К 190-летию путешествия швейцарского географа и натуралиста Фредерика Дюбуа де Монпере по Кавказу и Крыму

В первой трети XIX столетия в научных кругах России и Европы бытовало мнение о том, что народы, языки которых мало схожи с индоевропейскими языками, а индоевропеистика тогда только делала свои первые замечательные открытия, принадлежат финно-угорскому корню. К нему же возводились и все наречия, известные нам под условным наименованием Кавказских языков, в том числе абхазо-адыгская, картвельская и нахско-дагестанская языковые семьи. Кстати, подобной позиции придерживался и выдающийся немецко-английский религиовед, индолог и санскритолог Фридрих Макс Мюллер (1823-1900), предлагавший поместить кавказские языки в «туранскую семью», схожую с урало-алтайской макросемьей, гипотеза о которой была выдвинута российским филологом шведского происхождения и основоположником сравнительной уралистики Матвеем Александром Кастреном (1813-1852). Тем самым, причисляя изначальных скифов или Скифов-Хазар грузинских летописей к угро-финским народностям и считая оных предками носителей вышеуказанных Кавказских языков, Фредерик Дюбуа де Монпере в своем IV томе «Путешествия вокруг Кавказа» никак не отклонялся от основной научной гипотезы своего времени в отношении кавказской этнологии и лингвистики. Наряду с армянским, осетинский язык сильно диссонировал со своими соседями – северокавказскими и картвельскими языками, почему и привлекал многих русских и зарубежных исследователей, пионеров мирового кавказоведения и индоевропеистики.

Фредерик Дюбуа де Монпере

Итак, публикуемое в IV томе Фредерика Дюбуа де Монпере, использовавшего шкатулочный жанр литературы, т. е. книги в книге, произведение «Осетины Кавказа и их историческая и этнографическая значимость» в буквальном смысле вторая колонна в основании научного осетиноведения, принимая во внимание, что первым столпом является труд «Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807-1808 гг.» Юлиуса фон Клапрота (1783-1835), в котором последний высказал гипотезу о преемственности осетинского (иронкого) языка со средневековым аланским, определив дигорское наречие в качестве диалекта осетинского языка, а не как отдельный язык, что некоторыми исследователями считалось до тех пор. Здесь стоит подчеркнуть следующее: пусть у отдельных знающих лиц и закрадывалось сомнение в посещении Клапротом труднодоступных местностей Северного и Южного Кавказа, в том числе связанных с историей осетинского народа, но обоснованное смелое суждение, выдвинутое этим кавказоведом, по сути обозначило магистральное развитие осетиноведения на два столетия вперед. Фредерик Дюбуа де Монпере не просто развил идею Клапрота о генезисе осетинского языка из средневекового аланского, но и разработал свою оригинальную версию происхождения осетин от древних мидян и приазовских меотов, дав гипотетическую хронологию истории осетинского народа, начиная с XV столетия до н. э. В отношении осетинского языка он подчеркнул его связь с балто-славянскими языками и составил краткий сравнительный осетино-латышско-курляндский словарь, недвусмысленно определив его характер как архаического индогерманского языка, испытавшего на себе воздействие местных «финских», т. е. кавказских языков. О чем он и изложил в своем письме от 23 сентября 1839 года своему наставнику и коллеге – выдающемуся немецкому ученому-естествоиспытателю, путешественнику и географу Александру фон Гумбольдту (1769-1859). Совершенно ясно, что во время описания своего странствования по Кавказу в 1833-1834 гг. Фредерик Дюбуа де Монпере находился под влиянием мировоззрения старшего брата вышеуказанного ученого философа и филолога Вильгельма фон Гумбольдта (1767-1835), выраженного в труде последнего «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества (1830-1835)» (см. Вильгельм фон Гумбольдт, «Избранные труды по языкознанию». М., 1984. С. 37-297). Именно в русле его идей Дюбуа де Монпере рассматривает в части IV тома, посвященной ассам-осетинам, с одной стороны, финно-угорское влияние, а с другой стороны, германско-готское влияние на латышско-курляндский и литовский народы, живописуя их характер в зависимости от силы или слабости данных взаимодействий. Отсюда уже один шаг до классической геополитики, принципы которой выработаны учителем Дюбуа де Монпере немецким географом и иранистом Карлом Риттером, автором не только концепции органической модели государства с его необходимостью «Жизненного пространства» (“Lebensraum”), но и  замечательного сочинения «Введение в народоведческую историю вокруг Кавказа до Геродота»: оно еще ждет своего часа перевода на русский язык.

