«…Опять свой наряд обновили
В зеленых побегах леса,
И нас на заре разбудили
веселых скворцов голоса…»
(Из песни)

Я смотрела вверх, стоя посреди улицы: с полей в город летели грачи, солнце еще не село, и небо сквозь кроны гигантских тополей светилось голубым и прозрачным шелком, расшитым серебряной паутинкой веток с мохнатыми красными шишечками. Повсюду на деревянных тротуарах и на асфальте валялись липкие желтые чешуйки. Они падали в портфели, на волосы, на пальто, оставляя навечно желтую смолу на подошвах ботинок, как памятки о весне.
Сегодня на хоре в Доме пионеров мы выучили новую песню…
Мы ее до этого слышали по радио сто раз, но там пели московские детские хоры, огромные, и в них отбирали самых талантливых девочек и мальчиков со всей Москвы и Московской области. А наш хор занимался всего полгода, и пели в нем все, кто просто хотел петь. Но вдруг оказалось, что вместе мы поем просто здорово! Не знаю, как это получилось: нас ведь никто больно-то не отбирал, просто наша руководительница, Александра Васильевна, которую мы все обожади, предлагала каждому спеть что-нибудь и ставила его в верхний или в нижний голос. И все! А как мы так быстро спелись – просто удивительно!
Меня поставили во вторые сопрано. Сказали, что потом, может быть, переставят, потому что ГОЛОС у меня (я так и думала, что он есть!!!), что мой голос по «диапазону» захватывет какие-то там «низы», которые, вроде бы, могут петь только мальчики…
«А я могу петь и высоко! Как девочки и выше! Как в опере!» – хотелось мне крикнуть, и чтобы все об этом знали. Мы ж не даром каждый день тренируемся с соседкой Аллой Комелиной в вентиляцию на кухне! У нее голос выше моего, она «Соловья» Алябьева только так распевает! А у меня на верхних нотах что-то зазимается под связками. От страха, что ли… Я очень наверх «не хожу»…
Это оттого что пока я сидела в хоре в «альтах», рядом с восьмиклассницей Светой, она меня дергала за рукав, если я начинала петь «не туда». Боялась я попасть «не туда». «Поет не туда» – это почти как «у нее не все дома»! А мы же пятый класс все-таки, стыдно.

Приходя на репетицию, мы долго расставляем деревянные стулья на всю ширину зала, чтобы больше народу сегодня пришло, и было интереснее. Потом минут двадцать в балетном зале, на первом этаже, крутим обручи и гнемся и прыгаем, чтобы «размять пресс», садимся на шпагат и встаем «на мостик», а одна девочка у нас даже прыгела с места без рук через голову! – кто чему успел научиться, – и все это прямо в школьной форме, мы вообще до ночи все в ней ходим, некогда переодеваться!
Мы же не балетные… Мы хористы!
Я тайно люблю этот старинный балетный зал на первом этаже. Какой-то несбывшейся любовью… Печально его люблю, нежно и до слез. Мы страшно давно закомы…

