Из дневников

Быть — это длить себя живого, не алгоритмичного (в отличие от «существовать»). А его многие даже найти не могут, не то что длить — не ищут (незачем).

Причём себя живого надо находить снова и снова, нельзя найти себя живого раз и навсегда. Потому важно жить в кругу живых текстов, живых образов.

Чужие стихи и мысли, которые как стихи, можно длить в себе — это помогает, когда своё не длится. Кое-что из чужого забираю себе на память, чтобы открыть, когда не течёт моя внутренняя река, скованная льдами, и длить. Длить можно только настоящее: своё или чужое — не так и важно, если своё уже найдено, потому что, для чужое, длишь ТОЛЬКО своё. Но и чужое тоже длишь, для своё. То, что длится — общее, хотя и имеет на себе авторский след.

* * *

Вглядываясь в жизнь, можно понять что угодно, и можно разучиться понимать всё, что казалось понятым. Жизнь даёт подтверждение любым, самым противоположным, убеждениям.

Иногда жизнь доказывает, что любви нет, что она есть только у верящих в неё и создающих её, т.е. она, если есть, то есть только потому в жизни человека, что он сам её создаёт. Не потому, что Бог не даёт, а потому, что не создающий её — теряет, роняет её, в лучшем случае, а в худшем — убивает её.

Посмотрев с другого ракурса, видишь любовь, которую человеку создать невозможно, и которая разлита в мире — в растениях, животных… И тут же отрицается любовь — жизнью же: все едят друг друга. Быть съеденным — это разве про любовь? Кому-то — да, кому-то — нет. Тому, кто съел, кстати, меньше всего кажется, что это про любовь, потому что на выходе будет нечто совсем далёкое от возвышенных слов и чувств.

Так и с Богом — непросто всё: пока сам человек верит и, главное, пока сам нуждается в этой вере, пока хочет, чтобы Бог был, пока и есть Бог для него. Хотя… Может и не быть, если хочет не глубинно, а поверхностно или напоказ, а сердцем хочет чего-то другого, может даже противоположного Богу (мирской славы, например).

Бог силён быть и одновременно не быть.

Любовь всем нужна, но есть она у немногих. Возможно потому, что очень немногие есть у любви. (Стать сосудом любви и её инструментом — единственный способ перестать убивать и разрушать).

И тут опять вмешивается жизнь, любовей оказывается много и самых разных, даже взаимоисключающих. Так и живёт человек, теряясь в жизни и снова находясь — в жизни.

Жизнь — это много способов себя потерять и найти. И, возможно, чтобы найти себя, надо сначала правильно себя потерять. Потерять прежнего, ненастоящего, чтобы найти нового, настоящего, который по мере жизни снова становится ненастоящим, и потому его снова надо потерять и снова найти, чтобы снова потерять…

«В чём застану, в том и сужу» — страшно, чтобы не в момент потери себя Он застал меня. Хотелось бы на пике обретения своей подлинности…

* * *

Человеку труднее всего увидеть, что есть, и перестать видеть то, чего нет.

* * *

Душевные и духовные люди общаются по-разному. Душевные люди, как правило, избыточно эмоционируют, и, как ни странно, это прозвучит, именно поэтому они бесчувственны — «не ведают что творят». Своё эмоционирование они приписывают духовным людям и, общаясь, общаются не с другим, а сами с собой (Сказка про Енотика и Того, кто сидит в пруду — о них). Потому и вины, приписываемые душевным человеком духовному, очень точно выявляют вины самого душевного человека. То есть, претензии душевного к духовному — это его самодиагноз: в чем он обвиняет, в том сам виновен.

Когда же в отношения вступает духовный человек, он общается не посредством слепых эмоций, но с чувством сопричастности другому. В диалоге он безоценочно называет вещи своими именами, но при этом не судит, даже когда говорит о каких-то неприятных вещах. Скажем, если математик утверждает, что три меньше шести, он не уничижает тройку — не негативит. Точно так действует духовный человек, но душевный, в силу своей природы, ложно слышит и понимает, как если бы в разговоре с математиком слышал «три ничтожнее шести», хотя математик ничего такого не имел в виду и не говорил.

И это происходит не потому, что душевный — плох, а по природе вещей, как вода — мокрая, а камень — твёрдый. Точно так душевный не может без искажений воспринимать сказанное или сделанное духовным человеком (три меньше, но не ничтожнее шести).