Три нартских рода на пиру (слева направо) — Бората (вайшьи, крестьяне), Алагата (брахманы, жрецы) и Ахсартагката (кшатрии, воины)

Опираясь на знания, полученные от Риттера, в рамках своей миссии и путешествия Дюбуа де Монпере воссоздает наиболее полную на то время антропогеографию Северного и Южного Кавказа. И в ее контексте, по мнению кавказоведа, осетинскому народу принадлежит особая роль – служить смычкой, точкой пересечения, если угодно, преломления балто-славянской и индоиранской цивилизаций, изначально близкородственных, вышедших из одного источника, но разошедшихся во времени и пространстве, обретших свои коллективные кармы, запечатленные в душах народов, составляющих эти цивилизации. И в этой связи изумителен сам факт того, что название крупнейшей части света Азии с населением более четырех миллиардов человек произошло от небольшого в общем народа ассов-осетин, известного в письменной истории со времен Геродота и занимавшего территорию Верхней и Средней Кубани (Гипанис древних греков), которая и называлась изначально Азией или Асией, что обстоятельно доказал в своем труде об осетинском народе Фредерик Дюбуа де Монпере. Эти места яссы, ассы или осетины-аланы населяли еще в Средневековье, пока их православное государство не оказалось окончательно уничтоженным Тамерланом на исходе XIV столетия, а столица Castellum Alanorum или Магас, находившаяся на Шелковом пути и имевшая более 15 тыс. жителей, не превратилась в безлюдные руины.

Лик Господа Иисуса Христа над древним аланским Магасом, ныне Нижне-Архызским городищем (Карачаево-Черкесия)

Сегодня это Нижне-Архызское городище (Карачаево-Черкесия), поражающее красотой древних аланских храмов и ликом Христа на горе Мицеште – открывшимся после удара молнии в скалу в мае 1999 года творением неизвестного аланского иконописца XI столетия, выполненном практически на отвесной скальной породе и на высоте 100 метров над уровнем реки Большой Зеленчук. Теперь здесь место паломничества, притягивающее христиан не только из России, но и зарубежья. Однако, следуя мысли и воззрению Дюбуа де Монпере, Нижне-Архызское городище, некогда осетинско-аланский Магас, и есть центр легендарной страны на Кубани Азии, получившей свое название как от одноименного народа, о чем уже говорилось выше, так и его легендарной прародительницы Азии (Асии), жены титана Йапета (библейского Иафета) и матери титанов Атланта и Прометея, прикованного к скале на краю Скифии в отдаленном месте и терзаемого там орлом за похищение огня для людей. Ныне существует вполне правдоподобная версия, что урочище это Большой Утриш на полуострове Абрау под Анапой, поскольку Отош, Оторш, Аташ (перс.), Атар (авест.) и Арт (осетин.) это и есть огонь – хорошо угадываемые слово и смысл в темном названии Утриша.

Юлиус фон Клапрот, путешественник, кавказовед

В конце августа 1832 года, уже полностью завершив образование в Берлинском университете и под влиянием Карла Риттера вынашивая замысел своего крымско-кавказского путешествия, Фредерик Дюбуа де Монпере прибывает в Санкт-Петербург, где проводит несколько месяцев, получая аудиенции августейших особ, высших сановников Всероссийской империи, своих покровителей и встречаясь с представителями имперского ученого сообщества. Тогда же он знакомится с членом-корреспондентом Российской академии наук Андреем Шёгреном (1794-1855), этнографом, филологом и основоположником финно-угроведения, ранее служившим библиотекарем книжного собрания графа Николая Петровича Румянцева (1754-1826), бывшего министра иностранных дел и учредителя Румянцевского музея в Санкт-Петербурге, на основе которого в 1924 году возникла Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина. Без преувеличения встреча обоих ученых под сенью Санкт-Петербургской академии оказалась судьбоносной. Андрей Шёгрен изложил Фредерику Дюбуа де Монпере свою гипотезу о происхождении кавказских народностей от единого финно-угорского древа, что сильно отразилось на IV томе «Путешествия вокруг Кавказа» последнего, особенно в вошедшем в эту книгу первом историко-этнографическом описании осетинского народа, и вскоре, буквально через год после путешествия швейцарского географа и натуралиста, в 1835 русский член-корреспондент Шёгрен посетил Кавказ, где изучал автохтонные кавказские народы с их языками. Его гипотеза о родстве кавказцев с угро-финнами не подтвердилась, хотя его младший коллега Матвей Александр Кастрен и продолжал рассматривать носителей Кавказских языков в рамках урало-алтайской макросемьи, зато результатом стало монументальное научное сочинение «Осетинская грамматика с кратким словарём осетино-российским и российско-осетинским», вышедшее на русском и немецком языках в 1844 году, в котором он предложил свой вариант осетинской письменности на основе кириллического алфавита: ее с незначительными изменениями используют и поныне в обеих Осетиях. Так, поистине, парадоксальным образом, пообщавшись однажды с Фредериком Дюбуа де Монпере о обсудив с ним кавказскую проблематику того времени, основоположник финно-угроведения Андрей Шёгрен стал одним из первых отечественных индоевропеистов и иранистов. Безусловно, в своем труде об осетинском аланском языке Андрей Шёгрен пользовался ранее полученными и опубликованными данными Юлиуса Клапрота и Фредерика Дюбуа де Монпере. Учитывая все же несколько иное призвание двух последних (география и естественные науки), Андрей Шёгрен явился первым осетинским филологом и языковедом, кому удалось систематизировать на то время все сведения об осетинской словесности. Но не будь Клапрота и Дюбуа де Монпере с его петербургской встречей с Шёгреном, неизвестно, в какую сторону и когда стало бы развиваться осетиноведение. Сочетание случайности с Провидением движет учеными, а последние выстраиваются в цепь и между ними возникает цепная реакция: так рождается высокая наука из синергии личностей, дарований и знаний. Так на прахе великой средневековой Аланской державы усилием незаурядных русских и европейских исследователей, сосредоточивших творческую энергию в своей цепи, и появилось на свет классическое осетиноведение. И не столь важно, жив на физическом плане тот или иной ученый, составляющий звено цепи – она продолжает работать, поскольку живы его произведения в написанном слове и о слове.