В первом классе, я попросила маму отдать меня в балетный кружок, потому что хотела стать балериной, как Галина Уланова. И мы пошли в Дом пионеров, записываться, и пришли вот в этот зал.
Меня проверили на гибкость, на «шаг»,– сразу взяли. Но на следующих занятиях я увидела, что там… они почему-то не встают у «станка», как балерины, а ходят в черных купальниках без юбочек. Оказывается, мама по ошибке записала меня в секцию художественной гимнастики, а в балетную студию прием закончился за день до нашего прихода! – Все очарование от занятий у меня сразу пропало: я поняла, что попала «не туда». И перестала ходить на их тренировки…
Пропустила сначала одну, посмотрела с улицы в окошко, как они там, без меня… Ничего, занимаются… Второй раз пришла и – не вошла в зал, а постояла в коридоре и вышла на улицу. На улице ехала пожарная машина! Летели желтые кленовые листья! Напротив из универмага люди выходили веселые в с покупками! А посмотрела я в окно в наш зал, – там опять занимаются… А на пятый раз у них уже был зачет какой-то и объяснение нового, а я ничего не слышала через стекло. А еще через полчаса в зале занимались взрослые балерины…
Сказать маме, что я бросила гимнастику, у меня не хватило духу, а когда наконец я все-таки сказала, – она пожала плечами:
– Художественная гимнастика – тоже ведь неплохо, если прикадывать серьезные усилия. Главное – прикладывать их хоть к чему нибудь, но настойчиво и серьезно.
А папа сказал, что все равно мне баскетбола не миновать, с моим стремительным ростом! – И на следующий день отвел меня в спортзал Общества «Динамо», в секцию баскетбола.
Ох, мы там и бегали там, кувыркались и прыгали! До пота! Воду пить после тренировок тренер строго запрещал. Хотя бачок с водой стоял в переходе, на пути в раздевалку, но мы героически проползали мимо, чтобы правильно «остыть» и «не испортить сердце»… Тренер у нас был строгущий, со свистком не расставался. Оранжевый резиновый мяч так и лип к моим рукам! И мне это всё очень нравилось! И быстро бегать, и потеть, как лошадь, нравилось! И еще нравилось, что он меня хвалил, наш тренер! И весело прошла зима.
А весной мы с мамой пошли зачем-то, ну, конечно, за резиновыми сапогами, в Детский мир, а он был через дорогу от Дома пионеров… И я по привычке заглянула в большие окна на первом этаже…
Там вдоль стен стояли девочки в черных купальниках и белых юбочках. И сквозь деревянные рамы слышалось фортепиано… Они стояли у этих брусьев, вдоль стен, человек двадцать, и все вместе красиво, по счету педагога, поднимали и опускали руки. Волосы у всех были высоко на макушке подобраны шпильками и заколочками, чтобы ничего, ни один волосок, не отвлекал, а на ногах у них были… белые балетные тапочки с шелковыми лентами!.. И я заплакала!.. Я почувствовала, что меня все еще тянет в тот зал, к девочкам, стоящим випервой позиции и на пальчиках с прямой спиной, с собранными в красивые жесты, похожие на распускающиеся цветы, руками.
Я тоже так умею. Я даже умею делать «волну», как умирающий лебедь, я могу даже стоять на пальцах несколько секунд, не чувствуя боли!!! Я дома натренировалась! Но кто об этом знает?! Ведь я не с этими девочками, я «не там», я все это делала дома, держась рукой за спинку железной бабушкиной кровати, как за балетный станок…
И не помню, как, но не спросясь, меня положили на операционный стол, накрыли простыней, повернули голову в сторону и сделали операцию на плечо, удаляя что-то «врожденное», но неправильное, на мамин взгляд, не заню, что. Своим музыкальным ухом, придавленным рукой врача, я слышала, как хрустела где-то почти у уха моя кожа, звенели хирургические инструменты. И после я уже как-то не смогла кувыркаться, даже на мягких матах в спортзале общества «Динамо»: кожи на моем плече не хватало для движения.
– Придется ждать, пока новой кожей «затянется»… – задумчиво сказал врач при осмотре.
– Обещали ведь шрам со спичку! – возмутилась мама.
– Ну, я же врач, а не фокусник, – сказал старый доктор.
Прошло еще две недели, оно все не затягивалось, меня освобижили еще на месяц от физкультуры, но дома я пробовала кувыркаться на ковре. Выла от боли: плечо болело. Прошла еще неделя. Я пропустила в секции апрель. В последний день надела пальто, пришла в Общество «Динамо» и сказала Тренеру:
– Простите меня, но я больше не смогу у Вас заниматься. Врач запретил пока на полгода… (Зачем-то про врача наврала).
Отец прибежал с работы за мной, извинялся пред Тренером за мои прогулы. Он сам играл за «Динамо», только в футбол.
– Очень жаль,– строго сказал тренер. – Из нее мог бы выйти толк. Рост хороший. Жаль! – И он пошел на тренировку, смерив меня взглядом на прощанье.
Как будто отрезал меня. И я опять полетела куда-то «не туда»… Но куда? И куда я должна в конце концов попасть?!
Я думала об этом все лето, пока плавала, делала растяжку на шпагат, стояла во всех четырех позициях, которые знала, и даже вставала на мостик… Пришла осень, мы с отцом ходили за грибами в лес и в кино, а в обычные дни я рисовала дома. Меня никто не спрашивал, чем я хочу заниматься дальше, я просто тупо ходила в школу и получала свои тройки по алгебре и пятерки по всем остальным. Обо мне забыли. Я втихаря смотрела телевизор.