* * *

Душевный человек, получивший психологическое, тем более богословское, философское образование, но личностно не развившийся, становится большим болваном, чем был до того.

* * *

Человек всегда падает куда хочет, а не куда хотел бы. (Хочу я, скажем, денег или славы, а хотела бы хотеть благодати — выходит, я хочу не того, чего хотела бы хотеть) В этом и суд его, и судьба.

Сам ли он падает или потому что его толкнули, или потому что обстоятельства как-то так сложились, в данном случае не так важно, хотя, понятное дело, направление падения задается и толкнувшими, и обстоятельствами… Внутри себя человек всё равно падает туда, куда хочет (а вовне, видимо, как придётся…)

* * *

Ввысь человек возносится не сам, но что-то в нём его возносит. Когда сам, тогда это для человека губительно, т.к. содействует его самовозношению — гордости.

Чтобы не гордиться, надо благодарить тех, благодаря кому достигается позитивный результат. Все свои победы надо отдать тем, благодаря кому они достигнуты, а не приписывать себе. Обычно же люди другим отдают свои поражения (винят других), а победы непременно берут на свой счёт.

* * *

Оглядываясь назад, ясно вижу, что школярские предсталения о добре и зле для жизни не так уж много дают, ибо истинное добро далеко от школьных понятий и представлений с их наивными претензиями. Без школьного, разумеется, не обойтись, но главное в нравственности, мне кажется,  подметил Бердяев, сказав, что история началась словами «Каин, где брат твой Авель?», а закончится словами «Авель, где брат твой Каин?».

Мы все в одной упряжке, все в ответе друг за друга и все являемся друг для друга и каинами, и авелями. Кто тянет ближнего вверх, кто содействует жизни и духовному росту, развитию другого, тот и нравственен. Кто без понтов и претензий — спасает, тот и спасается.

* * *

Спасается спасающий. И да, спасать можно только другого, и себя можно спасать для другого и другого можно спасать для себя. Другое дело, что в моменте никто не может планировать своих действий, каждый будет тем, кем он есть или, что вернее, кем он стал. А становимся мы в том числе под воздействием других. Более того, без такого воздействия человеком и не стать. Так что спасать — наше святое дело, именно так мы и спасаемся — спасая. Христос в нас лишь пока мы Его отдаём.

* * *

С кем говорю? С собой, всегда с собой. Но иногда с той собой, иногда с другой… Разговор с собой — способ самопознания. Так узнаёшь КТО говорит и КОМУ, если умеешь смотреть. Именно смотреть! И… говорить.

* * *

Разговор с другими — иное, в другого всматриваешься как в зеркало. Другого мы собой читаем, отражаясь в другом и рассматривая его отражения в себе. Большой другой отражает меня такого масштаба, как он сам, если, конечно, есть для него такая я.

* * *

В человеке много этажей, на каком из них он отважится жить — такова и судьба.

Но есть жизнь своя и для себя, а есть жизнь с другими и для других. Иногда они происходят на разных этажах, и тогда человек разрывается, пока не выберет этаж.

Бывать надо всюду — на всех этажах, но жить сразу на всех дано единицам, если вообще дано.

* * *

Друг — это тот, кто смотрит позитивно, кто верит в твою доброту, даже если она не очевидна. И он верит не потому только, что ему так кажется, а потому что он видел тебя таким — настоящим! — ему дано зрение, способное это увидеть. Он друг потому, что в бытийном пространстве близок — ваши жажды схожи, ваши сокровища схожи, ваши жизненные устремления схожи. На бытийной лестнице вы примерно на одинаковом уровне, этаже, и потому понимаете неложно высказывания друг друга словом или делом.

Отношения двоих — это партнёрство, и главное здесь — сочувствие и сопричастность. Партнёр действует, понимая, наблюдая и беря в расчёт качества, свойства, состояние, нужды другого, т.е. его действия имеют личностный характер.

Но бывает, что партнёром становится человек, не развивший в себе личностное начало — т.е. не способный к отношениям. В нём просто крутятся природные шестерёнки, в нём действуют те или иные заданные алгоритмы, которые действуют слепо и хаотично — без участия личности. В таком случае качественные отношения не получаются, в том числе из-за постоянного травматизма, причиняемого неадекватными действиями незрелого партнёра.

В народе говорят о «жопном» поведении, когда всё рассматривается односторонне — в свою пользу, и нет возможности равного партнёрства.

