, чтобы птиц было видно:

Сёстры мои. Сёстры.

Сёстры милосердия.

Эту дверь открою и тихо войду.

Вы мои слёзы. Вы мое бессмертие.

Наяву, во времени, в чужом бреду.

Вы чужие сёстры.

Вы чужие девочки.

Дочери, и матери, и жены, и…

Милосердье надвое, натрое не делится.

Вот оно – единое, родильное, в крови.

Вот оно – ребёнок… каждый раз рождается…

И чтобы на каждой ветке по птице. И чтобы у каждой птицы по гнезду. И чтобы в каждом гнезде по младенчику-птахе. И чтобы пело. Как пишет сама Елена о себе:

«…родилась в Самаре. Прозаик, поэт. Член Союза писателей России. Профессиональный музыкант (фортепиано, орган, Московская консерватория). Окончила Литературный институт им. Горького, семинар А. В. Жигулина (поэзия).   Публикации: «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Нева», «Бельские просторы», «День и Ночь», Za-Za, «Сибирские огни», «Юность» и др. Автор книг стихов и прозы (стихи: «Колокол», «Купол», «Сотворение мира», «Зеркало», «Ледоход», «Океан», «Колизей», «Реквием», «Знак огня»; романы «Юродивая», «Царские врата», «Пистолет», «Врата смерти», «Ярмарка», «Dia de los muertos», «Тибетское Евангелие», «Русский Париж», «Старые фотографии», «Беллона», «Рай», «Безумие», «Солдат и Царь», «Евразия», «Побег», «Земля», книга рассказов «Поклонение Луне» и другие книги).

Работает с издательствами Za-Za Verlag (Дюссельдорф), «ЭКСМО», «Время»,  «Нобель-пресс», «ЛИТЕО» (Москва), «Бегемот» (Нижний Новгород), «Книги» (Нижний Новгород), Ridero (Екатеринбург). Живет в Нижнем Новгороде.  Автор и куратор арт-проектов в России и за рубежом, искусствовед. Муж — известный художник Владимир Фуфачев…»

У Владимира очень интересные работы – Ноев Ковчег им написанный, врезаясь в пласты земли, уходя во глубь, пластая оси – спасает всех, кого невозможно спасти.

Елена тоже описывает свой Ковчег спасения. Её работы – это план выхода из боли, кризиса, убогости, смерти, жизни, старости.

Это – СЁСТРЫ МИЛОСЕРДИЯ.

Они разнообразны. Это и дева в белом халате. Это старуха, подносящая судно раненому. Это строгая врач, требующая от каждого умения выжить. Это и она сама – себе сестра. И спасающая. И плачущая. И требующая. И ругающая. И уставшая. И злая. И мудрая. И совсем махонькая с кулачок. И огромная, как младенец. И молодая, как старец.

И везде – страсти Господни.

И желание, чтобы зарубцевалось. Срослось. Затянулись раны. Умерилась боль. Отошли воды. Родились дети.

Весь обхваченный крестом, красным бинтом.

Мы его спасём. Как и было сказано.

Во Святом Писании. И сейчас. И потом.

Срываясь в размышления – скажу, что у каждого свой метод архаики и модерна. Концепция тинэйджера и мудреца. Ибо империя. А Елена императрица в ней. Но что может быть больнее центра? –  лишь его окраины! Что может быть веселее центра, лишь сама ось. Что рвётся, если тонко? Что крушится, если твёрдо. Что ломается, хотя на века? НЕ сама ли вечность приходит в движение?

Как родовые строгие иконы.

Во времени ином горит костёр:

Так чудотворно, так неизречённо.

И на колени мысленно встаю

Пред каждым сестринским,

     во мгле плывущим ликом:

Родные, забинтуйте жизнь мою,

Израненную памятью великой.

Родовые иконы…какие они? Богоматери в лиловых рамах? Девы-Марии в шелках? Смоленская строгая Ликом до озноба?

Ликующая!

Добросердная!

Милостивая!

Умиление…лишь дочерняя преданность…

Материнская младость.