В осенние каникулы я сама пришла в Дома пионеров. Он был пустой, только в кукольном кружке занимались какие-то люди со странными лицами. Но высокие белые двери балетного зала оказались не заперты. В зале никого не было…
Я сняла сапожки у порога, вышла на вощеные деревянные половицы, встала на середину зала и увидела себя в зеркале. – Почему-то не смогла вынести собственное отражение: мне было… стыдно – перед этим залом… Я была слишком неправильная и некрасивая для него.
Тогда я посмотрела вверх, на белый старинный дощатый потолок. Теперь он казался не таким высоким,ведь прошел целый год, и я выросла на 5 сантиметров! Но белый потолок тянул и вытягивал меня, и приказывал: «Голову вверх! Прогнуть спину! Бедро назад!»
Какой же он был звонкий и зовущий, этот потолок! Хотелось встать на цыпочки и достать его кончиками пальцев, погладить, заговорить с ним. И я запела для него, тихо, высоко, почти полушепотом:

Далёко-далёко за морем
Стоит золотая стена,
В стене той – заветная дверца,
За дверцей – большая страна…

Ключом золотым открываю
Заветную дверцу в стене…
Но где мне достать этот ключик,
Никто не рассказывал мне…

И старый деревянный зал слушал и выправлял мой слабый маленький звук, делал его таким благородным и красивым, что хотелось петь и петь еще, для этого пространства, где накопилось столько внимания и красоты…
И тут на пороге возникла женщина с ямочками на щеках и говорит:
– Девочка, если ты хочешь петь, пойдем к нам в хор, мы ждем тебя наверху, прямо над этим залом.
– Я!? Петь?! Конечно! Очень хочу петь!..
– И петь, и бесплатно учиться играть на фортепиано: у нас хоровая студия! – улыбнулась женщина и тряхнула кудрявой головой.
И у меня чуть сердце не лопнуло от счастья!.. Вхожу на второй этаж, а там – целый зал ребят, и все поют… Вместе!