* * *

Социальное на месте личного, как замена личного, как вместоличное — травматизирует индивида. Бегая в стайке, человек может обойтись без раскрытия себя личного, глубинного — стайка может поглотить слабые потенции быть собой.

Быть собой и быть с другими — это две природные потребности человека. Но чтобы быть с другими корректно, важно стать собой — раскрыться, подобно цветку, состояться, иначе стайка будет создавать индивида, а не Бог (человек создаётся непрерывно — им нельзя быть, по замечанию Ухтомского, им можно только делаться). Бога ищут внутри себя — не в стайках, в стайках его нет. Стайки по умолчанию — противники Бога, они стремятся доминировать над личным началом.

Личное бытие в нас не нуждается в стайках, личное противоположно стайному. В личном раскрывается другой уровень социального, в котором единство с другими достигается противоположным стайному образом. Этот способ бытия в христианстве именуется — Христос в нас. Или, как говорят про людей искусства, надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве (себя в стайке)…

* * *

Я — есть, это значит я не биоробот: вижу, слышу, созерцаю, воспринимаю то, что есть, а не грёзы.

Видеть порой — больно, потому не стоит смотреть на ближних, всматриваясь — высматривая. Кроме крайних обстоятельств, когда без этого не обойтись — не решить проблему, не пройти меж двух или трёх зол, не наладить то, что разладилось.

Видеть — это почти быть доктором, потому что видящий понимает откуда что берётся и знает, как исправить искривлённое — если само искривлённое этого хочет.

Всматриваться в другого можно и должно только с целью разглядеть в нём Бога — Христа, чтобы любить Его в другом, чтобы содействовать Его торжеству.

— Скажите, что вы во мне видите, — обращается ко мне знакомая, искренне, наверное, желая в себе разобраться.

И я тут же слышу в себе ответ: неполезно это. (​​«Люди бы бежали друг от друга, если бы видели один другого в полнейшей откровенности». Кант) И приходится объяснять.

Я вижу целое — и больное, и здоровое, и хорошее, и плохое, причём смотрю чисто, безоценочно. Зрение не даётся тому, кто жаждет судить. Но если я начну рассказывать, что вижу, цельность утратится. Человек услышит лишь то, что может услышать, что может сам увидеть и понять. Я не смогу передать ему своё зрение, и случится недоброе. Вот если бы от этого зависела жизнь или смерть, тогда можно было бы что-то главное сказать — оно бы назвалось тем самым главным — ответственным за беду, и само бы выказало пути исцеления. А ради праздного любопытства ни о чём таком рассказывать не стоит — опасно.

Это похоже на рассказ о настоящем стихотворении. Нельзя его объяснять — оно само себя объясняет, а если объяснять, возникает иллюзия понимания при полном его отсутствии. Это намного хуже непонимания.

Смотрение, созерцание — это практически поэзия. Созерцатель и есть поэт, поэт — это всегда созерцатель, или он не поэт, а просто рифмоплёт.

* * *

Кто-то сначала ищет себя, кто-то — своё место в мире, а кто-то — истину и Бога, чтобы затем уже найти и себя, и своё место — найдя сначала истину.

Я — из последних.

Оглядываюсь назад и спрашиваю себя — почему так? Зачем мне надо было искать истину. Как оказалось, чтобы поговорить, пообщаться — чтобы приобщиться. Не могу сказать — чтобы вкусить. Хотелось понять и приобщиться. И это случилось со мной. Жизнь обрела смысл, цвет, глубину, силу.

Затем встал вопрос другой — поделиться. Это оказалось более сложным делом, чем поиск истины и приобщение к ней. А владеть истиной невозможно, не делясь ею.

Отсюда делаю вывод, что мой поиск истины не завершен. Отвергая все виды суррогатов, я всматриваюсь в мир и стараюсь рассмотреть себя в мире. Детские вопросы: кто я? что я? как я? пришли ко мне в зрелости, а не в юности. Юность искала свою правду. Вероятно потому, что её у меня не было — не вручили, не дали того, что по умолчанию должны бы дать, чтобы можно было заняться собой и своим местом под солнцем.

В этом моя судьба — живу жизнь как бы в обратном направлении, чем принято жить. Хорошо это или плохо? Не уверена, что такой вопрос правильный. Другое дело — справиться с тем, с чем надо справиться. Возможно, в этом и сказывается призвание. Судьба определяется призванием?