Йод. Вата. Бинт. Марля. Спички. Вода.

Больше ничего нет.

Ой, наврала. Спирт во фляге. А ещё смена белья.

А ещё фонарь и свеча: в темноте должен быть свет.

Вам, хирургам, спирт под расписку дают.

Все мы сёстры и братья. Кто по крови. Кто по душе. Кто родственен сам по себе. Кто льнёт к другому, ощущая сестринскую любовь и участие.

У нас с Еленой похожий возраст.

У меня с Еленой один город на двоих.

У нас с Еленой общие друзья. Церкви, монастыри, знакомые, улицы, площади.

Но я не примазываюсь, не обобществляюсь. Не об этом речь.

Разговор идёт о времени. Точнее, о безвременье. И о точных рамках риска. А годы-то какие! Девяностые. Советские. Горбачёвские. Ельцинские. Нулевые. Ковидные 19-20. А ещё, я бы сказала, Африканские (эбола…).

Словом, время умопомрачительное! Как на качелях качаешься, лишь пальцы за крепь верёвочную ухватились. А как быть с литературой? С темпом её? Обилием имён? Некой центрифугой, где мотает и вращает?

Работа «Сестра милосердия» прочно сделана. Хорошо выверена. Как Елена говорит, художественный текст. Ибо художник – это не только картина. А нечто, находящееся за ней. Ибо лишь один процент света и красок, а 99% это твой мир. У белого – бел, у чёрного – чёрен.

Иногда мне не хочется быть хорошей для всех. Вот так бывает, дело не в моём характере,  а неком умении воспринимать или нет. Это так у многих. Или у всех.

У меня филологическое образование. Лингвистическое. Литературное. Латынь, философия, история, соматика-стигматика, материализм. Да, тот самый с большой буквы диалитический! Как нацбол для консерватора. Как Летов и Анка Дягилева для Кобзона. Как Лимонов и функционеры. Фонтанирует.

Я более не экспериментирую.

Но люблю эксперименты:

А завтра снова будет бой.

Злой. Ожидаемый. Внезапный.

Побудь наедине с собой.

Меня родишь ты завтра. Завтра.

Мама…мамочка…мамуля…

Всё от неё в дочке; нежность…игрушки…дар.

Сёстры мои! Сестрички!

Бомбили… стреляли… взрывали…

Родимые сёстры мои! Лучезарные птички! 

Елена любит своих сестёр. Младших. Старших. Трёх сестёр. Близких. Далёких. Настоящих. Истинных. Поддельных. Со всеми их достоинствами и недостатками.

Как говорится, ваш диагноз – сестра.

Стать сестрой Елены – это большая радость. И редкая мука. Ибо особые требования. Завышенные. Словно отжаться сорок раз, проползти сто метров, пробежать километр, взвалить ношу, бросить ношу и снова взвалить. Елена мыслит категориями – солдатскими. Ранами мыслит. Перевязками, бинтами, скальпелем, уколами, лекарством. А ещё позёмками, ветрами (этот ветер уйми, попробуй), стихиями, торнадо, солнцепёками, бомбами, смертями, горами, могилами. Так сказать «буйство глаз», то чем она видит, тем и мыслит. Иногда зрение её зашкаливает. Ибо видит то, чего нет, либо не было, либо быть не может, либо просто похоже, но не оно. НЕ ОНО! Но это уже свойство человека, воспитанного в том, что:

А вам каски что миски, вы из них частенько едите,

То картовь, то кашу, то паутины морозные нити,

Повар на кухне вам половником из котла наливает

То сон, то хмельную явь, и музыка хлещет живая,

Эти песни про нашу Победу, мы победим,

     всё будет как надо,

Сестрички мои, всё в руках горит,

     бегу от солдата к солдату,

Перевязок конвейер, кручусь как челнок,

     одна рана, другая рана,

А доктор все шьёт-зашивает, великий портной,

     от смертей уже пьяный,

Иногда смерть Еленой любится так, словно живая. Вот идёт себе в белом саване, с косой…

Родимые сёстры мои! Лучезарные птички!