После репетиции я не помню, как , прибежала домой, кричу:
– Мама! Мама! Меня приняли в хоровую студию!!! Теперь можно учиться играть на пианино! БЕСПЛАТНО! Теперь вы купите мне пианино?
– Кутя, а ты ничего не напутала? Фортепьяно – очень дорогая вещь, – сказала мама, не отрываясь от мытья посуды. – Если ты будешь учиться серьезно, конечно, хорошо иметь его дома, но если через полгода ты бросишь занятия, как бросила гимнастику?.. И представь, как мы будем его поднимать на пятый этаж без лифта? Куда его поставить в нашей комнате, сама посмотри? И куда его девать, если ты бросишь занятия? Продать за ту же цену его не получится.
– Нет! Оно будет у нас всегда: я всегда буду на нем играть!
Но мама посмотрела на меня, как сквозь стекло
– Ну, хорошо, давайте его напрокат возьмем! Его ведь можно взять напрокат?! Это недорого? На месяц, потом еще на месяц, потом еще? (Мама молчала). Я могу походить какое-то время заниматься к Жене Абрамзон домой. Она на бульваре живет, она разрешит, мы в одном классе учимся, и у нее пианино с первого класса музыкальной школы, и брат у нее занимался в музыкальной школе.
– Мариш, у Жени папа главный технолог завода, а у тебя мама и папа простые связисты, у нас нет денег на такие капризы, – устало сказала мама.
– Это же бесплатно!!! Честное слово, бесплатно! Мам, позвони в Дом пионеров, спроси!.. – закричала я
– Нет, – сказала мама. – Никуда я звонить не буду.
– Почему? – я почувствовала, как радость тихой струйкой утекает из моей жизни…
– Нет, – повторила мама. – Мы не будем покупать тебе пианино и не будем брать на прокат. Петь, ты, конечно, пой… Это полезно. Твой дедушка, мой папа, красиво пел, и я допускаю, что тебе это передалось… И если твой нынешний педагог говорит, что у тебя есть голос, я только рада… Но, видишь ли… В детском саду воспитательница мне говорила, что у тебя нет слуха.
– Ну и что? Воспитательница? Какая? Как она могла такое сказать? Это же вранье! Она могла просто меня с кем-то перепутать, да просто наврать! Как ее звали?! Имя ее скажи? – закричала я.
– Так! Ну-ка сначала успокойся! – крикнула мама, отходя от меня подальше. – Воспитательница старая, очень порядочная женщина.
– У нас не было старых воспитательниц! И с какой стати ты ей веришь, а мне – нет?! – прокричала я в ответ.
– Не могу тебе это объяснить, – сказала мама. – Это жизненный опыт…
– Плохой опыт! Вранье, что у меня нет слуха! А ты повторяешь вранье, как попугай! Я слышу больше и лучше, чем некоторые! А еще я быстро и правильно запоминаю мелодию!
Я так страшно обиделась на маму, что не могла даже стоять рядом с ней в комнате! Было дико и странно: наконец я попала туда, где мне хорошо, радостно, уютно, где меня понимают, любят и дадут возможность развиваться и стать еще лучше, умелее. Меня бесплатно хотят научить играть на фортепиано! – Да! Об этом я как раз и мечтала всю жизнь! (А также о том, чтобы стать Галиной Улановой).
«Нет!» – третий раз сказала мама. Из-за какой-то воспитательницы, которую она даже не помнит по имени! А может, вообще ее не было!
На меня обрушился УЖАС!
Меня словоно вытолкнули за толстую стеклянную стену, где – ни звуков, ни красок, ни движений, и сказали: «Живи там, там теперь твое место!»
…Я, кажется, разбила… фарфорового именного папиного петуха… Мама не слышала меня, будто ей уши ватой заложили.
Приходит с работы отец, и только я хочу рассказать ему про студию, – мама вдруг начинает с иронией рассказывать про мои «капризы» с покупкой пианино и подметает осколки Петуха…– Я ему кричу, что все не так, как она рассказывает. – Но толстое холодное стекло не дает отцу услышать меня.
…Они сидели на кухне и все время говорили про деньги, про деньги, которых нет или вечно не хватает. А дело же было не в деньгах.
А в том, что они, кажется,– я вдруг это поняла – они не любили музыки. Им не нужен шум в доме, когда они приходят с работы. Потому что любой звук требует себе пространства и внимания, а у них уже был телевизор, и на остальное не было сил. Они просто струсили, мои родители…
Это я только потом поняла, только через год… А тогда я только злилась и ревела: красивого белого петуха с золото-красным гребешком было безвозвратно жалко, это был первый в жизни подарок отцу на работе, но себя было жаль еще больше.

На следующее занятие я пришла как всегда, пораньше, чтобы расставить стулья, размяться с девочками в балетном зале и немного поиграть на фортепиано, которое никогда не запиралось. Дыхание мое замирало, когда я прикасалась к его клавишами и слушала аккорды. Я знала что никогда уже мои руки не будут летать по этим клавишам, как птицы, играя Баха и Моцарта, – потому что уже будет поздно серьезно учиться: я уже в пятом классе…
Пришла наша веселая руководительница, проверила явку по журналу, спросила, на каком инструменте я решила заниматься. А я ответила, что не смогу заниматься по семейным обстоятельствам.
Она пристально посмотрела из-под очков снизу вверх (мы сидели выше ее, на ступенях) и сказала:
– Жаль…
– Мне тоже, – пересохшим ртом ответила я.
Светка дернула меня за рукав:
– Дома поревешь, а здесь айда, петь надо!
– Дети! – радостно сказала Александра Васильевна и простерла к нам руки. – Сегодня первый день ВЕСНЫ, и мы будем с вами разучивать новую счастливую песню «Скворцы прилетели!» Ее написал веселый мальчик по имени Исаак Осипович Дунаевский!
Она заиграла на фортепиано быструю, как ручей, мелодию вальса и запела высоким голосом простые радостные слова, которые мы много раз слышали по радио, но сами как-то еще не проговаривали. Потому что они нам казались наивными, не нашими, не имели к нам отношения. Но мелодия втянула нас, как водоворот, и слова запомнились сами собой.