Если народ растёт из будущего (а это мне уже открылось), то и человек, вероятно, тоже растёт из себя дальнего, из себя высокого, поэтического, из себя грядущего. Не убить бы себя ненароком (по нерадивости, по глупости, по лени или по умыслу). Смысл жизни, вероятно, в этом и состоит — чтобы не убить себя. И никого другого нельзя убить, ибо это тоже будет убийством себя. Убить себя проще, чем не убить. Грех самоубийства в том и состоит, что это убийство себя дальнего, поэтического — себя Божьего.

* * *

Разговор с Богом требует и разговора с миром. Возможно потому, что Бог обращён к миру, созданному для человека — потому что Бог обращён к человеку. Но мир обращён человеком против Бога и человека. Отсюда нескончаемая боль, отсюда незаживающая рана, отсюда «распятие» и Распятие…

* * *

Кто будет говорить с миром — личность или женщина во мне? Личность, конечно. Но и женщина тоже — своим бытием, своим присутствием в мире. В этом ещё одна драма.

Миру нынешнему не нужна ни личность, ни женщина. Но миру, созданному Богом для человека, нужна я вся — весь человек, и это повод для радости. В этом причина жить для того, кто устал от жизни, чья жизнь тяжела и безрадостна. Остаётся только соответствовать, и тут новая драма — это невозможно. Да, невозможно — это мне тоже уже открылось в опыте. Однако невозможное человекам возможно Богу. Мир вопреки видимости полон светом Христовым, он полон утешением и нежностью.

А потому «У кого есть Марфа трудолюбивая — всестороннее доброделание, и Мария, сидящая при ногах Иисусовых, — внимательное и теплое ко Господу обращение всем сердцем, к тому Сам приидет Господь, и воскресит Лазаря его — дух, и разрешит его от всех уз душевно-телесности. Тогда начнется у него истинно новая жизнь, в теле безтелесная и на земле неземная. Это будет истинное воскресение в духе прежде будущего воскресения и с телом» (Свт.Феофан Затворник. Мысли на каждый день года).

«Брат сказал авве Сисою: авва! что делать мне? я пал. Старец отвечал: встань. Брат сказал: я встал, и опять пал. Старец отвечал: снова встань. Брат: доколе же мне вставать и падать? Старец: до кончины твоей» (Свт. Игнатий (Брянчанинов). Отечник)

Есть и литературное наставление-предупреждение, которое важно держать в голове всякому любителю поискать, поразмышлять: «Tы cлишкoм мнoгo ищeшь; из-за чрезмepнoгo искания ты не успеваешь нaxoдить» (Гepмaн Гecce. Cиддxapтxa*).

* * *

Когда наползает уныние, кажется, что у человека нет никого, кроме него самого — он никому не нужен. «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», это правда. Но и неправда. Зачастую у человека и его самого нет — он и себе не нужен, увы. Но он всегда нужен Богу. И люди тоже всегда есть, хотя бы в образе книг — собеседники, сомыслители, советники, сердечные родственники и друзья… А если присмотреться, найдутся и люди, которым ты нужен или, по крайней мере, которые могут и согласны поддержать. Благодарный взгляд найдёт за что поблагодарить, и тем спасётся от кажущейся невозможности жизни. Благодарное сердце найдёт чем согреться — только бы хватило сил искать и находить.

Главная сложность жизни в том, что мало найти, мало поделиться найденным, надо ещё успеть пожить найденным, чтобы дать найденному бытие в себе самом. А времени для этого почти не осталось.

* * *

Прожить, поделиться, получить… Поделиться можно только прожитым лично — так, через передачу другим,  усваивается найденное. Что отдал, то — твоё.

Человек движется непрерывно, снова и снова оказываясь нищим, немощным, не имеющим ничего, что можно отдать. Но именно в этом состоянии человек наиболее щедр, потому отдавать надо спешить, пока духовно нищ — чтобы было в богатстве на что опереться для нового витка к своей нищете.

Светлана Коппел-Ковтун

Дневники 20, 24, 26, 28, 29, 30 марта, 30 апреля, 3 мая 2024

 

*— «Сиддхартха» (нем. Siddhartha) — аллегорический роман-притча Германа Гессе, впервые был опубликован в берлинском издательстве S. Fischer Verlag в 1922 году. Книга повествует о молодом брахмане по имени Сиддхартха. (Сиддхартха — имя, данное при рождении Будде Шакьямуни.)