Бомбили… стреляли… жгли… пытали…

     казнили… взрывали…

Война. Ночи без сна. Сёстры мои! Сестрички!

Быть сестрой – это очень ответственно. Вспомним Чеховских сестёр. Как они дополняют друг друга. Как кладут головы на плечи, как гладят по щекам друг друга, как заботятся и подают тёплые накидки. И, в конце концов, лишаются Вишнёвого сада. Ибо забота друг о друге стоила им целого состояния. А вот если бы не стали мыслями друг друга поддерживать, умиляться, может быть, спасли свой Сад! И стался бы он целёхоньким!

Вспомним сестёр А. Толстого, оказавшихся по разные стороны белого и красного движения. Вспомним братьев М. А. Булгакова и страшные роковые минуты в Киеве. Вспомним сестёр полячки Катажины Колчевська, когда из-за сильной сестринской любви произошло несчастье. Ибо сестра – это не всегда уместно? Или, наоборот, надо уметь пользоваться сестринской любовью и нежностью? Надо уметь её останавливать. Или, наоборот, предаться любви до самоотречения?

Сестра милосердия на войне вдвойне ответственно.

Ибо война.

Бойня.

Стрельба.

Всё наше время – военное время.

Никогда мира не было. Либо мировая литературная война. Либо общественная. Либо Афганская, Сирийская, Украинская.

Либо просто обыденная, соседская, мировая война.

Огородная. Урожайная. Лестнично-клетковая. «Бей своих, чтоб чужие боялись…»

Итак, сестра-Елена и иже с нею что?

Во-первых, молитва, во-вторых, лазарет, больница, хирург, война.

В-третьих, Россия.

Россию невозможно победить.

Россия победит сама. Гляди:

Война закончилась, и оборвалась нить…

О нет, война пребудет впереди.

На крепкой нити – ожерелье войн.

Вообще, войны – это кровавое, страшное. И ненужное. Лишнее. Елена призывает к миру, ибо проведя всех своих сестёр через горнило войн, она восклицает:

Глядите, герои, очами родными!

Богом прощены смертельные раны.

Богом повторено каждое имя —

Груз двести уйдёт в больные бураны.

Богом отпущены, раскрошены ситным —

Военным голубям – все грехи ваши:

больные бураны…

больные реки…

больные горы…

больные города,

больные пажити…

Их тоже надо лечить. И тогда Бог – тоже из разряда сестёр милосердия сам начинает врачевать, молить, успокаивать, доставать все ножи, пули, осколки, мины, пришивать ноги, руки, бинтовать шрамы, наносить швы, удалять печень, делать томографию, рентген, кардиограмму вычитывать, принимать роды, ласкать, тютюшкать, носки вязать, кормить, поить.

Ибо в каждом из нас живёт та самая Сестра Милосердия.

Мы все её сёстры, родня, братья, дети, родители, бабки-повивалки, стряпухи, заговорушки, привратницы, околовратницы, оборотушки-ёжки, целительницы, жалоостницы, певички. Сестра моя! Так и хочется воскликнуть вослед написанной поэмы-концерта, поэмы-песни, поэмы-оды, хирургической баллады, медикаментозной элегии. Большого плача.

И большой притчи.

Из камня, который приручил Микеланджело.

Скорбь Пьеты.

И покаяние Марии.

Руки медсестры особенные. Они трогали раненных. Выносили-выволакивали с поля боя.

И фундаментальная Саур-Могила.

Как атлант.

Как Китеж.

Как экзистенциальный монумент. И одновременно сталинка в скорбном застывшая крике. И ампир современности с анфиладами. Сады и лестницы. Свет.

Если утром поднимаешься на самую вершину, то можно увидеть Азовское море.

Поэтому в сестрах Елены надо уметь взойти наверх.

Именно летом. И перед восходом солнца. Самому. Ввысь. Ощущая дыханье сестры, хотя её нет рядом. Она возле. Ибо рука её всегда на твоём плече.

Господь, возьми Ты, Отче, жизнь мою,

А им – отдай. В ночи молюсь Тебе.

Светлана Леонтьева