А после занятия, когда все расходились, руководительница подозвала меня и спросила:
– Ты не против, если я поговорю с твоими родителями о твоих «семейных обстоятельствах»?
– Это непроходимые обстоятельства. Мама никогда не изменит мнения о моих музыкальных способностях, а у папы нет денег на пианино. А я-то думала, что мне еще есть куда расти…
– Представляешь, у нас почти половине ребят родители не дали разрешения на серьезное занятие музыкой. Как так можно обращаться с собственными детьми!? Я понимаю, в твоих родителях до сих пор живет страх войны, страх остаться вдруг без всего… Живут они как на чемоданах всю жизнь. А ведь это неправильно! Иих родители в детстве тоже жили в постоянном ожидании войны. Только ваше вот первое без войны, может быть. А чтобы народу жить счастливо, надо чтобы хотя бы одно поколение пожило в мире, нормально училось, развилось по способностям! Тогда и у их детей всё будет хорошо! А страхов твоих папы и мамы еще и на твоих детей хватит… – вздохнула она. – А знаешь что?..
– Что? – я от волнения проглотила комок в горле.
– Ты прости их. Да, вот возьми и прости это всё… Забудь! – и она неожиданно погладила меня по голове…
Слезы хлынули из меня горячие, по красным щекам…
…Белый петух сложился из осколков, взмахнул красивыми крыльями и улетел…
Я наклонила голову ниже, чтоб слезы капали не на платье, а на пол за роялем, чтобы она – не видела, и спокойным голосом спросила:
– А почему в этой песне про скворцов такие странныеслова:

«Торопятся звонкие птицы
домой возвратиться опять,
Из новых каналов напиться
и в новых лесах побывать» – тут ошибка: за год лес не может вырасти?
Она улыбнулась:
– Вы истории про Беломорканал и канал имени Москвы еще не проходили?
– Нет, мы в Древнем мире.
– Ну, может, когда-то расскажут… Там тысячи людей в нечеловеческих условиях работали и погибли. На работе. Зато как стремительно построили мы эти каналы! До войны успели! А теперь люди по этим каналам путешествуют на пароходах с Севера на Юг, на красоту смотрят… В этой песне есть скрытая трагическая ирония… про нашу Родину… – она помолчала. – Но радости в ней больше, потому что Музыка фантастическая, она всех любит! Вот ты представь: идешь ты домой из школы, дождливый такой серенький день – да? – ветер березы ломает, снег тает, ноги разъезжаются на льду, – а дома чайник кипит, папа трезвый, мама открывает дверь, веселая, красивая, добрая, а на полу полосатые чистые дорожки постелены… Что ты еще хочешь для счастья?
– Собаку… Лес… Дедушку…
– Там все это есть! Все, что хочешь! И дом в лесу, и собака! – О! Сразу заулыбалась!.. Видишь? Радость – она простая… Волнами накатывает, словно накапливается, и не всегда в сердце пробивается, а нужно открыться ей, пригласить ее, распахнуть ей сердце!
– А почему она – «не ВСЕГДА»? – уточнила я.
– Из-за обид! Ты обижаешься – и двери души закрываешь для всех. Но, если попробовать жить не внутрь, а наружу, тогда все будет по-другому! Вот, пропой и попробуй почувствовать, – и она запела чистым высоким голосом и рукой позвала меня петь вместе, по памяти:
«Скворечню во дворике школы
Приладил с товарищем я:
Летите к нам стайкой веселой,
Крылатые наши друзья!
И мы эту песню запели,
И вторят нам птицы вдали…»
Лететь навстречу друзьям, своему счастью! Как тебе это? А? Здорово же?!
– Здорово! Тут в одном звуке «а» столько радости, что хочется взлететь!!!

…Мы много дней возвращались к этой песне, пока наше исполнение не стало достаточно трепетным и прекрасным. – Чтобы в мае выступить в городском парке, в Зеленом театре, окруженном гигантскими лиственницами, – для всех-всех-всех: для наших родителей, мамочек с колясками и маленькими детьми, для старичков и старушек, военных и милиционеров, учителей и дворников, продавщиц цветов и мороженого. И спеть им это так красиво и так радостно, чтобы они тоже обрадовались! И полетели по жизни дальше легко и весело, как птицы на крыльях!

Марина Копылова