Три нартских рода, три сословия (слева направо) — Бората, Алагата и Ахсартагката

Стало быть, мы имеем короткую цепь зачинателей осетиноведения, состоящую из трех лиц. Затем эта триада передала напряжение цепной реакции второй триаде титанов этой науки, усилив синергию внутри цепи: Всеволод Миллер (1848-1913), Жорж Дюмезиль (1898-1986) и Василий Абаев (1900-2001) и т. д. Но мы ведь знаем, что любое творение исходит от Триады или Святой Троицы, уже изначально содержащей в Себе тринитарную иерархию. К тому же, проекция высшей Триады на человеческое общество порождает его структурирование и институционализацию. Здесь христианство дышит заодно с платонизмом и неоплатонизмом. И вот мы получаем Теорию трех функций, разработанную Жоржем Дюмезилем, согласно которой праиндоевропейское общество основывалось на «тройственной идеологии» («фр. idéologie tripartite»), нашедшей свое выражение в его кастовом иерархическом устройстве. В Индии это три арийских варны брахманов (жрецов), кшатриев (воинов) и вайшьев (торговцев, крестьян): их цвета белый, синий, красный, как и государственного флага России. Впервые сведения о «Нартах» осетин с их переводом на русский язык были опубликованы русским академиком, полиглотом и востоковедом широкого профиля Антоном Шифнером (1817-1879) в книге «Осетинские тексты, собранные Дан. Чонкадзе и Вас. Цораевым», вышедшей в 1868 году (к слову, все трое первых осетиноведов – Клапрот, Дюбуа де Монпере и Шёгрен – знали о существовании «Нартиады» у осетин, но доступа к ее тексту не имели, ведь он еще не лег на бумагу, записанный от сказителей). После чего в научном сообществе прошли дискуссии о возможности существования в средневековой Алании сословно-кастового общества, выраженного тремя нартовскими родами: Алагата («верхние Нарты», жрецы, брамины индоариев), Ахсартагката («средние Нарты», воины, кшатрии индоариев) и Бората («нижние Нарты», торговцы, крестьяне, вайшьи индоариев). Хотя, разумеется, корни этой сословности уходили в седую алано-сарматскую древность и привнесены на высокогорные долины срединного Кавказа из кубанских степей изначальной Азии. Все это и многое другое, в том числе фактическая тождественность «Нартиады» с кельтскими легендами о короле Артуре и сопряженность чаши Святого Грааля со священным сосудом нартов Нартамонгой, доказывается и освещается в последующих многочисленных трудах Жоржа Дюмезиля по осетиноведению и индоевропеистике, а также в произведениях его учеников и последователей. И значит, цепь осетиноведения продолжает разделяться на триады, взаимодействуя и дальше с окружающей действительностью, возрождаясь и умножаясь в своем веществе, энергии и духе. И очень отрадно осознавать, что одним из первых у ее основания оказался франко-швейцарский географ и натуралист, в России обретший славу выдающегося кавказоведа, Фредерик Дюбуа де Монпере.

Владимир ТКАЧЕНКО-ГИЛЬДЕБРАНДТ,

военный историк, переводчик, KCTJ GOTJ